О том, как я перестал быть мальчиком пуританам луч

О том, как я перестал быть мальчиком

О том, чтобы перестать быть мальчиком и стать мужчиной, я начал мечтать уже в одиннадцать лет. У меня был друг Игорь, или Гога, худой очкастый мальчик, который жил этажом выше. Он был старше меня на год. Я сейчас не вспомню его фамилию,  но помню прекрасно, что отец его работал в газете "Индустриальная Караганда".
Да-да, дело происходило именно в шахтерской Караганде, и я тогда еще понятия не имел о том, что мне вместе с отцом придется пересечь половину Африки; что в республике Конго, будучи совсем мальчишкой, я пройду трехмесячную военную службу и стану гражданином этой страны; что мой отец умрет, когда мне исполнится девятнадцать, и что он не успеет передать мне все, что знал; что я всего лишь по воле случая не совершу попытки захватить самолет, потому что мой сообщник-чеченец будет задержан в ресторане с гранатой в кармане; что меня позже схватят в итальянском посольстве в Москве и поместят на месяц в дурнушку; а потом я уеду в Питер, где буду общаться с поэтами и художниками, а также с рок-музыкантами, и десять лет спустя окажусь в Дании, о которой до того совсем ничего не знал; но это все совершенно другие истории, о них я расскажу в другой раз.
Вот вдруг вспомнил, что фамилия у Гоги была Голян, то есть в миру был он Игорем Голянoм. Память работает непредсказуемо: вспоминает и забывает все подряд, как нужное, так и ненужное. Гога всегда говорил, что станет таким же хорошим журналистом, как и его отец, и даже загодя придумал себе псевдоним: Добрый день.
После школы Игорь уехал учиться в Горький, два года спустя его отец развелся с женой, матерью Гоги, и переехал в Мурманск; Игорь последовал а ним, и больше мы уже не виделись.

В семьнадцать лет Игорь уехал учиться, по-моему, в Горький. Еще спустя несколько лет его отец развелся с женой и уехал в Мурманск, а по окончании своего учебного заведения и Гога переехал туда же. Из Караганды все старались уехать, потому что попали сюда насильно, по легкому мановению сталинской руки. Все в Караганде было каким-то искусственным: начальник большого предприятия обязательно глупый казах, а заместитель - обязательно работящий русски. Наверняка бывало и наоборот, но очень редко.

Напомню, что мне тогда было одиннадцать лет, а Гога был меня на год постарше.
Как-то Гога поинтересовался, нет ли у меня каких-нибудь ненужных фотографий с женщинами.
- В чем угодно,- сказал он,- в шубах, в купальниках, вообще без всего - сгодится все.
Гога поведал мне по секрету, что случайно совершил открытие, которое, возможно, сделает  человечество намного счастливее. Как-нибудь он все мне расскажет, но никак не сейчас. Он еще раз спросил с серьезным видом: есть ли у меня какие-нибудь изображения женщин?
Мы вместе повырезали что можно из маминых журналов, и Гога остался довольным вырезками.

Отвлекусь и расскажу о том, что жил он на последнем этаже и я завидовал ему, потому что у него был балкон, а балконы были только на последних этажах. Прямо под балконом росло дерево, верхушка которого почти упиралась в балкон. Нам все время хотелось спуститься вниз по этому дерву, но мы все время откладывали, трусили. Какие только мысли не приходят в голову детям! Но мы еще были нормальные, потому что дети, которые жили надо мной, были вообще сумасшедшие: они, в отсутствие родителей, перелезали через ограждения балкона, цеплялись руками за штыри, раскачивались в воздухе и звали на помощь. Нисколько не вру. Когда они выросли, то перестали этим заниматься и стали совершенно обычными, скучными детьми.
Как-то раз Гога позвал меня к себе и сказал, что готов показать свое открытие. Он сказал, что с помощью него он стал счастлив и хочет принести счастье и другим людям, но пока ему нужно все хорошенько испытать самому. Он положил перед собой фотографию полуголой женщины, сел на стул и спустил штаны. Дело происходило на кухне, потому что он боялся испортить потолок в других комнатах. Он указал пальцем на желтые пятна на потолке. Затем он внимательно посмотрел на картинку и его пися увеличилась почти на половину, стала твердой, и случилось это всего лишь благодаря какой-то картинке. Гога зажал писю в кулак и провел рукой раз десять вверх и вниз. Затем охнул и из его писи выскочило что-то белое и ударилось в потолок. Лицо у Гоги было счастливое.
Несколько дней спустя ко мне пришла старшая сестра Гоги и сказала, что если тот будет просить у меня фотографии голых женщин, я ни за что не должен давать их ему. Она помахала в воздухе пачкой вырезок из газет, и моя мама сказала, что это просто ужасно. Гогу не пускали ко мне, меня к нему, он не выходил на улицу, и я понял, что он наказан за свое открытие.
Спустя несколько дней я испробовал на себе открытие Гоги. Самое странное, что все эти картинки с женщинами я виел и раньше, но пролистывал их как скучные. Теперь же, зная секрет Гоги, я смотрел на них другими глазами, передо мной точно открылись врата в неведомый до тех пор мир. Пися, которой я до того всего лишь писял, стала большой, как у Гоги. Я вспомнил, что он с ней делал и повторил все. Сначала было никак, затем немножко приятно, потом больно. Если говорить по большому счету, то гогино открытие мне не очень понравилось. Меня совершенно не тянуло к женщинам, только к картинкам с их изображением. Все это переживая сейчас, так и не пойму, откуда у меня взялась стоячесть, если о сексуальном акте я вообще не имел представления. Какая-то заложенная память?

Подпись автора