Попался! - Рэй Брэдбери

Они были безумно влюблены друг в друга. Они твердо знали это. Они жили этим чувством. Они говорили это вслух.
Ее звали Бет, Его —Чарльз. Фамилий у них не было, и, вероятно, поэтому они редко называли друг друга по имени. Каждый день они придумывали друг другу новые имена, среди которых были и такие, что можно произносить только тихо, только ночью и только одному человеку на свете.
Одним словом, у них была любовь. Напишите это слово большими буквами, подчеркните и поставьте полдюжины восклицательных знаков.
Каждый вечер у них был праздничным. Каждое утро — как новогоднее. Каждое мгновение было таким счастливым, словно любимая футбольная команда выиграла кубок, и толпа болельщиков высыпала на поле и качает победителей. Как будто мчишься вдвоем, крепко обнявшись и крича от восторга, на санях по бобслейной трассе, и сверкающий лед летит тебе навстречу.
И вдруг что-то случилось.

Как-то раз, за завтраком. Бет пробормотала себе под нос:
— «Попался!»...
— Он поднял голову и спросил:
— Что?
— «Попался!» — сказала Она. — Игра такая. Не доводилось играть?
— Даже не слышал про такую.
— Да? А я в нее играю давным-давно.
— Эта игра — ее что, в магазине покупают?
— Да нет же! Я сама ее придумала. Ну, почти сама... Она построена на одной странной, страшной истории о привидениях. Давай сыграем?
— Там видно будет.
Он опять принялся за яичницу с ветчиной.
— Может, прямо сегодня и сыграем,— сказала Она, кивнув, и снова принялась за еду. — Точно тебе говорю: это отличная игра. Сегодня же вечером, милый. Ох, и понравится же тебе!
— А мне правится всё, чем мы с тобой занимаемся,—протянул Он.
— Ох, и напугаю же я тебя!..— протянула Она, подражая ему.
— Как, ты сказала, это называется?
— «Попался!»,—сказала Она.
— Никогда не слышал.
Оба рассмеялись. Но Она — громче, чем Он.

Это был длинный и приятный день. Они успели поназывать друг друга разными ласковыми именами, и пообниматься, и поцеловаться, и поужинать вместе — ужин был вкусен, а вино еще вкуснее. — а потом ещё почитать перед сном.
Незадолго до полуночи Он вдруг взглянул на Нее и спросил:
— А мы ничего не забыли?
— Что?
— А «Попался»?
— Ой, верно! — засмеялась Она. — Я как раз жду, когда часы пробьют полночь.
Что они вскоре и сделали. Она досчитала до двенадцати, удовлетворенно вздохнула и сказала:
— Значит, так: тушим свет. Оставляем только лампу возле кровати. Ну, давай.
Она начала выключать все светильники подряд. Потом взбила Ему подушку и уложила ее посредине.
— Ну, ложись сюда и не двигайся. Просто жди, что будет, и все, ладно?
— Ладно, валяй! — снисходительно произнес Он. Иногда Она вела себя как десятилетняя школьница, но Он, похоже, неизменно был готов сносить Ее выходки.
— Теперь молчи! — сказала Она. — Не разговаривай. Говорить  можно только мне. О’кей?
— О’кей.
— Поехали! — сказала Она и исчезла: растаяла в воздухе, как ведьма, прямо у изножья кровати. Ее кости словно растворились, а тело, как китайский фонарик, сложилось вниз, внутрь себя, увлекая за собой голову, волосы, пока возле кровати не сделалось совсем пусто.
—Здорово! — воскликнул Он.
— Тссс! Тебе говорить не положено.
— А я и так «тссс»..,
Тишина. Прошла минута. Ничего. Он ждал, улыбаясь.
Прошла еще минута. Тишина. Он уже не знал, где Она.
— Ты еще там, возле кровати? — спросил Он. — Ох, прости, — шикнул Он сам на себя. — Мне же не полагается разговаривать.
Прошло пять минут. В комнате стало немножко темнее. Он чуть приподнялся, поправил подушку. Ожидания веселой игры в Его улыбке чуть поубавилось. Он оглядел комнату. Из ванной, отражаясь от стены, пробивался лучик света.
В дальнем углу комнаты раздался скребущий звук мышиных коготков. Он взглянул туда, но ничего не увидел.
Еще минута истекла. Он кашлянул, прочищая горло.
Откуда-то из-под двери ванной послышался шепот. Он посмотрел в ту сторону, улыбнулся, подождал. Ничего.
Он почувствовал, как под кроватью что-то ползает. Потом ощущение исчезло. Он моргнул и проглотил слюну.
В комнате стало сумрачно, как при свечах. Стопятидесятисвечовая лампочка тлела всего ватт на пятьдесят.
По полу что-то прошелестело, как большой паук, но опять ничего не было видно. Спустя некоторое время Ее голос, доносясь то из одного угла темной комнаты, то из другого, спросил тихонько, как эхо:
— Ну как, нравится пока?
— Я по...
— Не разговаривай! — прошептала Она, И снова исчезла на пару минут. Он почувствовал, как пульсирует в пальцах кровь. Взглянул на левую стену. На потолок.
И вдруг на одеяле в ногах появился и пополз белый паук. Конечно, это была Ее рука, имитирующая паука!
«Паук» исчез так же внезапно, как и появился. Был — и нет!
— Ха! — рассмеялся Он хрипло.
— Тс-с! — послышалось в ответ.
Что-то прошмыгнуло в ванную, и свет там погас. Тишина, Теперь горела только лампочка возле кровати. На лбу у Чарльза выступили капельки пота. Он полулежал в постели и думал: зачем им все это нужно?
Скрюченная рука потеребила одеяло слева у Него в ногах, погрозила пальцем и скрылась. Тикали часы у Него на запястье.
Прошло, должно быть, еще минут пять. Дыхание у Него сделалось медленным и, непонятно отчего, чуть болезненным. На лбу, между бровей, упрямо залегла сердитая морщинка. Пальцы Его, двигаясь сами по себе, перебирали складки одеяла.
Рука вновь появилась, теперь уже справа. Или Ему это только показалось? Да нет, вряд ли...
Что-то заворочалось в платяном шкафу, стоявшем напротив, у стены. Медленно отворилась дверка, обнажив черное нутро. Он не понял, что произошло: либо что-то вылезло из шкафа, либо, наоборот, забралось внутрь. Чернота за дверью была бездонной и непроницаемой, как беззвёздное небо. Тени висевших в шкафу костюмов и платьев напоминали силуэты повешенных.
В ванной послышался звук шагов. У окна раздалось царапанье кошачьих коготков.
Он сел, облизал пересохшие губы. Открыл рот, чтобы что-то сказать. Покачал головой, передумав. Прошло уже добрых двадцать минут.
Послышался сдавленный стон, потом приглушенный смешок. Опять стон... Где? В ванной?
— Бет?.. — сказал Он наконец. Никакого ответа. Медленно, капля за каплей, начала вдруг капать вода из крана.
— Бет? — снова позвал Он — и не узнал своего тонкого, осипшего голоса.
Где-то открылось окно. Белым призраком затрепетала в струе холодного воздуха занавеска.
— Бет... — тихо позвал Он.
Никакого ответа.
— Мне не нравится, — произнес Он.
Ни движения, ни шепота. Ничего.
— Бет? — позвал Он чуть громче.
Нигде ни вздоха.
— Мне не нравится эта игра.
Тишина.
— Ты меня слышишь, Бет?
Ни звука в ответ.
— Мне не нравится эта игра!
Звук падающих капель в ванной.
— Давай бросим играть. Бет.
Ветерок из окна.
— Бет! — снова  позвал Он. — Ответь! Ты где?
Молчание,
— С тобой все в порядке?
Коврик на полу. Тускнеющий на глазах свет лампы. Танец невидимых пылинок в воздухе.
— Бет, с тобой все о'кей?
Тишина.
— Бет?!
Ничего.
— Бет!!
— Ззззз... Уууу... Ааааа! — раздался визг. Крик. Вопль. Взметнулась тень. Что-то большое, черное прыгнуло на кровать, приземлившись  на  четыре конечности. — Аааа! — снова раздался крик.
— Бет! — закричал Он.
— Ииии! — взвизгнуло существо.
Ещё прыжок, и оно оказалось на груди Чарльза. Ледяные руки стиснули горло. Надвинулось белое лицо. Разверзлась дыра рта.
— Попааааался!!! — хлестнул вопль.
— Бет! — вскрикнул Он, увертываясь и отбиваясь, вырываясь из цепких лап, подальше от гипсово-белого лица, от горящих глаз и раздувающихся ноздрей. Густой шлейф тяжелых черных волос развевался, как на ветру. Руки, сжимавшие Его шею, и дыхание этого рта обжигали холодом, как северный ветер. Легкое существо на Его груди тяжким грузом сгибало Его к полу.
Он вырывался, пытаясь освободиться, но хрупкие лапки цепко держали Его руки, а странное, невиданное лицо перед Ним было так наполнено злой волей, так пылало недобрым огнем, было таким чуждым этому миру, что Он снова закричал:.
— Нет! Нет! Хватит! Остановись!
— Попааааался!! — заверещал рот.
И это невиданное существо — женщина из невообразимых далей времени, из далекого года и века, где всё не так, где тьма, и горе, и кинжалы слов скребут лед одиночества, и нет ничего, нет любви, а есть лишь ненависть и смерть...
— Не надо! Хватит! Все!.. — зарыдал Он.
Она остановилась. Ледяные пальцы отпустили Его — и коснулись вновь, лаская и обнимая, уже теплые, человеческие. И это была Бет.
— О Господи, — простонал Он, — Нет, нет, нет!..
— Чарли,   Чарли,   прости! — воскликнула Она униженно. — Я не хотела...
— Нет, хотела! О Господи, хотела, хотела...
Он был совершенно раздавлен, сам не свой от горя.
— Нет, нет! О, Чарли! — и Она тоже расплакалась. Спрыгнув с постели, Она бросилась включать все светильники подряд, но лампочки горели тускло.
Он уже плакал тише. Она вернулась и скользнула к Нему, прижалась, обняла, прильнула, целуя Его лицо, мокрое от слез.
— Прости меня, Чарльз, слышишь, прости. Я не хотела...
— Хотела!
— Это же игра!
— Игра?! Ты считаешь, что это игра?! Игра!! Игра!!! — крикнул Он и снова заплакал.
Потом, спустя некоторое время, Он перестал плакать и просто лежал рядом, прижавшись, как к сестре, к матери, к подруге, к любимой. Бившееся загнанным зверьком сердце унялось, успокоилось. Сжимавшие грудь тиски отпустили Его.
— О, Бет, Бет, — всхлипнул Он тихонько.
— Чарли... — Сжатые веки и мольба в голосе.
— Не делай так больше. Никогда.
— Я не буду!
— Обещай, что никогда больше не будешь, — все еще вздрагивая, попросил Он.
— Обещаю. Клянусь, Чарли.
— Ну, ладно, — пробормотал Он.
— Ты меня прощаешь, Чарли?
Он долго лежал молча, будто принимая трудное решение. Потом кивнул.
— Прощаю.
— Прости меня, Чарли. Давай поспим. Выключить свет?
Молчание.
— Я выключу свет, Чарли?
— Нет-нет, не надо.
— А как же спать при свете, Чарли?
— Пусть еще погорит немножко, — попросил Он, не открывая глаз.
— Ладно-ладно, — ответила   Она, обняв Его. — Пусть еще погорит.
Он глубоко, прерывисто вздохнул, и тут Его начала бить дрожь. Его трясло минут пять, прежде чем Ей удалось унять дрожь, обнимая, лаская, целуя Его.
Через час, решив, что Он уснул, Она встала н выключила свет везде, кроме ванной — на случай, если Он проснется. Ложась, услышала, как Он шевельнулся. Его тихий, растерянный голос:
— Эх, Бет... Я так любил тебя.
Она чуть подумала,
— Ты хотел сказать «я так люблю тебя?»
— Я так... люблю тебя, — произнес Он.
Почти час Она лежала, глядя в потолок, прежде чем смогла уснуть,

Наутро за завтраком Он взглянул на Нее, намазывая себе бутерброд. Она сидела тихо, спокойно, ковыряя вилкой в тарелке. Поймав Его взгляд, улыбнулась.
— Бет... — сказал Он.
— Что? — спросила Она.
Как сказать Ей? В Нем что-то словно остыло или погасло. Даже в ярком утреннем свете комната казалась Ему темной и маленькой. Ветчина пригорела. У кофе был странный, чужой привкус.
Бет сидела бледная. Он почувствовал, как Его сердце, словно усталая рука, глухо стучит где-то вдали в запертую дверь.
— Я... — начал Он. — Мы...
Как объяснить Ей, что Ему вдруг стало страшно? Он вдруг почувствовал, что это — начало конца, что после этого уже никогда, нигде, на всем белом свете не будет никого... никого любимого.
— Ладно. Ничего, — сказал Он.
Минут через пять Она спросила, глядя в тарелку с недоеденной яичницей:
— Чарли, давай опять сыграем вечером? Только сегодня моя очередь лежать, а ты будешь прятаться, прыгать и кричать «Попалась!..».
Он помедлил: у Него перехватило дыхание.
— Нет.
Он понял, что совсем не хочет открывать в себе ту часть себя, которая...
К глазам подступили слезы.
— Нет, нет! — сказал Он. — Ни за что.