Ти-ли-та. Часть 4-я

               

               

   Я возвращался домой из гостей в сопровождении бабы Горпины, родной сестры моей бабушки. У неё я и гостил. Горпина жила одна, оба сына погибли на фронте, муж умер давно. Осталась одна «как пень» - по её же выражению. Со мной же ей было веселей. Мне тоже нравилось у неё – баловала меня баба Горпина. Время от времени она меня приводила домой, чтоб я увиделся с братом, родителями, бабушкой. Так было и в этот раз. Обычно шли мы через всё село, а уже к дому подходили огородами. В огороде мы и встретились с моей родной  бабушкой Марикой.               

– Кустуню, а что я тебе хочу сказать! Твой друг приехал! Из Киева! – радостно сообщила мне новость бабушка. – Беги скорей, он уж тебя там, наверное, ждёт – не дождётся.               
 
  Я побежал по тропе к дому. Во дворе увидел маму, которая мне так же радостно сообщила о приезде друга.  Миня появился впервые после отъезда. Ясько  несколько раз приезжал, но – один. Ни Шура, ни Миня - не появлялись.               
– Иди, он на улице  играет, я его только сейчас там видела, - с радостной улыбкой сказала  мне  мама. Я выскочил на улицу и, в самом деле, увидел друга. Он играл в мяч с девчонкой. Она стояла ко мне спиной, а Миня смотрел прямо на меня. Они бросали друг другу яркий, необычайной красоты, мяч. В калитке стояла  Шура,  худая, высокая с папиросой в руке - такая непохожая на наших деревенских женщин. Она следила за игрой и время от времени давала Мине советы: как лучше ловить мяч.               

  Я понимал, что мне надо подойти к другу и поздороваться, потому что мы оба уже не маленькие. Я так и сделал: подошёл к Мине, протянул ему руку и сказал: «Здоров!»  Он пожал протянутую руку и тоже сказал: «Здоров!» Мы поздоровались чисто  по - мужски.  По - мужски, потому что  бабушки, к примеру, у нас  никогда не жали  друг дружке руку, а просто при встрече говорили: «Цинь добрый».  А отвечали им: «Дай Боже здоровья».  А если же приветствовали словами: «Слава Богу!» - то надо было отвечать: «Вовеки слава!» Деды же приподымали над головой фуражку и говорили: «Доброго здоровья». При этом некоторые просто кивали головой, а некоторые - кланялись. Женщины - просто говорили: "Добрый день», или  «Добрый вечер».  Мужчины – жали друг другу руки.               
   Я видел, что Миня за то время, что мы не виделись, сильно изменился.  Это был,  конечно, он, но какой-то другой. Слишком много было в нём для меня нового, незнакомого. Он  подрос и одет был  по - городскому.  Но даже дело было не в этом.  Когда Шура ему советовала как лучше поймать мяч, то он ей всегда в ответ объяснял: почему он ловит так, а не иначе.  Вроде, и не спорил с ней, но как бы отстаивал свою точку зрения.  Для меня всё это было очень странно и непривычно.

  В самом деле, взрослая женщина с папиросой и шестилетний мальчишка на полном серьёзе обсуждают как надо бросать и ловить мяч! Я такого ещё не видел.  Миня и разговаривал по – другому: не так как мы. Он Милю называл тётей, а не  цёцей, как у нас было принято.   И интонации у него были какие - то другие, не знакомые.  Шура называла его Миша.  И в самом деле,  он сильно изменился, он стал другим – он перестал быть Миней, с которым я танцевал во дворе под музыку бабы Мотры.               
 
  Миша продолжил игру с девочкой. Он бросил ей мяч, но видимо,  чересчур сильно, она не смогла его поймать, и мяч далеко укатился по улице.  Я быстро догнал его, схватил в руки  и,  подбежав поближе, бросил Мише.  Я стоял рядом с девочкой с поднятыми руками и ждал ответного броска. И он мне бросил мяч. Я поймал его очень лихо, не то что девочка.  Я это чувствовал, я был горд собой.  Я опять бросил мяч Мише.  Бросил аккуратно, не сильно, но точно - и он легко его поймал.               
 
  Я приготовился опять ловить, но Шура сказала, чтоб он бросал девочке. И мне показались слова Шуры очень странными. Ведь любому понятно – девчонка ни за что не поймает мяч, так как я: одними ладошками, и тут же надо резко согнуться, быстро прижать мяч к животу и развернуться на одной ноге вокруг себя. Да никакая девчонка ничего этого сделать не сможет.  И бросает она куда попало.  Но Миша стал играть с девочкой, а я стоял рядом с ней с поднятыми руками, будто выпрашивал мяч.  Подошла мама девочки. Они с Шурой стали разговаривать.               

 – Ваш - то в школу уже ходит? – спросила мама девочки.               

 – Да нет, ещё не ходит. Только на следующую осень  пойдёт, в первый класс. Но он у нас уже все буквы знает и считает до ста.               

 – Вот, какой молодец! – похвалила Мишу мама девочки.               
 
  Я не принимал участия в игре и невольно слушал разговор двух женщин. Мне почему – то так захотелось сказать, что я тоже знаю все буквы, и что я даже читать умею. Когда к бабушке приходили в гости старухи, её подружки,то она мне говорила: "Кустуню, я тут в магазин ходила, что – то такое купила и сама не пойму. Может ты, как - то разберёшься?  Бабушка  доставала из кухонного  шкафа небольшой пакетик.

   Подружки её: баба Гулянка, баба Сянька, баба Мотра тоже все очень хотели узнать: что же там в пакетике? Они рассматривали его, и никто не мог догадаться, что в нём? Что же всё - таки бабушка купила?  Тогда я брал этот пакетик и читал: «Бо-дя-га.» И все старухи очень радовались, что наконец – то они выяснили, что в этом пакетике. Пройдёт немало лет, и я узнаю, что баба Гулянка была грамотная, и её даже часто приглашали читать Псалтырь возле покойника. Но я  всегда был простоват, всегда всё  принимал за чистую монету,  и обмануть меня никакого труда не составляло. Бабушка Марика всё сокрушалась: "Как жить - то ты будешь?"

  Я особо не гордился своим умением читать. Никогда не хвастался. А здесь мне так почему - то захотелось, чтоб "они об этом узнали", что я не выдержал и сказал: «А я тоже все буквы знаю. Я умею  читать».  Но меня никто не услышал, наверное, я очень тихо сказал, а может, не обратили внимания. Только девочка, которая стояла  рядом, услышала. Она посмотрела на меня и ничего не сказала.               
 
  Научился я читать, когда Славик пошёл в первый класс. Я тогда жил ещё дома. Брату было семь лет, а мне – пять. Мама садилась с ним, и они учили буквы. Я вертелся рядом. Бывало, Славик не мог вспомнить букву, и я ему подсказывал. Славик нервничал, говорил, что я ему мешаю. Мама меня прогоняла. Я уходил, но через какое – то время тихонько возвращался. Старался не мешать. И даже если Славик оказывался в очередной раз в затруднительном положении -  не мог вспомнить букву, то я терпел и не подсказывал.
 
  Я боялся, что меня прогонят. И только если мама спрашивала меня: какая - это буква?  То я с радостью её называл. Я быстро выучил все буквы и самостоятельно принялся за чтение. Проблема была в том, что Славик уносил с собой букварь в школу. И если даже приходил из школы, то он всё равно мне его не давал. Говорил, что я его испорчу.  Мне приходилось учиться грамоте по детским книжкам. У нас было несколько таких книжонок - замызганных, где-то рваных, но  с картинками и большими буквами.

   Надо сказать, что в этом  деле, освоении грамоты,  мне помогала баба Марика. Она сама читать - то не умела, даже букв не знала, но мне  помогала толково, хоть и, может, не совсем педагогично. Бабушка занималась своими делами, а я рядом с книжкой постигал чтение. Сидит, к примеру, бабушка в сенях прямо на полу, вытянув ноги, шелушит фасоль. Берёт она с ведра подсохший стручок, раскрывает его и, придерживая снизу скрюченным  указательным пальцем,-  сверху таким же  скрюченным большим проводит по нему от хвостика до носика; и яркие, красивые, какие - то новенькие фасолинки с весёлым звоном падают в решето. Я примостился рядом - грызу гранит науки.  Короткие слова, такие как: «мама», «баба» – я одолел легко. А  длинные -  мне не давались. Я сидел, пыхтел и всё повторял: « о,  г, о, р, о, д.»  И опять повторял все буквы, но – слово не давалось. Бабушка сидит  рядом, теребит свою фасоль - слушает  мою науку. Наконец, она не выдерживает и изрекает: « Ты дурак, что ли?  Да это же огород!»  Я тут же соображаю, что – это, и в самом деле,  огород.  Так мы с бабушкой и одолели  чтение.  И когда, наконец, ко мне попал букварь (первоклассники в школе его уже прошли), и Славик отдал его мне за ненадобностью, то я с лёгкостью, а главное с большим удовольствием прочитал: мама мыла раму!

 Игра Миши и девочки прервалась, потому что женщина попрощалась с Шурой  и вместе с девочкой ушла.               
Я этому обрадовался и тут же принялся рассказывать Мише, как у бабы Горпины  жгли на огороде кусты тёрна, и оттуда выползли четыре ёжика.  Один большой и - три маленьких. Наверно – ежиха и трое ежат. У двух ежат иголочки были немного пригорелые.  Но полностью рассказывать эту удивительную историю у меня не получилось -  Шура позвала Мишу домой. Я хотел пойти с Мишей, мы всегда раньше ходили друг к другу как к себе домой, но Шура мне не разрешила войти. Она сказала, что Миша будет отдыхать,  а я буду ему мешать. Когда я пришёл домой,  мама с бабушкой сразу накинулись на меня с расспросами: как мы с Мишей встретились? О чём разговаривали? Во что играли? Я сказал, что играли мы в мяч.               
  - А почему ты так быстро пришёл? – удивилась мама. - Уже так быстро наигрались? Или Миша там ещё играет?               
  - Нет, он домой пошёл.               
  - А ты, почему же к нему не пошёл? – спросила бабушка. – Вы же такие друзья были! Не разлей вода. А тут пять минут увиделись и разбежались. Вот тебе раз!               
               
 Я  попытался  объяснить... но не смог этого сделать.  Всё что произошло, для меня было необъяснимо... И я ушёл из дома.
 Я отправился в кусты к бабе Деркачихе.  У неё  за  огородом, ближе к речке, были настоящие заросли ивы, бузины, крапивы и вонючих лопухов. А  возле кустов был глубокий ров, в котором почти всегда стояла вода. Там всегда было сыро даже в летнюю жару.  Но главное, там водились улитки. Улитка - это вам не лягушка. Лягушку увидеть – раз плюнуть. А вот улитку – это дело не простое. Чтоб её увидеть, надо спрятаться в кустах и тихонько сказать:               
  - Маслюк, маслюк – выставь рожки, я дам сыра на пирОжки!               
 
 Дальше надо тихо  сидеть и терпеливо ждать. Если долго не появляется, то можно ещё раз тихонечко повторить заговор. Но, только тихонечко, чтоб не напугать. И тогда улитка обязательно выползет откуда – то из кустов, и рогатая головка, смешная, будто, сделанная из  теста, появится из панциря.               
 Но, наверное, был не мой день. Сколько я не сидел, сколько не приговаривал – улитка не появилась.  Я поплёлся домой и по пути мне приходили в голову всякие невесёлые мысли.               
   
  Когда подошёл к дому, то увидел на улице Мишу, но – другого.  Это был Миша - Сёна. Мой сосед – напротив.
 Он был, вообще, малявка: на два года младше меня. Его бабушка – толстая баба Зоська, повисла на воротах и следила за внуком. У Мишони, так его все обычно звали, были кубики, из которых он пытался собрать корову. 
 Я ему моментом собрал эту несчастную корову. Мне было не очень интересно  с ним играть, но я остался, и всё посматривал: не появится ли из дома крёстного мой друг. И он появился в сопровождении Шуры. Они вышли со двора и отправились по улице в противоположную от нас сторону.               
 - Во, уже пошли куда – то, - почему - то неприязненно, с осуждением, произнесла баба Зоська.               
 – Миша, ты куда пошёл? – крикнул я ему вдогонку.               
 – Мы пошли к тёте Оле! – прокричал он мне в ответ.               
 
  Из дома выбежала с ведром Гальця, мать Мишони, она всегда – бегом. Гальця  подошла  к колодцу  и, увидев  уходящих  Шуру и Мишу, весело произнесла: «О, куда - то пошли наши киевляне!»               
 - К тёте Оле пошли, – сказал я почему – то на городской манер, как Миша.               
 - Миша маму пошёл проведать, - сказала Гальця, набирая из колодца воду.               
 
  В самом деле, они пошли в сторону, где жила Мишина мама –  в самом конце нашей улицы. За её домом начинались колхозные поля. И тут до меня дошло: ведь «тётей Олей»  -  он называет свою мать. Я - то сразу этого не понял. Я думал, к какой – то тёте пошли.  А он маму тётей называет! Как же такое может быть? Это так неправильно!  Я побежал домой, хотел поделиться  этой странной, обидной новостью.  Но, когда я вошел в избу, то выяснилось, что баба Горпина уже собралась уходить, и мне надо  определиться – идти мне с ней, или оставаться дома.  Мама сказала, что я, конечно же, никуда не пойду, потому что приехал друг, и я буду с ним играть.               
 
  –Ну, так что ты решил,  как сам ты хочешь, Кустуню? – спросила  бабушка.               
  – Пойду к бабе Горпине, – неожиданно для всех, а может,и для себя сказал я.               
  – Ну и хорошо. Он всё равно  долго здесь будет - ещё увидитесь, ещё наиграетесь, - подвела черту бабушка в нашем разговоре.               
 
  Надо сказать, что всё случившееся с Миней воспринималось моими родными какой - то невероятной, волшебной сказкой. В самом деле,обыкновенный деревенский мальчишка,
  которого мы так хорошо все знали, вдруг уезжает из села в город, да не просто в город - в столицу. И  живёт там удивительной, неведомой для селян, жизнью - посещает  театры, зоопарк, катается на трамвае и даже - на пони.  Моя мама рассказала, что пони - это маленькая лошадка. Моя мама учительница, она всё знает.
 
  Обо всем этом рассказывала баба Мотра, а ей рассказывала цёця Оля, которая часто ездила в Киев. Мы слушали эти рассказы, и всё услышанное нам казалось чем - то невероятным, сказочным. Я же, в глазах моей бабушки и мамы, был частью этой удивительной сказки, поскольку дружил когда - то с Миней.   Потому и проявился такой  необыкновенный интерес к  Мишиному приезду, нашей с ним встрече. У Миши же, после его отъезда в Киев, началась совершенно другая жизнь, сильно отличная о деревенской. И мальчишка в этой новой городской,столичной среде никак не мог оставаться прежним Миней. Он изменился, он стал другим.  Потому и получилась наша встреча, какой получилась.               
   
   Я ушёл с бабой Горпиной.  Там у меня были друзья - верные, надёжные. И Валик,и Володька и даже Нинка, хоть она и девчонка.  Да и с Лёником я нередко играл, хотя один раз он меня сильно подвёл.  Но в детстве к этому относишься легко, обиды не держишь. Так что обидная  для меня история с приездом друга быстро забылись. Однако  же, вспомнить о друге Мине  мне пришлось через какое – то время при очень необычных обстоятельствах.