Несбыточное

      Тихой  и  потаенной  радостью  наполнялось  все  его  существо.  Истома  сладкая  накатывала,  постепенно  напитывая  большое  и,  как  оказалось  после  ухода  Жеглова  на  вполне  заслуженную  пенсию,  «очень  даже  любвеобильное  сердце».  Именно  так  выразилась  его  супруга  Нина,  вчерашний  профессор  биологии,  которая  ошибалась  крайне  редко. 
      Ведь любящий  сердечный  аппарат  с  подобным  названием,  считают  продвинутые  в  таких  делах  специалисты,  способен  любить  человека    очень  сильно.  А  еще  помянутое  большое  сердце  способно  испытывать  сие  искрометное  чувство  любви,  охватывая  даже  и  многих  людей одновременно!  И  именно  вот  так  расшифровывается  и  понимается  термин  «любвеобильное  сердце»  в  «Толковом  словаре»  С. И. Ожегова. 
      Но,  как  считает  сам  Жеглов,  обладатель  помянутого    любвеобильного  сердца,  этот  основной  орган,  являющийся  самым  главным  в  организме  его,  бывшего  прокурора,  таким  «любвеобильным»  стало  оно  лишь   только  после  выхода  его  на  пенсион.  А  в  период  активной  служебной  деятельности,  то  есть,  работы,  сердечко  Жеглова  таким  попросту  уж  точно  быть  не  могло,  в  чем  ранее  он   убеждался  не  единожды.  Да-да,  за  весь  тот  долгий-долгий  период  трудной  государственной  службы  его.
      Ибо  уж  где-где,  но  только  не  в  тех  условиях  трудовой  деятельности  могло  произойти  таковое,  и  вовсе  не  до  телячьих  нежностей,  и  не  до  искренней  любви  к  ближнему  своему  было  прокурору.  И  совершенно    независимо  от  родства,  или  крупной  должности  подсудимого человека. А  потому  что  неподкупен  он  был,  и  до  неприличия  справедлив  со  всеми,  с  кем  сталкивала  его  сложная  профессия  законника.  И  только  теперь,  уйдя  на  заслуженный  отдых,  Жеглов  страшно удивлен  был  происшедшим  с  ним  внезапным  преобразованием ... исключительно  всего  его  существа!   
      А  особенно до  крайности  шокировали  государственного  обвинителя  Жеглова  неизвестно  откуда  «прилетевшие»,  видать,  вместе  с  пенсией,  дотоле  неведомые  душевность,  жизнерадостность  и  целеустремленность.  Ну,  не  было  их  у  Жеглова,  не  помнит  он  этого!  Да,  и  половинку  его,  супругу Нину Павловну просто-таки  поразили  выплеснувшиеся  из  небытия  новые  качества  личности  ее  мужа: доброжелательность, необычайная  откровенность и даже … обаятельность.  Ее  мужа  Жеглова В. В.  словно  бы  подменили!  Он  что  же?  Столько  лет,  бедный  мужик  её,  маскировался?!
      Куда  делись  его  немногословность,  подозрительность,  жесткость  во  всем?  И  лишь  благодаря  уходу  на  пенсию  он,  наконец,  постепенно  раскрылся,  став  тем  человеком,  каким  и  рожден  был  на  самом  деле?  И  ночами  Жеглов  рассуждал.  Да.  Вероятно,  так  оно  и  есть.  В  школе  он  учился  всегда хорошо,  с  дисциплиной  школьной  и  уличной  тоже  особых  нареканий  не  было.  Хулиганом  он  не  считался. Но  тогда  что  же?  Во  всем  виновен  юридический  ВУЗ  и  последующая  профессия,  за  долгое  время  изменившая  врожденные  положительные  человеческие  качества?
      И  его  доброта,  искренность,  отзывчивость,  откровенность  во  времена  его  служебной  деятельности  попросту  права  не  имели  вписаться  в  то,  чем  он  занимался?  Выходит,  упомянутые  высокие  душевные  качества    мешали  ему  и  были  во  многом  противоестественны  избранной  им  профессии  надзора  за  соблюдением  всех  законов,  и  привлекающего  к  ответственности  за  преступления?  Но  откуда  было  знать  это  заранее? 
      И  вот  уже  почти  два  года,  как  он  не  у  дел  государственных,  а  все  не  может  свыкнуться  с  прелестями  новой,  совершенно  иной  жизни.  Да-да.  Пенсионной.  Главное,  жизни  свободной  и  относительно  спокойной.  И  Жеглов  не  переставал  искренне  удивляться  самому  себе  еще  вот  из-за  чего.  Ах,  если  бы  знали  люди,  чего  ждет  на  даче  «начинающий»  пенсионер,  бывший  прокурор  Жеглов!  И  вряд  ли  кто  угадал  бы  это…
        Даже и приблизительно… А  на  самом-то  деле  «молодой»  пенсионер   нетерпеливо,  страстно, ежедневно, ждет долгожданное  время  очередной,  дополнительной,  посадки  на  своей  даче  еще  и  других  сортов:  ягодных  кустов,  плодовых  деревьев,  картошки!  И  остальной  огородной  зелени.  Сажая их  в  земельку,  Жеглов  вдруг  понял,  что  сейчас  он  лично  участвует  в  великом  процессе:  в  созидании  многих  начал  совершенно иных, новых,  дотоле  неведомых  ему  жизней…растительных.   И  он  страшно  переживал.
     И,  как  оказалось,  расстраивался  Жеглов за прошлую  свою  надзорную  жизнь… К великому сожалению,  из-за  той  его  проклятущей,  невероятно    суетной  прокурорской  работы,  жаль,  не  мог  он  раньше  заняться  этим  увлекательнейшим  огородным  делом!  А  сейчас  Жеглов  вдруг  целиком  отдался  ему  плотно  и  серьезно.  И  впервые  в  жизни - от  души.  Ибо  строгий  законник  многое  понял,  но  только  вот  слишком  уж  поздно…
      Ведь  именно  только  в  чудные  моменты  созидания - посадки  молодых  саженцев - совершенно  неожиданно полностью  раскрылась  и  буйным  цветом  расцвела,  и  возликовала,  очнувшаяся  от  долгого  летаргического  сна  мятежная  душа  неподкупного  законника  Жеглова!  И как ему не радоваться происходящему?!  Он  наглядно  удостоверился  вот  в  чем.        Так  как  все, что пенсионер  Жеглов  посадил, по  сути  дела,  попросту  взял  и  «воткнул»  в  землю,  плеснув  туда  водички  всего  лишь  год  назад -  а    саженцы  вот  они!  Уже  не  замедлили  показать  себя  во всей своей  красе! 
      И  он  откровенно  удивлялся: до  чего  же  столь  скоро  удостоился  чести  увидеть  плоды  настолько  легкого  труда?!  И  ведь  не  чьего-то, а … своего!  Воткнул растение,  семя  ли – и  все  на  этом!  Ну,  это  ли,  скажите,  не  чудо,  господа?!  Да  и  сам  он,  Жеглов,  словно  увидел  себя,  родного,  совсем-совсем  уже  в  ином цвете. И, как ни  странно,  он … уважать  себя  стал!   
      Ведь  никто  другой,  а  он  сам,  лично  сам  участвует  в  святом  деле  воссоздания  новой  молодой  жизни  практическим  образом!  И  что  здесь  главное – за  сотворенную обыкновенным  пенсионером  Жегловым  новую,  молодую,  растительную  жизнь  отвечает  он … лишь  только  перед  самим  собой.  И  более – ни  перед  кем?!  И  отчитывается  –  тоже.  И  на  делянку    Жеглов  приходил  ежедневно,  а  то  даже  и  по  несколько  раз  на  дню.
      И  совершенно  не  обращая  внимания  на  скверную  погоду,  падал  на колени, и с неизвестно откуда взявшимся чувством умиротворенности        просто  наблюдал  за  ростом  показавшейся  нежной  зеленой  поросли.  А еще  и  за  процессом  появления  непередаваемо  терпко  пахнущих  почек,  раскрывающихся,  казалось,  прямо  в  его  присутствии,  на  глазах.  И  он  не  уставал  вновь  и  вновь  опускаться  на  колени  перед  очередным,  лично    посаженным,  отобранным  совместно  с  женой,  представителем  фауны.
      Жеглов  растроганно,  не  переставая  удивляться  себе,  затаив  дыхание,  в  упоении  осторожно,  ласково  прикасался,  гладил  проклюнувшиеся  ростки,  не  уставая  изумляться  произошедшему  с  ним  парадоксу.  Более  четырех  десятков лет верша людские  судьбы,  и  частенько  лично  только  по  своему  усмотрению,  сейчас  он  очень  внимательно,  правда,  пока  еще  всего  лишь  каких - то  два  года  наблюдал  за  ростом  и  развитием  своих  подопечных  на  дачном  своем  огороде. Однако  Жеглов  никак  не  мог  надивиться  вот  чему.
      Бывший суровый прокурор, приятно  пораженный  происходящим  ростом  и  развитием  «просто  воткнутой»  им  в  землю  зелени,  все  это  время удостоверялся только лишь … в  положительных  конечных  результатах  произведенной  им  посадки  зеленых  насаждений…  И  ведь  почти  всех!  Ибо  чаще  всего  всходило  без  проблем.  И  развивалось  нормально,  если  вовремя  «накормишь-напоишь».  То  есть,  вовремя  польешь  подопечных. 
     И  уже  два  года  не  перестает  радоваться  этому,  а  не  расстраиваться…    Да-да,  как  это  бывало  прежде,  во  времена  длительной  и  неблагодарной  прокурорской  его  деятельности,  в  чем  сейчас  он  убедился  достоверно.  А  все  потому,  что  конечные  результаты  тех  «посадок»,  правда,  «людских»,    направленных  на  попытку  исправления  оступившихся,  в  основной  массе  своей,  великому  сожалению  всю  жизнь  чересчур  уж  строгого  прокурора  Жеглова  завершались  весьма  плачевно. Чаще  всего  бывало и  впрямь  так.
      А  не  единожды  слышанные  Жегловым  витиеватые  зонные  выражения    покинувших  тюрьму  граждан,  что  кто-то  из  «откинувшихся»  с  чем-то,  якобы,  «в  натуре плотно  завязал», и  «век  воли  не  видать», к  всеобщему  несчастью,  словечки  эти  нередко  оказывались  обыкновенным  «детским  лепетом».  И  что  еще  удивительно,  в  обширной  России  почему-то  всегда  чересчур  много «помощников»,  которые  всенепременно,  хлебом  их  не  корми,  жаждут  принять  участие  в  новом, еще  одном  «развязывании»…
      Так  вот  эти  добровольные  «благожелатели»  поистине  с  иезуитским  наслаждением  стараются  для  чего-то  обязательно  «утопить»  только  что  «откинувшегося».  Ну,  освободившегося.  Да.  Чтобы  он  поскорее  снова  в  тюрьму  сел.  А  ведь  если  повторно  сел  сразу  после  отсидки,  то  данных   «рецидивистов»  посадят  уже  более  основательно,  то  есть,  надолго… И,  частенько,  бывает,  вместе  с  «помощником-благожелателем».  На  пару.  Спрашивается,  для  чего?  Чтоб  корешкам  «там»  не  столь  скучно  было?
      Поэтому конечные итоги, результаты своей  долгой профессиональной деятельности бывший прокурор Жеглов (кстати, есть расхожее крылатое  выражение,  мол,  а  бывают ли профессионалы  пенсионеры «бывшими»?),    всю  жизнь  считал  малоутешительными… Но  насчет  «бывших»  прокуроров  он,  Жеглов,  хотел  бы  чуток  поспорить…Особенно  после  ухода  его  самого  на  заслуженную,  где  он  сначала  в  шутку,  а  потом  вдруг  на  полном  серьезе  вдруг  занялся  огородной  фауной!
      Как  он  поясняет  друзьям  и  близким  знакомым,  «затянуло»  его  оное    попросту  внезапно.  Совершенно  неожиданно,  но  прямо  с  головой  и  сразу.  А  все  из-за  чего?  Да,  появившегося  вдруг  смысла  в  этом  приятном,  и  практически  беспроигрышном  огородном  деле.  И  именно  сейчас, уверенно  стоя  на  широко  расставленных  ногах  посреди  им  посаженной,  и  его  трудом  взращенной  растительной  прелести,  «бывший  строгий  прокурор»  вяло  прикидывал  все  «за»  и  «против».  И  Жеглов,  угрюмо  глядя  вдаль,  часто  вздыхал.
      Здесь  он  наедине  и  вслух  уже  приучился  беседовать  с  самим  собой,  на  даче  не  беспокоясь  быть  кем-то  услышанным.  И нередко  грустил  и  жалел  о  многом  давнем,  но  сейчас  уже  запредельно  далеком  и,  увы,  теперь  наверняка  несбыточном.  И  что  точно, стопроцентно  не  может  им,  пенсионером Жегловым,  быть  поправленным.  И  рассуждал  примерно  так.
      «Ох-ох-ох!... Вот  если  бы  вернуть  былое,  то  пойти  учиться  следовало  бы  мне,  конечно,  лучше  всего  на  факультет  вовсе  не  юридический,  а  агрономический… Да-да.  И,  как  оказалось  сейчас,  в  итоге  жизни,  то стопы  мои  истинного  крестьянина-землепашца  нужно  было  направить  именно  только  туда… Вишь,  каков  хитрец  был  умник  советский?!  Ну,  да.  Ученый-то  наш,  абсолютно  на  весь  мир  знаменитый!  Получается,  ведь  ох,  как  непрост  он  был,  этот  биолог  и  селекционер,  академик  ВАСХНИЛ  И.В. Мичурин!  Спору  нет,  заслуги  ученого  немалые,  человек  достойный. 
      Но  как  хотелось  бы  посмотреть,  насколько  хватило  бы  гражданина  академика  на  месте  моем,  обычного  российского  прокурора  Жеглова!  А  особенно  в  годы  труднейшие,  лихие  девяностые…  Неплохо  было  бы  для  интереса,  и  хотя  б  на  недельку,  этого  господина  селекционера  И.В. Мичурина  на  совсем  иную  работу  из  его  благоухающего  цветущего  сада  выдернуть.  И,  допустим, в  прокурорские помощники  определить… Ох,  как  взвыл  бы  интеллигент  наш  биолог!  Или  взять,  к  примеру,  педагогов.
      Да-да.  Наших  достопочтенных  учителей,  воспитателей,  которые  сами  себя  относят  к  неустанным  труженикам,  считая,  что  претворяют  в  жизнь  известное  изречение «светя  другим,  сгораю  сам». Никто  не  спорит.  Пашут  они  на  совесть  и,  по  сути,  за  копейки.  И  флаг  им  в  руки  за  их  труд,  при  котором  они  «сами  и  сгорают».  И  им  есть  чем  гордиться.   Они  ведь   фотки особо выдающихся учеников  дома,  в  специальных  альбомах  хранят.
      И  иной  раз, уже  на  исходе  лет,  ухайдаканные  в  доску  педагоги  в  присутствии людей, желающих «хоть одним  глазком  глянуть  на  это  чудо»,    трепетно  открывают  фолианты.  Затем  долго  рассматривают  своих  самых  достойных учеников, и  вместе с присутствующими свидетелями протяжно  вздыхают,  сюсюкают  и  умиляются, с  восторгом, и, конечно же, со  слезой,      вспоминая «о  неимоверных трудностях проведенного учебного  процесса»…
      Но  еще  намного  круче  будет  выглядеть  «процесс»,  если  во  главу  угла  выставить нашего небезызвестного  Евгения  Ивановича  Леонова.  Да-да.  Этого  чудаковатого  «доцента»  из  фильма  «Джентльмены  удачи».  Да.  Который,  неимоверно  устав,  воспользовался  моментом,  забежал  в  свою  квартиру,  вышел  на  время  из  роли  «исполнителя  важного  специального  задания»,  сел  в  своем  кабинете  и  тут  же  «расслабился».  Да.  Когда  он    поднял  глаза  и  встретился  с  фотографиями  детсадовских  детишек,  своих  маленьких  воспитанников.  Видимо,  самых  лучших.
      И не выдержал, позвонил, и  по  телефону  млел,  слушая  их  пение…Тьфу!  Глазоньки  б  не  глядели  на  таких  «сюсюкающих  работничков»!  А,  может,  и  ему,  Жеглову, тоже  стоит  позвонить?  И  попросить, чтобы  и  для  него,  бывшего  прокурора, «на  долгую  и  добрую память»  отобрали  и  выслали  весьма фотогеничные  образы  особо  опасных  преступников  из  самых  последних дел? Например, «Угрюмого», «Душегуба», «Удава», или «Лютого? 
      И,  увеличив  фотки  в  размерах,  в  позолоченных  рамках  тоже  повесить  в  ему  спальне,  чтобы  перед  сном,  или  при  возникшем остром  желании,  можно  было  бы  вдосталь  налюбоваться  их  рожами  в  «фас»,  и  в  «профиль»?  Так  что  ли?  Только  вот  он,  Жеглов,  уродов  этих  и  без  их  фоток  по  гроб  жизни  не  забудет!  Никогда!    Эх,  была  бы  вторая  жизнь...
      Только  вот,  к  великому  нашему  прискорбию,  несбыточно  желаемое.   Но  ведь  кто  его  знает?  Наблюдая  за  все  возрастающими  научными  достижениями,  где-то  там, далеко,  в  закоулках  сознания  теплится  у  него,  у  экс-прокурора,  искорка  призрачной  надежды:  а  может  быть,  сие  невозможно  и  несбыточно …  только  лишь  пока  что?  То  есть  до  поры,  до  времени?  Однако,  и  впрямь  неплохо  бы  пожить  еще  раз…  Так  сказать,  «пройтись  по  второму  кругу»… Ведь  тогда,  возможно,  он  умнее  будет?».