Заложники Севера - часть 2

Стоило ли?
…Сейчас прямого авиарейса до Донецка нет. Надо лететь через Москву. А только до Москвы билет стоит несколько тысяч рублей. И столько же до Донецка. Если москвичу, чтобы добраться до дома, надо затратить несколько рублей в метро, то мне билет в один конец обойдется почти в одну месячную зарплату. Я сейчас работаю в нефтегазодобывающем предприятии и получаю на руки зарплату, за которую уважающий себя москвич и не согласится работать. Поэтому какие самолеты? Я уже забыл, когда последний раз летал. Едем в отпуск либо поездом, либо на своей машине.
Содержание квартиры на Севере обходится гораздо дороже, чем на юге. Мне, первопроходцу Севера, приходится прибегать к социальной помощи. Не унизительно ли это? Считая из нищенского продуктового минимума, необходимо затратить хотя бы несколько тысяч на питание для двоих... Одеться надо: не юг. Какие тут накопления?
Никаких заграниц и санаториев. Я с женой, Галей, провожу отпуск обычно на Украине. Работаем на огороде, чтобы сделать заготовки на зиму. Ухаживаем за могилками родителей: то памятник надо подправить, то крест, то оградку. Помогаем родственникам. Вот у племянника дочка учится – надо за семестр заплатить.
В советское время на Украине дом строили, чтобы жить в нем в старости. Но раздел Советского Союза вычеркнул эту мечту. Украина стала отдельным государством. О двухэтажном белокирпичном недостроенном доме напоминает одна фотография. Вложено в него много труда и денег. Продали в несколько раз дешевле. И это еще хорошо, что дом удалось продать. Многие потеряли все.
Галя заболела. Северная жизнь не проходит бесследно. Понадобились деньги на лечение. Ее пенсия вся уходит на лекарства. Как жить, если здоровье подкосил Север, труд на усиление мощи государства, а само государство забыло о своих служивых и старается лишить их и тех компенсаций, что были?
***
- Быстро время летит, - удрученно сказал Коля. – Боюсь я старости. Выйти на пенсию что умереть. Буду работать, пока здоровье позволяет. На землю переезжать страшно. Там никто северную пенсию платить не будет, а на копейки, которые дают, не прожить.
Многие вынуждены хитрить. Сохраняют северную прописку, сдают квартиру внаем, приезжают раз в два года, получают пенсию и назад. Но это хорошо, если живешь поближе: в Новосибирске, Омске, Екатеринбурге… Бывает, что ездят из Белоруссии и Киргизии. Как тут не задаться вопросом: зачем заставляют людей, которые здоровье положили на Севере ради нефти, ловчить? Почему человек, уезжая с Севера, должен терять все заработанное?
- Приходят молодые и быстрее добиваются всяких благ, чем мы, те, кто здесь давно, - согласился Саня. – Потом подходят, удивляются: «Александр Викторович, и вы сидите на эту зарплату?» А что делать, чтобы больше получать? Выучился на сварщика, всю жизнь отработал по этой специальности. Торговать не по мне...
- Ведь никуда не переходил, а трудовая книжка вся исписана. Ведь все за одним забором трубной базы, а вроде как летун. Это они от налогов уходят, а на нас клеймо, - встрял Коля.
У Сани такая же ситуация.
- Хватит балаболить, – сказал он. - Кушаем и собираемся…
…На самой границе берега тяжелая повозка, «Буран» вместе с санями, влетела в наст, пробила лед и погрузилась в воду. Ездоки соскочили с сиденья, но ноги уже побывали в воде. Коля был в валенках, они хоть и намокли, но быстро схватились тонкой коркой льда по поверхности и стали, почитай, утепленными сапогами. Саня был в унтах. Если они промокли, так сушить надо. А где? Надо быстрее домой. До города около пятидесяти километров и надо еще «Буран» из воды вытащить. Пока разгрузили сани, пока вытащили их, пока мотор у «Бурана» завели…
Не зря говорят: пришла беда – отворяй ворота. Проехали километров двадцать, как лопнул форкоп, это то, чем цепляются сани к «Бурану». Кое-как привязали сани резиновым шлангом, потом для жесткости подмотали проволоку. Двинулись дальше. А сиденье «Бурана» неудобное, надо моститься на самом краю, поджав ноги, как на корточках. Сзади – Коля…
Саня время от времени шевелил пальцами ног, чтобы проверить, отморожены или нет. Пальцы двигались. Вот колени подмораживало и лицо. Черная шерстяная маска с вырезом под глаза пристыла к бороде, так что рот уже не открывался. Замок от куртки примерз к подбородку. Сильно занемели щеки, уши. Сверху свисал капюшон. А мысленно Саня все продолжал разговор с Колей.
***
Северное богатство.
Дочь поступила нынешней осенью в институт. Что накопили, то отдали. Тысячу долларов надо было на первый взнос за обучение. У нее ребенок – надо помогать, потому что пяти тысяч рублей, которые она зарабатывает, недостаточно.
Хорошо, что сын живет самостоятельно. Помогли ему окончить техникум. Университет он уже одолел сам заочно, когда вернулся из армии, а работает все равно водителем. Зарабатывает более-менее. Его жена тоже работает. У них двое мальчиков.
Трое внуков – вот главное богатство, нажитое моей семьей, семьей первопроходца Севера. Хотя было время, в середине восьмидесятых годов прошлого века, когда наша бригада заняла второе место во всесоюзных соревнованиях...
***
Показался долгожданный подъезд его пятиэтажки. Саня направил «Буран» прямо к нему. Заглушил мотор. Поднялся с сиденья и почувствовал, как его крепко качнуло в сторону. Унты смерзлись так, что стопы оказались под острым углом подогнутыми к голени и не разгибались. На пятках, как на ходулях, едва сохраняя равновесие, Саня двинулся к входной двери и на ступеньках упал бы, если бы Коля не поддержал.
Жена Галя как открыла дверь, как взглянула на мужа, так в слезы…
***
Спутница жизни.
Галин самолет приземлился в маленьком аэропорту за сто километров от маленького нефтяного города. Она прилетела по вызову со своим четырнадцатилетним сыном. Те, кто вызвал на Север, не встретили. Вокруг ни автобусов, ни такси.
Она поняла, что брошена, и, видимо, лицо у нее сделалось такое, что к ней подошла незнакомая женщина и спросила:
- Вам плохо. Может, чем помочь?
Разговорились. Та сказала:
- Да не переживайте. Я приехала сюда, вообще никого не знала. Сейчас все нормально…
Галя нашла пристанище у строителей, хоть никогда мастерка в руках не держала. И началось. Несколько месяцев пришлось поднимать на этажи тяжеленный раствор в ведрах. Выполняла самую грязную работу, подметала, мусор выносила, потому что женщина и не по блату. А через несколько месяцев ее направили на отделку нового деревянного дома...
***
Саня со всего маху присел на тумбочку в коридоре и попытался снять унты. Не получилось. Коля попробовал – тоже безуспешно. Унты сильно примерзли к штанам. Коля схватил нож...
- Ты что? – промычал Саня. – Не тронь.
Он встал и поковылял в ванну. Налил воды и как был, залез в нее. Все оттаяло. Спас унты. Колени сильно отморозил, но страсть к своему хобби не потерял. Ему весело вспоминать суровые приключения. Как выходные выпадают, тянет его на рыбалку, хотя уже тяжеловато становится: здоровье не то.
- Да зачем тебе эта рыба?! - кричала Галя, глядя, как у Сани слезала кожа с обмороженных колен.
- Я спалю его!!! – продолжала она, имея в виду «конька».
Саня смотрел на нее и думал: «Какая она прекрасная добрая женщина, как хорошо, что именно ее я встретил…»
***
Встреча.
- Девчата, давайте в ту комнату, - попросил Саня штукатуров, показывая на дверь своей будущей квартиры. – Мне надо быстрее ее занимать, потому что меня со старой койки гонят...
Тогда народу на Север много приезжало, и не успевали дом сдать, обои поклеить, как очередников просили быстрее переселяться, потому что их места в общежитиях тут же распределяли. Считалось, что тепло, вода, свет имеются, а остальное – дело наживное. Поэтому Саня спешил, уговаривал штукатуров, предлагал магарыч и вдруг обратил внимание на одну девушку с выразительными карими глазами, Галю. Вот так и познакомились. Через три года поженились и получили двухкомнатную квартиру на первом этаже панельного дома. На новоселье нахлынула вся бригада – шестнадцать человек, и понеслась душа в рай... И казалось, что даже тайга, которая шумела там, где сегодня стоят микрорайоны, танцевала и радовалась успеху людей.
***
Сроднился Саня с северным нефтяным городом. Много лет прожил в нем. Почти тридцать лет общего северного стажа. Сроднилась с городом Галя. Собственно, уезжать некуда. У Сани из родственников одна сестра и осталась, а она живет рядом, в соседнем доме. «Заложники Севера», - назвали они себя, как и большинство жителей маленького нефтяного города, но любят эти суровые края.
***
Хороших людей много, но что происходит с ними, когда появляется возможность уничтожить человека, проповедующего чистую идею? Возможно, что любая чистота подозрительна, потому что сам мир грязен и одержим. Алик не был идеалом. Он, без сомнения, нарушал законы общества, но старался чтить закон божий, не всегда получалось, но стремление к чести и искренности у него было. Он сам это знал. Деньги брал, но не предавал. Крал, но не для богатства. Лгал, но для того чтобы убрать препятствия с благородного, как он считал, пути, чтобы успеть пройти дорогу до желаемого финала. Он шел по узкому гребню, остро обозначенному по обе стороны глубокими обрывами, словно гранями ножа. С одной стороны манил доходной пропастью обрыв прихлебательской дружбы с начальством. С другой стороны пугал нищей неясною далью обрыв излома судьбы. «Только бы удержаться на грани», - говорил себе Алик и шел. С «Дробинкой» пришлось расстаться, чтобы идти дальше.
- Давай, выпускай «Дробинку» дальше, профинансируем, - предложил как-то Хамовский.
Распознать скрытый подтекст этого предложения несложно. Алик понял, что ему предлагали использовать страницы полюбившейся людям газеты, чтобы через них иной раз проводить политику, необходимую Хамовскому.
- Не могу, - ответил он, не объясняя причин отказа.
Даже хорошие знакомые и обычные доброжелатели не понимали Алика.
- Что не выпускаешь «Дробинку»? – спрашивали они.
- Народ проголосовал против, вот и не выпускаю, - напоминал Алик о взаимной ответственности.
- Так народ не против «Дробинки» проголосовал, а за другого депутата, - отвечали они.
- В данной ситуации голосовать против человека – это то же самое, что голосовать против дела, которое тот выполняет, - отвечал Алик без надежды на понимание. – Выборы не для того, чтобы дурака валять, а чтобы думать о последствиях…
Сложно объяснить большинству, что в любой, самый ужасный, век есть на земле люди, которые искренне несут свет просвещения, совсем не из-за денег, славы или желания выжить, а из-за любви. «Дробинка» стала для Алика не политическим инструментом в политической борьбе, а произведением искусства, которое он боготворил, как самое любимое, а любимых не предают…