Оптический обман

Я был тенью свиристеля, убитого воздухом, бьющим в голову примесью соляры. Я протопал мимо тэц до рыбморпорта по окаменелому снегу и поднялся в номер отеля «Русалочка». В номере том я смотрел как товарняки уверенно двигались по рельсам напротив моего окна. Насладившись этим танцем, я вышел в коридор и наблюдал как дядька нёс в руках заваренную бомжу, руки его дёргались и тряслись, угрожая инициировать побег заключённому в них, но взглядом неотрывающихся глаз он гипнотизировал, околдовывал и заклинал. Бомжовка повиновалась взгляду, не поддаваясь провокациям рук.

Перейдя дорогу, зашёл в «антарктикфиш» понюхать ароматы копчений и полюбоваться на крупненькую женщину армянской внешности, которая широкими и круглыми локтями приводила в порядок дела рыбного магазина, расстроенные её сменщицей, худой руссковатой девушкой, несправляющейся с жизнью в холодном провинциальном городе. В магазин зашёл мужчина с чихуа-хуа в руках, производящий впечатление усатого добряка. Собачонка распушила свои меха, что не помогало ей согреться, поэтому её и занесли в тёплый магазин. Но женщина с красивыми локтями оказалась против животных в продуктовом магазине и с умеренной вежливостью попросила её удалиться. В их разговор вмешался носитель собаки, указавший на неимение закона, регламентирующего пребывание пушного зверя в стенах рыбных магазинов и, минимализируя вежливость в голосе, намекнул на наличие такого закона в землях Армении. За столь дерзостные рекомендации он получил от продавщицы прозвище «скинхед». Перекинувшись ещё парочкой чарующих слов, свежепровозглашённый скин всё же вышел.

У набережной морского вокзала плавали в заливе уточки чёрно-белого цвета. На противоположном берегу залива укутывались снегом сопки чёрно-белого цвета. В порту бодро орудовали своими рукавами краны, подсвеченные красным, зелёным и жёлтым цветами. Они как новогодние гирлянды. Утки шебутнулись всей стаей, нырнули в воду и долго не появлялись.  Долго. Где они? Утопились.

Поднявшись через лес на холм к памятнику советскому солдату с ружжом, я обглядел панораму от рыбморпортовой промзоны через портовые краны, освещённые дороги, прижимистые дома до незамерзающего залива и замёрз. Пошёл погреться у вечного огня. Такие есть по всей стране. То ли атавизм патриотизма, то ли искры большого пожара. Бог его знает, что за огоньки, но всё же немного тепла я получил.

По обе стороны улицы Ленина на рябинах расположились свиристели. Они пушистыми комками перепрыгивали с ветки на ветку, брали ягоду клювом и, запрокинув голову, её глотали, потом усаживались на ветку и, распухнув, выглядели как шары. Прошлой зимой я заметил птиц, собирающих мелкие ветки с деревьев напротив моего окна, и пришёл в восторг от догадки, что это свиристели, потому что читал в это время «Бледное пламя», которое начинается и заканчивается сценой, где герой видит в окно, как об него разбивается насмерть свиристель, ослеплённый бликом стекла. Но оказалось, что это были сойки, они крупнее и ярче свиристеля, убитого ложной лазурью оконного стекла.