Лошадка

Лайф умел складывать пальцы так, что из них получалась голова лошадки. Достаточно было погасить в комнате свет, включить вместо того настольную лампу, поднести к ней руку, чтобы лошадка ожила. Чем ближе к лампе была рука Лайфа, тем крупнее выглядела тень лошадки, отраженная на стене.
А если Лайф к тому же приставлял к голове лошадки пальцы второй руки, то у лошадки сразу появлялись ножки, и она тотчас же принималась скакать под цоканье копыт. Изображая цоканье, Лайф старательно и знающе прищелкивал языком.
Иногда лошадка издавала жалостное грудное ржание: "ы-ы-ы-ы". После Лайф медленно отводил руки от лампы, лошадка удалялась, уменьшаясь в размерах, пока от нее не оставался всего лишь контур с крошечный мизинчик.
Дети верили всему, что им показывал Лайф, поэтому он с женой были обязательными гостями на всех взрослых вечеринках. Пока взрослые гуляли в гостинных помещениях, Лайф забавлял детей в соседних комнатах, обычно детских. Он мог изобразить детям любую лошадку: от гордого и горячего арабского скакуна до скромного и покорного с виду пони. Иной раз в детскую заглядывали взрослые, наблюдали за всем поначалу со снисходительной улыбкой, а после все же завораживались, как и сами дети, совершаемым волшебным действом.
- Забавный у вас муж,- говорили гости жене Лайфа,- здорово у него все эти смешные детские чудеса получаются. А что-то другое, кроме лошадок, что-нибудь серьезное, он тоже умеет?
Лайф, конечно же, мог изобразить и многое другое.
Толстых неуклюжих слоников, к примеру, что топчатся рядышком, пасутся, то и дело отталкивают друг дружку от травки. Длинноногих аистов, приносящих в дома на своих широких крыльях пухленьких кричащих младенцев. Ужасных с виду диких прожорливых жирафов - всего не перечислить. Мог даже изобразить смешных троллей с длиннющими мокрыми носами и огромными заросшими волосами ушами.
- Да-да,- скромно отвечала супруга Лайфа, понимая, что спрашивают ее совсем о другом,- он прекрасный бухгалтер, стоит в очереди на повышение. Сегодня-завтра его непременно повысят.
Но распрашивающий имел в виду совсем другое: рабочую деятельность Лайфа.
- Да-да,- отвечала супруга Лайфа,- он прекрасный бухгалтер, стоит в очереди на повышение. Сегодня-завтра обязательно повысят.
Ей стыдно было отвечать что-то другое. А именно, что Лайф едва ли когда-нибудь станет кем-то другим, нежели рядовым работником бухгалтерии. Как можно поставить на серьезную должность человека, забавляющего детей своих коллег лошадками?
Лайф сам не стремился к повышению, ему всего хватало и на настоящей должности. Он даже помнит, как в давние времена ему предложили больше работы, больше ответственности с последующим повышением. От чего он тогда отказался, да и сейчас об отказе не жалел. Работа съест все его время и силы, и что ему тогда останется в этой жизни?
В последнее время голова его была занята новым проектом. Он создавал образ монгольской лошадки, низкорослой, коротконогой, но сильной и выносливой, способной преодолевать любые бездорожья. На таких же лошадях римляне завоевали полмира. Изобразить ее правдиво и то не пустяк, а уж передать, как она цокает - тяжело, точно дробит копытами землю, и ржет - трубно, хрипло, сложнее вдвойне-втройне. Но в этом и цель художника: совместить все части в единое целое.