Магазин

«Некоторые люди воздействуют на деньги, как сладкая бумага на мух»

Шершень для маленького нефтяного города был значимой фигурой еще несколько лет назад. Работа банка под руководством Шершня, как уж рассказывал Семеныч, закончилась финансовым крахом. Слишком много кредитов ушло без гарантий возврата. Шершень исчез, по крайней мере для Алика, и возник снова где-то накануне выборов в городскую Думу, когда совершенно случайно из разговора с продавщицей маленького облезлого магазинчика, где, правда, всегда продавалась вкусная свежая селедка, Алик узнал, что это заведение бывшего банкира. «Даже рыба не исчезает с прикормленных мест, что говорить о человеке», - подумал тогда он. Удивился, конечно, что столь негативная фигура не стесняется выкачивать деньги из обкраденного ею же города, но он не придал этому факту особого значения.
Спустя примерно еще год в жилом деревянном доме на окраине маленького нефтяного города случился пожар. Такое в северных городах не редкость. Остатки сгоревшего здания демонтировали. На его месте осталось белеть неровным рядом редких зубов-пеньков свайное поле. И вдруг на этом свайном поле стал строиться довольно крупный магазин. Алик удивился, что строительство развернулось на окраине, среди деревянных домов, где сложно рассчитывать на большой поток покупателей, а когда узнал, что за происходящим стоит тот самый Шершень, удивился еще больше. Он позвонил главному архитектору маленького нефтяного города и спросил:
- Шершень ум пропил, что на окраине магазин строит?
Архитектор излишне весело ответил:
- Он там потому, что деваться некуда.
Веселье архитектора Алика заинтриговало, и он договорился о встрече с бывшим банкиром…
Мощная каменная глыба средь песчаного пляжа произвела бы меньшее впечатление, чем Шершень. Алику показалось, что он угодил рукой в тиски, когда этот типичный мордоворот с круглым лицом, снабженным небольшими усиками, поприветствовал его крепким рукопожатием. В полутьме тесноватого кабинета вокруг Шершня, словно воронье, сидели руководители ненужных Хамовскому организаций...
Шершень оказался человеком словоохотливым.
- Мне вначале предложили место на очень выгодном пустыре между НГДУ и Загсом, - добродушно сказал он и развернул на столе чертеж.
- Да, симпатичное зданьице, - оценил Алик.
- Мало того что симпатичное. Более тридцати новых рабочих мест, – весомо уточнил Шершень. - Неужели городу не нужны рабочие места?
- Конечно, нужны, – согласился Алик.
- Так запретили мне там строиться, – продолжил Шершень, – а ведь я уже закупил конструкции павильонов. Более четырех миллионов выложил. И тут администрация переигрывает.
Мне говорят по секрету: «Это место Хамовский под себя оставил, а других мест нет».
Я - к Хамовскому.
Говорю: «Вы меня на деньги развели, место пообещали».
Он - мне: «Это сделано без моего ведома, ничего не знаю, участвуйте в аукционах на общих основаниях».
Я – ему: «Без твоего разрешения здесь никто и не чихнет. Что ты мне вешаешь?»
Он послал меня… и выставил за дверь.
Тогда я - к нашему кандидату в государственную Думу России, которой, судя по лицу, говору и манерам, семечки бы лузгать на деревенской лавке до конца жизни, но это между нами. Она тогда здесь, в маленьком нефтяном городе, с предвыборным визитом была. Это повлияло. Участок мне нашли, этот, где дом сгорел, и выставили на аукцион, но вот участок в самом неудобном месте, и мне деваться некуда. Конструкции лежат, изготовитель павильона торопит, что, мол, пора его забирать. Бригада простаивает.
Подал заявку на аукцион. Подходит время. Прихожу.
Мне говорят: «Вы единственный подали заявку, а аукцион предполагает не менее двух участников».
Я говорю: «Ну, раз этот участок никому не нужен, так отдайте его мне. Кто в зиму будет строиться? Только я, потому как деваться некуда».
Мне отвечают: «Нет, так нельзя. Мы объявляем повторный аукцион через неделю, а если он опять не состоится, то мы его перенесем на весну. Нам спешить незачем».
Что делать? Я беру своего знакомого, даю ему пять тысяч. Он идет, записывается и вносит залоговую сумму, и вот нас уже двое.
Наступает время аукциона. Прихожу, а там еще третий сидит. Они его с рынка взяли, а потом за службу директором назначили. Ему тот участок не нужен. Я сразу понял, что его задача цену взвинчивать. Так и получилось. Стартовая цена была пятнадцать тысяч. Мы догнали до двухсот пятидесяти.
Я думаю: «Все, если он скажет двести шестьдесят – бросаю это дело. На хрен его».
Тот, словно почувствовал мои мысли, остановился.
Участок стал моим, но там еще за свайные поля, которые от сгоревшего дома остались и мне не нужны, надо двести тысяч выкладывать. Что поделаешь? Надо так надо. Зато участок мой и можно разворачиваться.
Приехала бригада и за месяц поставила магазин. Что я перетерпел за это время, одному только богу известно…
Шершень много рассказывал о своей трудной жизни. Алик слушал и думал: «Откуда у тебя столько денег, дружок? Неплохо ты в банке поднаварился. Вот Хамовский тебя и раскручивает. Попала глыба под абразивный круг. Хотя, скорее всего, административная машина так всех прессует. Деньги не пахнут. С властью один на один бороться сложно, потому что, говоря «один» о человеке, предполагается один человек. Говоря «один» о власти, предполагается, что за ней стоит огромный механизм, состоящий из отделов городской администрации, множества структур, находящихся в подчинении городской администрации, структур, дружественных администрации. Это почитай, что один человек борется против сотен людей».
***
Однако вернемся к Гене. Он, услышав рассказ Алика о Шершне, не удержался и продолжил:
- Похожая история приключилась и с владельцем самого большого городского автосервиса. Стояла эта станция, работала, приносила небольшой доход, но опять же не в карманы чиновников, а в карманы предпринимателей. Вызывает Хамовский владельца этого автосервиса и говорит:
«Много воруешь в нашем городе. Надо тебя приструнить».
Пришел владелец автосервиса домой, забился в самый дальний и темный угол подальше с глаз, с одним только стремлением, чтобы забыли о нем. Но вскоре стали доходить до этого владельца слухи, что заместителям мэра уже дана команда об изъятия его предприятия. Владелец услышал такое, совсем перепугался и стал искать ответ на традиционно русские вопросы: «Что делать-то?», «Кто заступник?»
Даже у тех, кто рубит головы, иной раз наступают плохие времена, когда необходимо обратиться за помощью к владельцам голов. Но кто из жителей маленького нефтяного города мог поддержать владельца автомастерской, дравшего три шкуры, как палач, за ремонт с владельцев автомашин, коими в маленьком нефтяном городе были почти все. Никто.
Без машин обходились только ханты – коренные жители и законные владельцы земель, откуда выкачивалась нефть. Все приезжие, вне зависимости от чина, их проблемами интересовались изредка, чтобы посмеяться, купить оленины и рыбы, а также заручиться поддержкой избирателей перед выборами.
Этот низенький, коренастый народец жил в основном где-то в таежных лесах, разводил оленей, ловил рыбу, собирал ягоду, и изредка его представители наведывались в маленький нефтяной город, чтобы продать свой лесной продукт и купить чего-нибудь заводского, например водки. Они стояли возле магазинов в любой мороз, и на нартах лежал весь их нехитрый товар. Разговоры о том, чтобы построить для них специализированный магазин, ходили средь депутатов и руководства маленького нефтяного города уже давно, но все никак не наступали те выборы, которые заставят исполнить  обещания. Владелец автосервиса понял, что ханты – его шанс. Они не живут в городе и могут заступиться за него. Магазин для ханты - это тот подарок, которым он может задобрить Хамовского. Мэр заработает еще одну звездочку, если отчитается, что организовал магазин для ханты.
В общем, владелец автосервиса поставил торговый киоск, организовал ханты на поставку оленины, рыбы, ягоды и прочей чепухи, а затем собрал получившихся сторонников из общин и опять отправился на поклон к мэру города.
«Все делаю, что могу, для славы города и решения его насущных проблем, не скуплюсь», - говорит.
Ханты одобрительно закивали головами. Хамовский рассмеялся, но похвалил и оставил в покое…
***
Алик с Геной поговорили, распрощались, и каждый направился по своим делам. Ослабевший от весеннего тепла снежный наст с треском ломался под ногами Алика и под колесами Гениной «Вольво». Алик осмысливал происшедшую встречу:
«Гена – фигура загадочная и колоритная. В свое время он оказался в эпицентре образования автоцентра. Дело было денежное. Слух о Гене, как об эффектном и жуликоватом предпринимателе, полетел по городу. Вот уж парадокс: для защиты народных интересов из-за политической импотенции народа пришлось, как в классических американских боевиках, обращаться к мафии. Правда после нескольких выпусков «Дробинки» Гену в наручниках сняли прямо с трапа самолета. Гена каким-то образом выкрутился, но потерял при этом массу денег, зарабатываемых на ворованном дизельном топливе. Его бизнес перешел под крыло чиновников на одном из инсценированных конкурсов, подобном тому, на котором надули Шершня. Затем Гена исчез в Москве.
А призывы к народу о финансировании народной газеты ничего не дали: на специально открытый и разрекламированный счет в банке не поступило ни копейки, по телефону не прозвучало ни одного предложения. Вот и весь наш народ, жаждущий правды за чужой счет, жаждущий, чтобы кто-то боролся за его интересы, а он бы ел жареную курицу с печеной картошкой, запивал все это водочкой и, читая газету, приговаривал: «Вот так дал. Вот так и надо». А когда отстрелят правдоискателя или уволят, то неизменно этот же народ скажет: «Что доболтался козел?» Достоин ли он, этот народ, сострадания и участия? Мне кажется, что нет».
Алик в этой мысли немного кривил душой даже перед самим собой. Нет, не в области определения народных качеств, а в том, что теперь, понимая всю темную душу народа, он все равно испытывал к нему сочувствие. И с этим Алик не мог совладать. Но вернемся к тому времени, о котором мы вели повествование, прерванное коротким взглядом в будущее.