Розенбек

          «На повороте!» – крикнула толстая тётка. Автобус, поворачивая, остановился, тётка долго вылезала из двери. Панченко поднялся, подошёл к водителю, бросил: «На башне». Водитель кивнул.
          И вот она Северская. Вся эта яркая зелёно-голубая панорама со всеми оттенками станичных утренних запахов. Здесь был и запах травы, и листвы, и земли с примесью навоза, и гарью чуть-чуть, и всё это только примешивалось к чистому воздуху. В светло-синем небе плыли, переливаясь и меняя форму, белоснежные облака.
          Не гася шаг на спуске, Панченко быстро шёл по профилю. Справа был выстроенный в начале девяностых красный двухэтажный дом с башенкой. Их потом много везде понастроили, но уже не таких изящных и лёгких. Слева шли цыганские саманные дома. Здесь жили цыгане.
          Панченко шагал твёрдой походкой, думая, как он придёт к деду. Он не думал о его здоровье и о ком-то там ещё в этом доме, а видел его улыбку и добрые светлые глаза. От этого на душе у него становилось тепло.
          Дорога уже не шла с таким резким спуском. Панченко прошёл мост через ерик. Уже можно было перейти на кладку и идти по-над домами, но Панченко как шёл от «башни» по дороге, профилю, так и шёл.
          Когда навстречу проезжали машины, Панченко отходил на обочину, а потом снова выходил на дорогу. В его детстве здесь нечасто ездили машины, и ходить здесь прямо по дороге он привык. И башни на этом въезде в станицу давно не было. Это была кирпичная водонапорная башня, её давно снесли, а пустое место так и называлось – «башня».
          – Серёжка приехал! – донеслось из открытого окна. Панченко накинул руку на калитку, резко снял крючок. Здесь шёл ремонт. Куски асфальта были выворочены и сложены к забору. Вместо старой асфальтной была размечена новая бетонная дорожка, в полтора раза шире прежней – под цоколь дома и дальше наискось в огород. Кругом валялись вёдра, сапка, лопаты, таз, грязный от раствора, – здесь уже начинали бетонировать. Идти нужно было, переступая весь этот хлам.
          – Серёжа! Хорошо, что приехал, а у нас тут, видишь?.. – затараторила вышедшая из дома тётя Валя, сухая, под шестьдесят, его тётка. 
          Панченко поздоровался, спросил угрюмо: – Зачем это всё?
          – Как же?.. У дедушки не то уже здоровье, чтобы ходить по этим руинам. А недавно он так споткнулся! Споткнулся…
          – Понятно, – перебил Сергей. – Как он?..
          И больше не слушая тётку, пошёл в дом.
          Дом был небольшой, но добротный – кирпичный. Сергей снял в коридоре туфли, подсунул их под стол. Здесь сильно пахло бражкой – на столе стоял соответствующий баллон с натянутой резиновой перчаткой. Из кухни пахло борщом. Сергей прошёл мимо кухни в дом. Дед дремал в своей комнате.
          – Дед!
          Дед очнулся, часто заморгал. Сергей присел, помог ему приподняться на кровати, подсунул под спину подушку, приобнял его. Почувствовал старческий запах с явной примесью мочи. Сергей встал, дёрнул за георгиевскую ленточку, привязанную к ручке шифоньера, взял в углу стул с рубашками на спинке и сел напротив деда. Не так близко, но неприятный запах стоял во всей комнате.
          А к деду на колени запрыгнул кот. Это был другой уже кот, но тоже Маркиз и тоже рыжий. Кот устраивался поудобней, рука деда принялась его гладить. Сергей улыбнулся и спросил о здоровье.
          – Шо?.. Та нычо, нычо… Это ось всэ Валичка. Ты знаешь, яка вона… альтруистка?
          – Кто альтруистка? Валя?.. Дед, ты откуда такое слово вычитал? – смеялся Сергей.
          Они оба понимали, что слова – просто слова, а важно то, что сейчас они вместе, сидят рядом. И что скоро это закончится. Поэтому нужно что-то спрашивать и что-то отвечать. Дед спрашивал Сергея о работе, о Москве, о жене и дочке в Москве, о маме в Краснодаре. Деду что-то рассказывали, он не всё правильно запомнил.
          Сергей отвечал неохотно и сам спрашивал о чём-то совсем не нужном:
          – А кроли как твои?
          – Шо?.. Яки кроли?.. Ты вспомнил! Съйилы их давно. Хто ж их будэ быть? Валя, вона жука нэ обидэ.
          – Она тут что – безвылазно сидит?
          – Шо?.. Хто?
          – Валя.
          – А… Валя? Валя кажный выходный тут.
          – Ладно, – поднялся Сергей, – пойду, поработаю там у тебя, а вечерком поговорим под рюмочку.
          Сергей повысил голос, чтобы деду было лучше слышно: – Как ты сейчас? Самогонку-то? Я видел, процесс идёт!
          – Шо?.. Та это Валя всэ… Рюмку выпью! Ничого мни вона нэ скажэ, раз ты прыйихав!..
          Дед снова прилёг. Маркиз спрыгнул и пошёл на кухню, его шуганула оттуда Валя. Сергей разыскал в шкафу в проходной комнате свои старые штаны. И надо ж – влез в них. Нашёл и подходящую рубашку.
          – Кушать будешь? – спросила тётя Валя из кухни.
          – Нет, потом. Я завтракал.
          Он быстро наладился к работе. Сначала нужно было прогнать тётку, начавшую давать руководящие указания, а потом дело пошло. И так споро, словно он был профессиональным бетонщиком. Сергей знал, конечно, что это не для деда, и кому это всё строится; и строилось на деньги тётки. Но было всё равно – вообще не думал об этом. Он привык здесь работать с малых лет. А теперь как-то даже соскучился, дорвался.
          С кучи на улице он бросал лопатой гравий в тачку, катил во двор. Подсыпал гравий в размеченную, огороженную рейками дорожку – делал подушку для заливки. Привозил с другой кучи песок, носил воду в ведре из-под колонки, вскрывал ножом мешок с цементом, готовил раствор, заливал. Несколько раз приходила смотреть тётя Валя и быстро уходила довольная. В обед приходила звать кушать и тоже сразу ушла, когда Сергей отказался. Спросила только:
          – Как же?.. А борьщ?..
          Он возил на тачке мешки с цементом из сарая, песок с улицы, делал раствор, заливал, ровнял мастерком. А в голову всё равно лезли проблемы по работе. Сергей гнал их. Подряд этот лез самарский. И вообще лезло – «съедают, не ценят».
          К вечеру Сергей вывел бетонную дорожку от дальнего угла дома к калитке – входить во двор можно было теперь только через отворённую половину ворот. Умаялся, тело ломило, шея и руки сгорели на солнце.
          Когда уже смеркалось, Сергей заливал последний кусочек под калиткой, снаружи. Выскребал засохший раствор со стенок таза в остатки жидкого, подлил немного воды.
          – Серёжа, заканчивай, пойдём уже кушать!.. – кричала тётя Валя из окна.
          – Конечно, заканчиваю. Куда уж, не видно ни черта! – огрызнулся он, но она не услышала.
          В ванной комнате Сергей помылся под душем, надел чистое, поданное тёткой старьё. Вышел на тускло освещённую кухню, приятно отметил на столе наличие графина. За столом на своём месте сидел обиженный дед. Сергей понял, что у них с тёткой был бой за графин.
          – Что ты? Серёжа, много… – запричитала тётя Валя, когда Сергей стал разливать самогон. Он, молча, взял её рюмку и отлил половину в свою. Валя попыталась ту же операцию провести и с рюмкой деда, но раздражённый Сергей остановил её руку:
          – Нормально у него… Ну, давайте… За встречу!
          Выпили. У деда тряслась рука. Сергей скривился, ухватил вилкой помидорку, – самогонка была не та. Дед с жадностью набросился на курицу с гречкой, разбрызгивая слюну и чавкая. Он всегда ел с жадностью – это было привычно. Объяснялось это тем, что в тридцать третьем дед перенёс голод. Хотя и бабушка покойная перенесла, но так никогда не ела.
          – Серёжа, может быть борщечку, свеженького? – спросила тётя Валя.
          – Нет, не хочу…
          Дед вмиг съел свою порцию, запросил добавки и вдруг закапризничал, стал жаловаться на здоровье: глаза у него почти не видят, уши почти не слышат, ноги почти не ходят, а мышцы на руках высохли.
          Это было настолько необычно, что Сергей не сообразил, что самое лучшее, что можно сделать сейчас – разлить по второй.
          – Ну что ты, дед, совсем скис? Ты ж казак, ты ж воевал…
          – А, воевал!.. Война-то здоровья и убавыла! В гробу я бачив вси ваши войны! Будь вона нэладна… Ось и побачу скоро оттуда!
          – Чего ты, дед? Ты ж оптимист всегда был...
          – Я же говорила, не нужно тебе, – сказала Валя.
          – Выйшлы из окопов, и пишлы, – начал дед ни с того, ни с сего, – а воны лэжать…
          – Кто лежит?..
          – Я же говорила, не нужно ему…
          Дед всхлипывал, трясся – почти плакал. Не сразу Сергей смог добиться, что это наши лежали, убитые. И вспомнил, что он это уже слышал, но совсем по-другому слышал – без этой вот сейчас истерики. Это был спокойный рассказ об атаке, а трупы наших солдат в нём были будничной деталью.
          – А сейчас возьмуть портреты покойников и носят… Мэнэ нэ носить так!.. Ты чуешь?!.. Мэнэ нэ носить. Я не Ленин.
          – Да чую-чую, не ношу я никого, – зло сказала Валя.
          Дед успокаивался, всхлипывал. Выпили по второй (Сергей в этот раз налил деду меньше). Сидели, молчали. Сергей молчал угрюмый, дед – обиженный. И тётка умолкла – «То тарахтит, как ненормальная, то сидит, в пустую тарелку уставилась».
          Когда выпили по третьей, дед стал подниматься из-за стола. Сергей помог ему дойти до кровати. Дед медленно прилёг и тут же захрапел. Сергей укрыл ему ноги покрывалом, а сверху на ноги умостился рыжий Маркиз. «Вот и поговорили», – сказал Сергей.
          Утром, прощаясь с дедом, он вдруг спросил, как будто вспомнил что-то важное:
          – А как, ты говорил, называлась та деревня немецкая, где тебя в последний раз ранило?
          – Розенбек, 3-го февраля 45-го года, – отчеканил дед и добавил: – Ось бачишь, хоть вжэ и був телефонистом, а не уберёгся.
          – Это в доте когда ты сидел?
          – Шо?.. Каком доти? На крыши… В доти – то не тада.
          – Счастливо, дед! – сказал Сергей.
          Дед улыбнулся своими добрыми глазами. Он сидел в кресле, в зале; в синей рубашке, трико, в очках. Таким и запомнился.

_________________________

Вы прочитали рассказ из "мирной" части книги "Чеченские рассказы".

Книга по ссылке: clck.ru/3EuJpz