Есиль и ее дети

ЕСИЛЬ И ЕЕ ДЕТИ   

    Первую кошку ориентальной породы мне подарила одна моя хорошая знакомая. Она решила, что для полного счастья мне не хватает как раз кошки окраса «эбони» (черного).
    Кошки этой породы обладают специфической внешностью – они похожи на египетские статуэтки. У них длинное тонкое тело на высоких ногах, огромные, как у летучей мыши, уши, мордочка в виде треугольного клина с выразительнейшими миндалевидными глазами. А окрасы называются по-особому – «эбони» – иссиня-черный, цвет благородного эбенового дерева, или «гавана» – коричневый цвет гаванских сигар.
    Первая реакция людей, которые видели Есиль в четырехмесячном возрасте: «Нет! Это не кошка!» Зверушка была похожа на паука или насекомое, особенно, когда двигалась – такие тонкие у нее были ноги – но никак не на котенка.
    Переезд на новое место жительства и расставание с родной семьей кошка пережила тяжело. Обшипев и обплевав таких ужасных животных, как собаки, она спряталась за занавеску на кухне и провела в странной позе – «лапки кверху» (положив передние лапки на стенку) – больше суток. Еду, правда, она не отвергала, если ее ставили рядом с ней, но вот с туалетом возникли затруднения: киска категорически отказывалась оставлять свой запах в чужом, незнакомом месте. Ко мне срочно приехала ее заводчица и привезла «родную» кюветочку со знакомым запахом. Кошка немедленно напустила туда большую лужу и вновь заняла положение «лапки вверх». Заводчица посоветовала взять ее на ночь в постель, чтобы усилить эмоциональный контакт с человеком. Я так и сделала. Маленький черный паучок бодро шнырял туда-сюда под одеялом, высовывался на минутку и в ужасе прятался обратно.
   Киска начала перемещаться по квартире только через неделю, позавидовав младшей собаке, которая играла в мячик. Она неожиданно бросилась к ней, завладела мячиком и, загнав его под шкафчик, принялась катать в безопасном месте. На собаку, которая обиженно сунула под шкафчик морду (все остальное там не помещалось), кошка грозно зарычала. Вечером того же дня я увидела идиллическую картинку: маленький черный котенок лежал на тумбочке, на кошачьем месте, рядом с большим рыжим котом, который его заботливо вылизывал.
    Сказать, что у ориенталов хороший аппетит – значит, ничего не сказать. (По-моему, у них просто отказывает центр насыщения в мозгу). Эти существа вечно голодны, вечно выпрашивают пищу, причем, едят все подряд. Возможно, это объясняется тем, что ориенталы, рексы и сфинксы обладают повышенным обменом веществ. Куда им до хороших манер, скажем, персов, которые, из-за своей укороченной  мордочки, едят только измельченную пищу. Целая куриная голова для ориентала – не проблема, сгрызут с хрустом, точно собаки. Смотреть, как ест моя кошечка со своей столь утонченной внешностью – было жутковато. Она торопливо заглатывала огромные куски и орала дурным мявом, требуя добавки. Хотя она и не была исключением. Знакомая мне хозяйка девон-рекса – кошки  еще более экзотического вида – жаловалась, что ее котенок ест не только черный хлеб, но и наполнитель из кошачьего туалета...
   Есиль пристрастилась к белым мышкам, которых я приносила ей из вивария. Она запихивала их в себя целиком, не разжевывая, скорей, скорей, чтобы кто-нибудь не отнял... При этом она рычала на собак и бабушку, вызывая у той суеверный ужас. Хотя ее единственным пищевым конкурентом мог выступать лишь домовый сыч по кличке Шарик. Он жил в клетке. Увидев мышку в зубах у кошки, сыч приходил в необыкновенное волнение и принимался обсвистывать Есиль разбойничьим посвистом. Кошка отвечала ему прерывистым «ме-мее». Так они и перебранивались по нескольку минут. Если мышка доставалась сычу, то кошка совала лапки в клетку, пытаясь дотянуться до чужой добычи. Шарик зажимал мышку в когтях и, весь распушившись, угрожал кошке низким стонущим звуком – то ли воем, то ли рычанием. Что касается Цезия, то он вел себя настолько по-джентльменски – уступал кошке свою еду – что оставался голодным, зато кошка ела за двоих и безобразно толстела. Пришлось кормить их в разных комнатах.
  Собственно говоря, с существованием собак кошка мирилась только потому, что обнаружила, что у них можно красть пищу. Если собакам перепадал со стола какой-нибудь кусочек, то перед их мордами мелькала черная молния и... кусочек исчезал. Она перехватывала его так же легко, как мячик. Боюсь, что дурным манерам – как можно скорее приканчивать содержимое миски – младшая собака научилась у кошки. Правда, в полные миски Есиль опасалась заглядывать – за это ее могли укусить, да еще как! Но воду она пила только из собачьих мисок, привстав на задние лапки.
     В свободное от добывание пищи время, Есиль играла с Цезием в его «догонялки», добавив к ним свой вариант игры – «убивалки». Сначала кошки носились друг за другом, а потом Есиль, прижав уши, делала головой змеиный бросок и наносила коту «смертельный» укус в шею или горло, отчего Цезий, в очередной раз прозевав этот момент, страшно конфузился.
   У ориенталов есть еще одна характерная черта – когда кошки достигают половой зрелости, они, призывая кота, орут так, что выдержать это может далеко не каждый владелец. Причем, издаваемые ими звуки весьма разнообразны: от душераздирающих стонов и навязчивого плача маленького ребенка, до трубных басистых завываний. И если бы не Цезий (хотя котом он к тому времени уже не был, но помнил все функции, положенные коту), я бы пропала. А так – кошки занимались своими делами, но внеплановых котят не появлялось.
   Удивительной особенностью Есили было то, что перед тем как начать требовать кота, она начинала открывать все двери и дверцы шкафчиков, вываливая содержимое на пол. Не знаю, предполагала ли она, что за запертыми дверьми прячется  какой-нибудь кот, но нам пришлось понавешать запоров, куда только можно. И лишь потом, денька через два, она переходила к вокальным упражнениям.   
    «Назвался груздем - полезай в кузов». Если уж мы завели породистое животное, то приходится участвовать в выставках и племенной работе, хотя бы из уважения к  селекционерам, получившим животное, которое нам досталось. 
    На первой же выставке я встретила брата Есили – роскошного сиамского кота по кличке Эремурус. Он сидел, в шлейке и на поводке, на руках у хозяйки, и рычал на всех, кто к ним приближался – с кошками или без. Хозяйка, вымученно улыбаясь, предупреждала: «Пожалуйста, не подходите близко». Очевидно, Эремурус наслушался с детства рассказов про то, что сиамы – «злые», и уверовал в эту легенду. (На самом деле, они свято блюдут право на свою территорию и на свой ранг в кошачьей иерархии, и злость тут ни при чем). Его хозяйка, между прочим, рассказала следующую «охотничью историю». Однажды на даче кот дремал на веранде и вдруг услышал, что в кустах смородины кто-то шевелится. Ему, естественно, представилось, что по его территории шляется соперник-кот. Эремурус выпрыгнул в окно и с боевым кличем ринулся в атаку. Каково же было изумление кота (и его хозяев!), когда из кустов с воплем – отнюдь не боевым - выпрыгнул мужик сомнительной наружности (очевидно, вор) и перемахнул через забор. Он тоже верил, что сиамы злые и спасся бегством. А Эремурус, так ничего и не поняв, обшаривал кусты в поисках соседского кота...
   Первого жениха Есили звали Иоганн-Джаз. Это был кот окраса «гавана» с холодными зелеными глазами. В кошачьем обществе «невесту» обыкновенно привозят на дом к «жениху». И Есиль, по своему обыкновению, испугалась нового места. Она забилась под батарею, откуда никак не желала вылезать. Однако через пару дней отношения у них наладились: я застала «сладкую парочку», лежавшую наверху кухонного шкафчика и нежно облизывающих друг друга. Черная кошка и темно-коричневый кот, как никогда, напоминали пару пантер...
   Через два месяца кошка родила трех черных и двух голубых котят. Они появились на свет под громкое мурлыканье своей матери. Оказалось, что кошки мурлычат, когда рожают! А новорожденные котята, впервые прицепившись к соску, тихо тарахтят им в ответ. Одна из черных кошечек, с человеческой точки зрения, была совершенно нормальна. Но Есиль заподозрила в ней какой-то изъян. Может быть, кошечка сосала менее активно, чем другие. И совершенно точно – не мурлыкала (я специально прислушивалась). Есиль отнесла ее в туалетную кювету и попыталась закопать в бумажки. Я вернула котенка в гнездо – Есиль опять от него избавилась. Надо было что-то предпринимать – котенок мог погибнуть. К счастью, в это же время у Мойры были щенки. Котенок, подложенный собаке, некоторое время ничего не понимал. Собака – тоже. Котенок был маленький, а соски у собаки – большие, молоко из них лилось струей, заливая всю мордочку – впору было захлебнуться. И вдруг кошечка сообразила, что к чему – наделась на самый кончик соска и тихо, но отчетливо замурлыкала. Собака смотрела не на котенка, а на меня, и в ее глазах читалось недоумение: ведь новый «щенок» вел себя совершенно иначе, чем другие! Остальные – массировали соски передними лапками и толкали носами, а этот – цеплялся за шерсть коготками и висел на ней, как блоха. Однако уже после первого кормления Мойра запомнила котенка. Когда через пару часов я предложила ей на выбор всех котят, она уверенно вытолкнула из общей кучи приемыша и принялась его подлизывать. Кошка смотрела на все это весьма неодобрительно, правда, она согласилась терпеть в гнезде и греть нелюбимого котенка  (под собакой я не рискнула его оставить – остальные щенки могли его нечаянно задавить, ведь они весили несопоставимо больше!), но по-прежнему плохо его кормила и почти не подлизывала. Это делала собака. Да и сам котенок очень скоро стал предпочитать собаку – ведь из ее сосков лилось столько молока!  И на его получение не приходилось затрачивать почти никаких усилий.
    Мойра приноровилась к приемышу: вылизывала его очень осторожно и бережно. А кошечка по-прежнему мурлыкала не родной матери, а приемной.