Ханами

Знаю, к сакуре весной
все дороги по пути,   
если счастье за спиной, –
дар от Бога для любимой,
что доверил мне нести.

     Кто не знает, что такое ханами, – это праздник любования цветами сакуры. Сакура – сорт вишни, цветёт она недолго, как и наша жизнь, она ведь тоже – праздник, а праздник продлить хочется. У нас новый год отмечают десять дней, в Китае, вообще, – пятнадцать. Весна уходит на север, и народ продолжает праздник, перемещается вместе с весной на север. Передвигается люди с единственным багажом – собственными впечатлениями. Каждый год он пополняется новой красотой, и желающих присоединиться нисколько не убывает. 
    Парк Нисиномару в центре Осаки. С одной стороны толкутся застеклённые высоченные дома, с другой – облицованная камнем речушка и стены замка. Над ними возвышается многоярусная ярко-зелёная крыша императорского дворца с загнутыми концами, будто спускающиеся одна над другой птицы. Зелёный – цвет весны, дворец присоединяется к празднику. Людей много, даже очень. Под деревьями на подстилках сидят парами, где-то несколько человек, а где и больше десятка, рядками, везде ровными, стоит обувь. Кто-то выпивает. Хорошим признаком считается, если лепесток цветка сакуры упадет в чашу с сакэ, ловить специально нельзя – удачу не поймаешь. Дети бегают, катаются на велосипедах, и самое интересное, что поражает, – тишина. У японцев «свобода одного кончается там, где начинается свобода другого», видимо, в крови, точнее – слышимо, ещё правильнее – не слышно. Над всеми царит красота, наслаждение которой требует тишины. Хочется вобрать её в себя. Люди вокруг уже не посторонние, начинаешь чувствовать уют и сам погружаешься в эту красоту.

Чужих меж нами нет!
Мы все друг другу братья
Под вишнями в цвету.

   Говорю, что это Кобаяси Исса. Борис на меня обиделся: «Твой Исса точен. Наверное, сам был с сакэ. Почему не сказала, обязательно бы взял».
    Если много людей наслаждаются одним и тем же, то невозможно не присоединиться. Красота захватывает и проникает глубоко-глубоко, это вирус прекрасного, им заражаешься, он неизлечим. Листьев нет, только прекрасные цветы. Время их скоротечно, как наша жизнь. И также прекрасно.
     В отеле, не договариваясь, идём не в номер, а к стойке ресепшен:
– Открыт ли парк ночью? – объясняю наше желание словами Осикоти-но Мицунэ:

Весною ни единой ночи
Спокойно я не спал,
Меня тревожил сон:
С прекрасных вишен
Осыпались лепестки…
 
   Администратор высокий такой, для японцев, и стройный, как все они. От неожиданности его стандартная улыбка расползлась и стала нашей – рот до ушей, и сам он уже не официальное лицо, а обрадовавшийся приятель. Выпрямился во весь рост и ничуть не меньше удивляет нас Есениным:

Вот так же отцветём и мы
И отшумим, как гости сада
   
– Давно учу русский, в гостинице подрабатываю. Первый раз слышу от туриста Мицунэ, возьмите меня с собой, я буду с девушкой, необыкновенная история, удивитесь. Она читала наших древних авторов и всё спрашивала: "Что в те времена заставляло людей заниматься поэзией?»   
   
Путь поэта – на Голгофу,
Сердце вырвать вдохновеньем
И распять его на строфах,
Вознесясь в стихотворенье.

Только так явиться чудом
Может пламенное слово.
Что ещё поможет людям
Обрести надежду снова?

       Ира продолжает удивлять, теперь уже и меня. Японец остался с открытым ртом:
– Если это ваше, записывайте.
    А мы пошли дальше, испытать привычное здесь удовольствие от ужина. После него зашли в номер, странно, пахнет и сильно чем-то нежным, но это не аромат сакуры, который мы принесли с собой. Включаю свет, на столике – красиво укутанный свёрток. Записка: «Ирине от Осикоти-но Мицунэ». Разворачиваем – свежезаваренный чай.
 – Даже японец, – говорю, – советовал записывать, зароешь талант.
    Смеётся:
      
Зарыл талант?
Возьму лопату,
Натру мозоли на руках,
Тут не поможет экскаватор,
Под камнем – прах.

      Кобаяси прав. В парке чужих нет, все «братья», ночью они безмолвны, как лунные тени. Замок выхвачен ярким светом прожекторов и невольно представляется, что он удерживается крыльями птиц-крыш в воздухе. Хочется взлететь вместе, и не поймёшь сразу, звёзды на ветках светятся, или это лепестки цветов сакуры пропадают в бесконечности, и Луна зарумянилась от их аромата.
     Нас ждёт пара, она – с европейским лицом, стройная, высокая, администратору вровень, он – с бутылкой, рассказывает. Прадед был в плену, в лагере под Хабаровском, работал строителем. Сошёлся с русской девушкой, они вдвоём смотрели на звёзды, он говорил, что представляет их за цветами сакуры и тоскует по родине. А свой цветок оставил там – дочку. Взять их с собой не позволили, его в Россию больше не пустили. Показывал мне письма, они и подтолкнули меня выбрать специальность.
– Знаете, как зовут? – настало время представить спутницу.
– По-простому Люба, но в вашем случае, имя правнучки будет – Любовь, – отвечает Ира.
– Вы, похоже, обо всём догадываетесь.
– Если бы звали иначе, вы бы не спросили.
   Он достаёт необычно широкие рюмки и разливает саке.
– Чтобы лепесток не промазал. Закройте глаза на несколько минут.
   Выждал я несколько секунд, приоткрываю один глаз. Администратор достаёт из кармана два лепестка и опускает Любе и Ире в рюмки. Я киваю, он подмигивает.
    У правнучки, когда потом их увидела, даже голос изменился:
– Ниточка писем нас связала, как в песне, «Музыка нас связала, тайною нашей стала. Всем уговорам твержу я в ответ: "Нас не разлучат, нет!" Теперь это уже не тайна, b к вам в Питер приедем вместе, белые ночи встречать.
    Ира показывает на звёзды: «Руки вместе тут, души вместе – там, мы их чувствуем.

Ночью сакура жеманна,
Запах тайной ворожит,
Как любимая желанна.
Жизни прежней, жизни странной,
Голос нежностью дрожит».
 
– Куда вы завтра, простите, уже сегодня? – спрашивает гид.
– В Хиросиму, но больше, разумеется, на Ицукусиму, – Ира смотрит на счастливую пару и добавляет, – вот куда вам нужно поехать, обязательно.
– Ещё раз простите, – очередной раз удивляется гид, – но я не понимаю почему, впрочем, если советуете вы, то конечно.      
      Перед храмами стоят ворота – тории, они символизируют границу между миром обыденным и сакральным. Чтобы попасть туда, в священный мир, люди проходят под ними. Храм Ицукусима на острове. Время прилива, ворота – в воде... народ идёт по берегу, мимо них. Целую улыбающуюся Иру и без слов развожу руками. Сколько можно себя спрашивать: «Откуда она всё знает?» Вот оказывается, почему Ицукусима. Для желающих предусмотрена лодка. Сделав полукруг в море, она проходит под тории, высаживает нас в храме и возвращается вдоль берега за следующими. Лодка возит в одну сторону! Мы вплыли в ворота, словно Боги внесли нас в свой мир. «Обычные» люди, почти все, прошли мимо, а мы, мы вошли туда и остались, в лучшем мире. Для каждого он свой, для нас – мир любви.

Фото Ирины Гриненко. Из повести "Признание в любви"