Книга смерти. 2009

КНИГА СМЕРТИ

Надо мною всегда – глаза.



1.



Где-то Там.


Меня звали именем кого-то другого. Я думала, что нашла свое имя – но вновь его теряла и теряла каждый день.


30 апреля.


Офис. Люди. Они меня ненавидят. Я их тоже. Так я жила несколько лет. У меня есть квартира, где я не могу и еще одна, не моя, куда я могу приходить. Ее снимает компания. Я думала, что наступит день, и у меня будет угол, где я  стану писать – но однажды я испугалась, что день этот может не наступить.
Я думала, что переболею. Как свинкой или корью. Что однажды исполнится тридцать три года, и мне больше не нужно будет бродить по снам и крышам, я остепенюсь  и стану матроной, пожинающей лавры страданий молодости. Больше не будет больно, стыло, а сердце, наконец, перестанет цокать языком и сводничать.
Мне уже больше чем нужно лет, у меня вряд ли есть что-то из предметов вселенной, о которых я могу сказать: «Владею». Вернее, у меня ничего нет. Даже места, где я могу писать. Я его беру взаймы у той, чьи вещи развешены в гардеробе. Они не дешевые и не дорогие. Но они те самые вещи, о которых она мечтала десять лет назад. Чужие.

Мне смутно хотелось, и я была уверена в том, что любовь меня вылечит. Наполнит, изменит, состарит. А вместо этого я, как преступница,  сижу возле компьютера, слышу бормотанье клавиатуры, и знаю – я этого свидания ждала сто, даже двести лет.

Здравствуйте.

Здравствуйте бродячие коты, кроты, попугаи леса, где все возможно, говорящие деревья, люди, которые видят изнутри, вращающиеся тучи и голубые горы.  Помню о вас. Ждите.
Я села за руль и влипла в дорогу.

Я знала, что войду в эту комнату и включу компьютер.  И ко мне придут все – все, все любимые и не встреченные мною, забытые и брошенные, те, кому я не сказала  ни слова и просто люди, о которых  жалею. Тени. Щемящее сердце. Арифметика судьбы. Так странно все. С возвращением.

Здравствуйте…

Жизнь сама себя пишет.


*


Умру ли я, если нарисую смерть?  Не знаю.

Я написала книгу ангелов,  прошла куда-то. Теперь я иду в продолжение.
У меня есть все, чтобы туда идти: я расставила византийские фрески из константинопольских  Айя Софии и Хоры.  У меня есть священная собака ксолоицкуинтли, собака Фриды Кало, ацтекский проводник в царство мертвых. Я вполне укомплектована.  Идет петровский пост, в магнитофоне играет самая вечная музыка - арабская флейта и дудук. У меня есть текст человека, который ходил в смерть и хочет, чтобы я ее нарисовала. Есть святые, которые Там были и вернулись. Есть понимание того, что, не взглянув в глаза смерти без страха и покоя, ты не сможешь обрести свободу, которая  и есть отсутствие страха.
И главное – у меня есть Любовь. Может быть есть.
Спасибо, Господи.
*


САНКТ-ПЕТЕРБУРГ


Он мне больше не снится. Простоволосая, убогая, чавкающая и пятиминутная приехала я в этот город. Он превратил меня из женщины в мужчину, он вернул мне время и девственность, он сделал из моего обрубка инструмент, который, тем не менее, стал фальшивить  без практики. Заставил писать. Сомневаться. Я бы так и осталась в нем, как отросток камня, если бы не горы. Мне так хотелось всегда иметь два окна – одно, сосновыми лапами, с видом на море. А  во втором – горы.
Если можешь не писать - не пиши.  Я могу – но умираю иначе.  Это моя борьба со смертью. 
Простите,  что я не умерла.

*

Несколько дней я с собой боролась, и почти отринула от себя эту глупую затею рисовать смерть, и решила, что буду жить как раньше. Сердце замолчало и перестало подпрыгивать. Вдруг ушли любовь, глаза, путь.  Стало просто и обычно, и от этого - еще страшнее. Потеря любви и пути оказались страшнее встречи со смертью. Потеря любви и пути оказались страшнее, чем перспектива жить той жизнью, от которой я сжималась в точку. Потеря любви оказалась Смертью  сама по себе.

*


Я думала, что знаю о любви все. Это почти как сказать, что я знаю все о Боге. Я о Нем и о Ней – ничего не знаю.  Лишь одно: без Него – невыносимо холодно и жарко одновременно.
Тело во мне, вращаясь, тянет ко дну. А волосы верят, что вытащит кто-то.


*


 Моя любовь  вдруг заканчивалась за десять минут и я ее возвращала. Моя любовь прекращалась как головная боль. Но я знала, что это точно -  Любовь. И что этого  не может быть. И я не понимала, ЧТО и КАК  происходит. Как будто  я ему говорила «Я не пойду Тебя искать», и он прихлопывал канал передачи жизни.  Месяц назад я нарисовала себя и птицу, спустившуюся с небес и пристально на меня смотрящую. Когда я говорила «нет», птица закрывала глаза и исчезала.  И тогда я говорила «быть может». Птица возвращалась…
Бог в каплях дождя. Умереть, чтобы родиться. 
Я сначала думала, что он – демон. И это так. Он и ангел, и демон одновременно. Ведь он – человек.  Как и я. И он ведет меня туда, куда хочет птица, чтобы я прошла.  Я это поняла сегодня, когда в очередной раз захлопнулось сердце, и я почувствовала, что Он во мне разочаровался. И тогда я тихо произнесла: «Прости, Господи. Ведь я же человек и мне бывает страшно».  И добавила: «Я попробую». 
Смерть – это Бог. Это – один Бог. Ибо то, что После – это жизнь в Нем. А то, что сейчас, это подготовка к воссоединению. К нему мы должны прийти чистыми. И без страха.   
Я – уже умирала. Мне не страшно это повторить. Мне страшно это повторить – без Него в сердце. У меня есть иммунитет от смерти, но у меня нет иммунитета против  жизни.
*
Дай Бог мне смелость быть - Собой, дай мне не разогнуть коленей.
*
Я схожу – и выживу. Потому что – я должна. Выживу и расскажу. Ибо смерть с любовью – это жизнь. И лишь смерть без любви – это смерть.
Иди. Ты готова.
Мамочки…

2.


Все, кроме…

Когда мне было шестнадцать, в нашем  городе проходила регата, на которую собирались яхты со всех концов света. Каждое утро я купалась перед школой, а один из моряков  сидел в позе лотоса на корме яхты «Святая Елена». Мне просто было любопытно, почему он занимается этой чепухой: одно дело мои родители, которые штудировали агни-йогу и практиковали трансцендентальную медитацию, они сумасшедшие и потом – родители. Но прекрасный капитан, вполне приличного вида – ему-то оно зачем? Раздираемая на куски подобными мыслями я проплывала мимо, а он, не открывая глаз, сидел, повернув лицо к солнцу, ничего не зная обо мне. Был ли он хорош собой? Не помню. Но мне нравился. В нем было что-то  дающее мечту.
Регата закончилась и все расходились, расплывались по домам. Утром я, как всегда, пришла на берег. Яхты не было. Море звенело зеркальным штилем и отражало все – горы, паруса, птиц. Теплая полоса солнца медленно ползла по пляжу, отвоевывая у влажного песка все больше и больше места. Меня кто-то окликнул. Спиной поняла кто это, тело пронзил стон и  я, словно меня накололи на булавку, направилась в воду. Плотность воды разошлась, а маленькие муравьи пробежали от затылка до кончиков пальцев. Море подхватило, зашелестело серебром в ушах, волосы облаком взвились  над головой, пропуская солнце. Укол разросся  внутри до неизвестных размеров и, казалось, что все мое существо превратилось из подростка женского пола в черную, блестящую, мощную субмарину, рассекающую пустыни океана.   Я удивлялась этому чувству и боялась выныривать, мне не хватало воздуха.  Шумели камни. Тишина  подо мной становилась все темнее и темнее. Туже.  А потом меня вытолкнули то ли толща воды, то ли воздух и желание жить. Море вынесло прямо в чьи-то руки:  упрямые, плотные ладони полные воды. Утро ослепило. Губы были теплые. У морской воды и человеческой крови одна и та же формула. Я люблю плавать рано, когда никого нет. Очень. У меня есть кошка. Рыбки. Солнце - это такая розовая пелена в глазах, в него можно впиться и не ослепнуть. И если войти в него всем существом, то станет нестерпимо жарко в каждой клеточке, каждом нейроне тела, а потом нейроны станут крепкими икринками – красными, как икра лосося. Надавить языком – и икринка лопнет, заливая небо теплым терпким соком, его слизываешь  как чистую энергию, которая разрастается под языком, в нос, в губы, руки – и вырастает до самых облаков. А над небом есть другое, и так до бесконечности. Я никогда не видела мужчин так близко. Пахнешь солью…
 Я всегда все забываю и тебя забуду тоже, можно?
Моя первая любовь была ужасна. Мне стыдно за свою первую любовь. 
Поэтому  я придумала себе другую…

*

Люди умирают, но живут – идеи. Она идея, которая живее многих людей. Смогу ли я?
Смогу. Потому что отказываюсь жить  без Любви. Только поэтому.
«Он не придет за Эвридикой».
А если?
Экранизировать смерть. Это значит – вырвать у смерти.
Этого хотят два существа во вселенной – Бог и мужчина. Я – посередине. У меня совсем мало сил.
А у них – много. Они  дадут бесстрашие, покой и непроницаемость демонам и идеям.
Это глупая затея и прекрасная.
И я на нее уже подписалась…

3.


Без…


- Я хочу умереть, - шепчу тому, который мечтает, чтобы я это сказала.
Я хочу умереть всегда  - и сейчас  знаю, что хочу. И хотела, как родилась.

*

Сегодня я нашла человека, которого искала 17 лет. Вернее,  сначала искала, потом забыла. Тучи надвигаются на остаток ясного неба.
Подспудно одна из причин, почему я уехала в Петербург -  хотела ее найти.  Или даже - стать ею и жить ее жизнью.
Это было существо  среднего рода, но женственное. У нее был облик девочки, знавшей, что ей идет быть девочкой, и абсолютно опосредованно-рациональное к своей сути отношение. Внутри сидел чертенок, который веселился, управляя данной ей в пользование машиной. Словно это внутри говорило: «Хорошее тело, красивое. Бедра хороши, а руки скоро утратят детскую пухлость. Давай кувыркаться и говорить страшными голосами: ООО –ААА-УУУ!!!!».
Ясное, ясное, странное облако, полу-бунтарское, полу-буржуазное. Рваные джинсы, банданы, дорогие вещи. Питерская задумчивость. Я видела ее два дня, получила от нее одно письмо  – а через год она ко мне, к моему морю, приехала . Увела меня как теленка на привязи. Вместе ходили босиком и лежали на асфальте. Курили сигареты пачками, сгорали и облезали, травились алкоголем в банках  и ловили машины автостопом. Отстраненность и нереальность неоконченного детства. Ей было шестнадцать, а мне восемнадцать. Между нами зияла бездна, словно я была -  старый ребенок, а она слишком молодая женщина. Ее власть над людьми – шутливая и необъятная. Мы не успевали понять, что происходит с нами и вокруг, ведь это так сложно сделать  в то время, когда тебя разрывает между первыми привязанностями и самоопределением.
Она была породистее, сильнее меня, жестче. Признаю это. Мы были влюблены в одного и того же мужчину,  и, таким образом,  друг в друга.
За ней я поехала в Петербург. И за 12 лет  в этом удивительном месте я  ни разу не попыталась ее найти.  Как и она меня. Я поехала за ней в Камни, а она за мной – к Морю. Она живет в Афинах. Не замужем. Детей нет. 
Не знаю, удалось ли нам поменяться судьбами. 
Кажется, не очень…

*
Родиться не ангелом. Не демоном. А Человеком . Свободным.

Если бы Орфей не обернулся?

Если бы…

4.

Утро.

Искупалась. Внутри все дрожит. Что дрожит?  Почему дрожит?

*
…я в пустой красивой квартире, где стоят запакованными мои вещи. Это так много для меня – квар-ти-ра, я столько не просила. Да и не моя она совсем.
Как странно звучит это слово – «мое».
Серо-зеленый город, где я живу какое-то время. Я здесь родилась, но все мне чужое, так как та, которая здесь родилась - уже выросла. Она встретила  парня, который увидел ее в автобусе, на котором она ехала из краевого центра, где училась в университете.  Парень был маленького роста, у него были пронзительные большие глаза и звали его красивым именем. А она была толстая, грудастая и сексуальная в ее семнадцать лет.
Он проводил ее домой. Он позвонил. Он пригласил на свидание. Он был как цветок роза среди мелко-извилистого держи-дерева. Он спрашивал, какие она читает книжки, и она вдруг стала их действительно читать.  Он подарил первые в жизни цветы и конфеты. Они целовались на деревьях и парапетах.  Он сказал ее маме, что не даст в обиду. Был близок к истине. Вернул – в нее. 
Она не отказалась с ним спать,  так как боялась и не знала, как спят с мужчинами, а согласилась. Он не ушел, а вернулся с полдороги, и она не испугалась  его окликнуть и не плакала потом  под дверью с огуречной маской и свисающими локонами-бигуди, провожая  взглядом с балкона.  И он, с его длинным  зонтом-тростью, душекопательными разговорами и осатанельной гормональностью, остался навсегда.
Они встречались несколько месяцев, она забеременела. Ей было двадцать лет, когда она вышла замуж и родила  дочку, а не уехала в Петербург в попытке найти-то-чего-не-существует. Он плавал в дальние рейсы на корабле, она воспитывала дочь и заканчивала университет. В двадцать два она защитила диплом по книжной графике «Песнь Песней», начала работать  дизайнером в одном из первых рекламных агентств.  У него умерла мама в Москве, они переехали в Подмосковье.
Когда ей было двадцать пять лет, она родила сына, а не отчалила  в Америку, а после на Ближний Восток за вечной любовью.  Она сейчас живет в Москве, партнер в известном агентстве, воспитывает двоих детей, не знает английского, не пишет стихов, и даже рассказов, ей тридцать четыре и все у нее хорошо.
Она не влюблялась в своих подруг. Она до сих пор дружит со своими одноклассниками и однокурсниками.
Они иногда всей семьей приезжают в город ее детства на море и очень счастливы.
Ее город. Не мой. Меня здесь давно нет.  И поэтому  я не могу справиться с легким чувством тошноты и отстраненности.
Мой милый, мой берег, мой мир, в котором я знаю каждый проулок и извилинку, будущее которого я видела во сне с новыми районами и еще нереализованными проектами,  с существующими лишь через годы ресторанами и галереями, а также тропинками, трассами и одноколейками, ведущими  в Большие Горы.  Мое сердце знает в тебе каждый шорох, каждую сосну, над которыми я летала, но прости меня.
ТЫ реальный принадлежишь ЕЙ. Реальной. А не мне.
Одиноко-пылящему  существу, не имеющему непонарошку ничего из атрибутов этого мира,  все время  арендующему и гостящему в семьях, постелях, воспоминаниях.  Я гость-с-чемоданом  даже здесь и сейчас.
А Он улыбается все ближе и ближе. Он говорит –  я твой дом. А я боюсь верить, так как еще не хочу умирать. Хотя зачем я на земле, если мое потомство произвела та, другая?  От  меня только стихи да каракули.  И моя башня все выше и выше.
Ты играешь? Смешно?

*
Искусство.

По каким облакам ты ходил, Райнер Мария?  И я с тобой – с шестнадцати лет. И я не понимала – ЧТО! - читаю. Читала как гипноз. Я купила эту книгу  (почему то) в шестнадцать лет и впервые узнала  про Лу Саломе . Позже я сохранила ее фотографию и всем женихам представляла ее как «свою бабушку». Цветаева.  ЕГО смерть.  Орфей и Эвредика. Кокто.
Странно все так совпадает…
Ходили в смерть и возвращались…

5.
Ночь.


Я просто живу. Живу – и рождаюсь. Рождаюсь из кокона в бабочку. Я чувствую, как скрипят нити и паутина вокруг меня, я вижу, как смотрят люди. Я знаю, что все это – МНЕ. И зачем? Чтобы я проснулась во всю силу, как просыпается человек, обретший  свободу от ВСЕГО. Кроме последней ипостаси, от которой никому нельзя обрести свободу .
Можно ли?

А путь – он где?

Вокруг меня сонм. Сонм демонов и сонм ангелов. Идет битва. Бог послал демона - и вслед ангела. Как когда мне было 16. И в каждом из них – добро.  И оба они говорят – разбей и иди. Встань и иди. Иди и не бойся потерять свою жизнь.
Все эти люди, говорящие, что мои картины красивы – демоны гордыни, говорящие, что мои стихи плохи - демоны зависти. То, что я считаю себя очень талантливым пустым местом – я не знаю, что это, гордыня или отчаяние. Помоги мне…
Куда? Через них говорят – мне. Туда, откуда нет пути назад. К изменению. В невозможное. Чтобы пройти и не потерять себя. В этой магии жизни, где жизнь – ненастоящая. В жизнь духа, а не его тени. Сколько можно возвращаться. Каждый день…
Надо идти и проходить  все круги. Ибо даны они для страха и восхождения. Или сумерек.
Я проживала жизнь вокруг себя – в себе. Не потому что одиночка или не люблю людей. Мне тяжело с ними. Мне надо с ними говорить и кем-то быть. Мне нужно называть имя, которое я ношу, представляться. Оправдываться за неуспех. За свое тело. За его слабости.  Самое плохое, у меня все меньше и меньше сил делать. Все огромнее пучина получить одобрение. Все меньше простых рывков души взлететь.
Я не хочу славы, но я не знаю, как преодолеть это. Как заставить себя спрятаться  и видеть свет. Искусство с тем, кто стал другим. Кто физически пошел на подвиг стать другим. Это несветская дорога, не знаю, насколько семейная.
Работать. Если так – то работать. Рисовать, зарисовывать. Писать. Не переставать. Не ждать похвалы и одобрения, не пытаться походить на кого-то. Просто – быть так, как не стыдно. Как не будет стыдно. А это - не слава. А просто – жизнь сверхчеловека, которым каждый должен  быть.
Он для меня как вода. Я пью – и не верю, что это Мне. Такое – мне. Этот – мне. Мне, просто девочке, которая умеет рисовать и иногда имеет смелость Быть.  Подпрыгиваю на ритме своего сердца, и не могу поверить, что оно еще живо.  Я понимаю, что можно простоять литургию в церкви и быть – Богом. А не просто тем, кто пришел засвидетельствовать почтение.  И что можно быть одной, ночью, и не – бояться.
Рисовать смерть и найти в смерти – любовь. Найти в смерти то единственное, от чего не страшно жить .
*
Я шла в этом направлении, и книга продолжила раскручиваться как свиток и сама себя писать. Я могла остановиться. И была бы другая жизнь. Я это осознала за один день. Что я имею - два шанса. Двух прекрасных жизней. Где в одной будет все – от мира. А в другой – не-от-мира. И я почти выбрала мир, как много раз раньше, и ручеек исчез. Он замолчал. И тогда я догнала неизвестность и сказала: «Я пойду с тобой». И все стало на свои места и продолжило быть книгой.
*
Как важно понять и принять и не испугаться – развилки. И на этой развилке, в самом центре пустыни, где вокруг сумерки, ни души, и лишь сверху глаза – выбрать тот еле слышный путь, по которому ведет тебя сердце.  Как страшно и ломко это – сделать.
И я говорю Спасибо. 
Смерть не может быть не смешной. И не сказочной. В тибетской книге мертвых – очень серьезная смерть. Настоящая смерть – именно такая. Как шутка.
И эта шутка – прекрасна.

6.

Просто.

Бог мне послал двух великих. Поэта и художника. Великих как может быть велик Пушкин, Шаламов,  Малевич. И они – стали рядом со мной. С двух сторон.  И это было сделано так мистически, так непредсказуемо, так, словно я иду по книге, написанной чьими-то буквами. Как будто – это снова моя жизнь.
Когда я читаю его стихи, мне кажется  - это мои мысли. Наверное – именно такое великое искусство. Крайность простоты. Больше нет, чем да. И ему нужна еще одна жизнь. А мне нужна моя жизнь.
Периодически меня перемыкает то так, то сяк. Внутри бродит любовь.  То к одному, то к другому. Бродит как шершень и точит во мне стенки. 
И я знаю, что мне надо открыть глаза. Вполную. Так как Он меня задумал. Пройти через страх. Страх потери всего. Страх смерти. Страх одиночества. Страх ночи и тишины. Пройти сквозь страх, чтобы не стояло ничего препятствующее Любви.   Которая изольется как небо,  в которое я оттолкнусь  – и взлечу.
Я . Ночь. Одна. Компьютер. Бумага. Стихи. Это – счастье. Это - жизнь и путь.
И я в своей компьютерной молитве, глядя на глаза с мозаики софийского собора,
Говорю:
Милый…Вечный…Прекрасный… Любимый…
Это все мне? Мне. Все дал мне. Ты.
У меня  есть руки, ноги. Я все смогу.
Есть выбор. Так страшно…
Не дай мне испугаться.
Не дай мне покачнуться.
Не дай мне сломаться.
Не дай мне развернуться.
Не дай мне вернуться
Туда откуда вышла.
Не дай мне
Выбрать не ТУ чашу.
В руки твои – сердце мое.


*


Я просто шла по улице. Я по ней ходила сотни раз. И вдруг увидела, как отбрасывают тени – сосны. И этот изумительный ритм линий и пятен. А на заборе вросла ветка. А море – чистое и теплое. Вбирающее. И передо мной шли две бабки в смешных панамках. И мне просто – хотелось жить. Впервые за многие годы. Я кайфовала обычному тротуару и мне хотелось идти и идти по нему. И где-то он закончится и дорога пойдет вверх. В небо и над-небо. В другое небо ультрамаринового цвета, где нет звуков, кроме музыки и тишины, и нет красок, кроме синей и золотой. И на той дороге будут караваны, пустота, ритм смерти и любви, невесомости. А над пустыней будет темно-кобальтовое, куда можно залететь на маленьком самолете и выскользнуть  – за пределы. И увидеть днем, как в колодце, звезды. Они мне будут тихо улыбаться. И я возьму в руки свою лиру и отправлюсь на Луну, где блуждая по лунным тропинкам и терренкурам, и видя всю землю – с высоты космических кораблей, буду говорить: «Ты прекрасна».  На той стороне луны меня встретят тени всех тех, кто меня спасали и вели, кто меня ждал и поддерживал все эти годы. Они мне скажут: «Не бойся».
И я пойду…
К воротам. На них два грифона. Один – ангел жизни. Другой ангел смерти. «Зачем ты пришла сюда?», - внутри меня произнесет ангел жизни. «Ты готова?»,- добавит ангел смерти. И я отвечу, по-честному, «не знаю».
Я просто шла как всегда. И смотрела, как прекрасны тени сосен на асфальте, как умилительны бабки в панамках и как по-домашнему уютно море, когда ты погружаешься в его глубины и бесконечность. «Я пришла, чтобы продолжиться».
И я прохожу через ворота. Надо мной – мириады звезд и галактик, за мной – тени тех, кто любил и кого я никогда не знала. «Я иду, чтобы продолжиться». Во мне булькает жизнь и пытается найти себе  воплощение. Во мне горит днями сердце, как недремлющее око, надо мной взгляд грустных глаз. Спокойных и беспощадных. Если я  совру, или убегу, или оступлюсь – Он не сжалится. Безжалостных, но добрых.

«Я иду, чтобы родиться».

И ангелы пропускают меня через ворота не покарав.

Ведь я пришла без ни-че-го…


7.


Ломки.


Закат. Рассвет. Закат. Все не работает. Комплексы неполноценности. Отчаяние.
Мне было очень плохо. Плохо так, что я почти умерла. И было не жалко совсем. И больше не страшно. Но в этом «не жалко» была какая-то капля сожаления.  Я о другом. И о том же. 
Откуп. У смерти. Синоним?
Я бездарный любильщик.  Все – между пальцев. Прошу Его – дай. Дает так, что можно захлебнуться. Ничего не ценю  - ничего не остается.  Пустота в женском теле.
Нарисовать то, что мне наоборот. Или…
То же самое.
Уйти от любви – зачем? Потому что? Чтобы умереть еще раз? Ради чего?
Время живет само по себе. Как и пространство.  Их могли измерить и закрутить в узел. Время – это то, чем мы прикрываемся от стыда.
Я его любила однажды.  Уже было.  Игра или шизофрения?
Время ходит за окном.
Любовь превращает тебя в мутанта.  В аномалию. Ты – в точке. Любовь превращает зачем?  Чтобы что?
Слоняется по городу, кормит уточек в пруду, и курит, подперев стенку.  Я хотела бы быть той девушкой? Нет. Мужчиной? Нет.  Но есть какое-то… 
Кем я хочу быть там – в этом парке?  Кем я хотела быть ВСЕГДА?
Желто-абрикосовым облаком, которое окутывает словно дурман  -  и нисходит.  Окрашивает мир. У-укает за окном иволгой. Рассматривает утро через стекло графина. Вдыхает аромат убежавшего кофе.  Дышит ожиданием звонка. Затыкает глаза и уши словами. Режет. Иссушает мечты.
Не моей.
 Я хотела бы быть ИХ любовью. Смотреть на  падающий  пепел сигареты из-за его плеча.  Вдыхать дым, выпущенный через ноздри.  Полакать из лужицы. И отстраниться.
Просто ангел, который боялся соединить «жизнь» и «любить». Ибо знал невозможность.
Процарапаться в небо?


*


Потеряла штатив от фотоаппарата и зарядное устройство. Оно скорее всего у человека, который мне пока что жених и который платит за квартиру, где я рисую. И мне вдруг страшно оставаться – одной. Я привыкла к защищенности, к какому-то миропорядку. У меня есть почти нереальная мечта, которую я люблю. И я знаю, что ты мне, ответишь. Ты ответишь – выбирать тебе.
Я поставила джазового Вивальди, того, с кем я однажды год офигевала по нереальному и неприкаянному человеку, которому  в итоге предпочла реальность-где-легче-умереть.
Я сделала  вывод.
Я смогу. И не испугаюсь. Я смогу одна. Это страшно и неизвестно. Но иначе – это путь назад и совсем не путь.
Я поеду в Краснодар и куплю штатив и зарядку. Ради этого не жертвуют любовью. Ради штатива…
А пока буду рисовать и надеяться на Твою волю. Ничего не планировать. Ибо все будет как будет.
Как можно рисовать с такими мыслями?
Он единственный кто мне помог – и я его собираюсь бросить. И может это правильнее – не воровать его у его любимой, той, которая будет его действительно Любить, а не прикрываться. Тем более, что крепление к штативу свинчено и его нельзя использовать.
А вот зарядное устройство…
Господи, дай мне силы не предать тебя. Дай мне силы не отступить. Дай мне веры поверить в то, во что поверить почти что невозможно…
Все мое – разговор с Ним. И сейчас я ему говорю. Прости. Не оставь. Будь так же безжалостен и прекрасен ко мне в своем чародействе. Будь как книга, которую я читаю. Я люблю тебя. Как ничто иное.
Грустные глаза…


*


А я – боюсь…Чего? Случиться.
Не бойся. Возомнила.
Я должна вскребстись, процарапаться в небо. В смерть. В рождение.  Либо – зачем мне здесь быть. Зачем…
А может жизнь и любовь можно соединить?
Нарисовать то, что мне наоборот. Или…
То же самое.
Как ты думаешь?
Ведь все это было уже, так?
Бог есть любовь?
Процарапаться в небо?
Его можно переиграть. Он не будет сопротивляться. Ему просто смешно.
 А человек остается.
Я всю жизнь так, а пришла просто к отсутствию страха смерти. Грустно…
Поэтому …. Я не ….
Смотреть на  падающий  пепел сигареты из-за плеча.  Вдыхать дым, выпущенный через ноздри.  Слышать музыку у тебя в голове.  Видеть твои облака.
*
Я быстро наверстывала небеса…

8.


Ты где?


РАССВЕТ.  Интернет не работает. Картинки не отсканировала. Сердце  сводит и колбасит. Сжимает. Шах и мат. Прекрасная игра. Получила от нее удовольствие.  Мы c тобой оба, вдвоем, как два тряпочных петрушки, висим пришпиленные гвоздями на  противоположных стенках белой комнаты, где нет ни пола, ни потолка. Грим почти потек. И колпаки съехали набок. Смешные петрушки с невыносимо грустными глазами.  Кто из них упадет первым? Кто из них больше хочет упасть?
ЗАКАТ. Еле дышу. Засыпаю. Скопытилась. Заснула и спала до девяти вечера. Сердце колотит как запыхавшийся мотор. Весь день бродила как дурная. Ела. Пила вино. Ела. 
Внутри скачут кони. Табун лошадей. На маленьких колесницах они несут слова. Прекрасные слова: вера, надежда, грусть, смысл, любовь. От их топота словно землетрясение, не дающее дышать. Не дающее видеть, слышать, осознавать. Слова разносит ветром и они становятся на свои места. Все уносит.
Приходит лето. Оно почти здесь. Через два дня. Девушки уже разделись . Через два дня ты чудесный, май, волшебник, и ты, мой милый, закончитесь. Закончитесь или начнетесь в чем-то другом. А сегодня у меня – ночь. Ночь с 30 на 31 мая. С субботы, когда все ангелы спрятались и евреи зажгли свечи, на воскресение, когда Он воскрес.
Прошли ливни, град, отключения света и интернета. Внутри меня опустошение и эйфория. Словно после ночи любви.
Я с тобой, далекий и близкий. Я слышу твою ярость, и боль, и обиду, и необходимость, и желание.
Я хочу, чтобы ты сбылся. И поэтому – я буду рисовать твои слова. Твою любовь. Своим сердцем.  Пробуждения не будет. Будет только новая жизнь.
Дай всем то, что они заслужили. Держи меня.
В руки твои – сердце мое. Глаза, душу.
Страха больше нет. Отчаянья больше нет. Смерти больше нет. Есть только Ты.
Спасибо…
Царю небесный.
Никогда Он еще не был ближе.
Воистину…

*
Ты где?
Взлетают тополя, цветет акация и
Ветер над памятью уснувшей светел,
Кружится, падая,  земля.

Опротестую свой  урок
Сомнения отправив в урну.
Пусть не права, но в жизни раз
Мне миг не испугаться.

Над небом, где другое небо,
В над-звездах, где грустят медведи,
В над-вечности  сверчки умолкли
И грустно ожидают дети
Рождения. В том «над» и «после»,
Где реки все сольются в море,
Наверное, по чьей-то воле
Составили нас
Здесь.

9.

Гадость.

Потеряла ключи от квартиры, где  живу и рисую. Там все краски и картинки.  Противно пахнет жареным луком. Записалась на маникюр, педикюр и помыла машину. 
Спасибо. Я больше не боюсь. Страха - нет.
Отметила это шампанским на берегу моря. Ходят люди и действуют на нервы. Не успела дорисовать два последних кадра – и май заканчивается. Мой май - и заканчивается. Внутри было столько много слов – и все улетело. Про все – про любовь, тебя,  ревность к самому себе, птиц, все и везде… 
 Улетело.
Улетели все слова, унесли весну. Завтра лето. И ключи потерялись. Знаешь, мне не грустно. И не странно. И не пусто. Просто – как-то разочарованно. Как будто кто-то волшебный мне сказал: «Я покажу тебе дивный сад», а потом  произнес «Только с субтитрами и вообще детям до шестнадцати, впрочем – лучше не толпитесь возле кассы, билетов все равно нет..».  А я ему ответила: «Значит ты не волшебник». И он произнес: «Вали, вали, девочка. Не загораживай проход. Можешь взять билет на следующий фильм, он про войну и тебе не понравится ».
А дальше? А дальше – Лимпопо.
Ты стопроцентно прав, конечно. Реальность и мечты. И зачем их соединять. Да я и не пыталась…  Просто кто-то про «мое», про «нужна», про «одной крови». Кровь имелось ввиду – эфир? Приснилось.  Проехали.
Знание? Неубиваемо.
 «..В день, когда я родился, меня поцеловала Смерть.. Увы, увы! С тех пор бреду и знаю, что мне уготована вечная кара, ожидающая тех, кто совершал зло, зная, в чем добро…» (Микеланджело)
Не рассказывай мне про бога, любовь  и знание, да еще с большой буквы. Влюбленные в божественную любовь живут на Афоне.  Не прикрывай свою слабость большими и важными словами. У нас с тобой  похожий приговор. Убийство любви – расстрел. Я по этому делу - гроссмейстер.  Три дня – и «Упса» не нужна. Но ….  Я и не пыталась с ним бороться. Я хотела - исправиться. И не брала никого на понт.  Мне - не слабо. Я – пожалуйста. Режьте меня на кусочки и подвешивайте за ноги. А кое-кто – в кусты.  Там, наверное, теплее.
К сожалению, я – женщина. Еще пока. Правда – и это  уже под вопросом.
Прекрасный, прекрасный поэт... Незавидную ты себе придумал «смерть».   Сухую.
И все…
Бог – это свет, яркость, чистота и любовь.  Всепроникающая. Если ты в нем – тебе никто не нужен. И чем дальше от него  – тем грустнее, мудрей  и пустынней. Ищешь – и не находишь. Вдалеке от него только одинокие сумерки  и тени. Тени, бывшие когда-то людьми. Я протянула тебе руку – а ты мне в ответ «Зачем». А ты себя спроси.
Я эту партию – не начинала.
Из истории искусства:
У моего любимого Микеланджело была в свою очередь сильно любимая Виттория. Она была некрасивая, очень умная и писала замечательные стихи. Микеланджело, понятное дело, был известный мученик собственной гениальности, прекрасный поэт и еще тот пингвин. Они познакомились когда ему было 63, а ей – 46. Они друг друга очень любили, и никогда ничего у них не было. Виттория ушла в монастырь, они встречались до его смерти, а Микеланджело именно тогда расписал Сикстинскую капеллу, опубликовал Сонеты  и много чего хорошего сделал, такого – что  пробил дырку в искусстве Возрождения  в следующий стиль – Барокко. Именно за ним, а не за Леонардо и Рафаэлем  пошли Эль Греко, Босх и Тициан. Тициан нарисовал свою Данаю (там, где она такая лежит такая обнаженная и расслабленная, а сверху влюбленный дух витает, типа Диус), и насмотревшись на Венеру Тициана сверчувствительный (еще тот Мефисто) Леопольд фон Захер-Мазох уже в  19 веке написал свою «Венеру в мехах», где из нормальной тетьки сделал садистку. Дабы она из него сделала котлету.  И в тексте, и в жизни. Она сделала.  Ванда его кинула, разорила, сама прославилась, а Лео женился на служанке.
О чем это я…
О высоком.  И о несовместимости мух и котлет.
Хрен с ним.  Я – с тобой.

***

ЗАКАТ. Первый день лета.

Спасибо. За то, что Ты снова показал мне снова, что жизнь – чудо. За то, что я куда-то прошла. За него и за него. За всех…
Спасибо.
Я поняла, что любовь во всем. Я это и раньше знала, а теперь – узнала. А еще – то, что рисуешь только Ты. Лучшее. И ничего я делать не буду без твоей на то воли.
Я люблю: бессонные ночи, переходящие в утра, чьи-то мечты, море и сосны, дурацкие фильмы, рыбу и абрикосы, стихи, бессмертие…
Я боюсь, что завтра будет день, который меня убьет. И посему – в руки твои. Жизнь – это такая интересная история. Когда ее читаешь.
И у меня еще одна ночь любви.
А ты молчишь. И лишь странное чувство незавершенности заставляет :
Продолжиться.

*
Ярость.

Чего я хочу?  Чего я хочу искренне и в чем я хочу, чтобы Ты помог. Это молитва. Правда, в такой извращенной форме под музыку Viva La Vida.

Я хочу:

1. Делать то, ради чего родилась. Писать, рисовать, грезить.
2. Любить. По-честному любить, не ища в этом комфорта, защиты, устроенности, беспроблемности.
3. Свободы быть и жить одной. Иметь человека рядом, который будет меня любить – и быть свободной.
4. Чтобы рядом были друзья из Тех, кого я хотела, чтобы были моими друзьями и кто меня не любил из-за моей трусости Быть.
5. Увидеть больше и больше Мира.
6. Встретить больше и больше Прекрасных.
7. Никогда не ставить себя выше Бога. Никого не любить больше...
8. Не бояться смерти. Ничего не бояться.
9. Жить. Просто жить. Без оглядки ни на что. Жить так, словно этот день – последний.


10.


Ветер.

Внутри все дрожит…
Дрожит и меняется каждые три минуты. Каждую секунду пролетают какие-то мгновения,  века, чувства и воспоминания.  Как будто я попала в ветер от вентилятора и как одуванчик вспорхнула и вишу летя волосами в воздухе, на волнах  – недвижимо и странно. И говорю внутри  по-иностранному. Всеми любимыми поэтами.
Если это такая любовь, то Он - веселый шарманщик.
Господи, что со мною творится?
Вчера я решила, что не буду рисовать на плохой бумаге. Стало пусто и непонятно. И сегодня я решила, что я не Я, если не смогу нарисовать все что нужно даже на плохой бумаге. Я безумно боюсь этого «рисования». Что меня ничего не испугает – жужжание увеличилось, но стало легче.
Как пьяная.
Дурная и пьяная. От чего?
Нужно  Быть каждую секунду. Быть так, чтобы не было жалко.
Заснула на пол-часа. Нашла маленький камень у себя в пупке. Должна была начаться гроза – и лишь потарахтела над горами. «А дождь лишь напугал, но сам себя не вылил…». Мне приснились мои волосатые руки. К дороге или к богатству?
Я буду молчать столько, сколько нужно.
 Это моя тема. Это мой путь. Это мой человек. Это моя жизнь. Почему так сложно на это все решиться?
Хазарский словарь.
Византийская принцесса, почему ты такая шизанутая?
Однажды в Кабуле днем (точно днем) мне приснилось, что я влюбилась в летчика самолета, на котором летела в Геленджик. Мы с ним сходили на одно свидание в Невский Палас. Во сне я была счастлива так сильно, как уже забыла. И понимала, что в реальной жизни мне это не грозит. Я перестала смотреть фильмы про любовь, так как хотелось всех убить – все эти хэппи-энды  - «пятый элемент» и «послания в бутылках». И «сладкий ноябрь». Ведь я встретила человека своей мечты, к тому же супер-сильного и честного, и  знала – что отказаться от этого равносильно безумию и еще я знала – что после сна о летчике мне хотелось плакать целый день. Ведь я уходила от любви в противоположном направлении.
И вот – Он мне дал еще один шанс. Я его беру и боюсь наделать глупостей. Я его качаю на руках, моя жизнь вдруг как сжавшаяся капсула. Мне вдруг снова и снова вспоминается Алексей, мой ангел семнадцати лет, которому я не открыла дверь, постеснявшись маски на лице. Я все помню, господи. Все свои ошибки.  Свои убегания в Москву, улетания в Швейцарию,  умирания в Стамбуле, слезы, молчание тем, кому смертельно необходимы были два слова, и я их промолчала. Мой потерянный ангел Владимиро, научивший меня грезить и влюбленный в своего водителя. Ты меня вернул с того света,  а я тебя заставила нарисовать и сшить коллекцию. И мы никогда больше не встретимся, так как зажавшему два слова нет прощения. И ты улетел на операцию в Италию, а после затерялся в Тунисе.
 Наверное, так должно было быть. Чтобы осознать главное. И при  приближении к главному – не потерять.
Дай нам не споткнуться. У нас такая похожая пустота.
 У тебя есть место, есть время, есть Текст (совершенный текст) – РИСОВАТЬ. А ты кочевряжишься, словно тебе заказали разработать логотип. Пойми – это ТВОЕ искусство, твой мир. Это твоя Смерть, о которой ты знаешь больше многих и многих. Твоя абстрактная, безликая, смешная СМЕРТЬ. Ведь она такая и была. Вспомни!  Это же просто ШАНС. Не загнивай, не ссы, не бойся, не тормози – просто рисуй и все. Без задних мыслей. У тебя есть шанс и время СЕЙЧАС это делать. А потом жизнь может выкинуть снова на несколько лет в Жизнь и будет ни-до-чего.
Рисуй и не рефлексируй излишне.  Он тебя любит. Это я говорю, Бог.
Спасибо…
Подул ветер. Унес влажность и дикую отупляющую жару, что стояла последние дни. Внутри какая-то целостность. Какое-то единение и светлость. Cesaria Evora поет мне грустные бразильские песни. И я вспоминаю Давида. Грустноглазого испанца, который читал мне Лорку в оригинале  и с которым мы по ночам танцевали под музыку Джо Дассена. Который ко мне не прикасался и переспал с моей лучшей подругой( с ней мы жили на одной кровати в коммуналке). Все они – части какого-то утраченного существа. Которое и есть Я.
Ветер принес мне грустную легкость и осознание.
И если он не случится. Я не буду плакать или даже сожалеть. Так как он уже случился. Я знала его любовь и тоску, я читала его стихи и книгу. А если вдруг – я просто тихо скажу «Спасибо, господи. За то, что собрал все недостающие части пазла в одно. В одну любовь, очищающую и обжигающую, высокую и банальную. Спасибо, что ты дал мне прикоснуться к тебе снова».

11.


Я  рисовала смерть.
Писала любовь.

Я в самом эпицентре любви.  В центр тайфуна. Грез. Я  попалась и думаю – выбираться или не стоит.
Мне нечего писать. Я знаю точно, что нужно приобрести отстраненность. Это поможет.
А теперь я говорю.
Господи, дай мне любить Тебя больше,  чем его. И все. Если это условие будет соблюдено – я выберусь с любовью.
Я слабый человек. Очень трусливый. Я с этим сражаюсь. И все думают, что может я сильнее.  Я от себя просто сильнее убегаю.
Мне, если честно, очень жутко. От всего этого: семи самураев, совпадений, каких-то догадок, от того, что ЭТО началось намного заранее. И ты мне написал в первый раз когда это УЖЕ началось. Как ОНО могло начаться без нас? Началось ЗАЧЕМ? От этого еще жутчее. От прикосновения к самому себе. От спирали.  Такое прикосновение, что смещается картинка реальности.  Как будто ты в эпицентре неслышного и невидного  урагана.
…мировое началось во мгле кочевье…
Но я в ЭТОМ остаюсь. Потому как терять мне особо нечего. Да и терять мне не привыкать. 
…это ходят по ночной земле деревья…
Я поняла одно – любовь во всем. Я это и раньше знала, а теперь – узнала. А еще – то, что рисуешь только Ты. Лучшее. И ничего я делать не буду без твоей на то воли.
Я люблю: бессонные ночи, переходящие в утра, чьи-то мечты, море и сосны, дурацкие фильмы, рыбу и абрикосы, стихи, бессмертие…
Я боюсь, что завтра будет день, который меня убьет. И посему – в руки твои. Жизнь – это такая интересная история. Когда ее читаешь…
И у меня еще одна ночь.
Рэмбо. Офелия…

12.


Что происходит в моей жизни?

Все.

Любовь – это не игра.

Это жернова, которые делают из тебя лучшее существо. Это жернова, где ты должен снять с себя все свои шкуры, оболочки, маски и распрощаться с прошлым. Это – инициация, в которой ты в ответе не только за себя. Это – вера, которую ты принимаешь. Это – жизнь и более не смерть.
Если это по-другому для тебя, уйди из моего течения и живи как жил.
Так как я не буду менять свою уютную полужизнь на другую полужизнь. Свою полужизнь (или даже полусмерть) я хочу поменять  ТОЛЬКО  на жизнь.
И в этой ЖИЗНИ ты должен сказать мне:
«Аленушка (солнышко, кораблик, цветочек – принимается любой из вариантов), я оставляю всю свою жизнь – прошлому. В ней написанные книги, прекрасные и грустные стихи, в ней плач одиночества и смертельной тоски. Я оставляю все это людям, дабы они не закрывали глаза.
А тебя я беру за руку и говорю – прошлого не существует. Его больше нет. Я все начинаю с белого листа. Это – новая ЖИЗНЬ. Где смерть никогда не наступит и сумерки не коснутся сердца. В этой жизни может не быть ничего, а может – все. Это риск. Но кто не рискует, тот…  »
И я тебе отвечу:
«Мой милый, я столько мерзла, столько ненавидела, столько отчаивалась, что у меня уже ничего не осталось. Все мое позади – сгорело. Я пойду с тобой на северный полюс к пингвинам, в африку к крокодилам, потому что я отказываюсь жить – без любви.»
И мы встанем и выйдем из этого театра, покинем сцену, а на ней останутся оболочки.
А сами уйдем в белую неизвестность, где будут случатся чудеса, может  горести,  а может потери, но это будет жизнь без завтра.
И ты отдашь мне свое сердце. Без остатка. А я тебе – свое.  И людям будем посылать буквы и картинки, но уже с другой, неодинокой планеты.
Вот и все.
На этом позвольте пожать вам лапу. И я беру на себя смелость сказать самой себе «прощай малыш».
А ты оставайся и решай. Посоветуйся с пропастью.  Я никуда не убегаю, пока я какое-то время буду в этой черноморской точке вселенной набираться сил, чтобы набраться их настолько, чтобы отправиться  дальше.
Почти что…

*

ВСЕ.

*

Вера, отчаяние, вдохновение, ярость, разочарование, мечты, страх, грусть. Музыка. Цвета. Единение с мельчайшими запчастями вселенной. Многочасовые зависания с его текстами. Многочасовые зависания со своими текстами, написанные ЕЮ несколько лет назад.
В день умещаются года, столетия. Жизни. Разные прожитые мной жизни. Имена.
И самое главное.
Я, наконец,  встретила человека (сейчас наберусь смелости сказать) с которым я не вижу будущего. Всегда раньше, когда на меня набрасывались чувства, я видела начало, середину и конец. Наперед. Что будет. Какая это будет жизнь. Я ее проживала за мгновение до своей смерти. И прожив, часто  понимала, что мне ЭТА жизнь не нужна, хотя человек рядом был безмерно дорог. А сейчас – заблокировано. И это счастье. Наконец,  что-то или кто-то свыше заблокировали мой механизм ясновидения  и я не вижу ничего – ни плохого, ни хорошего. И я знаю, что это свобода.
Наконец…

13.


Спасибо.


Сколько раз написать?

Благодарю тебя, Господи.


За то, что моя жизнь – это книга. За то, что я ее читаю. За то, что ты ведешь меня за руку по всем уголкам вселенной, за то, что я  всегда обманываю тебя, за то, что я обманываю себя и жутко от этого мучаюсь. За то, что ты все решишь как лучше.

*

Когда человек искренне поймет, что он ничто,
Бог начнет творить из него
Великое.

*

Сегодня он мне написал «я люблю тебя». Мне такое говорили, подразумевали, вторили, писали столько раз . Но я – была нема. Мне это – не было нужно.  А это – вдруг – встало на свое место. И вдруг решилось внутри, что я, наконец, хочу ЖИЗНЬ. И хочу Счастье, что которое раньше – не хотела. 
Такое странное, нелепое, виртуально-письменное и нереальное. Но вдруг – мне захотелось Счастья. Так просто…
Сегодня мы поехали к человеку, другу моих родителей, который умирает. У него четвертая стадия рака и ему осталась неделя, а может – вся жизнь. Я видела человека у престола смерти и его одичавшие  глаза. Его поломанный дух. Его отчаяние в невозможности бороться более и его СТРАХ. Если со мной случится то же, буду ли я ЛУЧШЕ на его месте?  Ему остался один Бог и он в него не очень верил. Мама попыталась ему втолковать, что жизнь – это не конец тела. Что это – все дальше. Понял ли - человек у ЕГО престола,  этот мужчина, бывший удачливейшим бизнесменом, теннисистом,  великим игроком и красавцем, изменившийся до размеров куклы с обезумевшими глазами, что Это не конец?  Это была смерть в ее поражающей беспощадности – и она прекрасна. Только перед ней ты ТОТ, кто ты ЕСТЬ на самом деле. Смогла бы я… Не знаю. Это бытие на краю черной бездны. Храни его, Господи. Пусть у него хватит сил перебороть себя и СТАТЬ.  Один на один. С собой.

*

Сегодня я видела дельфинов. Первый раз за это лето. А потом я плыла в море, под водой, и у меня впервые в жизни было чувство, что я – летаю. Что я едина с морем и я лечу. И мне не нужно больше воздуха, тела, рук. Я лечу, как дельфин, как часть всего, подо мной качаются водоросли, я вижу камни,  а море как облака, которые я рассекаю крыльями. Странно. Прекрасно. Легко.

*

Любовь. Смерть. Море. Круговорот бытия, в котором ты маленькая частица. И если тебе дано осознать свою ничтожность  перед пустотой и всесильность единения – ты что-то сделал чтобы Быть. 

Человеком. А не дельфином…

Спасибо.

Я рисую. Ведь это тоже для чего-то нужно. Рисовать – это как плыть под морем и не набирать воздуха. И это – страшно. Но то, что страшно – единственно верно.  Второе июля.


14.


Ко мне пришла любовь.
Она дурная, странная и эпистолярная. Но я знаю точно, что это – ОНА. Я жила однажды в ней. И после мир стал невыносимо обычным и черно-белым. И вот он снова – мир. И в нем  птицы, грозы, свиной грипп и стихи.
Привет, Господи. Мне нужно поговорить. И я уже знаю, что ты скажешь. А ты скажешь: «Нельзя служить Богу и мормоне одновременно». Он хороший человек, самый хороший, который мне посылался. Он обманывать бога – это служить мормоне. Когда нет выбора, и ты живешь внутри одиночества , может это имеет смысл. Но спать, жалеть, ждать и врать хорошему человеку- грех. И он не заслужил этого…
У меня уже было. Я уже выбирала между двух зол. И выбрала меньшее и предсказуемое. Это закончилось быстро и безболезненно пустотой. Убийством любви.
В четверг – выставка Вадима. Я даже особо не буду спрашивать.
Я дорисовываю Еу. Мне осталось несколько картинок. На этой неделе закончу. И в пятницу я пойду на исповедь. Дабы причаститься в воскресенье. А так как врать некрасиво, то до пятницы  мне придется втолковать кой-кому что  все таки «я ушла». Потому как жить в оки-оки наверное прикольно,  и это можно делать, зависая если не в нулевом градусе,  то в каком-то пуленепробиваевом  разумно-пепельном пространстве.   Мне в этом пространстве жилось тихо, спокойно, медитативно  и иронично, в ожидании Ничего, так как я ничего больше не ждала.  И я себе это пространство настроила до конца жизни и решила, что буду грустная такая познавать НАД.
Я в этом пространстве даже подружилась с богом и научилась с ним разговаривать. И вот теперь Он мне говорит «ну-ну».
Я уже делала ошибки. Много. Разных. Но в тех ошибках я все время находила себе оправдание, и оно действительно было. А сейчас – нет.
И если я шла, вернее как шла... Ехала на дрезине по булыжникам. Чтобы подойти к высоким воротам. Под звездным ночным небом.  То пересечь их можно  только с чистой совестью. Без задних мыслей.  И без «а если»…
Странно…  Как все складывается  в этой реальности. Словно пазл. В одну картинку. И что такое человек?  Самовоспроизводящаяся голограмма …
Еу – это история не убийства. Я поняла. Это история самоубийства.
Ты меня прости, что я за два месяца вывалила на тебя кучу хлама, я и не подозревала, что во мне накопилось столько слов. И слава богу, что они закончились. На данный этап хватит.
Жить с любовью трудно. Мне кажется хомо сапиенсы  этого делать не умеют. Я и сама не знаю, умею ли это делать. Раньше у меня не получалось. Зато  у меня замечательно получалось этому сопротивляться. И вот я подошла к воротам и мне стыдно. И одновременно хорошо, так как, в ином случае, шансов было бы совсем ничтожно мало. Вернее – совсем бы не было.
Я – не знаю, как жить с любовью. У меня в этом – нет опыта. Но есть предчувствие. Что надо достичь такого единения со всем – с птицами, водой, травой, чтобы не отделять  СЕБЯ от мира. И если этого СЕБЯ не будет, то будет просто море. И море всегда главнее, чем люди, которые изображают двух высокогорных баранов на узкой горной тропе, в сладостном предвкушении, кто упадет первым. А там где море никогда не страшно.
Вот такое теоретическое отступление перед бурей. А бурю мне придется начинать, так как тянуть время больше не в силах. И глупо изображать из себя ангела, живя в дерьме по уши.
 Но я говорю каждое утро – спасибо Господи за этого человека. И  даже зная, что на этой планете вероятно существуют  многие, говорящие то же самое, мне кажется что мое «спасибо» слышнее. Не знаю почему.
А завтра будет завтра…


15.


Привет, Бог.


Я тебя сегодня видела.


Есть такой фильм. Очень пронзительный. С  Холи Бери. «Ее глаза видели Бога». И я  видела сегодня  Его глаза. Они были в полнеба. Я плыла на спине, по моему морю. И надо мной…  Вдруг.
И это были точно – глаза. Я их нарисую…
А после – я шла по набережной. И на скамейке увидела своего деда. Покойного. На мгновение. Василия. Он просто там Был. Василия Качармина, потомка византийских шалопаев. Высокого, сумасшедшее красивого, сумасшедше сумасшедшего, сильного. Того, в чью странную породу – Я. И моя мама. И моя тетя. И моя покойная тетя, чью смерть я переживала вместе с ней, когда она умирала от рака в Белоруссии, а я корчилась и просила МЕНЯ забрать – в Кабуле. И мои странные бабки. И мои странные предки – Феоктист, Мануил, Абакум….  И мой сумасшедший дядя-алкоголик, покорявший женщин одним взглядом, имевший тонну силы и не сумевший ею воспользоваться. Я его никогда не видела, но я – его знаю. Потому что он НАШ.  И они все как-то вдруг, непознаваемо, удивительно – рядом со мной. 
А вокруг, в каждом стихотворении, в каждой книге, которую я открываю – Орфей. Это – то, что придет? «Сонеты к Орфею» Рильке, «Книга теней» Клюева, «Орфей» Кокто. Ходильцы в царство теней. Мое царство …
Сегодня последние две картинки. Я нарисую  и что-то закончится. Целая жизнь, которую мне придется заканчивать и выметать весь сор. Но сегодня – я еще рисую.
Рисую путь и смерть человека, который мне невыносимо близок и дорог, как предчувствие, тень, которая шла рядом эту короткую жизнь.
«И снег заметает мой путь…»
Я сейчас, и всегда, и навсегда – в Айа Софии. Стою под твоими куполами, вижу, как раскачивается паникадило и присутствую на самой прекрасной литургии. И на меня, со всех высот этого грандиозного собора – глаза, глаза, глаза. Строгие, вопрошающие, беспощадные. В Айа Софии, которая мне снилась еще до того, как я ее увидела и прикоснулась к этим бесконечно любимым камням. На балконе, на котором я стояла в своем сне, под куполом, и видела ВСЕ. Высоту и низость, благородство и трусость, нищету духа и его богатство. Видела задолго до того, как впервые увидела это ГОРОД и осталась там.
Я раньше думала, что это моя душа. Или реинкарнация. А теперь просто знаю – это кровь, которая перешла ко мне с  телом, помнящим поколения и поколения назад об этом месте и бухте Золотой Рог. А душа дается один раз, непомнящая ничего, на мгновение отделившаяся от Бога, дабы пройти через странные жернова вочеловечения и вернуться к нему Человеком Ставшим. Не мумией, не трусом, не веществом, а – Человеком. Переборовшим все, кроме Глаз и Сердца.
Я с вами, милые мои пленники. Мои патриархи и иконописцы, философы и математики. И пусть вы кощунственно забыты и зарезаны нами и теми, кто живет сейчас в той стране, на той земле – я с вами. И у меня есть строчки и краски. И если я стану, наконец, сильной настолько, чтобы спеть об Этом - я смогу. Потому что – должна. Потому что – я оттуда.  Чайка, парящая над Босфором и твоими куполами.

Дай мне сил БЫТЬ. Просто Быть.
7 июля. Рождество Иоанна Предтечи.
И может быть – мое рождение тоже. В новом теле.

16.

Рождение 1.
Почти дошли до рая – но не удержались.
Почти увидели Бога – но поскользнулись и упали  в листья.
А над парком летели птицы. И им оставалось только опуститься в сумрак -
Тот, из которого они почти не возвращались.

17.

Рождение 2.

Как же после.
Меня искупали в тине.
Как будто разрушен.
Как будто было высоко – и стало низко.
Так все тонко – и немного мерзко.
Так странно. Это все? И все??
Обратно в АД?
1 день до августа.
У меня останутся письма.
Все?  Уже пора???
Все слова стали пошлыми и густыми.
Любовь улетает как птица.
Проскальзывает как вода.
Ее нет сразу и мгновенно.
Когда ты понимаешь –
Что в этой вселенной кроме тебя…
Кроме тебя…
И кроме  меня -
Есть еще  ДРУГИЕ люди.
Они пишут письма.
Присылают  стихи. 
Звонят.
И хотят, чтобы…
Умирает любовь и
 Плавно перетекает в  Другое.
В другие слова, слова. Души.
Господи. НО – зачем?
Я – не хочу дальше. Я устала….
Надо ли искать.
Мне не больно.
Зачем?
Женщины перекрасили перья в радужные цвета и стали павлинами. Улыбаюсь.  Стало намного проще. Так просто, словно не было трех  месяцев. Словно я мертва снова. Как камень. Улыбающийся  и простой. Серый.
Спасибо, господи. За то, что рождение мое не затянулось. И схватки были непродолжительными.
Вспоминаю как жила РАНЬШЕ и пробую продолжиться.
Я плачу. И не потому, что  больше не будет. И не потому, что  это  такая шутка.
А потому что – Приснилось.
Однажды меня  в эпицентре любви спросил один человек: «Хочешь ли ты быть счастливой?». Я промолчала, так как втайне знала, что нет.  Сегодня  я отвечаю другое.  Отвечаю другое, потому что изменилась. Спасибо.
Любовь – если она проснулась внутри,  она как пуля, которая все равно вырвется и поразит какую-нибудь цель.

18.

Рождение 3.

Ты хочешь доиграться.   Хочешь сильно. Если тебе расстрел любви  приносит больше этого самого садомазо удовольствия, чем жизнь, в которую ты не веришь. Если ты не веришь в жизнь, ты не веришь в любовь. Если ты не веришь в любовь, ты не веришь в Бога. Как бы красиво не гнал про Него.
Я в твою жизнь залетела не случайно. И ты прекрасно это понимаешь.  Ты даже понимаешь больше  и дальше чем я. И поэтому – удивляюсь.  Удивляюсь, почему. Зачем.
Я выберусь из гроба, потому что всегда выбиралась  - и из  еще более железобетонных изделий.
У меня сегодня похороны. Умер хороший человек. И его, вместо того, чтобы говорить с ним, держать за руку ночь и ночь, любить  и помогать пройти все ворота, отправили в морг. В холодильник.  Ему ТАМ очень страшно. Я знаю. Я прочитала ему напоследок слова, какие нашлись, и попросила не бояться. Хотя мне самой стало смешно. И тогда, когда было страшнее всего, когда одиночество подступило как огромная ледяная вселенная, его все  покинули, положили в морозильную камеру  и отправились искать кафе и заказывать пирожки. Ну, может он был не идеально хороший, но он старался. И я искренне старалась донести ему: «Не борись в одиночку. Человеку не победить смерть ОДНОМУ. Человек – НИЧТО один, понимаешь?». А он – боролся. В одиночку. Хотя что-то в нем изменилось после тех слов. Но было уже поздно.  Инерция лавины пересилила. И он,  этот ни плохой, ни хороший человек, умер в пол-четвертого утра 31 июля. В совпадения я не верю.
Смерть побеждает только Любовь. Та, которую ты при всем своем благоговении перед ней, удивительно легко отправляешь на помойку.
Я попробую выбраться из гроба. Если тебе это нужно. Ты реши внутри. Раз и навсегда.  Нужно тебе это или нет.
Это нужно МНЕ. Но – не в одиночку. В ОДИНОЧКУ – я не играю.
Все еще держа за руку.

19.

1 августа.

Мой месяц смерти. Мой.

Только что с похорон. Ушел человек. Был и ушел. Самый странный день моей жизни.
Август всегда так начинается. Как музыка. В ней есть все. Барабаны преисподней и тонкая флейта  стрижа. В этой музыке так мало человека.
Утром  заезжала в храм за батюшкой для отпевания. Отец Андрей крестил детей. Я купила две свечки и поставила. Мне очень нужно было знать, что бог еще со мной. Что он в очередной раз не послал меня к черту. Я смотрела на лица икон и спрашивала: ты здесь или нет? Иконы молчали и улыбались. Не очень строго. Одну свечку я поставила, чтобы не наделать глупостей. А вторую – чтобы ему было легче уйти…
Увертюра.
Отец Андрей высокий, красивый и веселый. Он еле умещается в машине.
- Я могу подержать эту вашу штучку, - я киваю головой на кадило.
- Ты у нас водитель, Леночка? Вот и рули, рули.
Он  благоухает вокруг гроба. Света поет. Света, когда-то владелица модельного агентства и моя подруга. У нас с ней длинная история в целую отдельную жизнь. Старшее поколение смотрит на отца Андрея как на сатану и суетится. Одни говорят по телефону, другие встречают друзей, внезапно прилетевших с разных концов света и забытых на десятилетия. Александр, до неузнаваемости превратившийся в желтый скелет из чемпиона по теннису, тихо лежит в гробу. Вернее лежит его скорлупа. А он, полузакрыв глаза, стоит рядом и смотрит. Ему не верится, что это с ним происходит.  Мы вчера ему заказали красный вельветовый гроб. Он уходит так глупо и прекрасно.  Его жена похожа на богородицу. Она всегда была на нее похожа, а сегодня ей не хватает только покрывала. Она спокойна и не плачет. Только что-то ищет внутри.
С третьего раза он женился по любви и у него получилось. У него получилось сохранить это до смерти. За это ангелы несут его прямо к богу.
 Люди делают совсем не то, что нужно.
 Я никогда не была другом августа. Он меня всегда предавал. Я считала дни до августа и знала, что будет подножка. И, упав в пожелтевшие листья, лежала, смотрела в небо и думала: «Почему опять? Сколько же еще? Я не могу больше…»
Ему дали место на  самой горе у леса. Мы долго упрашивали тетеньку со старым стулом и телефоном сжалиться и опустить его  хотя бы на серединку. Александр  за день до ухода пришел в себя и попросил об этом. Никто не знал, сколько и кому заплатить. В итоге за несколько тысяч рублей  ему выдали блатное место у дороги на той же самой горе.
Вокруг расстилалась желтая выжженная трава. Дымчатые перелески странно тянулись в горизонт до моря. А ты стоишь наверху и паришь словно птица.  Я была бы счастлива жить здесь вечно, где с одной стороны - желтый холм и море вдалеке, а с другой - сосновый лес, резко переходящий в гору. Все, о чем я мечтала.
Рондо.
Он лежит на маленьких подставках. К нему подходят люди и несут ахинею. Жена  плачет и долго-долго говорит  что-то. Я, опустив глаза в камни под ногами, стою и шепчу: «Только ничего не бойся. Лети выше, не оглядывайся. Здесь больше ничего-ничего  не будет».
Он был огонь, а она вода, спокойная и бесконечная. Бесконечная женщина с глазами богородицы. Десять лет эмиграции. Депортация. Дети, забывшие русский язык. Дочь, которую подвели в наручниках к самолету. Он был одним из первых музыкальных продюсеров в России и такситом в Нью-Йорке. Гениальным фотографом и неудачливым бизнесменом. Жил как танцевал. Взлеты и падения.
Он был свидетелем моих пятнадцати. И моих шестнадцати. Почему не уберег? Не знаю.
И вот – я еще есть, а тебя больше нет. И я шепчу тебе: «Лети. Только лети…».   
Кладут крышку гроба и вколачивают гвозди. Каждый – как в сердце. Небо вдруг как-то резко затягивается огромными перекатывающимися облаками и начинается дождь. Гроб опускают. Дождь  прекращается. Начинают засыпать. С трудом выскребаешь из-под камней землю. Кусочки глины почти беззвучно моросят по поверхности гроба.  За спиной слышится хлопок и резко пахнет гарью. Грязь въелась в руки и не оттирается.
Скерцо.
Над нами проходит линия электропередач. Огромные треугольные вышки, на самом верху одной из них, в метрах ста от нас - второй хлопок замыкания. Накрапывает  дождь.  Взрывы проносятся один за другим  в спускающихся с горы вышках, пересекая трассу внизу и поднимаясь на противоположный холм. Под одной из них уже начало дымить. Через несколько минут вспышки опять гаммой перекатываются через  всю линию - до теряющихся вдалеке трансформаторов. Там действительно что-то неслабо вспыхивает и  взрывается.
 «Быстрее засыпайте». «Кто знает, как  звонить в МЧС?».  «У кого есть телефон?». «Отходите от столбов, срочно». «Быстрее, сейчас начнется гроза».
Я где-то читала, что при падении на землю провода высокого напряжения всем кирдык в радиусе километра. Машины стоят прямо под трансформаторами. Свежеустроенная могилка смеется над трусливыми людьми, бросившимися врассыпную. Саша улыбается.
А потом, прямо над головами, резко раздается дикий раскат грома. Машинки взвывают сигнализациями.  Тучи, сползшие с гор, очень темные и странные. Куда еще целиться молнии, как не в такие замечательно торчащие столбики.
Аллегро.
Мне вдруг отчаянно грустно и хочется здесь остаться, так как очень понравилось место. Я чувствую всем телом, как земля стучит о крышку гроба  и становится все тише и тише.  Я знаю, что никакая тишина не страшна после.  Тишина вообще не страшна, когда видишь страшно-разбегающихся ИХ. Ангел остается сидеть какое-то время на могиле у креста, так как его не пугает ни короткое замыкание, ни водяное извержение. Он гладит землю и говорит ему все то, что никто не сказал. Поправляет цветы в банке. Смотрит, щурясь,  на разбуянившееся небо.
Мы прыгаем в машину. Заталкиваем двух промокающих старичков в соседний автомобиль  и смываемся с места преступления. Начинается такой страшенный ливень, что не помогают даже дворники.  Я вдруг ясно вижу, что дождь – желтый. Я ни разу не встречала желтого дождя. Скользя, как на лыжах,  мы скатываемся по грязи с горы. Вода грохочет  и выливается какими-то слоями.  Позади мы оставляем  одинокую насыпь под сверкающими трансформаторами и шипящими молниями.
«Постойте, куда же вы?», - пытается кричать Саша. Но у людей много разных дел. Им еще надо выпить за упокой его души и постирать белье. А еще погулять с собакой. Или навестить любовницу. И они уже забыли.
Ночь. Ресторан. Напротив очень прямая старушка лет семидесяти – Раиса Ефимовна. Она впивается в меня глазами и начинает прикапываться. Но мне она нравится. Она такая изящная, с голубыми глазами, убранными наверх волосами, королевскими манерами и огромными мужскими ладонями с широкими ногтями. И произносит так смешно: «Акадэмия». Главное пережить первый день августа. Протянуть время. «Кто написал «Дамское счастье», ну- ка быстро отвечай». «Я не помню». «Это потому что ты не пьешь водку.  Эмиль Золя. Запомни, ты ни-ког-да не станешь женщиной, если не будешь пить водку». Мне становится не по себе. По-моему весь мир вокруг ожесточился в порыве сделать из меня «женщину».  Старушка подмигивает мне, достает из своего «рэдикюля» бутылку водки и, заговорщицки прячась от официантов, разливает по стопарикам. Она отменно матерится. «Пей, иначе у тебя ничего не получится, можешь пивом запивать».  Старушка курит длинные сигареты «Давидоф Лайтс». У меня едет крыша и мне кажется, что это далеко не старушка. А какое-то клубящееся существо. Что-то странно ко мне относящееся. «Тебе обязательно нужно посетить Камчатку. Пока  Аллочка там, ты созвонишься и поедешь. Запомни: обя-за-тель-но!».  А потом она несет чушь про свою библиотеку в три тонны, которую пришлось раздать по военным частям, так как при переезде в маленькую квартирку на море это богатство некуда было деть.  Дает адрес. Зовет меня в гости. «Нэпременно, Леночка. Вы же меня не обманете? Я – вдова. Обещайте!». На десятом стопарике превращения в женщину я взлетаю. Вместе со старушкой. И мы танцуем танго. 
На поминках никто не хочет говорить.  Тамадил всегда Саша. Я тоже молчу. Потому что так. Потому что мне обидно. Я бы не хотела  поминок. Внизу, в городе, дождь даже не начинался.
Гроза все еще гуляет. Сверкнет то над горами, то над морем.  Я выхожу на балкон и говорю ей: «Бог, не дай мне наделать глупостей. Ты же понимаешь - Август…».
А тучи тихо перекатываются и смотрят такими отрешенно-отстраненными глазами. У него всегда разные глаза. По ним я определяю права я или нет. И куда мне идти. Сейчас у него странный взгляд и я знаю, что мне лучше стоять. Просто встать и стоять неподвижно.  Пока не пронесет. Пока он сам мне не укажет, где мне обрести пристанище.
И я забираюсь на желтый холм и затихаю.
Ибо только тишина лучший учитель…

20.

День первый.
За тебя идет сражение. Не на земле. Мне было очень сложно не сломаться. Пару раз я понимала, что на грани потери себя. Но находила силы, чтобы вернуть почву под ногами и  сопротивляться. Мне нужно было сопротивляться, чтобы остаться отстраненной и пробраться через все твои ипостаси.
Меня давно, ну как минимум месяцев пять-шесть, даже год,  никто не донимал. Я почти успокоилась, что от меня отвалили. Я больше не боюсь темноты. Это произошло после Еу. Сегодня ко мне пришел демон. С синим лицом. Впадины вместо глаз. Словно на экране монитора. Это было очень страшно. И огромно. Словно это было больше, чем демон. И он был какой-то спокойно-довольный. В 3.16 ночи.  Я то ли спала, то ли нет, но пошла зажгла свечи и все что может гореть и молилась до пяти. У меня  колотило ноги. Такого не было раньше. Как землетрясение. Молилась, пока не стало рассветать.  О  том, чтобы мы поскользнулись, но не упали. И почти поцеловав пропасть – выскочили. Чтобы вырулили, понимаешь? Меня и сейчас как-то трясет слегка. Вкус железа.  А с утра пришла на квартиру за картинками отвезти фотографу, а на полу валяется листик оборванный, и на нем два слова «Я отнимаю». И снова молилась. Я до сих пор внутри молюсь.  Конечно, это похоже на сумасшедший дом. Я не отрицаю…
Я тоже пошатнулась. Я знаю. Это нечестно - шататься. Но человек всего лишь… 
Я прошу тебя. Ты говоришь мне: «не думай». А сам что-то водружаешь и переформатируешь в сознании. Точки-не-возврата. Штанги. Есть одна единственная реальность. Остальные все – придуманные. Отпусти себя и не сооружай башни. Из идеалов. С них очень …
От воодруженной идеальности нет антибиотика. Нет антибиотика и от «результата». Есть только течение реки. В которое надо нырнуть и открыть глаза.
 Есть то, что есть . И оно – уже есть. Оно всегда было. Это так просто…
21.
Что-то меняется.
На седьмом небе что-то происходит. Какие-то межгалактические сдвиги пластов. И я снова говорю: «Бог, не дай мне оступиться. Не дай…»
Где моя дорога? Где? Дорога с кем? Дорога куда? Бог, я не понимаю, что происходит. Я не понимаю твои знаки. Я не понимаю всех этих людей, идущих ко мне и несущих дары. Зачем?
Мне нужна любовь. Мне физически необходима любовь. Я устала умирать.
Бог посылает демона, а следом ангела. Кого?
Как мне снова не выбрать не свою дорогу? 
2003 год.  Принц. И вот уже прошло 6 лет. А я все там же.   
Ничего не изменилось, кроме меня.
Но то, что во  мне изменилось – главное.
Жизнь без любви – смерть.
А Бог есть Любовь…
Слава тебе за все. Храни меня. И не дай упасть…
Он уходит…  Весь его мир. Как ветер. Который принес понимание – и уносится ввысь.
Оплодотворив любовью. Бесстрашием. Силой. Страстью. Он был Бог. Его слова. Его мысли. Его одиночество. Его гений.
Я не знаю… Не знаю… Август…
Поэтому – желтый холм…

22.

День второй.
Один раз в жизни приходит  Она, выращенная и вскормленная другими. Приходит и стучится в дверь. Ты ей открываешь. Тебя заливает светом и каким-то нездешним ветром. Место, которое ты ненавидел, становится домом, так как в нем вдруг поселяется существо, наполняющее его, тебя, мир вокруг – смыслом.
Ждешь. Предательства? Наверное. Стойкости? Тоже. Нестандартности, в которой по закону Архимеда все возвращаются в свои ненавидимые гнезда.
Мне не хочется. Но я в этой истории не имею права голоса.
Она пришла. Поздно. Нежданно. Незримо. Всепоглощающе. Оплодотворила реальность.  Реальность, в которой два существа с холодными сердцами  и отрешенными глазами двинулись. И прикоснулись. И удивились. И узнали историю, запрограммированную не ими. А какой будет сюжет – только им решать, наделенным свободной волей.
Им ли….

23.

День третий.

Я шла. Долго. Холодно. Через судьбы. Через сердца. Через «Иронию судьбы». Куда? К кому? Пришла ли?
Господи. На все Твоя воля. Сделай так как надо для будущего. Нет моей воли. Я не могу понять. Я не могу выбрать. Я вру. Помоги. Прости. Не оставь. Я – твоя. Не оставь, господи.  Ты дал мне все – искусство, любовь. А я… Я почему то… Не знаю.
Все должно стать на свои места. На свои места… Господи. Не оставь…
Господи. Помоги. Я все помню. Я помню смерть и отчаяние. Ненависть ко всем. Я знаю – это подарок. Сталкер. Английский пациент. Я знаю, что предать любовь это предать тебя. Что мне делать? Который путь мой? Куда мне идти? Туда куда страшнее? Куда страшнее? Господи….
Не предай. Не потеряй. Дай мне мудрости.
Я читала книгу Саши Алексеева. Про его жизнь. Про женщин. Я была одна в квартире, которую раньше, 30 апреля в частности, ненавидела и мне было хорошо, потому что здесь я построила потихоньку тихий мир меня собой с хлебцами, картинками, иконами и даже гостями.  Со своими чайными церемониями, маленькими столиками со свечами, разговорами. Это был мой мир, ничей более. Мне не было одиноко. Мне было в тягость делать выбор. Мне было в тягость знать, что мне нужно с кем-то жить и спать. Любовь, которая пришла ко мне в апреле, странная, безликая, бушующая как пуля внутри – вылилась и ушла. Никогда в жизни я не чувствовала такого физического желания просто к воздуху, пусть этот воздух и имел человеческое обличие. Я знала, что это  желание – не его заслуга, так как до него были дни, слова, мечты, надежды многих, кто мне встретился за это время. Он сказал – не приеду – я для меня это стало облегчением. ОБЛЕГЧЕНИЕМ. Он сказал – Я за тебя в огонь. Тебя любят. А мне было все равно – болеет он или нет. Любят. Я сама люблю ли? Куда мне идти, господи, тот, кого я люблю более всего? 
Она пыталась понять, где будущее. С кем. И она уже знала ответ. А любовь? Она не знала ответ. И она просила – господи, тот, кого я люблю больше всех, дай мне ответ, дай мне путь, дай мне знак.
Я решала вопрос жизни и смерти со своими текстами, книгой Алексеева и чаем с мятой. Данте и Петрарка застрелились бы. Я выбирала между жизнью и смертью. А на том краю города умирал человек. Я же знала – все связано. Все – это путь. Это ручеек. И она снова убивала любовь. Как в 2003 году. Шесть лет назад.
Убивала и упивалась этим.
Он поступил также. Он выбрал одиночество, прекрасное и легкое. Ты тоже стремишься его выбрать. И почти выбрала. Но тонкая нить, в которой Бог, страх, немного сердца и ТЕКСТЫ не дают тебе сделать этого…
Сделать выбор между богом и чертом. 

24.

День четвертый.
Я поднялась в небо и смотрю на себя с высоты. Я мечущаяся частица, где каждый мне – учитель. Что я хочу заполнить? В какую пустоту я должна войти? Это самый странный год. 4 дня.
Я не контролирую события . Они вне меня. Я движима любовью. Она как порох внутри. Я вижу свершение БОГА. Как он меня передает из глаз в глаза. Из рук в руки. Я не могу понять своего сердца. Все вокруг словно мне шестнадцать лет. Я вернулась в шестнадцать, когда влюблялись во все и не было иного смысла кроме НЕЕ. В семнадцать. Во 2 марта. 2 апреля. 2 мая. Жизнь сложилась вполовину. Ко мне пришли Алексей, Бродяга, Франк, Валентино, Вадим и даже Майкл. В других телах, но они же. Как так? Что притягивает к тебе эти частицы? Все… Все все… Это круговорот  душ и тел СВЯЗАННЫХ. Глаза, голос, слова…
 Я умру? Я рожу новую жизнь? У меня будет ЖИЗНЬ?

25.

День пятый.
Прости меня. Это молитва моя.  Дай мне силы пережить все и исполнить волю твою.
Я уже столько просила.  Прости меня. Я просто искала любовь. Я хотела знать это. Что такое семья. Жить любя. Просыпаться. Быть желанной. Желать. Начинать новую жизнь.
Господи. На все твоя воля. Если есть на этой земле мой человек – пусть ты соединишь нас.
Если нет. Пусть нет. Я буду просто рисовать и продолжать свой путь.
Я устала. Завтра Покров. Покров над всеми влюбленными. Пусть кто мне придет мой человек.
Я не знаю кто он.
Кто бы он ни был. На все твоя воля.
Я все еще живу в любви. Я не хочу обратно.  Дай мне сил, Боже. Быть собой. Быть собой. Быть собой.
Быть Тобой.

26.

День шестой.

Я буду художником. Может поздним. НО я должна. Византия. Фрески. Я.
Жизнь вокруг играла ослепительную комедию, где все было продумано и отрепетировано по минутам. По секундам. По мановению мысли. Это было потрясающе. Я только смотрела и каждый день убеждалась в словах Шадаб Виаджи, что любовь это астролябия божественных мистерий.
Это так. Это воплощение Бога. Это его ипостась. Самая главная…
Держи. И пронеси. Над пропастью.   

27.

Бог. Я устала и Ты от меня устал.

28.

14 октября.
Покров Пресвятой Богородицы.
Господи, сколько любви. Хватило бы на дюжину человек, не знавших ее…
Сколько расставаний. Сколько неоконченных жизней
Нанизано на сердце. Столько свиданий.
Мой город, мой храм.
Я устала. Я хочу остаться.
Собаки, апельсины, рука в руке.
Я хочу остаться и не уезжать.
Я готова сделать это.
Сегодня еще покров.
Я люблю вас. Я всегда буду.
Вы во мне. Вы изменили меня.
Я уеду. Надолго. Отсюда. Я расправляю крылья.
Я буду рисовать.
Я не вижу кто со мной.
Бог  знает. Я ему верю.
Я свободна от любви. И это заставляет меня грустить.
Я любила. И это заставляет меня улыбаться.
Прости, моя последняя мечта, родившаяся в один день с человеком, переломавшим мою жизнь в 17 лет. Круг  этого года замкнулся.
Действующие лица остались внизу. В ресторане. В своих планах.
Круг замкнулся.
Я – свободна.

29.

Птица.
Здравствуй, птица.
Птица, взглянувшая на меня с неба. Я пришла.
Она шла. И были долгие тени тянувшиеся словно осень. Были желтые листья и море. Было чувство сытости в душе. Сытости и ожидания финала. Cладкий ноябрь. Моя любовь. Мой бог. Мой бог. 7 месяцев любви. Мимо прошли все. Все повторились. Чтобы привести меня к точке, начиная с которой возвращение невозможно.
Семь месяцев любви и семь дней. Тридцать первое октября. Вивальди. 
Она купила чулки. И кофту. И шорты. И музыку. Она готовилась переступить порог. Она не могла думать и ей хотелось только перемещаться. Ходить, плавать, бегать, ездить на машине. Она не могла рисовать или писать. Так как знала, что через семь дней она поедет и возьмет свою жизнь. Ее жизнь лежала в коробке, с именем «Елена» написанным красными буквами. Эту коробку должен привезти самолет. Она хотела остановиться, так как не могла больше бродяжничать, и она не могла больше ждать. Тридцать четыре года в сравнении с семью днями были  глобально-объемными.
С ней пришли все мужчины, которых она любила. В этот год ее посетили все. Все ее желания осуществлялись. Но ей хотелось говорить только с богом, так как она знала, что он говорит с ней.
Вот она. Финальная точка путешествия. Моя первая любовь. Первая и последняя точка. Мои два крестных отца.
Отец в литературе. Он дал мне все. Новую меня. Место во вселенной. Смерть. Любовь. Бесстрашие.
Отец в живописи. Он дал мне бескомпромиссность и качество.  Необходимость. Служение.
А над ними ты, посылающий мне мед и горечь. Чтобы я шла и шла и шла. И оставляла следы на земле.
Спасибо.
А теперь, когда я прошла через жернова страха  и потерь, выбора и неба, ты даешь мне?
Я пришла сегодня, чтобы поблагодарить тебя и нарисовать себе новую жизнь.
Ну,  вот и все….

30.

Я ходила по пространству «тепло-холодно». Влево – тепло. Справа – холодно. Возле икон тепло. И я знала, что мне только туда, куда ты укажешь. Я сама ничего не буду решать.
Куда ты указываешь?
Мне срочно срочно срочно надо было найти свое пространство. И никто кроме меня здесь был не причем. Я потеряла свое пространство уюта и срочно пыталась его восстановить.
Пространство тепла.
Свечи на полу в Бостоне, говорящие гномы, зима, Вивальди, Рокпорт, американские окна, в которые я заглядывала, башни, колядки в Кабуле, ангелы в Ст. Петербурге, Юлина квартирка и кактус,  София, вино на полу Стамбула. Принц.
Я как сбитый истребитель пикировала и срочно пыталась выровнять курс. Я знала, что сама не справлюсь.
Что еще.
Сокровища воспоминаний. Библиотека MIT. Фотографии. Музыка. Бостон. Снова Бостон. Суп в коробочке. Река Чарльз. Открытки из Англии. Клам Чаудер.
Поймать за хвост нить тепла. Нить тепла…
Геленджик? Это место где ты родилась и то, что за окном.
Церковь. Пасха. Ангелы на небе.
Айа София… 25 января.
Компьютер. Мечты.
Она сумасшедшая….
Мама в больнице. Из-за меня. Из-за моей попытки убить любовь. Я знаю, господи. Прости.
Я все смогу. Я снова буду писать сказки и рисовать ангелов.

31.

День седьмой
Передо мной открываются двери. И я захожу в этот поезд и сажусь у окна. Поезд трогается.
Поехали…

32.

Здравствуйте…

Геленджик, 2009