Ти-ли-та. часть 4-я

               

               

   Я возвращался домой из гостей в сопровождении бабы Горпины, родной сестры моей бабушки. У неё я и гостил. Горпина жила одна – оба сына погибли на фронте, муж умер давно; осталась одна «как пень» - по её же выражению. Со мной же ей было веселей. Мне тоже нравилось у неё – баловала меня баба Горпина. Время от времени она меня приводила домой, чтоб я увиделся с братом, родителями, бабушкой. Так было и в этот раз. Обычно шли мы через всё село, а уже к дому подходили огородами. В огороде мы и встретились с моей родной  бабушкой Марикой.               

– Костуню, а что я тебе хочу сказать! Твой друг приехал! Из Киева! – радостно сообщила мне новость бабушка. – Беги быстрей, он уж тебя там, наверное, ждёт – не дождётся.               
 
  Я побежал по тропе к дому. Во дворе увидел маму, которая мне так же радостно сообщила о приезде друга.  Миня появился  впервые после отъезда. Ясько  несколько раз приезжал, но – один. Ни Шура, ни Миня - не появлялись.               
– Иди, он на улице  играет, я его только сейчас там видела, - с радостной улыбкой сказала  мне  мама. Я выскочил на улицу и, в самом деле, увидел друга. Он играл в мяч с девчонкой. Она стояла ко мне спиной, а Миня смотрел прямо на меня. Они бросали друг другу яркий, необычайной красоты, мяч. В калитке стояла  Шура,  худая, высокая, с папиросой в руке - такая непохожая на наших деревенских женщин. Она следила за игрой и время от времени давала Мине советы: как лучше ловить мяч.               

  Я понимал, что мне надо подойти к другу и поздороваться, потому что мы оба - уже не маленькие. Я так и сделал: подошёл к Мине, протянул ему руку и сказал: «Здоров!»  Он пожал протянутую руку и тоже сказал: «Здоров!» Мы поздоровались, чисто,  по - мужски.  По - мужски, потому что  бабушки, к примеру, у нас  никогда не жали  друг дружке руку, а просто при встрече говорили: «Цинь добрый».  А отвечали им:   «Дай Боже здоровья».  А если же приветствовали словами: «Слава Богу!» - то надо было отвечать: «Вовеки слава!» Деды же  приподымали над головой фуражку и говорили: «Доброго здоровья». При этом,  некоторые просто кивали головой, а некоторые - кланялись. Женщины - просто говорили: «Добрый день», или  «Добрый вечер».  Мужчины – жали друг другу руки.               
   Я видел, что Миня за то время, что мы не виделись, сильно изменился.  Это был,  конечно, он, но какой-то другой. Слишком много было в нём для меня нового, незнакомого. Он  подрос, и одет был  по - городскому.  Но даже дело было не в этом.  Когда Шура ему советовала: как лучше поймать мяч, то он ей всегда в ответ объяснял - почему он ловит так, а не иначе.  Вроде, и не спорил с ней, но, как бы отстаивал свою точку зрения.  Для меня – всё это было очень странно и непривычно.

  В самом деле, взрослая женщина с папиросой и шестилетний мальчишка - на полном серьёзе обсуждают, как надо бросать и ловить мяч! Я такого ещё не видел.  Миня и разговаривал по – другому: не так как мы. Он Милю называл: тётей, а не – цёцей, как у нас было принято.   И интонации у него были, какие - то другие, не знакомые.  Шура называла его – Миша.  И в самом деле,  он сильно изменился, он стал другим – он перестал быть Миней, с которым я танцевал во дворе под музыку бабы Мотры.               
 
  Миша продолжил игру с девочкой.  Он бросил ей мяч, но видимо,  чересчур сильно, она не смогла его поймать, и мяч далеко укатился по улице.  Я быстро догнал его, схватил в руки  и,  подбежав поближе, бросил Мише.  Я стоял рядом с  девочкой с поднятыми руками и ждал ответного броска. И он мне бросил мяч. Я поймал его очень лихо, не то, что девочка.  Я это чувствовал, я был горд собой.  Я опять бросил мяч Мише.  Бросил аккуратно, не сильно, но точно - и он легко его поймал.               
 
  Я приготовился опять ловить, но Шура сказала, чтоб он бросал девочке. И мне показались слова Шуры очень странными. Ведь, любому понятно – девчонка ни за что не поймает мяч, так как я: одними ладошками, и тут же надо резко согнуться, быстро прижать мяч к животу и развернуться на одной ноге вокруг себя. Да никакая девчонка ничего этого сделать не сможет.  И бросает она куда попало.  Но Миша стал играть с девочкой, а я стоял рядом с ней с поднятыми руками, будто выпрашивал мяч.  Подошла мама девочки. Они с Шурой стали разговаривать.               

 – Ваш - то  в школу ходит? – спросила мама девочки.               

 – Да нет, ещё не ходит. Только на следующую осень  пойдёт, в первый класс. Но он у нас уже все буквы знает
  и считает до ста.               

 – Вот, какой молодец! – похвалила Мишу мама девочки.               
 
  Я не принимал участия в игре, и невольно слушал разговор двух женщин. Мне почему – то так захотелось сказать, что я тоже знаю все буквы, и что я даже читать умею. Когда к бабушке приходили в гости старухи, её подружки,то она мне говорила: "Костуню, я тут в магазин ходила, что – то такое купила и сама не пойму. Может ты, как - то разберёшься?  Бабушка  доставала из кухонного  шкафа небольшой пакетик.

   Подружки её: баба Гулянка, баба Сянька, баба Мотра, тоже, все очень хотели узнать: что же там в пакетике? Они рассматривали его – и никто не мог догадаться, что в нём? Что же, всё - таки, бабушка купила?  Тогда я брал этот пакетик и читал: «Бо-дя-га.» И все старухи очень радовались, что, наконец – то, они выяснили: что в этом пакетике. Пройдёт немало лет и я узнаю, что баба Гулянка  была грамотная, и её, даже, часто приглашали читать Псалтырь возле покойника. Но я  всегда был простоват, всегда всё  принимал за чистую монету  и обмануть меня никакого труда не составляло. Бабушка Марика всё сокрушалась: "Как жить - то ты будешь?"

  Я особо не гордился, своим умением читать. Никогда не хвастался. А здесь мне так, почему - то захотелось, чтоб "они об этом узнали", что я не выдержал и сказал: «А я тоже все буквы знаю. Я умею  читать».  Но меня никто не услышал, наверное, я очень тихо сказал, а может, не обратили внимания. Только девочка, которая стояла  рядом, услышала. Она посмотрела на меня и ничего не сказала.               
 
  Научился я читать, когда Славик пошёл в первый класс. Я тогда жил ещё дома. Брату было семь лет, а мне – пять. Мама садилась с ним, и они учили буквы. Я вертелся рядом. Бывало, Славик не мог вспомнить букву, и я ему подсказывал. Славик нервничал, говорил, что я ему мешаю. Мама меня прогоняла. Я уходил, но через какое – то время, тихонько возвращался. Старался не мешать. И даже, если Славик оказывался в очередной раз в затруднительном положении -  не мог вспомнить букву, то я терпел и не подсказывал.
 
  Я боялся, что меня прогонят. И только, если мама спрашивала меня: какая - это буква?  То я с радостью её называл. Я быстро выучил все буквы и самостоятельно принялся за чтение. Проблема была в том, что Славик уносил с собой букварь в школу. И если, даже приходил из школы, то он всё равно мне его не давал. Говорил, что я его испорчу.  Мне приходилось учиться грамоте по детским книжкам. У нас было несколько таких книжонок - замызганных, где - то рваных, но  с картинками и большими буквами.

   Надо сказать, что в этом  деле, освоении грамоты,  мне помогала баба Марика. Она сама читать - то  не умела, даже букв не знала, но мне  помогала толково, хоть, может не совсем педагогично. Бабушка занималась своими делами, а я рядом с книжкой постигал чтение. Сидит, к примеру, бабушка в сенях прямо на полу, вытянув ноги, шелушит  фасоль. Берёт она с ведра подсохший стручок, раскрывает его и, придерживая снизу скрюченным  указательным пальцем - сверху - таким же  скрюченным, большим  - проводит по нему от хвостика до носика; и яркие красивые, какие - то новенькие фасолинки с весёлым звоном падают в решето. Я примостился рядом - грызу гранит науки.  Короткие слова, такие как: «мама», «баба» – я одолел легко. А  длинные -  мне не давались. Я сидел, пыхтел и всё повторял: « о,  г, о, р, о, д.»  И опять повторял все буквы, но – слово не давалось. Бабушка сидит  рядом, теребит свою фасоль - слушает  мою науку. Наконец, она не выдерживает и изрекает: « Ты дурак, что ли?  Да это же огород!»  Я тут же соображаю, что – это и в самом деле – огород.  Так мы с бабушкой и одолели  чтение.  И когда, наконец, ко мне попал букварь (первоклассники в школе его уже прошли), и Славик отдал его мне за ненадобностью, то я с лёгкостью, а главное, с большим удовольствием прочитал: мама мыла раму!

 Игра Миши и девочки прервалась, потому что женщина попрощалась с Шурой  и вместе с девочкой ушла.               
Я этому обрадовался, и тут же принялся рассказывать Мише, как у бабы Горпины  жгли на огороде кусты тёрна, и оттуда выползли четыре ёжика.  Один большой и - три маленьких. Наверно – ежиха и трое ежат. У двух ежат иголочки были немного пригорелые.  Но полностью рассказывать эту удивительную историю у меня не получилось -  Шура позвала Мишу домой. Я хотел пойти с Мишей, мы всегда раньше ходили друг к другу, как к себе домой, но Шура мне не разрешила войти. Она сказала, что Миша будет отдыхать,  а я буду ему мешать. Когда я пришёл домой  мама с бабушкой сразу накинулись на меня с расспросами: как мы с Мишей встретились? О чём разговаривали? Во что играли? Я сказал, что играли мы в мяч.               
  - А почему ты так быстро пришёл? – удивилась мама. - Уже так быстро наигрались? Или Миша там ещё играет?               
  - Нет, он домой пошёл.                –
  - А ты, почему же к нему не пошёл? – спросила бабушка. – Вы же такие друзья были! Не разлей вода. А тут
 пять минут увиделись, и разбежались. Вот тебе раз!               
               
 Я  попытался  объяснить... но не смог этого сделать.  Всё что произошло, для меня было необъяснимо... И я ушёл из дома.
  Я отправился в кусты к бабе Деркачихе.  У неё  за  огородом, ближе к речке, были настоящие заросли  ивы, бузины,
  крапивы и вонючих лопухов. А  возле кустов был глубокий ров, в котором, почти, всегда стояла вода. Там всегда было
  сыро, даже в летнюю жару.  Но главное - там водились улитки. Улитка - это вам не лягушка.  Лягушку увидеть – раз
  плюнуть. А вот - улитку – это дело не простое. Чтоб её увидеть, надо спрятаться в кустах и тихонько сказать:               
  - Маслюк, маслюк – выставь рожки, я дам сыра на пирОжки!               
 
 Дальше надо тихо  сидеть и терпеливо ждать. Если долго не появляется, то можно ещё раз тихонечко повторить
 заговор. Но, только – тихонечко, чтоб не напугать. И тогда улитка обязательно выползет, откуда – то из
 кустов, и рогатая головка, смешная, будто сделанная из ржаного теста, появится из панциря.               
 Но, наверное, был не мой день. Сколько я не сидел, сколько не приговаривал – улитка не появилась.  Я
 поплёлся домой и по пути мне приходили в голову всякие невесёлые мысли.               
   
  Когда подошёл к дому, то увидел на улице Мишу, но – другого.  Это был Миша - Сёна. Мой сосед – напротив.
 Он был вообще, малявка – на два года младше меня. Его бабушка – толстая баба Зоська, повисла на воротах и
 следила за внуком. У Мишони, так его все обычно звали, были кубики, из которых он пытался собрать корову. 
 Я ему моментом собрал эту несчастную корову. Мне было не очень интересно  с ним играть, но я остался, и
 всё посматривал – не появится ли из дома крёстного мой друг. И он появился в сопровождении Шуры. Они вышли
 со двора и отправились по улице в противоположную от нас сторону.               
 - Во, уже пошли куда – то, -  почему - то неприязненно и осуждающе произнесла баба Зоська.               
 – Миша, ты куда пошёл? – крикнул я ему вдогонку.               
 – Мы пошли к тёте Оле! – прокричал он мне в ответ.               
 
  Из дома выбежала с ведром Гальця, мать Мишони, она всегда – бегом. Гальця  подошла  к колодцу  и, увидев
  уходящих,  Шуру и Мишу, весело произнесла: «О, куда - то пошли наши киевляне!»               
 - К тёте Оле пошли, – сказал я, почему – то на городской манер, как Миша.               
 - Миша маму пошёл проведать, - сказала Гальця, набирая из колодца воду.               
 
  В самом деле, они пошли в сторону, где жила Мишина мама –  в самом конце нашей улицы. За её домом
  начинались колхозные поля. И тут до меня дошло: ведь «тётей Олей»  -  он называет свою мать. Я то,
  сначала этого не понял. Я думал: к какой – то тёте Оле пошли.  А он маму тётей называет!  Я отправился 
  домой и хотел поделиться  этой удивительной новостью, но баба Горпина уже собиралась уходить, и мне надо
  было определиться – идти мне с ней, или оставаться дома.  Мама сказала, что я, конечно же, никуда не
  пойду,   потому, что приехал друг, и я буду с ним играть.               
 
  –Ну, так что ты решил,  как сам ты хочешь, Костуню? – спросила  бабушка.               
  – Пойду к бабе Горпине. – Неожиданно для всех, а может,и для себя, сказал я.               
  – Ну и хорошо. Он, всё равно,  долго здесь будет - ещё увидитесь, ещё наиграетесь, - подвела черту
   бабушка в нашем разговоре.               
 
  Надо сказать, что всё случившееся с Миней воспринималось моими родными, да и соседями в виде
  совершенно необычной, волшебной истории. В самом деле:обыкновенный деревенский мальчишка,
  которого мы так хорошо все знали,  вдруг, уезжает из села в город, да не просто в город - в столицу. И
  живёт там удивительной, неведомой для селян, жизнью - посещает  театры, зоопарк, катается на трамвае  и,
  даже, на пони - моя мама рассказала, что пони - это маленькая лошадка. Моя мама учительница, она всё
  знает.
 
  Обо всем этом рассказывала баба Мотра, а ей рассказывала цёця Оля, которая часто ездила в Киев. Мы
  слушали эти рассказы, и всё услышанное нам казалось  сказкой. Я же, в глазах моей бабушки и мамы, был частью этой удивительной сказки, поскольку дружил когда - то с Миней.   Потому и проявился со стороны моих родных такой  необыкновенный интерес к  Мишиному приезду, нашей с ним встрече. Но у Миши, после его отъезда в Киев,  началась совершенно другая жизнь.И мальчишка в этой новой городской жизни никак не мог оставаться прежним Миней. Он изменился, он стал другим.  Потому и получилась наша встреча - так, как получилась.               
   
   Я ушёл с бабой Горпиной.  У меня там  был очень хороший и верный друг Валик, был Володька, была Нинка -
  такая же надёжная, как Валик. Да и с Лёником, я нередко играл, хотя один раз он меня сильно подвёл.  Но в
  детстве к этому относишься легко, обиды не держишь. Так что, обидная  для меня история с приездом друга -
  быстро забылись. Однако  же, вспомнить о друге Мине,  мне пришлось через какое – то время, при очень
  необычных обстоятельствах.