Старый дом

 Дом имел странную планировку. Он был громоздкий, с запутанными переходами и условно отдельными квартирами. По факту все эти квартиры были коммуналками. Так как в этом массивном строении не нашлось места для санузлов, а квартиры, исключая первый этаж со стороны двора, шли гуськом друг за другом, предоставляя соседям, живущим  далее по коридору, возможность прочувствовать ароматы источаемые всеми кастрюлями по мере продвижения к  своему очагу.  Почти все квартиры второго и третьего этажей были проходными. Так, чтобы попасть к себе домой, тетя Оля, тетя Катя и Настя должны были пройти по кухне тети Наташи. А Таня-старшая могла пройти на свою кухню только пройдя по кухне тети Наташи и коридору бабушки Поли. Та же система была и на третьем этаже. Поэтому только жильцы угловых квартир имели ключи от своих дверей, а всем остальным приходилось жить в квартирах без замков.   При этом в нашей части дома, справа от главного входа, было только два этажа, а слева от парадной было три этажа. И второй этаж в нашем крыле был на несколько метров выше второго этажа другого крыла. Зато все квартиры первого этажа имели собственные выходы во двор. Но этот первый этаж был только во дворе. Если смотреть со стороны улицы, то первым этажом был тот, который со двора был вторым.

 Всё это было ужасно неудобно для взрослых. Поэтому по вечерам после работы и по выходным все взрослые собирались во дворе. Они играли в лото, подкидного дурака, шахматы и шашки на семечки. Тётя Оля вышивала александрийским крестом бесчисленные наволочки, а бабушки Вера и Соня вязали носки из толстой серой пряжи. Женщины даже зимой стирали белье во дворе, собираясь по трое-четверо у колонки со своими тазами и корытами. Дядя Сережа учился играть на гитаре и рвал струны под Высоцкого, а дедушка Мушег, которого все звали Мишей, каждый вечер набивал набойки на каблуки своим многочисленным женщинам - жене, трем дочкам и пяти внучкам. В общем двор был оживленным и шумным, но все взрослые мечтали уехать куда-нибудь из нашего дома. И постоянно об этом говорили.

 Зато наш дом и двор около дома были замечательно устроены для наших игр. В доме было множество закутков под лестницами, где мы прятались играя в прятки. Еще в нашем доме был огромный чердак с одним слуховым окном, паутиной, летучими мышами, облезлым котом, пылью и ящиками с песком, сохранившимися со времен войны. У чердака была щелястая дверь с висячим замком. Мы долго искали возможность открыть этот замок, но взрослые каждый раз застигали нас на этом неприглядном занятии, пока однажды Сережа не заметил, что петли этой двери состоят из двух полых цилиндров и штырей, свободно входящих в эти цилиндры. Мальчики освоили прием, с помощью которого они приподнимали дверь, вынимали штыри из петель и дверь оказывалась открыта без лишнего шума. Затем мы потихоньку просачивались на чердак и закрывали дверь за собой, опуская штыри в положенные им гнезда. Там, на чердаке, мы года два играли в прятки и рассказывали ужастики до полной темноты, а потом крадучись выбирались наружу и тряслись от страха, напуганные своими россказнями, обилием пыли на одежде и возможностью раскрытия нашей тайны взрослыми. Почему-то нам казалось, что нас постигнет страшная кара за эти посиделки в темноте.

 Еще одна фишка дома таилась в его подвале. В подвале жила удивительной красоты дымчатая пушистая дикая кошка. Каждый год в мае кошка приносила пушистых дымчатых котят. Эти котята начинали вылезать из подвала по достижении месячного возраста. Они грелись на солнышке на парапете лестницы, неуклюже карабкались по ступенькам, бегали взапуски на площадке перед входом в подвал, царапались и кусались, если их кто-нибудь пытался поймать. Но дядьки нашего двора их всё равно ловили и продавали наивным кошколюбам за рубль штука. На вырученные деньги устраивали "складчину", а нам, детворе, в утешение преподносили мороженое. Почему-то взрослые думали, что мы должны горевать от исчезновения котят. А нам было пофиг. Играть с этими дикими кошенятами всё равно не получалось. Поэтому мы и не расстраивались, в отличие от кошки. Кошка бегала по двору в поиске детенышей, вопила диким голосом двое суток кряду, исчезала на несколько дней, а потом возвращалась в подвал и вела там ночной образ жизни.

  В подвал вела со двора отдельная лестница. Дверь в подвал не запиралась. В подвале были выстроены чуланчики. У каждой семьи свой чуланчик, запиравшийся редко у кого замком, чаще это были простые деревянные щеколды. В чуланчиках хранилась всякая всячина. У кого-то там была старая утварь, у кого-то заготовки на зиму, у кого-то не сезонная одежда и обувь. Моя бабушка хранила в своем чуланчике старые журналы и книги. Поэтому мне не возбранялось заходить в подвал в любое время, а вместе со мной туда забирались и все мои друзья. И эта доступность лишала подвал его очарования. Наши игры там не продолжались долее одного кона. Мы предпочитали подвальной духоте свободу и простор двора.

 А в плохую погоду мы играли в парадном подъезде дома.
 
Огромный парадный подъезд со стороны главной улицы города начинался большой площадкой сразу за массивными деревянными резными дверьми с окошками в обеих створках. Окошки были забраны узорными решетками, и по вечерам отбрасывали ажурный свет на тротуар. Площадка заканчивалась широкой лестницей, на пятой ступеньке которой начиналась еще одна огромная, метров сорок, площадка с окнами во двор. Это были три больших окна почти от пола и до потолка, высотой, наверное, метров пять.

 На эту площадку смотрело еще одно окно, обычное окно квартиры, в которой жила моя подружка Люда. Их квартира не имела других окон ни во двор, ни на улицу. Поэтому в их спальне всегда горел свет. Окно на площадке было окном детской комнаты. Люда делила ее с младшим братом и с учениками музыкальной школы, приходившими на дополнительные домашние уроки фортепианной игры к их маме. Поэтому в доме целыми днями звучали гаммы и разные экзерсисы. Но нам они не мешали. Мы только иногда, когда была плохая погода и все игры уже надоели, мы развлекались угадыванием музыкальных опусов, звучавших из квартиры Люды. И, если мы угадывали, тётя Катя кричала через закрытое окно: "Молодец, правильно!", а когда мы не могли угадать, она заставляла своего ученика играть сначала снова и снова, пока мы не догадаемся.

 Ещё на площадке были две тонкие фанерные двери в фанерной же стенке, не доходившей до потолка. Это были двери в три квартиры. Одна в квартиру Люды, а вторая в квартиру Наташки, с которой мы не дружили - она была вредная и жадная. И почти всегда была наказана бабкой Фимой, той, что вечно ругалась страшными словами на весь двор. Между их квартирой и квартирой Люды была невысокая картонная стенка, поверх которой свет от высоких окон во двор из Наташкиной квартиры попадал на кухню, где царила бабушка Люды, тетя Света. Это была любимая шутка всех членов их семьи. Типа, с них достаточно большой Светы, и никакая больше им света не требуется. В общем, тетя Света тоже всегда была с включенными лампами над рабочим столом и газовой плитой. Ей света, льющегося сверху от стенки, было недостаточно. Семья Люды соседям, имевшим окна на улицу или во двор, не завидовала. У них было темно,  зато они жили в изолированной квартире. А их соседи - нет. Наташкина квартира была проходная. Через их кухню, "гостиную" и коридорчик, отделявший спальню с окнами на улицу, проходили соседи из самой хорошей квартиры нашего дома. Там было три больших комнаты и большая кухня. Но жили в этой квартире сразу три семьи. Они были родственниками, взрослые троюродные братья с женами и сыновьями. Эти мальчишки были моими друзьями, но между собой они вечно дрались. И поэтому в их квартире всегда стояли шум, гам и ор. Мальчишек постоянно гнали из дома во двор, чтобы не мешали жить старенькой бабушке, не выходившей из дома после перелома шейки бедра. Бабушка каталась на инвалидной коляске вдоль окон во двор и общалась с остальными соседями через распахнутые настежь окна квартиры бабы Фимы, потому что эти окна были ближе к большому столу, за которым собирались играющие в лото.

 В хорошую погоду все дети, независимо от возраста, гоняли во дворе, а в плохую погоду нашим главным местом для игр была большая площадка парадного входа. С площадки вели две темные, шаткие деревянные лестницы одна вверх - на третий этаж, другая вниз - на первый, и две широкие мраморные лестницы. Одна из них, уже упоминавшаяся, вела к парадному подъезду, а вторая, напротив фанерных дверей квартир, на второй этаж. Эта лестница также располагалась меж двух стен, как и её деревянные соседки. Но, если деревянные лестницы были зажаты в узком пространстве с облупленной матовой тёмно-зеленой краской, то от мраморной лестницы веяло царственным покоем благодаря естественному освещению, ширине и пологой протяженности вдоль стены, изображавшей на себе малахит, и побеленной стены с довольно узкими стрельчатыми окнами, выходившими во двор и словно поднимавшимися по этой лестнице через каждые три ступени. Со стороны двора эти окна диагональю пересекали центральную часть фасада, деля дом на два крыла. В центре "малахитовой" стены была сделана гипсовая позолоченная рама, ограничивающая сиротливо побеленное пространство, в котором некогда размещался групповой портрет семьи дореволюционного владельца дома. Сам портрет теперь красовался в  историко-краеведческом музее, а белёсое пространство внутри рамы заполняли немудрящие каракули каждого несовершеннолетнего жильца дома. Этих надписей и рисунков углем, гвоздём, краской и карандашами за пятьдесят послеоктябрьских лет скопилось такое множество, что они уже и сами стали казаться почти картиной почти Сикейроса. И эта "живопись" не вытравлялась никакими побелками, периодически предпринимаемыми домоуправлением, пытавшимся создать из нашего старого дома дом образцового содержания. Спасибо еще, что домоуправы никогда не пытались закрасить "малахитовые" стены и мраморную лестницу.

 Её мраморные ступени были широкие и пологие. Если с деревянной лестницы мы,рискуя переломать себе ноги, спрыгивали с головокружительной высоты верхней площадки за один скачок, то по мраморной лестнице даже нам, малолетней школоте, приходилось спускаться чинно и медленно. Зато эта лестница позволяла нам играть в королевские балы и устраивать концерты и спектакли в холле в плохую погоду.Эта шикарная лестница служила партером и амфитеатром. Зрители рассаживались на холодных ступенях, подкладывая под попы подушечки-думочки и пледы, и бурно аплодировали каждой реплике и каждому выходу. Наши бабушки так избаловали нас своими восторженными криками "браво", что никто из нас не захотел и не стал профессиональным артистом или музыкантом. Мы свою долю оваций успели получить еще до получения паспорта и продолжать карьеру на всесоюзной сцене нам было уже не интересно.

 К моменту получения паспорта каждый из нас уже успевал понять, что театр - это только развлечение скучающей публики, а жизнь требует реального полезного деятельного будущего. Мои друзья детства, вырастая из школьных лет, становились учителями, врачами, строителями... Генка стал геологом, Сережка конструктором, Люда занимается бизнесом в сфере туризма, а ее младший брат, Костя, гоняет фуры по Европе... В старом доме теперь не живет никто из нашей компании. Всех его старых жильцов переселили в новые квартиры в новостройке на краю города.

 В старом доме в конце 90-х был сделан капитальный ремонт и из тридцати малогабаритных проходных квартирок с непомерно высокими потолками сделали три элитных квартиры, в которых живут городские нувориши. Квартирки первого, со двора, этажа объединили в несколько помещений и разместили в них турфирму, риэлторское агентство и офис клининговой компании - "бизнесы" нуворишей, поселившихся в доме. Старые ажурные ворота двора заменили на калитку с охранником и бронированные ворота, обклеенные рекламой фирм, расположившихся во дворе. Мощеный двор с газонами и фруктовыми деревьями вдоль фасада, с большим столом под раскидистой курагой и лавочками вокруг, клумбы и детскую  песочницу  залили асфальтом и превратили в автостоянку. Старый дом обрел новых хозяев и новую жизнь.

 И привидения покинули его.