Святой

«Ворованные деньги приносят недолгое счастье, по крайней мере на это хотелось бы надеяться»

Задумал видный помещик Нелюбин проехаться по свету. Снарядил он хорошую повозку, а пока путешествует, разрешил пожить в своем поместье своему давнему знакомцу, постоянному картежному партнеру, обедневшему дворянину Крысюкову вместе с женой. Причем Нелюбин повелел прислуге обслуживать временных жильцов, как его самого, и отправился в путь. Крысюковы согласились на это предложение, потому что устали жить в своем обветшавшем доме, и, оставив там сторожа, удалились.
Нелюбин уехал, и душа его отдыхала на сердце, словно на печи, но он не знал, что Крысюков за свои постоянные картежные проигрыши давно возымел на него твердую, как застаревший сухарь, обиду.
Поместье у Нелюбина было отличным. Густые березовые леса хранили от излишних завистливых взглядов многокомнатный двухэтажный господский дом, расположенный посреди просторного горбатого луга. Едва ездок или ходок оставляли за спиной последние заросли березняка, как взор хоть зимой, хоть летом привлекала крытая яркой черепицей крыша. На воротах, повинуясь велению ветра, звенели стайки бронзовых колокольчиков, по поверью отгонявшие злых духов. А стоило сделать шаг внутрь самого дома, как бархатные комнаты соблазняли спокойствием и сновидениями, да хоть прямо на напольных коврах...
Крысюков оглядывал место своего временного жительства и в каждом изящно обрамленном зеркале, на каждом столе со столешницей, украшенной красивым портретом, на каждом стуле с гнутыми ножками, украшенными застаревшей бронзой, видел свои рубли, проигранные, так безнадежно проигранные не без помощи этого самого Нелюбина.
Крысюков задумал отомстить Нелюбину, а заодно расквитаться со своей женой, которая по его сведениям имела очень даже шустрого любовника. Идея его сводилась к следующему: в тайне от всех продать имущество Нелюбина, притворившись хозяином поместья, одновременно продать свое поместье втайне от жены и с вырученными деньгами, со всеми ценностями, какие можно захватить с собой, отправиться за границу, а там никто и искать не будет. План был великолепен. Актер вполне подходил для главной роли: Крысюков, стоило ему хорошо одеться, выглядел весьма представительно так, что незнакомцы разговаривали с ним, как с влиятельным и богатым дворянином, он умел располагать к себе людей к себе и вызывать их необъяснимое доверие.
Под видом личных, очень близких друзей Крысюков взялся водить в поместье Нелюбина покупателей и тишком продавать как поместье, так и имущество по отдельности, но с условием, что покупатели войдут во владение через месяц-другой. Покупатели легко выкладывали весомые авансы за дешевые фиктивные расписки Крысюкова и уходили, томимые предпраздничным ожиданием скорого новоселья. Расчет был прост: после заключения последней сделки мнимый хозяин запряжет тройку лошадей в карету, заберет чемоданы с деньгами и дорогими вещами и уедет из поместья, оставив свою супругу в ожидании как самого помещика Нелюбина, так и многочисленной своры обладателей Нелюбинского поместья. По вечерам он, уединившись в кабинете, жарко веселился от плутовской затеи и пил вино до той степени, что слуги выносили его обездвиженного в спальную комнату, но вышло все не по задуманному. Спьяну Крысюков проговорился во сне.
Обычно разговоры во сне неразборчивы и чаще проявляются в причмокивании, ворчании, постанывании, но Крысюков отличался четким сонным произношением. Его жена привыкла к тому, что муж по возвращении от Нелюбина, отойдя в царство Морфея, частенько вскрикивал: «Бубями бейся, морда, бубями», или «Семака клади, иль правил не знаешь?», или «Как дорог вист, надо бы дешевле». Тема была ей малоприятна и неинтересна, поскольку в сих разговорах легко определялись источники смерча, всасывающего остатки их накоплений. Чтобы не слышать сонного говора Крысюкова, его жена обычно затыкала ушки аккуратными ватными шариками и ложилась, но речи хмельного Крысюкова, спящего в доме Нелюбина, ее заинтересовали. Несколько ночей она внимательно слушала мужа, пока не поняла, что он собирается оставить ее в очень интересном положении, не в том, в какой обычно оставляют даму легкие соблазнители, а без денег, без дома, но с множеством долгов. Госпоже Крысюковой не оставалось ничего другого, как попросить защиты и совета у своего тайного воздыхателя. Так родился контрплан…
Еще с вечера Крысюков приготовился к отъезду и лошади с груженной деньгами и ценностями фамильной каретой Нелюбина ждали его во дворе. Чтобы не вызывать подозрений, он вел себя как обычно, то есть напился и уснул, но обмануть жену, знавшую все, естественно, не сумел. Как только муж уснул, она послала нарочного за любовником и села возле окошка в ожидании. Любовник прибыл до утра. Вместе с женой Крысюкова они собрали последнее, что оставалось в доме, и поехали…
Крысюков, по-щегольски одетый, вышел из проданного им поместья и был взбешен, увидев, что кареты с деньгами и прочим ценным барахлом нет на месте.
- Где карета! – горестно воскликнул он.
- Мадам Крысюкова с известным вам городским щеголем уехала в ваше поместье, чтобы продать его, как вы просили, - откликнулся слуга.
- Как продать? – изумленно спросил Крысюков.
- Извините, так сказала мадам, - ответил слуга. – Она также просила передать, чтобы вы не беспокоились и отдыхали, а все дела, которые вы задумали, они осуществят без вас.
- Какие дела? – не понимая сути разговора, грозно спросил Крысюков.
- Не могу знать, - растерялся слуга. – Мадам сказала, что вы до того волновались об этих делах, что уже много ночей только о них и говорите…
Ужас охватил Крысюкова. Он глянул на дорогу, уходящую от поместья Нелюбина и терявшуюся где-то в ближайших лесах, и, не завидев карету, легко догадался, что она уже подскакивает на дорожных кочках в недоступной взгляду дали. Мгновенно сопоставив все известные ему факты, а заключались они в том, что жена последнее время не делила с ним постель, а жила в отдельной комнате, ближе к выходу из господского дома и с видом на двор, он понял все, кинулся в ее комнату, и действительно на столе его ждала записка:
«Ты промотал мое наследство, хотел меня оставить ни с чем и скрыться. Не удивляйся, я все знаю: ты проболтался во сне. Оставляю тебя в том положении, в каком ты хотел оставить меня. Желаю успешно выпутаться. Если будешь стреляться, не забудь зарядить пистолет. Без тебя мне  скучно не будет, я с любовником. Твоя дорогая».
Крысюков разорвал записку на такие мелкие клочки, что, когда он их подбросил, казалось, будто в комнате пошел снег. Понимание обрушилось на него, как дерево на неудачливого дровосека, он ругался громко, иссушающее, не жалея гортани, собрав вокруг себя ничего не понимающих спросонья слуг, но после бури всегда приходит вразумляющее спокойствие. Крысюков легко сообразил, что направиться его женушка могла только по одной дороге из этого местечка, и если он не будет терять времени на напрасные волнения, быстро соберется в путь, то вполне может догнать своих обидчиков.
- Собрать мне бричку быстрее, - приказал Крысюков. – Ох, жена, жена. Вечно суется, куда не просят. Что они там без меня насчитают?
Лишь только легкая повозка, запряженная мускулистыми сильными скакунами, встала возле ворот, как Крысюков вскочил в нее и, хлестнув живой двигатель кнутом, устремился за обманщиками…
Он еще издалека узнал фамильную карету Нелюбина, но решил не приближаться, а скакать в отдалении, поскольку его соперник мог накостылять, а то и вовсе погубить его жизнь. Так продолжалось довольно долго, не один день. Его жена с любовником были люди смышленые и останавливались всегда у полицейских участков. Просили служивых присмотреть за каретой, приплачивали им и шли кушать в какой-нибудь из рядом расположенных трактиров, а то и ресторанов. Крысюков, глядя на все это, глотал густую слюну и обливался потом от бессильной злобы. В присутствии служителей закона, видевших, кто вышел из кареты Нелюбина, он не мог сесть за поводья и, дернув их, сказать: «Поехали, милые». Он стал бы очевидным преступником. Таких преследуют и часто ловят. Но самое главное, что его злило, это то, что парочка его обманщиков уверенно приближалась к границе. А там ищи-свищи. И на одной из остановок он решился на отчаянное дело.
Только его жена с любовником оставили карету как прежде возле полицейского участка на самой окраине очередного городка и ушли кушать, Крысюков, заметив, что за каретой присматривает всего один полицейский, бросил свою повозку и направился к нелюбинской карете, как будто прогуливался. Проходя мимо кареты, пугнул лошадей, да так, что они милые резко дернули вперед и понесли. Крысюков успел зацепиться за карету. Полицейский засвистел, жена Крысюкова с любовником выскочили из трактира.
- Лошади сами понесли, лошади, - взволновано объяснял полицейский. - Зацепили проходившего мимо человека и понесли. Может большая беда случиться.
Полицейский забежал во двор отделения полиции, вернулся с подмогой на быстрой повозке и, прихватив жену Крысюкова с любовником, помчался за уехавшей каретой.
Тем временем Крысюков пытался подобраться поближе к лошадям, на сиденье кучера, но не получалось. Лошади несли резво, на поворотах Крысюков постоянно слетал с корпуса кареты и хватался на лету за что придется. Он то на животе скользил по траве, держась за подножку, то на подошвах ботинок, ухватившись за ручку открытой дверцы кареты, опять подтягивался, и опять то кочка, то поворот и его сбрасывало с достигнутых рубежей. В пылу борьбы за карету, он иногда оглядывался назад и видел погоню в отдалении.
Внезапно на пути возник крутой спуск, после которого дорога терялась в лесу. В таких местах даже малоопытный кучер старается притормозить лошадей, но лошади, чувствуя, что испугавшее их существо гонится за ними, отчаянно понесли вниз. Крысюков понял - крушения не миновать. Сзади летела полиция. Что делать? - Он так и не успел решить.
Карета с грохотом опрокинулась на спуске, чемоданы выпали, Крысюков покатился по земле, но жив остался, хотя сильно побился. Глянул вверх – никого. Без промедления Крысюков устремился к карете, схватил чемодан с деньгами и быстрее – в лес, а там залег в кустах.
Только Крысюков спрятался, как показались полицейские. Они слетели вниз и притормозили возле опрокинутой кареты. Поохали, поахали и начали собирать разбросанное имущество и перетаскивать его в полицейские повозки. Поскольку мнимые Нелюбины не знали, сколько всего было чемоданов, то и не заметили пропажу, и оставались спокойны и довольны. Полицейские тоже не волновались: поискали следы зацепившего человека, но не найдя тела, подумали, что все обошлось...
Жена Крысюкова с любовником спокойно уехали бы в теплые края, если бы мимо случайно не проезжал истинный владелец этого имущества – сам Нелюбин. Он еще издали узнал свою карету, сделанную на заказ со специальной отделкой и символикой рода. Он подъехал к месту катастрофы, где полиция и жена Крысюкова с любовником все еще хлопотали вокруг вещей.
- Что это? Как это? - залопотал хозяин, подходя к карете.
- Ездить надо аккуратнее, - решил урезонить незнакомца полицейский. – Вот господа пострадали. Карета ихняя перевернулась.
- Это моя карета, - ответил Нелюбин...
Жену Крысюкова вместе с любовником арестовали под тихий смех мужа, спрятавшегося в кустах. Поглаживая дорогой чемодан, Крысюков радовался, и смех его напоминал писк крысы, которую дергают за хвост. Он дождался, когда все разъехались, и наконец открыл чемодан. Несмотря на то что это было далеко не все, что Крысюков утащил у Нелюбина, денег вполне бы хватило на безбедную и даже разгульную жизнь. Но что делать дальше?
Крысюков решил не спешить, не рисковать: не тащить деньги с собой сразу. Вид его - весьма потрепанный костюм, лицо в кровоподтеках, ботинки, похожие на затасканные лапти - несомненно, внушил бы сильные опасения встречной полиции. Можно было не только лишиться всего, но и угодить в тюрьму. Он взял несколько мелких ассигнаций и закопал чемодан под заметным ссохшимся деревом, раздирая почву крышкой от карманных часов и пряжкой от ремня. Крысюков рассчитывал вернуться в город, где он так ловко угнал украденную карету, снять гостиницу, приодеться, купить новую повозку и вернуться за деньгами. Расчет оказался почти верным…
Сил у Крысюкова хватило только для того, чтобы ранним утром зайти в городок и упасть без сознания на мощеную булыжником мостовую, причем сильно ударившись головой…
Когда Крысюков вышел из больницы, то, как и было задумано, купил лошадей и поехал. Но чемодана не нашел. Забыл место… Начал искать, копал возле дороги, копал в лесу, копал до самой старости, пока не стал легендой тех мест. О нем говорили, как об уникуме, который увлекся здоровым образом жизни и ушел из города. О нем говорили, как о святом, принявшем на себя обет копания ям. О нем говорили, как о большом любителе природы. Но, в конце концов, от недюжинных стараний его хватил удар. Крысюков упал в недорытую яму. Его нашли и похоронили прямо в ней с большими почестями. На могилке поставили памятник с мемориальной надписью, на которой издалека отчетливо читалось только одно единственное слово, первое слово: «Святому…» А по прошествии времени оно одно единственное и осталось, остальное стерлось.
***
«И раньше ничем не лучше. Воры на Руси водились, видимо, всегда, - подумал Алик, закончив чтение. – Тринькин – тот же святой. Только современный. Казнокрады, воры – традиционно уважаемые персонажи. Ведь то, что они крадут, совсем не означает, что они плохие люди. Не убийцы же, не насильники. Тот же Семеныч любил стихи, помогал детским садам и мебелью, и оборудованием, охоту любил: если удавалось поймать живую белочку или другое мелкое зверье, так непременно ребятне относил. Про Тринькина – опять же – только хорошее. Душевный человек: как-то в нашей редакции на праздник анекдоты рассказывал, - заслушаешься. Хамовский тоже неплохой человек: и деньгами, и вниманием. Много их таких сытых добряков. Бюджет как прорва. А то, что с богатея какого деньги лишние возьмут, так большинство бедняки – им это для разговоров приятно. А Сидора чем плоха? Говорит складно, умна, деловита. Может, и не надо бороться…»
Терзали Алика сомнения, что спорить – терзали. Он и сам был не без греха. Конечно, росточком его грех был поменьше, но и возможностей у Алика было меньше. Как бы он сам поступил, будучи на руководящей денежной должности, этого Алик не знал, поэтому и сомневался…