3. Где найти жизнь?

Получал Сергей удары и с другой стороны. Не от одного Заслонского, который, конечного, сыграл огромную мрачную роль в день получения диплома, сделавший этот день чёрным в жизни Сергея. Но с Заслонским он после того дня не встречался и не связывался всю оставшуюся жизнь.

Отец Сергея, как только распознал, что сын его молится, моментально зачислил его в потенциальные фанатики. Просто Евгению Владимировичу, как и всем людям, зависимым от спиртного, было свойственно оценивать все явления по самой поверхности, даже не собираясь выискивать причины, чтобы легче жилось.

 В то время и у самого Сергея молитвы становились всё дольше, но отнюдь не потому, что он увеличил их число… Парню было с каждым днём, а, тем более, месяцем всё труднее, как велено в молитвослове, «привести свои мысли в тишину», «отстраниться от всего земного».  Ничем он не мог отогнать от себя скопище воспоминаний. При произнесении молитв перед его мысленным взором неожиданно и непрошено возникали образы слюнявого и фанатичного Вадима, въедливого Ромы, высокомерного поучающего Заслонского и, наконец, того, кто в самой церкви лишает умиротворения – отца Леонида. Лицо этого священника было похоже на крысиную морду, а скрипучий голос будто специально создан, чтобы упрекать всех и вся.

«Да приидет Царствие Твое…» – выдавливал из себя Сергей слова самой главной молитвы, пытаясь соединить их с соответствующими мыслями и чувствами. Но в ответ слышал изнутри себя, из своей памяти: «Ты – оранжерейный цветок, родители тебя холили и лелеяли». Так было и дальше: «Сокровище благих и жизни Подателю…» – «Ага, значит, о еде можешь говорить?». «…Иже от Отца рожденного прежде всех век. Света от Света…» – «Ну, если ты хочешь всю жизнь прожить бобылём…». «Сердце чисто созжди во мне, Боже…» – «Серёжа! Не говори ересь!».  «… Научу беззаконныя путем Тво-им…» – «Цыплёночек…». «…Избави мя от кровей, Боже» – «Мы с вами должны пойти по пути умерщвления плоти». «Жертва Богу – дух сокрушен…» – «Мы даже стесняемся перекреститься, как бы кто нас не увидел». Такое свирепое противостояние нужных мыслей с ненужными, приводило к долгому повторению одних и тех же молитвенных слов, с нарастающей громкостью, переходящей в крик, даже бессловесный. В настоящее озверение приходил Сергей во время молитвы.

Помимо отца, прочие близкие Сергея, хоть и не злоупотребляли спиртным, но придерживались в отношении Сергея схожих позиций. «Главное, он находится дома, нигде не слоняется, только в церковь ходит, но если что – сразу запретим». А у бабушки была совсем странная позиция – считать Серёжу хорошим, без отклонений, и он таким и будет от одного представления.

Евгений Владимирович устроил с сыном разговор по поводу только что надетого им нательного крестика (перед началом посещений храма).
– Я вижу ты, это, крестик одел.
– Да, надел, с что?
– Да ничего, просто-о… – это пьяное растягивание слов вызывало у Сергея омерзение. – Просто кроме и религии, и философии есть ещё просто жизнь.
– И как ей жить? Этой «просто жизнью»?
– «Как?». Вот не надо удаляться от неё в религию и философию, – отец совсем не различал эти два понятия.
– Я и не удаляюсь, я таким способом и стремлюсь к жизни.
– «Стремлюсь». Не туда ты стремишься.
– А по-другому не получается! Совсем просто жить, как ты говоришь, не получается. Приходится обращаться к Богу. Но я же не такой, как Вадим, фанатик.
– Всё равно ты таким же и станешь от этого.
– От чего «от этого»?
Отец сделал паузу, поперхнулся.
– От обращений к Богу.
– Что ты прицепился к этому? Я просто обращаюсь и всё, потому что трудно мне.
Но под воздействием начавшегося по телевизору «ментовско-бандитского» сериала, у Евгения Владимировича совсем пропало желание рассуждать о столь сложных вещах. На время.

В другой раз, когда отец был трезв, и в голове его просветлело, Сергей попробовал дояснить ему этот вопрос. К тому же, это было на прогулке в парке под Москвой, куда все трое Капитоновых приезжали на старенькой машине – зелёной «девятке».
– А вот дядя Юра тоже крестик носит. Не боишься, что он фанатиком ста-нет?
Евгений Владимирович даже усмехнулся.
– Да нет… Просто ты когда там долго у окна стоишь, а тут ещё бабушка приезжает, мы все там на кухне сидим, как пеньки, некуда нам деться.
– Да я, вроде, никому не запрещаю входить.
– Не запрещаешь, но как-то тебе это помешает, не так себя чувствовать будешь.
– Постараюсь так себя чувствовать… Ты вот всё говоришь чуть что: «Жизнь, жизнь» – а где она, что это такое? В чём эта жизнь заключается для тебя, объясни хоть! У меня полноценной жизни пока не было. А верую я не для того, чтобы отделиться от всех, а потому что как раз нет у меня полноценной жизни. Была бы – так долго не молился бы.

Затем Сергей ужаснул отца, как и хотел, объяснением, что такое настоя-щий религиозный фанатизм. Это были почти последние здравые рассуждения парня. С отцом всё уладилось где-то на полгода.

А добавлялось претензий у мамы, когда чтение утреннего правила растягивалось на пять часов и мешало ездить в библиотеки (это было ещё до написания и защиты дипломной работы).
– Всё равно мне этот диплом ничего не даст, работать я буду, что ли?
– Какая работа, когда ты молишься?
Таким категоричным ответом Елена Сергеевна фактически уравняла как источники зла пьянство мужа и религиозность сына. 
– Как будто до того, как я уверовал, у меня прям такая шикарная жизнь была! Меня в церковь путь страданий привёл!!
– Но это тебе помогает?
– Даже если не помогает, то что тогда лучше будет?
– Сейчас тебе там помогут! – эту фразу Елена Сергеевна повторял много раз.
– Хватит говорить о том, что там! Посмотрите, что здесь, как вы относитесь, – приходил Сергей в ярость.
– Мы тебе говорим, как лучше. Хотим, чтобы ты в церковь не ходил и не молился. А ему тут безразличны все!
– А отчего вы только сейчас начали что-то говорить? Столько лет не ходил и не молился, и сказать вам было нечего! Только теперь заговорили!
– Но заговорили же!
– Ну а потом что, если не буду молиться столько?
– Так ты сначала перестань, потом увидишь. И станешь совершено другим человеком!
– Я уже был этим «другим человеком»! И что тогда, работа была или что? Или куча друзей? Не можешь сказать? Так что я не собираюсь переставать, мне нужны гарантии! Мне ничего, кроме смерти не гарантировано!

Таким образом, христианская вера оказывала на жизнь молодого человека воздействие, диаметрально противоположное тому, какое она оказывала на большинство и которое официально декларировалось Церковью. Вместо умиротворения в семье и ясности целей, она вносила дополнительные, самые дикие и тяжёлые разрывы в сознание, разрыв надвое всего существа, которое не понимало, какая из раздирающих его сторон представляет собой настоящую жизнь. Пока Сергей не мог разрешить этот страшный парадокс. А когда разрешил, то и само это разрешение оказалось невообразимо страшным…пока до этого после описанных далее событий оставалось два с лишним года…

Вернёмся к началу Великого Поста. После проповеди настоятеля в храме, Сергей действительно решил усилить молитвы. Но всё утреннее правило он уже не мог прочитать сразу, без перерывов на еду и прочее, и часть утренних молитв оставалась на вечер (а вечерние – на ночь). В тот вечер парень молился ещё не так громко. Но, тем не менее, Евгений Владимирович, ежевечерне выпивший, услышав за дверью напряжённое и протяжное моление сына, проникся к нему глубочайшим презрением.
– Фанатик – он фанатик и есть! – произнёс он ядовитым шёпотом, перед выходом покурить.

Сергей, даже расслышав, предпочёл кончить молитвы, которые были ещё утренними. Окончив их, он умиротворился на пару минут. Когда пришёл на кухню, чтобы поужинать, там на диване задремал отец.

Сергей стал спрашивать у мамы, про него ли было сказано, что он фанатик? Елена Сергеевна слишком заметно встревожилась и неумело попыталась отвести подозрения.
– Ну, это он вообще про кого-то там, Вадима и других, встретил кого-то…
– Но я же чувствую, что это про меня, про кого ещё можно было в такой момент? Почему ты не можешь прямо так и сказать?

Главный ужас начался, когда Сергей повернул голову к дивану… Евгений Владимирович больше не дремал. Сергей сжался от того, кого он увидел. Ему увиделось какоето чудовище, увиделось само зло. Оно было абсолютным злом оттого, что называлась изначально добрым словом «отец». Так может смотреть только абсолютный враг, враг всей жизни, которого раздражает само твоё существование рядом с ним и твоё стремление иметь в жизни смысл.

– Говоришь: «Фанатик – фанатик и есть?», – выдавил Сергей из себя во-прос сквозь какой-то спазм.
– Мхм! – вся вражда явилась в одном этом звуке.
Парень ударил кулаками по столу.
– А что ты предлагаешь-то, скажи?!!
Отец презрительно встал, чтобы выйти. Вмешалась мама.
– Да ничего, просто курить он захотел.
– Мхм!

Сергей смахнул со стола чашку с апельсином, который был частью его постного ужина. Евгений Владимирович зашёл в ванную. 
– Одно зло в тебе!!! – процедил сквозь зубы Сергей и метнулся в един-ственную комнату, из которой несколько раз вырывался. Вырвавшись первый раз, он увидел отца сидящим на том же диване, с показным видом отвернув-шим голову. Говорить Сергей уже не мог, только истошно вопил.
– Нет, чтобы увидеть несчастного, которому не к кому больше обратиться, а то – «фанатик»!
– Ну, обращайся! – безразлично ответил отец, снова отвернув голову.
Парень снова ворвался в тёмную комнату, громыхнув дверью, и снова вы-летел из неё.
– А то как хорошо – лежи да посматривай, кто там из него вырастет – биз-несмен, фанатик или онанист!! И ты, мам, почему правду не можешь сказать, будто он про кого-то там, когда я знаю, что про меня!!

Сквозь множество слёз подала голос Елена Сергеевна у раковины:

– Вообще, такое сказать, будто не знаю про кого, про бомжа какого-то, а не про сына!
– Да нет у него, по сути, никакого сына!!

Высказавшись таким образом, Сергей почувствовал некоторое облегчение. Евгений Владимирович решил уйти спать в гараж. Перед уходом он только прошептал:
– Достали!..

Всё-таки небольшой остаток неистовства в Сергее нашёлся, и парень напоследок швырнул попавшуюся под руку пустую коробку, а пустых коробок, мешков и тряпок в квартире было много. Это произошло одновременно с входом в комнату матери.
– Чего ты тут устраиваешь? Чего ты добиваешься этим?

На её лице было столько слёз, что она в буквальном смысле умылась ими.

Таковы были препятствия религиозности Сергея извне, но были они и внутри его самого. Не всё из Евангелия и учения Церкви входило в него так легко. Сложнее всего ему было выработать презрение к человеческому телу, своему и не своему. На церковном языке «плотским», то есть «телесным» называлось всё плохое, низшее: «плотское мудрование», «плотское устремле-ние» и даже «плотская душа». Но всё же, как Сергей ни стремился выполнять все церковные установления, как ни называл его за это пьяный отец, и какие бы претензии не предъявляла мама, он не был по своей натуре ни монахом, ни толстовцем, ни пуританином, ни каким-либо ещё кастратом. Расставание с Любой отнюдь не означало, что он перестал быть мужчиной. Свой сохранявшийся интерес к другому полу Сергей воспринимал как то, в чём он ещё здоров с широкой точки зрения. В этом интересе заключалась хоть какая-то связь с обычным миром. «Кого в земном мире ничего не держит, тот уходит в монастырь –рассуждал молодой человек. – Но мне всё-таки очень грустно представлять, чтобы меня здесь вообще ничего не держало. А интерес к девушкам – это, пожалуй, уже единственное, что удерживает в обычном мире, который кто как называет – земной мир или мир здоровых. А вот если этот интерес пропадёт, тогда куда мне – в монастырь или в психушку? Вопрос! Скорее всего, второй вариант, потому как для монастыря я недостаточно смиренный». Во множестве проповедей и молитв упоминалась плоть как низшая составляющая человека, источник греховных страстей. Но пока только один отец Леонид напрямую употребил выражение «умерщвление плоти», не вызывавшее у Сергея ничего, кроме отвращения.

 А вот то самое возбуждение ещё некоторое время после окончания вуза одолевало Сергея, но позже он научился брать его под контроль. Произошло это также посредством жутких событий.
Летом произошла неудачная исповедь, не тому священнику, потому что в будний день других не было. Сначала Сергей рассказал про свои беснования от воспоминаний.
– Помолиться надо, – отстранённо сказал лишь пожилой батюшка, хотя при молитве всё и происходило. – А что ещё?
Исповедь перешла на интимную тему. 
– …Иначе мне просто не расслабиться, не уснуть.
– Но это же неправильно! – зажмурившись, ответил отец Николай, имя которого Сергей ещё не знал.
– Лучше тогда просто не спать. Я вот, бывает, не посплю, а потом всё проходит. Ты когда в последний раз исповедовался?
– В Великий Пост.
– Почему так редко? – выпучился батюшка. – Надо чаще исповедоваться, когда такие состояния.
Молодой человек растерянно молчал.
– У всех прощения попросил? С кем живёшь?
– С родителями.
– У родителей прощения попросил?
– Да. – напряжённо ответил Сергей.
– Родителям не тяжело?
– Нет, я спрашивал у них.

В словах отца Николая наступила пугающая пауза, и Сергей посмотрел ему в глаза с неподдельным страхом и мольбой. Этот взгляд спас его от какой-нибудь епитимьи.
– Как зовут тебя? – спросил батюшка для разрешительной молитвы. Но как только голову Сергея покрыла епитрахиль, его испуг перешёл в возмущение из-за того, что состояния свои он считал естественными, и раньше его понимали. С таким же возмущением, доходящим до ярости, он подошёл причащаться, что было совершенно бесполезно. 

Сергей, сев на скамейку прямо в парке и позвонив маме, устроил такой дикий крик со слезами, который ранее не устраивал вне дома. Благо, подавляющее большинство народа в парке было цивилизованным и не проявило к этому особенного внимания. Мама не могла найти Сергея, ему пришлось выйти навстречу, они зашли глубже в лес, и Сергей, до этого весь корчившийся, получил таблетку.

Это было летом, а последующей осенью, Сергей кое-что увидел в интернете. Хотя он уже прекрасно знал отношение Церкви к такому явлению как мастурбация, но от прочитанного всё равно похолодел. На православном сайте священник истолковал грех библейского персонажа по имени Онан не как то, что он «не дал семени брату своему», а как «сам факт рукоблудия», за который он и был покаран смертью. Когда отхлынул ужас, Сергей начал рассуждать: «Вот какое отношение вместо того, чтобы воспринимать занимающихся этим людей как несчастных, у которых в жизни никакой другой радости и нет! Только звереть может этот поп». «А предупреждал ли хоть Бог Онана о том, что Он его убьёт, если тот так сделает? Получается, что Боженька просто так, по-бандитски прихлопнул того, кто Ему не угодил». На другой странице были советы, как прогонять беса похоти. От совета быстро подниматься с постели и вставать под холодный душ или что-то себе готовить, до совета представлять «бесконечную бездну огня преисподнего, тесные ущелья, тёмный адский огонь».

И сама эта догма о вечных адских муках была достаточно отталкивающей для Сергея. Доходило до того, что парень полагал, будто нацисты взяли идею газовых печей для сожжения живых людей из Евангелия, где сам Христос повторяет слова об «огне неугасимом».

И наконец, на Сергея плохо действовало само заманивание, затягивание в храм. Это казалось ему противоположностью понимания и милосердия. «Главное им – заманить, затянуть, этим Церковь ничем не отличается от секты. И это унижение видимого мира, неодобрение привязнностей в нём тоже роднит Церковь с сектой».

В итоге всех этих глубинных несогласий с высказываниями служителей Церкви у Сергея появилась новая помеха молитвенной сосредоточенности и смирению – собственное возражение христианской религии, все те вышеуказанные мысли, которые служители Церкви запросто могли объявить «хульными». И ад для него наступал уже на земле, в результате просто молитвы, когда он не мог отогнать те мысли и чувства, в то же время понимая, что такая молитва растягивается и отнимает много времени его жизни, его молодости, что он стареет, не успев как следует повзрослеть. Он доходил до совсем нечеловеческих криков, иногда кричал и со словами, с такими: «Этого Тебе нуж-но?! Ну скажи, что Тебе ещё нужно?! Как мне ещё себя перед Тобой унижать? Я же ведь хочу со всем сердцем обратиться к Тебе, а Ты не слышишь! О, Кровожадный, Беспощадный, Небесный ты Фюрер! Палач!».

Эти дикие крики – со словами и без слов – заставляли съёживаться и дрожать от страха недавно вселившуюся по соседству девушку по имени Яна и настораживали её жениха Володю. Елена Сергеевна уже заметила эту Яну, её испуганный взгляд из окна, когда они вернулись на машине с дачи. Во время очередного такого умопомрачения Сергея, когда он катался по полу, мама спокойно зашла к нему.

– Что ж ты соседей-то так пугаешь? Пару молодую, только вселились, девушка красивая такая…

За ещё один прошедший год Сергей так на работу и не устроился. Сделал он попыток восемь, и попытки эти, по словам матери, происходили «в промежутках между молитвами». Когда-то Сергей был слишком вял на собеседов-нии, когда-то менеджеры по кадрам слишком несерьёзны, когда-то, наоборот, вцеплялись в Сергея с требованием отчёта о каждом годе после школы, и о том, как он будет совмещать работу и аспирантуру (в которую не очень-то стремился). Итогом первого года с высшим образованием были таковы: уехавшие соседи, напуганные дикими криками, ну, и, от нечего делать, поступление в аспирантуру…