Зверь

     В глазах у него потемнело. Горячая обжигающая всё внутри волна ярости стремительно поднималась от низа живота. Её теперь ничто не удерживало, ничто не могло остановить. Рассудок стушевался, затаившись в тени страха. Ему бы не прятаться в эту решающую минуту, не спускать ситуацию с рельс самоконтроля. Но здравый смысл был попросту бессилен перед этой могущественной, неуправляемой, первобытной силой.

     Вспышки подобной ярости случались с ним и раньше.

     В первый раз его остановила боль. Хотя, конечно, это был далеко не первый раз. Но так, чтобы накрыло с головой, чтобы перестать понимать где ты и что вокруг происходит - случилось впервые.
     Она вцепилась зубами в его ладонь, прокусив до мяса...

     Хотя - нет, отмотаем немного назад.

     Чуть ранее, подпав под власть слепой жгучей ревности, она завела его так, что он не сдержался, потеряв над собой контроль и ударил её по лицу, стремясь заткнуть извергающийся поток непрекращающегося словесного гнева.

     Часто в кино как приём используют замедление действия в кадре. Например, на ринге битый час мочалят друг друга изнемогающие от усталости боксёры. И решающий удар настолько сильно замедляют, что можно разглядеть как летят брызги пота, слюней и крови во все стороны.

     Удар был слишком быстр, внезапен, чтобы понять его, осмыслить, просчитать его необходимость, силу и траекторию. Только когда ладонь легла на лицо Марины, когда он столкнулся с её удивлённым взглядом...
     Её глаза остановили время. На секунду, всего лишь на миг. И дальше оно снова потекло, но уже не так, как раньше. Гораздо медленней, тягучей, словно комната наполнилась горьким мёдом.
     Маринина голова медленно поворачивалась от его удара в сторону стены и из её носа, как из трубы отопления под давлением в несколько бар, ударила струя крови.

     На обоях изящным замысловатым рисунком рождалось незабываемое творение, которое, если бы здесь, в сию секунду, оказался истинный ценитель абстракционизма, то с кирпичами бы сорвал холст за миллионы долларов.
     Американцы с таким трепетом размещают на своих стенах подобные картины! Глубоко внутри их затравленных душ безжалостной банковской системой жил по своим законам затаившийся до времени неуправляемый разрушительный гнев. И гнев этот требовал жертв, рвался из глубин наружу. И только хаотичные пятна да ломаные линии, большей частью состоявших из всевозможных оттенков красного - только они могли на время усыпить своей хаотичной какофонией звериный голод всепожирающего гнева.

     Саша не был ценителем подобного искусства и избиение женщин совершенно не вмещалось в картину его мироустройства. Зверь знал это и поэтому решил открыть ему неприкрытую реальность, показать, чего на самом деле стоил Саша со своим кодексом чести. Унизить его, растоптать, подчинив навсегда своей воле.

     Удивление Сашиной возлюбленной родилось в тот момент не от лицезрения картины на стене, не от её свежести и оригинальной своеобразности. Удивление её касалось иного рода. Внимание Марины целиком поглотило рождение на её глазах необычного Зверя. Она была очарована им и напугана до смерти, превратившись из самоуверенной, сильной и независимой личности в маленькую слабую девочку.

     Крайняя степень удивления её глаз, бесконечно бескрайний страх перед первобытной силой, заполнившая комнату звенящая тишина...
     Зверь был доволен. Он с наслаждением пил её страх, вдыхал запах и вид крови.

     Марина не выдержала и убежала из комнаты, но уже через двадцать минут вернулась к нему. Монстр, родившийся в индифферентном избраннике, тянул к себе помимо её воли. Она хотела ещё раз посмотреть на него, хотя бы одним глазком. Она до безумия влюбилась в его первобытную дикость.

     Саша, после того случая, загнал Зверя в самые отдалённые тайники своего сердца, заперев на все засовы, какие только нашёл. И долгое время ему удавалось сдерживать его.

     Но Зверь рос, несмотря на голод. Зверь мужал и свирепел.

     Марина со злым отчаяньем срывала засов за засовом, изыскивая всё новые средства, чтобы достучаться до Зверя, услышать его голос.
     И - достучалась!

     Последняя цепь с грохотом упала на бетонный пол, покрытый дешёвым линолеумом, освобождая желанного гостя. Она осторожно открыла скрипнувшую в тишине фанерную дверь, с любопытством заглядывая внутрь тёмного помещения. Зашла в него, со страхом оглядываясь по сторонам. И обнаружила неподвижное тело, словно издохшее от долгого ожидания.

     С досады и раздражения она со всей силы ударила Сашу в район солнечного сплетения. От неожиданности его колени подогнулись и он, валяясь на полу, беспомощно хватал ртом воздух. От жалкого зрелища, испытывая брезгливость и злость, Марина закричала и принялась избивать его ногами.

     Саша держал Зверя как мог, рвущегося из его слабеющей хватки. С каждым её новым ударом он терял силу, власть над ним.
     И когда тот после очередного её удара выскользнул из его рук, Зверь повалил Марину на пол и вцепился ей в горло.

     Марина ликовала. От одного только воспоминания мимолётной с ним встречи она получала невероятный по своей силе, глубокий, пронизывающий все её члены до самых кончиков, восхитительный, длящийся несколько минут, незабываемый оргазм.

     Зверь оседлал её как могущественный властелин. Зверь крепко держал её в своих лапах, не давая ни пошевелиться, ни вздохнуть. Зверь смотрел на неё кровавыми глазами, питаясь страхом и предстоящим пиром. Зверь не видел её. Как личность, как человек она его не интересовала. Ему нужна была только её жизнь, её трепещущая от страха душа. И он почти её проглотил, почти вынул из тела.
     Но вдруг сильная боль заставила его ослабить хватку.

     Марина почувствовала, что теряет сознание. В глазах запрыгали белые пятна, тело её стало биться в судорогах от нехватки кислорода. В последней попытке освободиться, она изогнула свою голову так, что ей удалось вцепиться зубами в его ладонь. Она сомкнула зубы изо всей силы, собрала всё, что у неё было и...

     В этот раз всё было сильнее, чем в прошлый: ярче и намного глубже. Находясь на грани жизни и смерти, Марина ощутила немыслимый животный экстаз. Она поднялась на безумную высоту риска и бросилась в смертельную бездну наслаждения.
     Она знала, что заигрывала со смертью. Но от сознания этого получаемые ею удовольствия утраивались, удесятерялись... Нет, не было на свете такого понятия, в которое бы вмещалось происходящее с ней. Не было тех слов, которыми она могла бы поделиться с друзьями. Только - чувства, и только - в ней. Да и те она до конца не могла оценить, прочувствовать, не то, что объяснить себе.

     Долгое время потом она жила той ночью, черпая лихорадящие душу воспоминания.
     Долгое время каждый день при каждом удобном случае она искала Зверя, звала его.

     Но Саша, вовремя спохватившись, связал его своей волей и затолкал в такие немыслимые лабиринты сознания, что, как бы потом Марина ни пыталась, так и не смогла в течении нескольких лет пробиться к нему.
     В конце концов, устав от безысходности, она сдалась и с досады переключилась на другого.

     Стараясь держать Марину на расстоянии, он овладел искусством управлять своим гневом. Хотя тот время от времени ещё показывал свои зубы. Его зловещий вой временами вырывался наружу, за пределы темницы, где был надёжно похоронен.


     Прошло несколько лет. Университет, казалось, маячил уже далеко за горизонтом. Перед ним теперь стоял семидесятипятилетний режиссёр и, брызгая в лицо Саши зловонной слюной, изрыгал на него поток своей ядовитой желчи. Он дрожал от злости и старческого бессилия, зависнув на последней ноте небольшого диапазона неприятного для слуха голоса, стремясь побольнее задеть молодого актёра, разбудить его живые чувства.

     В репетиционной комнате послышался страшный рёв. Казалось, что от звука завибрировали стёкла. Старик изумлённо отшатнулся к окну, защищаясь от страха перед собой нервно дрожащими руками.

     - Уберите его от меня! - кричал он в исступлении, вжимаясь в стену.

     Володя бросился к Саше, встав между ним и режиссёром.

     - Не надо, прошу тебя! Слышишь? - заглядывая в незнакомые глаза, Володя, самый старший из актёрского состава, осторожно и крепко, чтобы тот только бы не вырвался, обхватил его и потащил в коридор. - Он не стоит того...

     Около часа Володя терпеливо приводил многочисленные доводы сложности профессии режиссёра, невыносимости характера старика и его недалёкие методы работы. Все актёры, занятые сегодня в репетиции, сочувствующе столпились вокруг них в курилке. Каждый прошёл этот путь унижения своего человеческого достоинства. Каждый из них мечтал врезать старику в его никогда не закрывающуюся пасть. Но по каким-либо причинам не мог.

     А Саша мог. Он хотел. Он рвался. Он желал раздавить в своих руках эту гниду человечества, этот не затыкающийся ни на секунду фонтан словесной гнили и ядовитой желчи, чтобы только брызги остались на стенах. Его губы, побелевшие от гнева, тряслись в судорожном танце, жаждая ощутить вкус стариковской крови.

     Вечером, придя домой, Саша почувствовал сильный озноб. Ничто не помогало согреться. Зверь, проснувшийся в нём и не получив себе пищи, теперь пожирал его изнутри. Даже страхом стариковских глаз ему не дали сегодня напиться.
     Зверь был недоволен. Он был в ярости. Он метался в клетке человеческого тела, стремясь вырваться на свободу. Но хозяин этой клетки не боялся его, не стоял в стороне: он находился внутри вместе с ним. И они, валяясь на полу в жестокой схватке, ломали друг друга, истязая до полусмерти.

     Перед сном в комнату к Саше на всякий случай ещё раз заглянул Володя, вид которого крайне озаботил его. Он сбегал за термометром, принёс каких-то таблеток, накапал капель. Саша безучастно принял всё, что тот вливал в него.
     Зверь ослабел, закрыл глаза и быстро уснул.

     Наутро Саша, придя в театр, написал заявление об уходе. Выйдя на тихую улицу с видом на залив, он глубоко вдохнул свежего утреннего воздуха, расправил плечи и пошёл собирать свои немногочисленные вещи в общежитии.

     Зверь прищурился в хищном оскале: он не намерен был так просто сдаваться. Ему нравилось это тело, его горячность, его физические возможности. Он не собирался покидать его.

     - Посмотрим, кто кого, - улыбнулся он. - Это ещё не конец. Далеко не конец! Это лишь начало...