Бенедикт Сарнов. Сталин и писатели

Все заслуги СССР перед человечеством даже сложно перечислить, но особенно велики они в сфере антропологии. Cоветские мичурины из ВКПб и НКВД создали новый вид человекообразных приматов – Гомо Советикус. На его основе были выведены несколько гибридов – для разных отраслей народного хозяйства: советский рабочий был готов трудится без отдыха за сущие копейки, колхозник с энтузиазмом работал и вовсе за бесплатно, а советские писатели были обязаны не просто работать пером, а должны были еще лизать и лаять. Именно за эти умения их печатали, платили огромные деньги по советским меркам, давали Сталинские премии, квартиры и дачи в Переделкино.

Известный литературовед Бенедикт Сарнов в 2008-2011 гг. выпустил четыре книги о взаимоотношениях Сталина и самых известных наших писателей (поэтов). Каждому из 18 героев этого цикла посвящена отдельная глава, в которой описаны их взаимоотношения с  Главным читателем. Но не все из героев книг Сарнова – типичные советские писатели.  Всего нескольких персонажей из 18-ти можно отнести к этой категории: М.Шолохова, А.Н.Толстого, К.Симонова, А.Фадеева, И.Эренбурга, Д.Бедного, Б.Пильняка. Значительная часть героев этого цикла находилась где-то на перепутье между различными типами: русскими писателями (поэтами), которые творили для публики, и советскими, адресующими свои тексты лишь одному Главному читателю. Кое-кто из литераторов не сумел удавить в себе русского писателя, так и не влившись в стройные ряды сталинских зомби (Е.Замятин, А.Платонов, М.Зощенко, И.Бабель, Н.Эрдман). Некоторые словно родились советскими писателями (Д.Бедный, А.Фадеев, Б.Пильняк, К.Симонов), другим перерождение далось с необыкновенной легкостью (А.Толстой, И.Эренбург), а третьим пришлось по-настоящему ломать себя, чтобы полюбить Старшего брата (О.Мандельштам, М.Булгаков, А.Ахматова), да и то есть сомнение, что их преображение не было формальным (особенно у Ахматовой).

Из работы Сарнова можно узнать, что первым из советских литераторов закрутил роман с Вождем Демьян Бедный. Сначала Демьян обожал Ленина, а потом быстро признал в качестве Старшего брата и Сталина. И было за что воспылать чувствами к вождям: Демьян имел личный вагон для поездок по стране, квартиру в Кремле, его лечили за границей как важного партийного чиновника. Бедный стал одним из первых ковать культ Вождя. И Сталин Демьяна тоже любил, но по-своему – по-сталински. И не долго. В начале 30-х он охладел к своему придворному поэту, и как ни старался Демьян, но вернуть сталинское расположение ему не удалось.

Но первая книга Сарнова начинается не с любви Демьяна Бедного к Усатому, а с описания несостоявшегося романа Сталина и Максима Горького. Коба очень хотел, чтобы главный пролетарский писатель полюбил его, долго ухаживал за ним, но Горький "поматросил" Усатого и решил его бросить, вернувшись за границу, так и не выполнив заказ на написание биографической книги о Сталине. Но, продав душу дьяволу, обратно ее не вернешь. Сарнов полагает, что Горького убили по приказу Старшего брата, хотя прямых доказательств этому нет.

Не получилось любви у Сталина и с Бабелем, но в этом случае к этому не стремился ни один, ни другой. Примерно такая же история произошла с Зощенко. Первого за это расстреляли, а второго после войны лишили возможности работать, сделав главным объектом государственной травли. Сталин так сказал про Зощенко на одном из совещаний: "вся война прошла…, а он ни одной строки не дал. Пишет он чепуху какую-то, прямо издевательство". И точно - ни одной строчки про Сталина за всю жизнь Михаил Зощенко не написал! Как такое можно было стерпеть? Б.Сарнов: "Зощенко – его язык, его персонажи, созданное им художественное пространство, - все это не укладывалось в представления Сталина о том, каким должен быть и чем должен заниматься писатель".

Когда в 1934-м году Осипа Мандельштама отправили в ссылку за антисталинские стихи ("мы живем, под собою не чуя страны…"), а позднее простили, то его окружение удивлялось мягкости приговора. Могли ведь и расстрелять! Сарнов полагает, что Сталин хотел добиться благодарности от поэта за столь мягкое обращение, и Мандельштам его не подвел, написав "Оду" Вождю. Но эти стихи были написаны без любви, без вдохновения. Тем ни менее, чуть позднее любовь к Старшему брату все-таки пришла к Мандельштаму (прямо как у героя романа "1984"). Сарнов убедительно доказал, что Мандельштам незадолго до своей гибели в заключении все-таки сломался, после чего автор неожиданно принялся отрицать свой вывод, который ему не понравился. 

Для меня было новостью, что расстрелянный в 1938-м Борис Пильняк, который сейчас известен своим скандальным произведением "Повесть непогашенной луны", формально направленным против Сталина, на самом деле "в сущности, был вполне советский писатель". По Сарнову Пильняк выполнял функции агента влияния для Сталина (как сейчас А.Венедиктов для правящей камарильи) и те публичные выпады против Пильняка, которые создали ему репутацию оппозиционного писателя, были нужны только для того, чтобы за границей Пильняк вызывал доверие у творческой интеллигенции. Именно этим объясняется, что ему с легкостью выдавали разрешения на зарубежные поездки, во время которых Пильняк занимался пиаром Страны Советов. А расстреляли Пильняка, по мнению Сарнова, по причине того, что на определенном этапе он оказался не нужен Сталину. А точно такой же агент влияния на Западе Илья Эренбург в годы террора уцелел и еще не раз пригодился Вождю как во время войны, так и после нее.

Больше всего меня поразили 2 большевистских эксперимента, описанных Сарновым, которые дали поистине блестящие результаты: над графом А.Н.Толстым и И.Эренбургом.
 
Из отпрыска древней дворянской семьи Толстых и одного из самых талантливых русских писателей большевики выковали образцового советского писателя: без чести и совести; готового на все, чтобы угодить начальству. Переродившись, Толстой отнюдь не утратил талант и в этом качестве, но все его позднее творчество было адресовано только Вождю: вторая и третья книги "Хождения по мукам", "Петр I", "Хлеб", "Иван Грозный". Душу свою Толстой продал с потрохами, но зато смог жить как граф, имея поместье и несколько автомобилей.

Еще более удивительная биография у Ильи Эренбурга. Почти все 20-30 годы он проживал в Париже, но все равно умудрился стать типичным советским писателем и добровольно вернулся в СССР на заклание в декабре 1937-го. Эренбург протомился несколько месяцев в ожидании расправы, но был помилован за свой идиотизм и отпущен во Францию, где оставался до 1940-го года.

В одном из последних стихотворений Эренбурга есть такие строки: "Пора признать – хоть вой, хоть плачь я, но прожил жизнь я по-собачьи…". С этим не поспоришь. Советские писатели действительно напоминали верных собак Хозяина, которых он объединил в одну большую королевскую свору (Союз писателей). И даже те из творцов, кто не захотел лаять со статей в унисон, и не стали полноправными ее членами (Зощенко, Платонов, Бабель, Эрдман) трусили где-то в ее арьергарде, формально признавая себя частью этого коллектива. Удивительно, но и вырвавшийся из СССР в 1931 году Замятин тоже не смог освободится от влияния этой стаи. Казалось бы, за границей он мог творить совершенно свободно и не оглядываться на кремлевского Хозяина, но он так ничего и не создал за те годы, что ему отвела Судьба, все-таки надеясь вернуться в Россию. За границей он стал позиционировать себя советским писателем, хотя в Советском Союзе вел себя совсем иначе. 

"Писательский министр" Александр Фадеев был талантливым литератором, но стал типичным советским писателем, который со временем возглавил писательскую стаю. Из русских писателей чиновники получались редко (мне припоминается лишь Грибоедов; Салтыков-Щедрин сначала служил, но  позднее переквалифицировался в писателя), а из советских легко вылуплялись партийные функционеры – надсмотрщики за рядовыми членами писательской стаи. Фадеев был идеальным надсмотрщиком, готовым на все по приказу Вождя: по мнению Б.Сарнова, "власть Сталина над его душой была безгранична". Но к концу жизни, когда новое кремлевское начальство перестало уделять ему свое внимание, Фадеев с ужасом осознал, что "литература – эта святая святых – отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа…" (из его предсмертного письма). Себя Фадеев к бюрократам не относил.

Несмотря на то, что у писательской своры были свои формальные руководители (Фадеев, Тихонов, Симонов и др.), главным советским писателем по факту стал Михаил Шолохов. И в этом есть своя логика: в стране Маразма ее главным писателем стал человек, не умеющий писать (Сарнов является сторонником версии, что Шолохов не мог быть автором ни "Тихого Дона", ни "Поднятой целины"). Шолохов был настоящим верным псом и когда его хозяин издох, он от него не отрекся и с ненавистью впивался в горло каждому, кто не желал лаять в унисон с сохранившейся при преемниках Сталина писательской стаей.

Биография Бориса Пастернака несколько выбивается из общего ряда советских литераторов. Хотя он позволял себе некоторые вольности в сравнении с другими (он соглашался подписывать не все коллективные письма творческой интеллигенции), но Вождя поэт по-настоящему любил ("… за древней каменной стеной, Живет не человек – деянье, Поступок ростом с шар земной") и мечтал поговорить со Сталиным как небожитель с небожителем. С одной стороны, Пастернак был советским поэтом, но с другой – его пребывание в стае писателей не сильно отражалось на его творчестве (как это было с тем же А.Н.Толстым), поэтому с публикацией своих стихов у него возникали большие проблемы. 

Крайне интересен казус А.Платонова. Он был настоящим пролетарием и верил в социализм. Б.Сарнов: "Мировоззрение Платонова, как ни дико это прозвучит для тех, кто читал главные его книги… - не слишком отличалось от официозного советского". Из него мог получиться образцовый советский писатель, но из-под пера Платонова косяком шли откровенно антисоветские произведения: "Чевенгур", "Котлован", "Впрок", "Ювенильное море". Недаром Сталин при чтении повести "Впрок" охарактеризовал Платонова "подлецом", "мерзавцем" и "контрреволюционным пошляком" (именно такие надписи он оставил на прочитанном тексте повести). Сарнов случай Платонова объясняет тем, что у настоящих писателей их взгляды на жизнь часто входят в противоречие с их художественным творчеством. Подобное случалось с Львом Толстым, который начинал писать "Анну Каренину", чтобы осудить героиню, но в процессе работы над романом концепция поменялась – в результате получилось совсем другое произведение. Нередко писатели просто не могут совладать со своими героями. У Платонова так происходило регулярно. 

Несколько выбивается из общего ряда героев этой книжной серии Владимир Маяковский, который со Сталиным никогда не встречался и в личные отношения не вступал. Маяковский не был советским поэтом - он певец Революции. Сомневаюсь, что он вообще смог бы полюбить Старшего брата, даже если бы решил променять Революцию на Хозяина – Лиля Брик неизбежно бы встала между ним и Усатым…

В целом описание взаимоотношений Сталина и писателей вполне стандартное для Сарнова: множество отступлений от основной темы (в главе о Толстом так много Бунина, что временами забываешь, кто ее главный герой), масса цитат, в том числе из художественных произведений, без которых вполне можно было обойтись, но талант рассказчика у Сарнова сглаживает все недостатки изложения материала. Хотя местами автор все-таки перебарщивает. При разборе знаменитого телефонного разговора Пастернака и Сталина о Мандельштаме Сарнов привел 12 версий этой краткой беседы! А в главе о Булгакове он так увлекся литературоведческим разбором "Мастера и Маргариты", что забыл и про Сталина и про Булгакова. 

И еще немного слов – на этот раз о Сталине. Из книги Сарнова может показаться, что Сталин – это сверхчеловек, который мог объять необъятное. Он не только руководил страной, но и читал почти все, что выходило в СССР на русском языке: романы и повести, рассказы и очерки, газеты и журналы, киносценарии и пьесы… И не только читал, но многое еще и правил: и газетные статьи, и даже пьесы! Впечатление будет ошибочным. Дело в том, что Сталина как таковое управление государством не сильно интересовало. Его заботили лишь захват и удержание единоличной власти. Всем, что имело отношение к этому вопросу, Сталин занимался в ежедневном режиме и весьма дотошно. Вопросы литературы не относились напрямую к проблеме удержания власти, но 2 обстоятельства вызывали повышенное внимание вождя к этой теме. Во-первых, литература была важной частью пропагандистской сталинской машины, которая наряду с массовыми убийствами и ГУЛАГом удерживала советских баранов в стойле, а во-вторых, Сталин попросту любил читать. Отсюда и его постоянный интерес к литературным делам. Сельским хозяйством и промышленностью Вождь занимался в разы меньше, чем литературной критикой. Правда, как и литературу, это их не спасло. Сталин имел поразительную способность гробить все, к чему он имел даже небольшое отношение. В этом он был непревзойденный талант!