Светотень человека

Хочу объясниться… Хотя бы перед чистым листком бумаги. Хочу понять, просто хочу понять, почему так…

Давным-давно, еще ребенком, школьником я смутно осознал раздвоение, раскол в мире людей. Разлом слова и дела, школы и жизни, намерений и итогов…

Учили нас, правда, только хорошему, прививали к нашим юным мозгам цельный здоровый мир правильных идей,  мудрых мыслей, героических подвигов, добрых дел и слов.

Да-да, и дел тоже! Мы не только говорили, но и делали. Собирали макулатуру и металлолом, навещали больных, поздравляли девочек с Восьмым  Марта. Сажали деревья в школьном дворе. Да мало ли чего было еще. И сердце мое,  как цветок солнцу, благодарно раскрывалось, доброму, хорошему, ласковому, гармоничному, — всему, что сияло мне из  романов о любви,  учебников по физике, радиопередач и программ тогда еще доброго старого советского телевизора.

Но постепенно я осознавал, что все это любимое мной — нечто непрочное, некоренное; оно не составляет стержня, основы существования многих людей. Жизнь другая. Какая же?

…Помню распятую лягушку на зеленом-презеленом майском лугу. Мы пошли тогда в поход-однодневку по случаю  окончания шестого класса. Помню, как "хорошие мальчики", двенадцати лет от роду,  швыряли в  лягушку перочинными  ножами, — в живую, зеленую, содрогавшуюся от боли и смертной тоски…
Те самые обыкновенные школьники, для которых писали Толстой и Достоевский, Тургенев и Чехов…

Я видел, как взрослые проходили зимой мимо лежащего у остановки пьяного, и думал:
«Неужели они не знают, что сорок минут на таком морозе, и все: никакая скорая не откачает?»

Но они шли и шли мимо, не один, не два,  —  десятки. Им было все равно. Но ведь все они без исключения учились когда-то в нашей советской, самой гуманной в мире школе!
В чем же дело?

Значит, у них была еще и другая школа: школа равнодушия, жестокости…
Откуда они, эти "чувства-теневики"?

От мысли или некого подсознательного ощущения.
Какого же?
А вот какого: что бы я ни делал, как бы ни хитрил, какой бы режим труда и отдыха ни соблюдал, сколько бы ни заглатывал витаминов, — но через сорок лет меня не будет.

Какие бы бессмертные поэмы я ни писал, какие бы немыслимые подвиги ни совершал, какому бы Богу ни молился, — но не позднее чем через сорок лет я исчезну. Совсем.
Навсегда.

Эта мысль живет в подсознании всех и каждого, даже самых набожных… Она естественна, как земля под ногами. Как небо над головой.

Человек обречен жить в тесном пространстве между жизнью и смертью. В его сознании они сосуществуют, дополняя, отрицая, борясь друг с другом.

Борясь? Да! Борясь!
Может, это слово и есть — "Ключ ко Всему"? Надо бороться за Жизнь, а не за себя в жизни! Сражаться не за проклятую выгоду расчетливых мертвяков, не ради сохранения и надувания  своего «я», такого "недооцененного", бесконечно обиженного на несправедливое к нему мирозданье!

Побеждать в своей душе, прежде всего, свои собственные — подлость себялюбия, мерзость беспомощности, гнусность обиды…

Один раз на земле родятся лишь звери.
Человек рождается, минимум, дважды!..