Старые люди. Глава 5

Сразу после Николина дня старик Дураков, наконец, надумал побеседовать с есаулом Карповым. С раннего утра Евтихий кругами ходил по двору и, о чём – то размышляя, два раза заглянул в опустевший баз, поправил вожжи, висевшие под навесом. Громко крикнул к себе Вениамина и указал ему на огромные матрасовые мешки, висевшие на стене база. Затем резко рассёк воздух ребром ладони и направился к Карпову, сидевшему рядом с летней печью, около которой хлопотала Акулина.

– Ну вот, ваш бродь, настало время смотреть тебя, – проговорил старик. – Айда, в избу!

В передней комнате, Евтихий усадил Карпова на скамейку напротив себя и пристально заглянул ему в глаза. Карпов не отвёл взгляда от глаз старика, а слегка, даже, ухмыльнулся уголками губ.

– Вот, скажи Ахилл Бонифатьевич, ты пошто расспрашивал казака Фокина о старых людях? – с иронией в голосе спросил дед Евтихий. - Разве тебе не сказал Бородин, что это тайна великая?

– Евтихий Харитонович, ради Бога простите моё чистое любопытство, – ответил Карпов. – От кого вы узнали? Ведь, вы со двора не выходили. То с дороги устали, то пьяным отдыхали, а вчера весь день в молитве провели.

– На то мы и старые люди, чтобы знать всё и вся! – заявил старик. – Ништо тебе Фокин не сказывал, что за такие расспросы язык могут отрезать?

– Сказал! – ответил Карпов. – Но я подумал, что это не больше, чем шутка.

– Да уж, какие тут, шутки! – проворчал старик. – Слово не воробей, вылетело – не поймаешь! Сказал – сделал! Венька, тащи вожжи!

– Здесь уже! – отозвался Вениамин.

– Вяжи есаула, туже! – скомандовал старик. – Неси его на задний двор!

Вениамин проворными движениями рук быстро скрутил Карпова и туго примотал вожжами к туловищу, вытянутые по швам руки. Карпов, видимо не сразу сообразил, что происходит, поэтому особо не сопротивлялся. Но когда, наконец, понял серьёзность намерения казаков, начал высказывать свои недовольства.

– Братцы! Объясните, что происходит? Зачем вы меня связали? Вы за это ответите! Я офицер, дворянин! Вы не имеете права! Освободите мои руки! Скоро!

– Покричи, ваш бродь, пока есть чем кричать! – грозно проговорил старик Евтихий. – Веня, неси его к базу!

Вениамин взвалил связанного есаула на плечо и вынес из избы на двор, где Ахилл криком пытался привлечь внимание Акулины, но казачка, стоявшая возле плиты, даже не повернула голову в сторону Карпова. В этот момент по улице проезжал верховой казак, который уставился обоими глазами на связанного есаула. Карпов крикнул ему: «Караул! Помогите!», но казак, как ни в чём не бывало, проехал мимо. Ахиллу, даже показалось, что казак усмехнулся в свою пышную седоватую бороду.

– Кричи – не кричи, ваш бродь, никто тебе не поможет, – сказал старик. – Лучше не дёргайся, не то Веньке тяжело тебя нести. Ты ж, почитай, ровно тюлень будешь! Веня, давай его под навес к базу, клади на верстак!

Вениамин аккуратно положил связанного Карпова на столярный верстак, стоявший под навесом около стены база. Старик достал, подоткнутый под навесом, кривой нож с рукоятью из рога сайгака и стал затачивать его о горный камень, лежавший под верстаком.

– Сейчас есаул, отрежу болтливый твой язык, потом в куль, да в воду, – в полголоса приговаривал Евтихий, продолжая затачивать нож. – Сомов кормить в Урале…

– Вы не имеете права! – закричал Карпов. – Вас будут судить! Я офицер! Дворянин! Я с ихэтуанями один дрался, на японцев в атаку ходил! У меня четыре боевых ордена! Да, что же, вы за люди такие?

– Старые, мы люди, старые, – проговорил Евтихий. – Дивуй бы, тебе не говорили, что язык отрежут! Говорили, ведь? Отвечай!

– Да, говорили! – подтвердил Карпов. – Но я думал, что это шутка!

– Индюк тоже думал, да в суп попал! – проговорил старик. – Ну вот, вроде нож вострый! Пора к делу приступать! Веня, даржи варку есаулу, а я ему  язык резать стану! Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!

– В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой, Ты же мя благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь! – начал шептать слова молитвы и есаул Карпов, крепко зажмурив глаза.

Время замерло для Карпова. Ему показалось, что прошла вечность, а вся его прожитая жизнь пронеслась у него перед глазами, как синематограф. Он думал, когда же, наконец, эти разбойники завершат своё чёрное дело и его душа вознесётся в небеса. Скорей уж, потому что дольше продолжать ожидать свою казнь он уже не может. Ещё миг и он расплачется горькими слезами, и начнёт умолять о пощаде этих варваров.

– Венька, ништо ничем не пахнет? – громко спросил Евтихий.

– Вроде нет, не пахнет, Евтихий Харитоныч! – ответил Вениамин.

– Портки проверь, не мокрые? – опять спросил старик.

– Да нет, сухо, вроде! – проговорил Вениамин.

– Тады, развяжи есаула, будя с него! – сказал Евтихий. – Наш казак, уралски! Будет держать язык за зубами!

Вениамин развязал вожжи, освободив уже затёкшие руки и ноги Карпова. Старик со своим помощником ушли, а есаул ещё долго лежал на верстаке, соображая, что же с ним произошло. Только когда сердцебиение утихло, а его пульс принял нормальный ритм, он осторожно приподнялся на локтях и стал слазить с верстака. Ноги сильно затекли и не слушались команд от мозга, а расстояние до земли казалось таким великим, что было страшно их свешивать вниз с верстака. Однако усилием воли, Карпов заставил себя спрыгнуть на землю, но ноги были словно ватными, и он тут же присел на корточки. Колени его самопроизвольно задрожали, и Карпов прислонился спиной к стене база. Вспомнил своё шуточное стихотворение, которое он прочитал не так давно в войсковом собрании, под аплодисменты и хохот господ офицеров:

Утро, солнышко сияет,
Сотня в поле выступает,
Хоть всю сотню обскачи,
Всюду в ней бородачи,
Лишь я один их осрамил –
Свою бороду обрил.

– Вот, тебе бабушка и Юрьев день, – подумал Карпов. – Из – за неуёмного любопытства, чуть было языка не лишился. Да какой там языка, и головы бы мог лишиться. На Амуре такого безобразия не было. Хотя, казалось бы, там закон – тайга, а прокурор – медведь. Народ там суровый, но не такой серьёзный, как здесь. Шуток, вообще, не понимают. А старик Евтихий не такой уж и простой, каким мне сразу показался. С ним нужно держать ухо востро. Как он меня убаюкал своим равнодушием. Мол, отдыхай есаул на природе, пока есть возможность. Дыши свежим уральным воздухом. А его помощник, Вениамин, вроде воспитанный дисциплинированный урядник, а по команде старика взял и скрутил есаула в бараний рог, да ещё и связал вожжами, как тюленя. Так, вроде старик выразился. Да, дружище Вячеслав Петрович, Царствие тебе небесное, удружил ты мне на старости лет. Чуть было разрыв сердца не произошёл. Разве можно было так человека пугать? Варвары, они и есть варвары. Неслучайно, видно, Бородин считал казаков Уральских, а точнее, ранних Яицких, прямыми потомками Новгородских ушкуйников, которые промышляли по Волге – реке во времена Золотой Орды. Их, ещё, называли Хлыновские воры. Гнездовье их воровское, царь Иван III Васильевич разорил, а самих ушкуйников угнал в разные стороны, и вспоминать о них запретил. Неужто, старые люди и есть прямые потомки тех самых ушкуйников? Видимо, варварство в них сидит в крови. Не зря ж, их Грозный царь на службу взял. По слухам, они в опричниках его ходили.

– Ваше благородие, оклемался? – крикнула с переднего двора Акулина. – Айда, аладышки тведать! С каймачком!

Карпов нехотя поднялся и пошёл на голос Акулины, которая снимала со сковороды старой серебряной вилкой горячие оладьи. Старая дева накрыла стол скатертью, поставила тарелку с оладьями, а рядышком с ней чашку с каймаком и положила серебряную вилку из столового сервиза, который в их доме был с незапамятных времён. Ей Евтихий рассказывал, что серебро это привёз его дед из заграничного похода 1813 – 1814 годов.

– Садись за стол, касатик, – ласково проговорила Акулина. – Напужал тебя старый бирюк? Не серчай на него, так надо! Тведай аладышки, ещё горячи.

– Напугать, не напугал, а поволноваться заставил, – будто оправдываясь, проговорил Ахилл. – А сам он где?

– На совет, к старикам отправился; Венька с ним, ровно хвост, – ответила Акулина. – Сказывал, поздно будут. Я вся прямо извелась, пока дядя тебе испытания устраивал. Час минут, читала молитву «Отче наш»:

Отче наш, Иже еси на небесех!
Да святится имя Твое;
Да придет Царствие Твое;
Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли; наш насущный даждь нам днесь;
И остави нам долги наша якоже и мы оставляем должникам нашим;
И не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго;
Яко Твое есть Царство и сила и слава во веки веков.
Аминь.

– Видимо, помогла твоя молитва, Акулина! – проговорил Карпов. – Спаси Христос, казачка!

– Чудной ты, Ахилл Бонифатьевич, тебя чуть жизни не лишили, а ты ещё о старике интересуешься, – удивилась Акулина. – Ешь аладьи с каймаком, да помалкивай.

– Так, я же подумал, что он понарошку со мной, шуткует, – промолвил Карпов. – Разве, не так?

– Какой уж, так! – встрепенулась Акулина. – В два мига мог язык отрезать, а самого тебя на корм сомам отправить. Дядяка, ведь, шутить не любит! Он и Веньку так же проверял. Тот, тоже молчал до последнего, а запроси он у старика пощады, и сразу же, верная смерть. Завтра позовёт тебя, молчи и слушай, а сам ни о чём не спрашивай. Не любит старик, когда ему перечат.

– Спаси Христос, Акулина! – ещё раз поблагодарил Карпов старую деву.

– Да, что же ты заладил, как попка (попугай): спаси Христос, спаси Христос! – засмеялась Акулина. – Тведай аладьи, кому говорят!

Карпов после разговора с Акулиной немного приободрился и начал поедать оладьи, макая их в чашку с каймаком. Майский день, начавшийся с неприятного инцидента, теперь скрашивался вкусными оладьями и очень приятным разговором с образованной казачкой Акулиной, знавшей много интересных историй из жизни уральских казаков.

– Вениамина нашего, чуть громом не убило, когда он в отпуск приходил, – прервала затянувшееся молчание Акулина. – Илья Пророк промчался на колеснице по небу и метнул своё копьё прямо в нашего Веню. Тот на коне был, а конь возьми и тряхни гривой, вот огненное копьё и угодило коню в голову. Казак через это жив остался. Спас его конь от верной погибели. В Каршах этот случай был…

– Слышал я от Вениамина, что поселковый атаман Краденов его спас, – проговорил Карпов. – Только не гром убивает людей и коней, а молния. Электрический разряд большой силы при грозе происходит…

– Лет семь назад, во 2 – ом Глиненском посёлке во время грозы убило одну иногороднюю девушку, – продолжила разговор Акулина. – Девушка была сражена наповал, какой – то клубевой шаровидною молнией.

– Слышал о таковых, – подтвердил Карпов. – Они очень большая редкость в природе. Мне, Вячеслав Петрович Бородин рассказывал один случай. В Трёкинском посёлке казак построил новый деревянный дом. Дом поставил на сваях, а досками обшить не успел. Ночью хозяин с женой спали в сенях, а его сын с молодой женой спали на дворе, в тагарке. Началась гроза и его сын, высунувшись из тагарки, вдруг видит огненный шар, который низко от земли направляется ко вновь построенному дому. Через одну минуту, дом оказался, хотя и целым, но опрокинутым целиком на улицу.

– Случай был, там же, в Трёкинской станице, но в Гниловском посёлке, – заговорила Акулина. – В год приезда Наследника, когда войско отмечало 300 лет служения царю, страшный пожар у них случился, сгорело больше семидесяти деревянных домов и, ещё, около двадцати саманных мазанок, со всеми дворовыми постройками. Всем миром собирали потом мы деньги, чтобы возместить ущерб казакам – погорельцам.

– Да, пожары страшная беда, – подтвердил Карпов. – Слышал, что в 1879 году был большой пожар в Уральске. Тогда тоже собирали пожертвования. Говорят, что гурьевские казаки – братья Тудаковы, по тысячи рублей дали.

– Да, Тудаковы богатые рыбопромышленники, – подтвердила Акулина. – Им старые люди, в своё время, так хвоста накрутили, что они до сей поры вспоминают. Уж, и церковь в Гурьеве построили, а с них всё доят и доят, больше всех в войске. Ну, может, иногородние купцы больше их платят…

– А я думал, купцы за ради Христа пожертвования делают, – отозвался Карпов. – Мне казалось, что они все добровольно благотворительностью занимаются. Разве, не так?

– Так, да не так! – сказала Акулина. – Старые люди с давних времён установили порядок: хочешь торговать – торгуй, но обществу отчисляй долю. Всё бы ничего, да некоторые торговые казаки – миллионщики, было стали кобыздиться. То Сладков заупрямился, то Аржанов, который потом в Самару сбежал.

– Слышал об Аржанове Семёне Илларионовиче, – подтвердил Карпов. – Бородин мне рассказывал, что три дня до похорон, около его большого дома в Самаре, раздавалась денежная милостыня от 10 до 20 копеек, при получении которой не обошлось без драк и скандалов. Отпевание же тела усопшего совершал нарочно приехавший для этого из города Николаевска, настоятель тамошнего единоверческого монастыря, архимандрит о. Тихон, в сослужении с несколькими священниками и двумя диаконами, также нарочно приехавшими из разных единоверческих приходов Самарской губернии. Бородин ещё возмутился, что самарские газеты, своевременно, не давали некролога этого известного самарского деятеля.

– Их, Аржановых много в войске, – сказала Акулина. – Которые не убёгли в Самару, здесь в разных богоугодных комитетах состояли. Старику то их, Митрию Аржанову, даже, личного почетного гражданина дали. Во, как!

– А, что Сладков, тоже в Самару убёг? – спросил Карпов. – Что – то, я про такого богача не слышал.

– Фаддей Сладков скончался лет сорок назад, – ответила Акулина. – Газета наша только начала выходить и первый некролог Сладкову был дан. Один казак, из старых людей, на его младшей дочери был женат. Эту свою дочь, он и в завещание не включал. А всё наследство досталось его жене, двум сыновьям, да ещё одной дочери. Потихоньку всё богатство промотали, да остались на бобах. Не совсем, конечно, бедняки, но уже не те Сладковы, что были при самом Фаддее Ильиче.

– Мне на Дальнем Востоке довелось побеседовать с бывшим гурьевским урядником Тимофеем Киселёвым, перечисленным вместе со всей семьёй в Уссурийское казачье войско, – сказал Карпов. – Он вместе с Тудаковыми, ещё Евграфа Хохлачёва называл, тоже гурьевского богатея.

– Так и есть! – подтвердила Акулина. – Два сапога пара! Был ещё Сутягин, да он шибко расшибся, упав с колокольни, и скоро умер. У казаков Федота Тудакова и Евграфа Хохлачева, помимо рыбных промыслов в Гурьеве, ещё большие отары баранов жируются в нашем Лбищенском отделе. До того богатые казаки, что страшно подумать, но не скупятся, обществу хорошо отчисляют. За это им, почет и уважение от старых людей.

– А скажи – ка, Акулина, ваш посёлок давно ли стоит? – спросил Карпов.

– Давно, двести лет уж, точно, – ответила казачка. – Помню, дядяка читал в газете, как в 1740 году киргизы напали на Кулагинскую крепость и на наш фарфос, угнали лошадей и взяли несколько человек в плен. Значит, он уже до того стоял. Возле Кулагинской и Сахарновской крепостей, издавна же были переправы через Урал. Вот, киргизы и лезли через эти перелазы.

– Акулина, а киргизы как давно стали нападать на форпосты по Уралу? – задал новый вопрос Карпов.

– Точно не скажу, но давно, – ответила казачка. – Раньше то, наше войско Калмыцкая Орда окружали. Так, дядя мне рассказывал. После же, калмыки с Бухарской стороны перебежали в Рын – пески. Это было, когда Рыжичек на свейскую войну ходил. А после Рыжичка калмыки бежали в Зюнгорию. Которые остались тут, в войске, их потом на Кушуме поселили, станица Кармановская.

– Акулина, а твой Рыжичек, случайно не тот ли, Рыжечка, про которого писатель Иоасаф Железнов предание написал? – спросил Карпов.

– Так, Асаф Железнов со слов старых людей записывал свои предания, – ответила Акулина. – Тот ли, не тот ли, я не знаю. Наш Рыжичек, здесь в посёлке жил, тут и его праправнуки до сей поры живут. Дед Евтихий, и тот ему родственником доводится. Здесь, больше половины посёлка его своим пращуром считают.

– Ништо в вашем посёлке казаки Замареновы проживают? – спросил Карпов. – Что – то, я не слышал.

– Пошто спросил? – встрепенулась Акулина. – Ништо думаш, что Рыжичек из казаков Замареновых был? Как бы не так. Мы его, наш Горыныч зовём, хотя, он щуплый был с виду. Вот, Асаф Игнатич то, прозвище и придумал: Егор Максимыч Замаренов. На самом деле, никто не помнит, как его звали от рождения. Все старые люди называли его, наш Рыжичек.

– Акулина, а в какое время жил сей герой? – не унимался Карпов. – Одни  относят к временам Золотой Орды, другие считают его мифом, а Железнов писал о его подвиге в Полтавской баталии. Кому верить?

– Никому не верь, Ахилл Бонифатьевич, никто тебе правды не скажет, – уверенно заявила Акулина. – Когда Рыжичек родился – не скажу, но как говорят, в четырнадцать лет отправился он в поход, а в девятнадцать совершил свой подвиг... 

– Интересно, а у Евтихия Харитоновича можно узнать подробности? – спросил Карпов.

– Ништо снова на верстак захотел? – зашикала на Карпова Акулина. – Не вздумай, даже, заикаться об этом. Дядяка сам скажет, что сочтёт нужным. Молчи больше, ничего не спрашивай без разрешения.

– Ладно, ладно не буду, – пообещал Карпов и, тут же, задал новый вопрос Акулине. – Про Рыжичка не стану спрашивать, а о Гугне можно узнать? Легендарный атаман Василий Гугня, жена которого, известная по преданию, как «бабушка Гугниха», стала первой супругой на Яике, существовал ли он в действительности?

– Так, на Яике все казаки были итаманы – молодцы, – ответила Акулина. – Может и был среди них «гнусавый» итаман. Только уральских казаков Гугниных, – нет! Ишь чего удумали, что яицкие казаки от донских пошли. Да когда это видано то, было?!

– Акулина, а почему небольшие степные озерца, называют «ильмени»? – задал новый вопрос Карпов, чем вызвал яростный взрыв возмущения старой девы.

– Почём мне знать! Ильмень, он и есть ильмень! Всё, кончен разговор! Иди – ка ты, ваше благородие, на боковую, а то мне ужин стряпать пора…

Карпов видя, что Акулина не на шутку разозлилась, быстро ретировался. От греха, он пошёл в избу, где лег на свою кровать и прикрыл глаза. В его голове путались мысли, но он быстро сообразил, что «со своим уставом в чужой монастырь, лучше не соваться». Уральские казаки гордые и своенравные люди, болезненно реагирующие, когда их происхождение связывают с донцами. Прав был Бородин, что нужно искать документы, опровергающие легенду о донском происхождении. Ещё он считал, что говор уральцев также отличался от донского диалекта...