Внук своего деда

Мой дед умер, когда мне было 28 лет, и, хотя я понимал, что в нашей семье он был самой крупной личностью, все же дед не был для меня авторитетом; я считал, что он безнадежно устарел, и в наше время уже ни к чему не пригоден.
Дед тоже не очень-то жаловал меня, считая, что я пошел не в сенатовскую (отцовскую), а в моргуновскую (материнскую) породу. Я был с этим согласен и даже этим доволен.
По этим причинам смерть деда в 1967 году прошла для меня почти бесследно: особой потери я не ощутил.
Все поменялось, когда я сам достиг возраста последних лет жизни деда: только теперь я его начал понимать, и даже проникся родственными чувствами, осознав, насколько мы похожи; я нашел некоторые параллели и в наших судьбах, хотя они и протекали в разное историческое время.
С юности дед был одержим живописью и рисунком. В 1900-х годах  он поступил в Строгановское училище в класс живописи Валентина Серова, заняв в конкурсе первое место. Несмотря на благоприятную оценку учителя, деду после смерти его отца пришлось перейти на архитектурное отделение, так как на него легли обязанности кормильца семьи, а живописью было прожить невозможно.
Так дед стал архитектором, построившим множество зданий как в Москве – больницы, например, больница на Соколиной горе, Поселок имени 1905 года, - так и в Ижевске, где, помимо ряда общественных зданий, соорудил Монумент, послуживший предметом спора противоборствующих общественных сил. Кроме того, он занимался реставрацией архитектурных памятников Сергиева Посада, Андроникова монастыря, и Тульского кремля. Тем не менее душа его лежала к живописи, - ей он посвящал все свое свободное время. Мы, члены его семьи, рассматривали это, как красивое хобби талантливого человека, но лишь проведя инвентаризацию его живописного наследия (осталось около сотни картин), я понял, что дед был интересным художником-пейзажистом первой половины XX века. Параллельно у меня возник интерес к его личности, но документов и писем от него осталось немного; есть с полсотни фотоснимков, но их некому прокомментировать. Как жаль, что в свое время я не просил его рассказать о себе и своей жизни! Эта утрата уже невосполнима.
Когда дед вышел на пенсию, он и не вспоминал о своей профессии – архитектуре. Теперь всю свою энергию он направил на любимое дело – на живопись, сменив жанр: вместо трудоемкого масла он стал работать гуашью и акварелью; вместо пейзажей на пленэре стал зарисовывать картины своих фантазий: весьма условные горы, города каких-то неведомых цивилизаций, инопланетные и метафизические пейзажи, фантастические растения, и тому подобное. Так он и умер профессиональным, хотя и непризнанным  художником.
Когда меня выгнали на пенсию, моя профессия (разработка сверхвысокочастотных электронных приборов) не позволила мне продолжать заниматься ею на досуге, и я занялся написанием прозы, бросив все свои силы на то, чтобы стать в этом деле профессионалом. За восемь лет я написал восемь томов, и, как мне кажется, добился некоторых успехов, но не смог получить общественного признания (возраст не тот). Так я и умру непризнанным писателем, повторив судьбу моего деда - непризнанного художника. Видимо, человеческие судьбы запрограммированы генетически, и я, как под конец выяснилось, пошел не в «моргуновскую», а в дедову, сенатовскую породу.
                Декабрь 2018 г.