Патриаршие

Киев — мать городов русских, Москва — третий Рим.

Киев — родной, Москва — любимая. Колокольным звоном разрывают меня на две половины. Позабыли кровное родство, отринули братство. Выбрасывают в разлом искалеченные судьбы. Воззвал бы к здравому смыслу, да что я теперь... Всего лишь тень.

Брожу в тоске по памятным московским местечкам, молю Всевышнего, чтобы примирил заблудших и дал успокоение. А город не узнать. Океан огней. Отдельная Вселенная.

Памятник Пушкину перенесли. Он теперь на другой стороне Тверского. Первый в Москве памятник гражданскому лицу. Что же, заслужил.

А вот любопытно посмотреть на памятник мне. Наверняка он на Патриарших.

Там, где в стародавние времена были Козьи болота. И пользовались те места дурной славой. Ни одна животина, кроме коз на выпасе, там не появлялась. Ни кошки, ни собаки. Иной отчаянный извозчик и согласился бы за звонкую монету свезти туда, да лошади не шли.

И было так, пока не освятил болота Патриарх, и не изгнал оттуда всю нечисть. И по повелению Владыки для осушения местности вырыли там три пруда, где разводили рыбу для его стола. А потом два пруда засыпали под застройку, и оставили один. Но необъяснимая сила в этом месте как была, так и осталась.

Иду мимо набережной. Именно здесь, ведомый моим замыслом, одураченный поэт влез в воду. Крестился. Недаром после взял свечу и иконку.

А там, на повернувшем вспять Днепре, раскрестилась моя Маргарита.

Две реки, два города. Двенадцать лет моей жизни вложены в роман, и ничего случайного в нем нет.

Вот они, Патриаршие. Угадал, есть памятник!

Только... что это за бесформенная туша? Ох, лично бы скульптору руки ампутировал! Начисто — не зря хирургом в Первую Мировую отслужил.

Батюшки, да это ж не я! Крылов! Иван Андреевич. Так он же к Патриаршим никакого отношения не имел! Рядом не проходил. Пойду, от греха... Очень уж хочется взорвать это недоразумение, символизирующее тупость и темноту московского градоначальства.

Всем памятников понаставили. Кого я только не видел! Даже Шолохову, чье авторство под вечным сомнением, целый комплекс с табуном водрузили. На Гоголевском!

Я любил этот город. И люблю по сей день. Как оказалось, без всякой взаимности. Для меня, воспевшего Москву, места в ней не нашлось.

А в Киеве мне памятник установили. Отлитый в бронзе, я сижу на скамейке возле дома Турбиных, такой же, как при жизни — интеллигентный и подтянутый.

Поскорее бы все успокоилось... Пусть восстановится былая дружба. И тогда москвичи смогут спокойно посещать Киев, чтобы почтить память того, кто так любил их город.