Судья

«Выносить приговоры до того привычно, что за деньги даже весело и приятно»

Внешне красивое здание суда маленького нефтяного города вселяло в сердце безотчетное беспокойство, словно чащоба неизвестного леса, из которой в любой момент мог появиться озлобленный оголодавший хищник. Марина с мамой Стеллой пришли заранее, поднялись по ступеням, острые углы которых напоминали о гильотине, нашли кабинет своего судьи, присели напротив, на жесткую деревянную скамью, и замерли, боясь заговорить, страшась нарушить кладбищенскую тишину помещения, где решались судьбы людей, и тем самым навлечь на себя гнев. Мимо ходили сотрудницы суда, звонко стуча по полу каблучками, словно судейскими молоточками. Сквозь приоткрытую дверь из зала суда в коридор вылетали голоса:
- …Вам что милиция - мусорница какая-нибудь, чтобы устраиваться туда, если нигде не берут? – требовательно спросил звонкий голос.
- А куда, если образования не имею? Нефтяники не берут, бюджетники тоже, торговать не умею. А в ментовке зарплата неплохая… - оправдался хриплый пришибленный голос.
- Что же ты не ценил такую работу, где пригрели и кусок дали? Зачем напился, а потом на патрульной машине по улицам гонял при исполнении, да еще с оружием? – напористо продолжил терзать звонкий пришибленного.
- Все пили, а я чем хуже? – обиженно переспросил пришибленный.
- Зачем за руль сел?
- Выпил, не помню. Может, и наговор. Вы ж мужик, неужто не поймете? - ища сочувствия, спросил пришибленный.
- Какой наговор? С десяток свидетелей, и ты набрался наглости требовать понимания и восстановления? – укоризненно спросил звонкий.
- Так куда мне идти, если нигде не берут?…
- Ну, голубая роза…
Раздался ритмичный стук судейского молоточка, дверь из зала суда полностью открылась, и появилась секретарь, больше похожая на доярку разоренного колхоза, только одетая не в порванную телогрейку, а в фасонистое платье. Она неприязненно посмотрела на Марину и маму Стеллу, как обычно смотрят на тараканов и мышей, и захлопнула дверь. Ожидание потекло в тишине. Мимо, как сизые облака табачного дыма, проплывали мрачные просители. Вдоль коридора неслось пессимистичное неразличимое шептание, похожее на шелест листов примогильного леса. Вскоре дверь зала суда опять открылась и из нее вышел ссутулившийся молодой мужчина, похожий на собаку, идущую по следу. Следом выглянул худощавый, как высушенная вобла, совершенно пьяного вида на трезвую голову главный судья маленького нефтяного города Срокошвеев и, поблескивая линзами очков, спросил:
- Кто следующий?
- У нас назначено… - принялась было объяснять мама Стелла.
- У вас, милая, ничего не получится. Ваш ответчик не явился. Хотите - ждите…
Два часа Марина и мама Стелла вращали головами, реагируя на звук шагов и человеческие тени, возникавшие в коридоре, а Генерал в то же время сидел в своем кабинете и весело объяснял незатейливую картину общения с судом одному умному человеку, лицо которого в рамочке стояло на его столе и напоминало ему о нем самом, только годами десятью моложе:
- У судов денег не хватает на заказную корреспонденцию. Нищие. Смотрю, конверт лежит в почтовом ящике со штемпелем. Прочитал, узнал, в чем суть претензий моей мамаши, и с глаз долой – в мусорное ведро. Пусть потом доказывают, что я его получал. Нет подписи о получении – нет вызова. Ребятишки по подъездам шмыгают, может, сожгли. Пострелы! А она ждет меня возле двери суда. Пусть подождет, глядишь поумнеет. Хотя… может, письмецо Срокошвееву отправить?..
Генерал тут же сочинил историю про обманутого мужчину, заканчивающуюся фразой: «Прошу досточтимых судей защитить меня, доброго семьянина, от опасной женщины, безудержной в желании разбить мою семью. Я знаю, кто отец ребенка». В этот же день письмо ушло в суд.
***
Сбор доказательств отцовства Генерала, желанного золотого папаши, превратился в параноическую идею мамы Стеллы. Она денно и нощно составляла альбом, раскладывая фотографии Марины с Генералом в порядке наибольшей доказательности их тайной связи: Марина в квартире Генерала, Марина в халате Генерала или рядом с его вещами… Она располагала фотографии так, чтобы стала очевидной плотская связь, точнее то, что без этого не обошлось. Мама Стелла не хуже следователя допрашивала Марину, делала заметки в специально заведенной книге доказательств, ходила в суд к началу каждого заседания, систематически отменявшегося из-за отсутствия Генерала, и, наконец, уморенный судья произнес:
- Вы уж как родная, Стелла Степановна. Бог с вами, начнем без ответчика. Он человек занятой. У меня и заочное решение созрело: пусть Генерал сдаст кровь, а там экспертиза установит, отец ли. Закон един для всех. У кого больше денег и власти, тот и прав. Шучу! Но сами вслушайтесь – деньги! Даже звук приятен. Куда без них?
- Генерал сдаст кровь!? Как? Поможете? – растерянно вопросила мама Стелла не о том, не поняв намеков Скорошвеева.
- С папой надо договариваться самим, - с заметной   долей иронии ответил Срокошвеев. - Мы не можем влиять на семейные отношения. Один раз поймали его, ребеночка сделали, теперь дальше ловите. Но только сами. Сами, лапочки. Сами.
***
Главного судью маленького нефтяного города друзья звали Колей. Тактичный и хитрый еврейчик все конфликтные ситуации улаживал полюбовно и с максимальной выгодой. Он носил приталенный черный костюм, который год от года будто и не изнашивался. На его худощавом слегка вытянутом лице поблескивали очки в такой тонкой оправе, что, казалось, стекла висели в воздухе, а ниже зачастую играла плотоядная улыбка, удивительно хищно раздвигавшая губы в углах рта. Вот и весь внешний портрет.
Как-то машину прокурора Коптилкина потрепали хулиганы: разбили боковое стекло. Хулиганов поймали. Судил Коля Срокошвеев. Практика в таких случаях простая:    условный срок и пожурить мальцов, чтоб больше никогда, но пострадала-то машина прокурора, который позвонил и   попросил:
- Слушай, Коля, если несложно, утешь мою мстительность. Дай сорванцам годика по три лишения свободы. Автомобильное стеклышко все ж денег стоит.
- Какие проблемы? Если своих защитить не может, чего мы стоим? – ответил Срокошвеев. – Сам знаешь: всеобщее равенство перед судом – это конституционная фикция, разбивающаяся о правосознание судей.
- Не крути мозги, и так в извилинах, - устало проговорил Коптилкин. - Таксу знаю, но денег нет.
- Свои люди - сочтемся, - ответил Срокошвеев, любивший со всеми налаживать хорошие отношения. – Может, мне что понадобится.
- Это по-нашему - по правовому, - согласился Коптилкин. – Бартером рассчитаемся. Надумаешь посадить кого – не стесняйся, обращайся.
Встречался со Срокошвеевым и Алик. В основном – по работе. Срокошвеев не отказывал в консультации: он вычитывал статьи Алика на правовые темы, высказывал замечания, с интересом наблюдал за его депутатской баталией и борьбой с налоговой полицией маленького нефтяного города. Наблюдал осторожно, поглядывая на монументальное здание местной власти, чем-то похожее на электрическую мясорубку, в кабинетах и коридорах которой исторгались нехорошие определения и предсказания для Алика и его близких. Слухи разносились по городу с прохожими, гонимыми стремительными ветрами, с телефонными разговорами, пролетавшими по кабелям, переброшенным с крыши на крышу и опутавшим весь маленький нефтяной город, как паучья сеть неудачную муху. Слышал Срокошвеев очень хорошо, а подергивания жизненной сети он ощущал всеми нервными окончаниями.
***
Весна пришла на Север вместе с низколетящими серо-синими тучами. Они скользили над землей, угрюмые, как мысли обитавших в маленьком нефтяном городке северян о далеком родительском доме, о низких заработках, не   позволявших навсегда расстаться с Севером, об убогом северном жилье, о невозможности вернуть утерянное здоровье... Вместе с этими тучами в городе появился и давно позабытый всеми бывший редактор газеты маленького   нефтяного города Бредятин. Он вернулся помудревший и заматеревший, научившийся компромиссно ладить с властями и готовый не только служить, как любой хороший  чиновник за хорошую зарплату, а душой и сердцем преклоняться. В этом и других предвестниках Срокошвеев внутренним, интуитивным, чисто еврейским чутьем, натренированным столетиями преследований, распознал, что революционной деятельности Алика скоро придет конец.
Человеку, искренне желающему выслужиться, не надо указывать направление, он сам бросается в увлекающий эмоциональный поток. Бредятина взяли на работу в газету маленького нефтяного города простым корреспондентом, что его, бывшего редактора, возвращенца, обижало до несварения и изжоги, потому, осознав противостояние Алика всем городским властям, он отыгрался на нем живо и радостно. Повод нашелся сам.
***
Дети, как говорят, - цветы жизни, и скорее всего, розы. Ведь каждая роза красива и с шипами. Хватаясь за эти шипы, бывает, ругнешься, а то и хуже… О том говорили и письма, поступавшие в редакцию газеты маленького нефтяного города.