Арамис, глава 1

   
 Глава 1 Климов

В канун 20-летия праздника Дня Победы в Великой Отечественной войне студенту литературного института г. Москвы Климову Дмитрию Дмитриевичу поручили написать критическую статью на основании последних произведений советских писателей о войне.

Климову шел 21 год, он был уроженцем из Курской области. Он хорошо изучил историю знаменитого Курского сражения и в институте ему не было равных в познании военной тематики.

Климова заинтересовал писатель Лавренецкий Ипполит Матвеевич. Довоенные произведения писателя были опубликованы сразу после 20-го съезда партии.
Теперь же, в связи со сменой партийного руководства, его произведения находились под запретом и были изъяты из всех библиотек страны. Но в литературном институте они были под грифом: «для служебного пользования». Поэтому Климов имел к ним доступ.

Эти произведения поражали воображение молодого студента. Перед его глазами отрывалась картина неприкрытого насилия над личностью, обстановка всеобщего доносительства и страха. Талант писателя был неоспорим.
Поэтому Климов решил исследовать все произведения Лавренецкого. Военные рассказы первых дней войны и до начала 1943 года завораживали Климова. Он становился незримым свидетелем описываемых событий, появлялось чувство личного присутствия читателя на полях сражений.

Но вот, пошли рассказы и повести другого плана. Тот же период войны был описан
уже не солдатом Советской Армии, а как бы полицаем. Дмитрий как будто  видел себя в  черной форме, которую носили предатели родины – полицаи, с повязкой на рукаве «Полицай». Лавренецкий описывал их варварское отношение к местному населению, партизанам и пленным советским солдатам изнутри, как будто писатель сам был полицаем.  Приводились такие мелкие, но неоспоримые подробности быта, разговоров и действий полицаев, которые мог знать только настоящий полицай.
Это открытие заинтриговало молодого критика. Ему также бросилось в глаза несхожесть стилей изложения произведений.  Словарный запас последних произведений Лавренецкого был более беден. Ради интереса Климов подсчитал. Оказалось, что словарный запас был обеднен в два раза.

С писателем такого казуса произойти не могло. А что, если произведения Лавренецкого были написаны разными людьми? Это предположения все явственнее становилось для Климова фактом. Перед взором Дмитрия открывался совершенно другой писатель не менее талантливый  и не менее психологичный, чем довоенный и первых лет войны.
Климов решил встретиться с писателем. Он хотел лично убедиться в правоте своих открытий.
*
- Здравствуйте! Это Ипполит Матвеевич? – с трепетом в душе, проговорил Климов в телефонную трубку.
Телефон Лавренецкого Климов взял  в типографии.
- Да! С кем имею честь говорить? – услышал Климов уверенный голос еще не совсем старого человека.
Климов знал, что Лавренецкому сейчас 52 года.
- Я, Климов Дмитрий Дмитриевич, студент литературного института. Я сейчас пишу критическую статью по произведениям на военную тематику к 20-летию Дня Победы. Я хотел бы встретиться с вами. У меня есть ряд вопросов к вам, – немного успокоившись, ответил Климов.
- Я всегда рад помочь молодым коллегам по перу. Приезжайте ко мне на дачу. Я как раз обдумываю сюжет нового романа. Знаете ли, мне трудно уже писать тяжелые истории военного времени. Очень много переживаний. Я прошел войну и сам был в переделках не на жизнь, а на смерть, поэтому хочется написать что-то легкое детективное, наподобие психологического триллера. Приезжайте, подбросите мне парочку неординарных идей. Вы, молодые люди, на выдумку сильны. Ха-ха-ха… - засмеялся в трубку Лавренецкий.

Климов приехал к обеду. Дача была далеко в лесу, и проехать на такси к ней в это время года было невозможно. Дорога становилась здесь где-то в июле, не раньше, так решил для себя Климов, поэтому он пошел пешком.

Вековые сосны рядами обступали дорогу, корни деревьев пробивались на ней и бугорками выступали в виде кочек. Весеннее солнышко еле-еле проникало через густые кроны деревьев. Было свежо. Климов застегнул куртку. Но холодок все равно проникал и морозил спину Климова.

Было немного жутковато от густого леса. Климову казалось, что он запросто может встретить здесь дикого зверя. Подойдя к забору дачи, Климов поймал себя на мысли, что кто-то наблюдает за ним. Он резко обернулся. В десяти шагах от себя он увидел охотника с ружьем наперевес.
- Не пугайтесь, молодой человек. Я с утреца люблю побродить с ружьишком. Вот, смотрите, подстрелил русака, пока вы ехали. Сейчас я угощу вас свежей зайчатиной, – сказал охотник, подходя поближе к Климову.

Климов внимательно посмотрел на Лавренецкого. Несомненно, это был он. Климов увидел  моложавого человека. Он был очень похож на Климова, только виски Лавренецкого посеребрила седина, вокруг рта пролегли скорбные морщинки и мелкая сеточка морщинок возле умных проникновенных глаз. Он просвечивал Климова насквозь словно рентгеном.

«До чего этот человек похож на меня? - подумал Климов. - Да, к тому же Лавренецкий не выглядит на 52 года. Он значительно моложе».

Они прошли на дачу. Лавренецкий закрыл калитку на замок. Забор был двухметровый с колючей проволокой по верхней кромке. Перелезть через такой забор было непросто.
К дому вела дорожка, выложенная камнем. Дом стоял в глубине участка. Он был деревянный, но очень добротный. Небольшая терраса выходила во двор дома, который тоже был в лесу. Цивилизацию выдавали только благоустроенные дорожки и сам дом.

Недалеко от дома стояла уличная печь, крытая навесом от дождя, и рядом стол с деревянными стульями, которые были грубо сколоченными и не убирались ни летом, ни зимой.

Лавренецкий быстро разжег печь. Дрова тут же были сложены большой поленницей возле нее. Хозяин дома занялся разделкой зайца, а Климова он заставил чистить картошку.

Затем Лавренецкий взял большой казан вложил туда зайца целиком, засыпал картошкой, налил немного воды, добавил соль и  специи, накрыл крышкой и засунул в печь.
- Я приготовлю вам свое фирменное блюдо. Жаль, что цивилизация наступает нам на пятки. Десять лет назад здесь была глушь, и зверья было полно, а теперь оно попадается очень редко. На ваше счастье мне удалось подстрелить русака, – довольный собой, тараторил хозяин.
Климов заметил, что от Лавренецкого не скрылось поразительное сходство их обоих. Он, может быть, уже начал подозревать, что Климов приехал сюда неспроста. Настороженное поведение Лавренецкого изменилось на более мягкое  отношению к  нему.
- Ну, вот теперь нужно часик подождать и обед будет готов. Пройдемте в дом. Пока на свежем воздухе прохладно и зябко, – предложил Лавренецкий.
Они зашли в дом. Он был двухэтажный. На первом этаже была одна большая комната, посредине которой стояла русская печь с полатями.  Возле окна, которое выходило на террасу, стоял письменный стол. Климов поразился. На столе было совершенно чисто, только лежала одна единственная закрытая папка и печатная машинка, в которой был вставлен лист бумаги, наполовину напечатанный.
Возможно, утренний звонок Климова оторвал Лавренецкого от работы. Он решил угостить гостя чем-то необычным, поэтому прервал работу и пошел в лес за зайцем.
- Что вы сейчас пишите? – не удержался от вопроса Климов.
- Я уже вам говорил. Я задумал психологический триллер. Задумка простая. На дачу, заброшенную далеко в лесу, к писателю-отшельнику приезжает молодой литератор-критик. Их судьбы тесным образом переплетены. Я еще не решил – как? Но это не совсем чужие люди, можно сказать, они даже связаны кровным родством. И между ними происходят происшествия, которые ставят все точки над «i».  Все тайное становится явным. И не факт, что все закончится благополучно. Я думаю, что жизнь сама подскажет дальнейший сюжет, – задумчиво произнес Лавренецкий.
- Как я понимаю, мой приезд не случаен? Это входит в сюжет вашего романа, – с опаской спросил Климов.
- Совершенно верно. Мы теперь с вами стали заложниками сюжета, – загадочно ответил Лавренецкий.
После вкусного обеда два филолога продолжили беседу. Климов не стал кривить душой и выложил Лавренецкому свои открытия.
- Да, я ожидал, что кто-нибудь из дотошных критиков докопается до истины. Но я уже устал скрывать. Молодой человек запомните непреложную истину: «Тайну невозможно унести с собой в могилу. Рано или поздно она станет достоянием человечества». Я об этом постоянно думал и вот явились вы. Мне теперь нечего скрывать. Ведь я сейчас под запретом и исключен из союза писателей и из партии за очернение истории нашей страны. Я стал знаменит во времена оттепели, а теперь опять пришло время репрессий, но уже не физических, а политических. Как вы сами понимаете, я диссидент. Когда настанет мое время? Возможно, вы доживете? Я же вряд ли? – грустно констатировал Лавренецкий.
- Но вы, несомненно, талантливы. Я с удовольствие прочитал все ваши произведения. Они очень глубоки и психологичны. Вы смогли ярко описать события прошлых лет.  Я, как человек, не видевший ужасов войны, невольно стал их сопричастником, – искренне сказал Климов.
- Молодой человек, кому теперь нужны мои произведения. Меня не печатают. Вот мой последний роман. Он называется «Исповедь». Прочитайте его и вы избавите меня от необходимости что-либо объяснять вам. Да, кстати. Вы заметили, что мы с вами поразительно похожи. Я теперь не удивляюсь тому, почему именно вы докопались до истины.  А теперь, я вынужден вас оставить. Я не могу нарушать, раз и навсегда заведенный мною, порядок. Извините, у меня сейчас послеобеденный сон. Вот вам мой последний роман в рукописи, – сказал Лавренецкий и подал Климову папку.
Затем он поднялся на второй этаж в свою спальню, а Климов сел за рабочий стол писателя и принялся читать рукопись, напечатанную на пишущей машинке.
(Глава 2 будет опубликована 14.01.19)