Жил на свете лес

Жил на свете лес, росли в нем деревья, оттого и звался он лесом, а не полянкой. На деревьях росли листья, летом они были зеленые, осенью желтели и краснели, а к зиме опадали. И становились деревья голыми и непривлекатерльными. В том-то и различие между женщиной и деревом: чем голее женщина, тем она желаннее, а чем дерево обнаженнее, тем оно скучнее.
Я, кстати, не успел объяснить, что такое зима, а это когда холодно, а то еще перепутаете с летом, когда жарко. Зимой все засыпает до лета, а летом все оживает до зимы. Есть переходные периоды, такие, как весна и осень, но об этом чуть позже. Сначала расскажу о листьях, они бывают разные: тоненькие и длиненькие, толстенькие и кругленькие. Зачем дереву листья? Никто не знает, наверное это дети дерева.
Сам я дровосек, хожу с топором и пилой, виден из далека. Вообще-то мы, дровосеки, всегда ходим парами, даже поговорка такая есть: пошли в лес два дровосека, вернулись из лесу два... Но это точно не про меня. Мы только деревья рубим, а те стонут, завидев нас и молятся: лишь бы не по нашу душу. А что делать? Стране нужно дерево, погибнет страна без дерева.
Поначалу ходим по лесу, постукиваем по деревьям: тык-тык. Они отвечают по-разному: у каждого дерева свой характер, некоторые хлещут ветками по лицу. Кстати, деревья могут быть - вы сейчас расхохочетесь - женщинами и мужчинами. Дровосеки всегда знают, где дерево-женщина, а вот с древесными мужчинами всегда сложнее, но не стану раскрывать секрет.
Обстукав дерево, и выбрав верное, мы не спешим его рубить, садимся перекусить, выпить пивка, ведь часть работы уже сделана, соблюдена пропорция между мужскими и женскими деревьями. Просим дерево, чтобы оно нас простило, оно поначалу не прощает, но мы убеждаем его, что в следующей жизни у него есть шансы стать кошкой или собакой. Спрашивает, не врем ли мы, отвечаю, что нет, ибо в прошлой жизни был топором дровосека, а в этой вот стал дровосеком. Что ж, говорит дерево, рубите, но только не больно.
Топоры у нас острые: тук-тук, да и срубили дерево, легло оно у наших ног и не двигается. Ветки отрубили, ствол попилили, погрузили на телегу, повезли из лесу. Вижу, что напарник загрустил, хлопаю его по плечу, он меня в ответ, дерево сзади стонет.
Ужас, который переживается каждый день.
А тепрь о том, что снится каждому дровосеку: что рубит он и рубит, а дерево не рубится. Не желает рубиться. Смеется, издевается над дровосеком, и еще язык показывает. От таких снов дровосеки просыпаются в холодном поту. Опять "это" приснилось?, понимающе спрашивают жены и отвечают тут же: не переживай, со всему случается.
Снится и другое: что ты не дровосек, а дерево, а деревья дровосеки, рубят тебя по лодыжкам, пока не подкосят. А когда упадешь, больно пилят, кричишь: что же делаете, изверги, но они ничего не понимают, ибо нелюди.
Дровосеки, как правило, люди серьезные, малоразговорчивые, но это только с виду и для обывателей, ибо о чем говорить дровосеку, срубившему и распилившему не одну сотню деревьев, с недровосеком, сломавшим за жизнь, в лучшем случае, пару веточек. Не о чем и разговаривать, что может человек в хабите (костюме) знать, что кроется в тонкой душе дровосека. Не заметили ли, что дровосеки даже одеваются по-своему: в рубашки в клетку, в куртки в клетку, их уже по одежде заметно издалека.
Жены дровосеков даже изменяют своим мужьям исключительно с дровосеками. за такой поступок тоже, разумеется, следует наказание, но достаточно легкое: смоченными в солевом растворе березовыми прутиками, в простонаречье - розгами. А вот за измену с недровосеком жену отводят под вечер в лес, привязывают к дубу или сосне и оставляют так на ночь. Жена дровосека после такого наказания никогда уже не станет прежней, что с ней вытворяли ночью деревья, она никому не расскажет.
Вот, к примеру, история дровосека по имени Томас, молодой он парень, плохо знаком с жизнью, оттого и связался с дочкой булочника, вместо того, чтобы взять в жены дочь своего напарника, Бьярне, которая души в нем не чаяла. Вот приходит Бьярне вечером домой и рассказывает за столом, как они с Томасом срубили огромное дерево. Подрубили сначала с одной стороны более, чем наполовину, даже на три четверти, затем с той же стороны начали его валить. Дерево, конечно же, противится, машет ветками, кидается шишками, зовет на помощь.
Другие деревья и даже кусты подступают к нам все ближе. И тут Томас ухватывает дерево за ствол и давит на него так, что ноги его по щиколотку уходят в зенлю. Бицепсы у Томаса настолько крепкие, точно сплетенные из корней, он и весь с виду крепкий, точно настоящее дерево. И тут наше дерево издает треск и начинает валиться, поначалу медленно, тихо, затем с оглушающим шумом. Деревья и кусты вокруг сразу отступают.
После чего по всему лесу раздается грохот, дерево, конечно еще не испустило дух, все чуствует, все наблюдает. Мы похлопываем его по стволу и напоминаем, что вскоре оно станет кошкой или собакой. Очень редкие деревья становятся в последующей жизни людьми, но даже и такое случается. Об этом позже.
Дочка Бьярне зачарованно слушает отца и мечтает: вот бы мне такого мужа, как Томас, я бы ему никогда слова поперек не сказала. А Томас тем временем ухаживает за дочерью булочника, а дочка булочника тем временем сохнет по сыну колбасника - такова жизнь.
Дочь булочника уговорили все же выйти за Томаса: всегда в доме будут дрова, к тому же негулящий он, да и папа Бьярне всегда рядом, проследит за зятем. Но вот как-то у Томаса прихватило сердце, присел он на пенек, сказал, что ему как-то не по себе, домой его тянет. А дома он застал жену в постели с сыном колбасника, причем в пикантной позе: он в ее ногах, она в его, напоминало цифру шестьдесят девять. Он чуть тут же не зарубил их обоих топором, но одумался, присел с ними рядышком, сказал жене, чтобы готовилась: вечером он поведет ее в лес, где привяжет к дереву и оставит на ночь.
Жена, разумеется, зарыдала, сын колбасника накинулся поначалу на Томаса, но когда получил крепких тумаков - тоже зарыдал. Вроде все взрослые люди, а повели себя точно дети. Бьярне прислал свою жену, чтобы она подготовила дочь к ночи в лесу. Много-много лет назад она изменила мужу с каменщиков и плотником, после чего провела две ночи в лесу, привязанной к дубу. С тех пор стала шелковой, стоит только Бьяне сердито на нее глянуть, а она уже представляет, что ее снова в лес поведут.
К вечеру, едва только начало смеркаться, Томас повел неверную жену в лес, а жители городка высыпали на улицы, любопытствуя, провожали их взглядом, последний раз такое происходило много лет назад. Волосы на женщине были распущены, на ней не было ничего, кроме полупрозрачной ночной рубашки, к тому же она была боса, каждый шаг ранил ей подошвы, оттого и шла она медленно. Томас шел впереди с беспечным видом, точно все это никак его не касалось, на плече у него был мот крепкой веревки, в руке топор, ибо никакой здравомыслящий дровосек не сунется в лес без топора, не отбиться ему без топора от кустов и деревьев. Он даже насвистывал нехитрую песенку про дровосеков, но не шла она у него, то и дело сбивался.
В лесу темнеет рано, потому что деревья стараются уснуть вместе с птицами, ибо те проснутся с первыми лучами солнца, и не будет уже деревьям никакого сна. Увидев Томаса с женой, они зашелестели листьями, возбужденно передавая все дальше: они идут, идут. Никто в эту ночь не собирался спать, чтобы не пропустить такое событие, разве что самые малые деревянные дети и старики.
Прежде чем привязать жену, Томас начал выбирать дерево, постукивая по нему, как принято у дровосеков: тук-тук, и дерево глухо отвечало ему на это своим туком: туук-туук. Но одно дерево, столетняя береза, которую и своим дровосекам не обхватить, ничем ему не ответила, именно ее он и выбрал для наказания жены.