Как добывался уран в советском союзе

     Этот рассказ не мой, это я публикую авторский рассказ о жизни Маргариты Новиковой, родственницы моего друга Генриха Полякова. Когда он переслал мне это житейское повествование, оно меня потрясло. Я сам много жил  в полевых условиях, но таких трудностей даже представить себе не мог!  Сколько неимоверных сил и невзгод пришлось преодолеть этой хрупкой женщине.

                ДЕТСКИЕ ГОДЫ

Вот и я пошла в секцию баскетбола по наущению мамы (она в юности играла в баскетбол). Не знаю лучших мгновений, особенно весной, когда я бегала на тренировку. До сих пор я обожаю запах спортивного зала, сразу делаюсь молодой и даже юной. Правда, со временем родители не очень-то стали посещать мои занятия, приходилось иногда и как-то схитрить, что я жутко не любила и страдала. После девятого класса в 1950 г. летом в составе юношеской сборной Челябинска я ездила на Всесоюзное первенство по баскетболу в г. Горький. Заняли мы там не то 12-е, не то 14-е место, но главное участие и к тому же такое путешествие! Ведь до этого весь мой маршрут был Миасс-Челябинск. А здесь и в Свердловск заехали к бабушке т.к. там была пересадка.

В школе у нас была очень хорошая компания, больше спортивная, куда и мальчики входили. Компанией бегали на каток, на тренировки, на танцы, вечера. В общем, жили бурной жизнью.

Ну, и наконец, наступил 1951 год. Прощай, школа! Я закончила её с серебряной медалью. Как был рад Иван Павлович! Ведь его часто ругали, что он отвлекает девочек от учёбы, а тут пример, что можно сочетать то и другое.
Студенчество

       Пошли мы кто куда. Меня Анастасия Фёдоровна (учитель математики) сильно уговаривала пойти на физмат в университет, я ведь была отличным математиком. Но, увы, почему-то я отправилась вместе с подругой Валей Микуровой в Свердловский горный институт на геолого-разведочный факультет. Наверное,  «гены позвали». Надо сказать, что папа к этому моменту переехал в Свердловск и стал работать в геолого-съёмочной экспедиции Уральского геологического управления. По законам того времени увольняемые теряли право на жильё, т.е. освобождай квартиру. Но папа договорился, что нас не выселят, пока я не закончу школу. На следующий день после получения аттестата к нам с мамой пришла женщина и спросила: «Когда вы освободите квартиру?» Тогда жильё принадлежало предприятию.

Из этого периода, наверное, следует выделить 1947 год – год отмены карточек. С начала войны в стране была карточная система с минимальным набором продуктов. И вот пошли слухи, что будет денежная реформа. Шли разговоры о разных вариантах сохранения денег. Сохранятся деньги, которые лежат в сбербанке, или наоборот те, что хранятся дома и т.д. К этому моменту родители накопили 1000 рублей. Метались они, метались как с ними поступить, плюнули и спрятали их на стеллаже между книгами. Обмен произошёл такой: деньги на сберкнижках до 3000 рублей поменяли 1:1, свыше 1:10. Деньги «домашние» поменяли 1:19. Итого родители получили 100 рублей. Папа тут же купил булку белого хлеба, масло сливочное 0,5 кг, сыр 9,5 кг и колбасы 0,5 кг. Принёс домой, мы сели и от души поели. Особенно произвели на меня впечатление бутерброды с  маслом и сверху сыр. Дело в том, что мама чуть ли не всю войну рассказывала, какой это вкусный бутерброд. Я  довоенное время не помнила, всё-таки мне было всего 7 лет, а дети не всё любят есть. И тут такой бутерброд – в 14 лет! Так что мы остались очень довольны обедом и не жалели рухнувшие 1000 рублей. Сколько их ещё будет на моём веку – денежных реформ!

Итак, я в институте. Поступила как медалистка, без экзаменов. А Валюшка «напоролась» на злющую математичку, недобрала баллов и поступила на специальность «геология нефти и газа». Стали мы учиться в разных группах, но дружить не перестали. Тем более, девчонок было мало, по нескольку человек в группе. В группах было много бывших солдат, пришедших с фронта. Их принимали вне конкурса. Стипендия была 495 рублей и давали её даже  с тройками. К тому же, дешевый горняцкий костюм с погонами СГИ!

В институте, учась в одной группе, мы и встретились с Володей. Сначала не обращали друг на друга внимания. На третьем курсе «задружили». Ведь раньше молодые люди по нескольку лет дружили, ходили в кино, театры на вечера, учили уроки, ездили вместе на практику. Выходить замуж и жениться не торопились, но к окончанию института все потянулись в ЗАГС.

На 4-ом курсе открыли новую специальность «Геология и разведка радиоактивных и редких металлов» Не дураки были Берия со Сталиным, уран понадобился, бомбу изобрели. Отбор был жёстким как по учёбе, так и по анкете.

В анкетах надо было даже указать, где похоронены дедушки и бабушки. Не знаю уж, проверялось это кем-нибудь или нет. Мы прошли и по анкете, и по учёбе. Из двух групп «рударей» сформировалась одна группа «уранщиков» - 30 человек. Группа была очень сильная – половина получали повышенную стипендию, т.е. отличники.  Стипендия была действительно повышенная – и за учёбу, и за уран -750 рублей! Мы с Володей оба получали повышенную, не бедствовали. К тому же стали хорошо зарабатывать на практиках. Ребята все приоделись, сменили военные гимнастёрки, шаровары фланелевые на костюмы и белые рубашки. И мы, девчонки, купили платьишки и костюмчики.

На нашей специальности прибавили нам полгода учёбы. Теперь она продолжалась пять с половиной лет.

На производственные практики мы с Володей ездили в Сосновскую экспедицию (Иркутск, Ангара) в Забайкалье. Поезд Москва-Пекин шёл через всю Сибирь до границы с Монголией, где мы проходили практику. Проезжали мы великую Обь, Байкал, байкальские туннели. Впечатление потрясающее! Обь – это вам не какая-то Волга. Поражало, что «везде живут люди» -маленькие разъезды, заимки, станицы, берега рек и озёр.

За год до окончания института 8 марта 1056 года мы поженились. Что нас подстегнуло – не знаю, возможно предстоящее распределение. Ведь тогда после окончания института мы обязаны были отработать 3 года, куда Родина пошлёт. Но мы были такие патриоты, энтузиасты, что мечтали на край света, лишь бы было интересно. В общем, «за мечтами и за запахом тайги!».


                И ТАК, РАБОТА, ХАБАРОВСКИЙ КРАЙ

          Мы были первым выпуском «уранщиков», кафедра только формировалась, декан умолял нас остаться на кафедре. Все разлетелись – в Киргизию, Казахстан, Сибирь, Приморье. Мы распределились в Октябрьскую экспедицию в Приморский край – пригород Уссурийска. Экспедиция в открытом поле  вокруг колючая проволока. Правда, жильё за пределами проволоки. Мы- то думали, что экспедиция работает в Приморском крае, где бродил Дерсу-Узала, а оказалось, что партии разбросаны по всему востоку – Якутия, Хабаровский край, Приморье (его оккупировали выпускники московские). Нас направили в Хабаровский край в разведочную партию N22 в район, приравненный  к районам Крайнего Севера. Заключили договор (хоть в этом не обманули), стаж 1,5 года за год работы.

Прибыли мы в начале мая по одноколейной железной дороге на разъезд Перевальный. Вышли – 3-4 домика! С нами вышли 8 молодых техников-геофизиков семнадцатилетних мальчишек – выпускников Киевского техникума. Куда дальше? Просто повезло, что несколько человек из партии возвращались со свадьбы с предыдущей станции Кульдур. С ними же был и старший геолог Стогов. Говорит нам, что машины уже не ходят по реке, т.к. всё-таки май, образуются наледи, людей возить опасно. В партию можно придти  только по тропе – 18 км с семью перевалами.

Брать с собой самое необходимое. Все чемоданы и сумки оставить в кассе разъезда. Когда-нибудь их привезут с оказией. Тропа уже чуть-чуть подтаяла, а потом подмёрзла. Вокруг снега. Чуть с тропы нога соскользнёт – оказываешься в снегу по пояс! Дошли. Партия большая – 250 человек. И бурение, и подземная штольня, и поиски.

Народ сам ставил домики из брёвен окружающего леса. Некоторые домики без крыши. Одна комната, выход сразу на улицу без всяких сеней и прочих излишеств. Печка – бочка из под солярки, колонковая труба без задвижки. Пол, правда, дощатый. Окошки 50 на 30 см.  Да и  этих домов на всех не хватает. Меня поселили к девушкам в «общежитие», а Володю с мальчиками киевлянами - геофизиками в большую круглую армейскую палатку. Обили её войлоком и пол дощатый сделали. Печка буржуйка. На ночь и в домах и, тем более, в палатках  набивали в печь чурбаков. Пока топится – тепло. Протопилась – волосы примерзают к подушке. Дежурный утром не знает, как из спального мешка выпрыгнуть! Ведь он должен печку растопить.

Палатка Володина чуть не сгорела. Спасло то, что он рано уснул, не залезал в спальный мешок с головой. Когда крыша палатки загорелась, на него упала искра. Обожгла, и он проснулся. Как мог спокойнее сказал: «Ребята, у нас пожар». Пуговицы от спальников с треском полетели, ведь все уже в них спали с головой. Горят, а чем тушить? Вода в вёдрах уже замёрзла, вокруг снежище. В общем, тушили пригоршнями. Полкрыши выгорело. Где-то, через месяц нам дали дом, метров 10-12 квадратных. В доме зимой ночевали шофера. Печку разжигали соляркой, брёвна на стенах были все в копоти. С грехом пополам, как могли, сажу отмыли. Зажили. Завхоз всё время бубнил: «Когда нам присылают конюха, мы рады, а когда инженеров – зачем они? Белая кость – подселю им шоферюгу». Ну, думаю, скоро с одного бока Володя будет спать, а с другого – шоферюга. Обстановка-то полувоенная, не поспоришь. Ну, тут на наше счастье  две семейные пары уволились.  Дом у них был на две половины, а партия им не оплатила строительство. Они стали их продавать. Одну половину купили мы за 300 рублей (дохрущёвских), а вторую половину молодая семья – проходчик с женой. Дом без крыши. Где-то в лесу была не то дранка, не то щепа. Мужчины её натаскали и сделали крышу. Каждая половина была 10-12  метра. Со временем партия выплатила нашим мужьям по 399 рублей. Для сопоставления – мы с Володей каждый получал по 2500 рублей, включая полевые, редкоземельные и круглогодичные. Но купить на эти деньги там было абсолютно нечего. Был склад, а в нём и продуктов- то не было. Натурально голодали. Не был сделан зимний завоз, а летом – болота даже на горах. Уложат лежнёвку, пройдут две-три машины и настил утонул. А ведь надо привезти и солярку и взрывчатку, чтобы работали буровые и штольня. Сделали несколько рейсов вертолёта, но тоже на такую массу народа не навозишься. Хлеб возили вьюком по тропе, давали грамм по триста. Во вьюках хлеб сминался. Лошадь то одним вьюком об дерево, то другим.

Мы у прежних хозяев купили два ведра картошки. Был просто праздничный обед: картошка с томатной пастой! В общем, доедали то, что осталось от прежнего завоза.

Меня послали сначала работать на буровую, а потом на штольню, а Володю сначала на буровую, а потом в отряд на поисковые работы.

Штольня – это отдельная песня. Напарником – геофизиком моим был один из киевлян, вентиляция плохая. Разбухали камеру высотой метра три, без опалубки конечно.

Рудное тело по зоне дробления с многочисленными зеркалами скольжения.  Над головой 300 метров горы. Ну, как-то Бог хранил, вся эта масса держалась. Работать было интересно, мы были молодыми и вокруг все молодые.  Пели песни, играли в Кинга, летом – в волейбол. Тащили в контору всё, что сильнее «трещит». Тогда ведь техника безопасности на таких работах только разрабатывалась, нащупывалась. А мы молодые не очень-то и задумывались вредно или нет. Начальнику такой большой и серьёзной партии было 32 года, а главному геологу – 28. Остальные ИТЭры от 18 до 23-25лет. Почти все холостые, неженатые, незамужние. Там и сложились у многих семьи.

Иногда для выполнения плана и меня снимали со штольни и отправляли в поисковые маршруты. Тайга, бурелом, вывороченные деревья необхватного диаметра, громадные корни выворочены. Перелезешь через это «великолепие» и не знаешь, может на медведя приземлишься. Ведь свернуть и обогнуть нельзя – собьёшься с азимута и, соответственно, с маршрута. Хорошо хоть что на поисках урана положено ходить геологу и геофизику парой.

Радиометры стали небольшими 2-4 кг, а вот в Забайкалье я ходила с геологом за геофизика с радиометром, который весил 14 кг. Да ещё гильза, да журнал, да кусок хлеба с сахаром. В гору еле залезаешь, радиометр ведь висит на груди и стягивает грудь, просто не продохнуть!

Кстати, отвлекусь на событие,  имевшее место в период практики,  в Забайкалье (граница с Монголией, т.е. самый юг СССР и Сибири).  Вышли мы с геологом в маршрут. Чувствую, прибор барахлит. Кручу так, сяк, всё что-то не то. Приходиться возвращаться на базу. Чувствую себя виноватой, я сорвала маршрут. Выходим из осинника на поляну. Смотрим – параллельная нам пара тоже вышла. Кричим: «Что случилось?» Отвечают: «Прибор сломался, барахлит». Я приободрилась, не одна я такая разиня. Смотрим, и третья пара выходит (поиски параллельными маршрутами через 100 метров) то же самое! Сдали приборы ремонтнику. К вечеру пришла радиограмма: «Работы прекратить, произведён взрыв атомной бомбы». На следующий день объявили по радио, что в Северном Ледовитом океане произведён взрыв, получили требуемые результаты и т.д. Таким образом, за сутки пыль пролетела всю Сибирь с севера на юг и везде наследила. Поэтому я очень чту  академика Сахарова, который добился запрещения наземных взрывов, переместив их под землю.

Конечно, по молодости лет мы ничего не боялись, документируем канаву, прижались к стенке в штольне, не дождались полного проветривания, пошли в забой; образцы на стеллажах, а рядом мы за столами. Ну ладно, мы ИТР хотя бы знали, на что работаем, а рабочие и этого не знали (может догадывались). Засекреченность была строжайшая. Даже минералы урансодержащие имели кодовые названия. Я до сих пор «уран» произношу шепотом, хотя теперь всё открыто. Видела у Юры журнал, где и размер запасов, и размер добычи – всё расписано, и названия месторождений, их месторасположение, всё не секрет.

Но, вернусь к Хабаровскому краю. Кончился летний сезон, исчезла мошка, которая досаждала даже в домиках. Очень быстро началась суровая зима. Морозы до 500, но дым из труб кверху, как свечка, т.е. полное безветрие. Это, оказывается, позволяет легче переносить такие морозы. Экипировка –телогрейки, ватные штаны, шерстяные платки, валенки. Володины родители прислали мне самокатки, мягкие и очень тёплые. Не помню, где мы приобрели Володе унты. Наверно на склад привезли. По морозу дорога подзамёрзла, стали привозить продукты. Конечно в основном консервы – тушенка, сгущёнка, рыбные. Появилась пекарня и пекариха. Но всё равно было не очень-то сытно. Консервы надоедают быстро. В начале декабря я поехала к родителям в Свердловск в декретный отпуск. Была такая худая, что шофёр всё не мог взять в толк, почему я в отпуск уезжаю, а Володя остаётся. Я так хотела нормального молочного, что в поезде ела наверное три раза в день сметану. Официантка из ресторана не проходила мимо моего купэ, знала, что я не откажусь от стакана сметаны. Дорога заняла по-моему  9 дней, приехала я поэтому вполне справной. Дочку вырастила до 4240 гр. За всё время беременности  врачу я показалась  первый раз уже в Свердловске. Врач долго ахала «бедные геологи». Но бедной я стала потом, когда оказалось, что теперь каждые две недели надо сдавать анализы, иметь какую-то карту, а то тебя и рожать не пустят. Ну, вот и 14 февраля 1958 года родилась Ирина. Интересно, что до моего отъезда мы с Володей обсуждали, как назовём, если будет дочь и как сына. Когда я пришла в ЗАГС регистрировать Ирину, выяснилось, что на этот день десятая Ирина. Что такое происходит с умами? Ведь мы жили в лесу, ни с кем почти не общались, а попали в модное имя. Наверно это какое-то проведение, может оно определяет характер и судьбу.

Где-то в марте прилетел на два месяца в отпуск Володя, и к полевому сезону отправился обратно. Летом к Ириному полугодию собиралась улететь с Ирой и я. Но тут заболела мама, я осталась до конца 1958 года. В ноябре маму прооперировали. Где-то в декабре прилетел Володя, и к Новому году мы все трое полетели к месту работы. До Новосибирска летели на небольшом Иле с депутатами Верховного Совета. Ира к Володе была непривычна, плакала, а у меня стреляло ухо, так что я приседала как от бомбы. Депутаты видят, дело плохо, «молодые погибают», принялись с Ирой нянчиться. Люди были опытные, лет 40-45. Дело пошло на лад. Так мы и добрались до Новосибирска, передохнули у дяди Тимоши и тёти Веры, пересели на следующий самолёт и с некоторыми приключениями прямо под Новый год добрались через Хабаровск до станции Облучье.

Часть партии, в том числе мы, были в камеральной группе, где писали отчёт по прошлогодним работам. В поселке были железнодорожные двухэтажные пустующие дома. Вот в одной квартире мы и поселились.

К апрелю поехали в партию на грузовой машине по зимнику. С нами поехала няня Иринки – молодая девушка из деревни. Она всё ужасалась, как в партии живут, и оставаться там не планировала. Нам опять достался тот же домик, где нам грозились шоферюгу подселить. Домик за это время наклонился, так как  летом под ним обнаружился ключ. Мы долго примерялись, к какой стенке поставить Ирину кроватку, чтобы, если домик рухнет, то не завалил её.

Через какое-то время приехала мама забрать Иру к себе. Из машины вышла со слезами. На вопрос «Что ты плачешь?» ответила: «Боялась, что машина перевернётся!» Я: «Ну и что? Подумаешь, на бок завалится.» Что иногда у нас и случалось, но как-то никто не погибал. Последним рейсом по зимнику маму с Ирой проводили в Свердловск поездом.

Надо сказать, что за время моего отсутствия у Володи испортились напрочь отношения с главным геологом. Мы, конечно, больше знали, чем этот гл.геолог, всё-таки сказывалось специализированное образование. Так работать было невозможно. Дошло до того, что меня ставят начальником отряда, а его ко мне геологом. Я не могла позволить себе  для мужа такое унижение, к тому же понимала, что у Володи характер не то, что у его папы Владимира Ивановича. Он не примирится, и надо из этой партии уходить.

                ЯКУТИЯ

Из Хабаровска мы заехали в Уссурийск, поговорили с руководством и нас перевели в аэропартию. Я, конечно, на этом пострадала, осталась в прежней должности с прежним окладом. Стали мы перебазироваться в Якутию посёлок Чульман почти 600 км от железной дороги (от станции Известковая) по Амуро-Якутской магистрали.
 
Собрали свои пожитки чемодана 4-5 и тюк с постельными принадлежностями. Был май, зимники развезло. Где небыло ручья – оттаяла речушка. Здесь следует задать читателю вопрос: «Что такое пена»? по типу Доронинской старшей сестры. Скажете – это пенка на кофе  или на прибое у берега пена. Нет, пена - это, грубо говоря, большущее корыто с плоским дном и высокими бортами, 40-50 см. «Пену» тянет за собой трактор по бездорожью, и она плывёт по грязи как бы по маслу. Но, увы, её болтает от колеи к колее и тут уж действительно оказываешься в грязевой пене. Так мы и плыли, а через речушки по какому-нибудь бревнышку перетаскивали чемоданы вручную, а трактор с пеной форсировал водное препятствие.

На разъезд Перевальный и мы, и чемоданы прибыли в грязи по уши. Где из лужи, где снегом стали оттирать и вещи, и себя. Ведь дальше надо было сесть в поезд. Так устали, что на грязные телогрейки не хватило сил, и мы повесили их на забор. Решили, кто хочет, тот пусть их и отмывает.

         Ну, наконец, доехали до настоящей железной дороги, станция Облучье (по-моему). Стоим, ждём следующего поезда. Поезд будет стоять 3 минуты, а я ни одну вещь поднять не могу, ведь там и книги и ложки-вилки. Спрашиваю Володю: «Что будем делать, если наш вагон остановится далеко». Он отвечает: «Да ты с перепугу два чемодана унесёшь». Ну, всё-таки, по-серьёзному стали соображать: «Вот тюк мне подашь на плечо, в эту руку этот чемодан, в эту эти два». И т.д. Это он распределяет.

Подходит длиннющий состав, а наш 15-й вагон за пределами платформы, я хватаю два больших одинаковых чемодана, забыв про Володю, бегу в хвост, и тут на меня нападает хохот. Представляю картину – деваха с двумя чемоданами бежит и хохочет. На помощь мне из вагона выскакивают молодые лейтенанты, хватают мои чемоданы, всё это забрасывают в вагон и следом меня. Постепенно и Володя подгрёб. Может, ребята и ему помогли. Он ворчит, что я его бросила, и вьюк не подала. Так мы доехали до станции Известковой, а оттуда на автобусе 600 километров (но каких!) почти двое суток пути добрались до посёлка угольщиков Чульпан (?). Это старые старательские посёлки с массой былей и небылиц. Истории как на Клондайке. Поселились у старой (тогда так казалось) бабули. Она имела большой по тем меркам дом и сдавала комнаты нам, геологам.

Не все выдерживали такую жизнь. Вот наш однокурсник В. Маджар ныл, ныл, и хоть я его стыдила, сбежал в родную Уфу. Говорят, стал работать в геолотделе железной дороги. Ну а мы работали по летучей проверке аномалий. Сначала велась аэрорадиометрическая съёмка с самолёта. Выявлялась аномалия. С вертолёта высаживали наш отряд (6 человек-начальник, геолог, два геофизика, 2 рабочих), и мы проверяли, с чем она связана. Никто нам аэродромов, площадок для вертолёта не устраивал. Кое-как на пятачке или косе приземлялись, иногда здесь же оставляли все продукты и с минимумом вещей выдвигались на точку, где и разбивали три небольших палатки. «В лесу молились колесу». Тайга. Случались и нарушения техники безопасности. Володя один раз  с вертолётом падал (вместе с начальником партии), правда невысоко метров с 30-40, удачно, целы остались. И на косе-то мы селились. Дождь льёт, а мы пристально следим, как бы ручеёк к нам в палатку не направился. На крутой берег подниматься не хотелось. А такой дождь самое нехорошее дело. Он растапливает вечную мерзлоту, наледи, и тогда по реке идёт вал воды, сметая всё на пути, вырывает деревья, кустарники, несёт валуны. Начальство всё-таки повзрослее было, как увидело, так мы в миг на берег взлетели. Понятно, что мы от них услышали.
 
Удивительно, но в Якутии работалось намного легче, чем в Хабаровском крае и мошки было меньше. По ночам холодало, и она гибла.  Наш отряд быстренько выявил стоящую аномалию, и мы застряли на этой точке. Начались горные работы, буровые и поиски на окружающей территории. У меня с геофизиком Валентином Шульминым были маршруты от зари до зари по 10-20 км в день. Причём, предварительно надо было перейти вброд реку с ледяной водой, а затем тайгой туда и обратно маршрутом.
   
          Медведей не встречали, но только ободранные деревья попадались. Один молодой медведь повадился в отсутствие людей грабить склад с продуктами – сгущёнку особенно. Ломал ящики, банки сплющивал и высасывал. Вынуждены были его застрелить. Рыба в реке была, белые куропатки выпархивали из под ног, грибы были. Иногда приезжали якуты-оленеводы, меняли мясо на тушёнку. Оленьи стада у них паслись свободно. Как-то они их отслеживали.
В сентябре меня вызвали с поля в Свердловск, разболелась мама. Обратный путь по АЯМу до железной дороги проходил в крытом грузовике в компании с поварихой и её мужем и взрывником из соседней партии - бывшим заключённым-бендеровцем. Бывшему бендеровцу было лет сорок, он срок отсидел и теперь был на поселении. Ехал на местный курорт Кульдур. Сказал, что его жизненный принцип – «плохо, но могло быть хуже! Вот, говорит, плохо мы едем, всё закрыто, нет окон. Но сюда мы ехали в машине битком набитой людьми, стоя. Кто умирал, не падал, держался нашими телами. Плохо, но меня могли расстрелять, а я ехал живой».

И вот этот его принцип «плохо, но могло быть хуже» я восприняла на всю жизнь, его и придерживаюсь, «воскресаю» этой мыслью, как птица феникс. Конец 1959-начало 1960 г остался как тяжёлый период. Мама болела, лечение не помогало, Володя остался на участке зимовать. В Свердловск прилетел в отпуск к Новому году. В начале марта они с Ирой уехали в Кусу. У меня к тому времени отпуск кончился, я влилась в камеральную группу в Свердловске. Занималась минералогией.

В марте мамы не стало. Последний месяц за ней помогала ухаживать тётя Зоя. Меня вызвали в Уссурийск на курсы минералогов. Начальник партии уговорил меня не ехать, ему нужен геолог на базе партии теперь уже в Алдане. Я была в каком-то неадекватном состоянии, согласилась и не поехала. В конце апреля Володя, я, Ира и тётя Зоя выехали в Алдан. Начало мая, а на АЯМ бушевала пурга. Ехали на автобусе, машины шли караваном – впереди снегоочиститель. Если какая-то машина отставала, тут же переметало дорогу. Снегоочиститель вставал перед ней, расчищал, подтягивал и дальше. Понятно, с какой скоростью передвигались трое суток. Доехали. Заметим, Ире было два года.

В Алдане была гостиница – две громадные комнаты. В одной мужчины, в другой – женщины. Сняли у лесоруба с сыном часть дома за дощатой перегородкой.  Лесорубы жили так - 5 числа получали зарплату, закатывали пьянку для всей округи (мужчины, женщины, без разбору). Числу к 10-12 всё пропивали, уезжали валить лес.

20-го получали аванс, снова пили, пока всё не пропьют. И драки, и ругань, но как-то к нам не совались.

И тут выясняется, что ставку геолога на базе экспедиция не дала. Начальник говорит: «Бери любой отряд, я тебе доверяю.» А куда с Ирой, в дремучий лес? Оставить их с тётей Зоей у лесорубов тоже немыслимо. Послала я запрос в экспедицию, и мне предложили место геолога в партии массовых поисков в Уссурийске. И отправились мы с Ирой и тётей Зоей в обратный путь по АЯМу и по железной дороге до Уссурийска. Володя остался в аэропартии. Ехали мы в никуда, жилья нет. Наши соученики имели на базе экспедиции комнату, вот от неё дали нам ключи. Удобства, ясно, все на улице и главное, колодец глубоченный. Тётя Зоя с её бараньим весом ведро вытащить не может.

Партия массовых поисков была в какой-то степени инспекционной. Проверяла партии Дальневосточного геологического, Приморского и прочих управлений, а также оценивала обнаруженные ими рудопроявления. Выезжали на месяц  по партиям на крытой машине, часто в ней и ночевали. Как оставить тётю Зою с Ирой с такой водой? Пошла к начальству просить жильё в благоустроенном доме в Уссурийске. Начальник экспедиции не был настроен меня обеспечить. Помог зам. начальника – еврей по национальности. Евреи всегда меня любили и выручали. Грешна, забыла его имя, хотя и век ему благодарна. Он заступился за меня, сказал, что есть пустая квартира. Все жильцы несемейные в поле находятся. Надо ей отдать. Так мы получили первую благоустроенную хрущёвку, проработав в партиях почти пять лет. Правда, не было горячей воды, но это уже мелочи. Никаких ордеров не было. Да мы и не знали, что такие существуют.

Осенью с поля вернулся Володя, у них начались камеральные работы. Для аэропартии почему-то Хабаровске строили дом с горячей водой, но опять без ордеров.  Меня ждал начальник партии массовых поисков ДВГУ, работа всё-таки в Хабаровске, а не в Якутии. Я из аэропартии уволилась. Пошли мы с начальником партии к начальнику ДВГУ, а он заявление не подписал, сказав, что у него свои есть, кто в поле ездить не может. Оказалось, что руководство Октябрьской экспедиции договорилось с ДВГУ, что наших никого брать не будут. Так жизнь научила меня, что прежде, чем увольняться, надо сперва подписать заявление о приёме.

Ну, Хабаровск - город большой, не одно ДВГУ, я устроилась в лабораторию оснований и фундаментов института инженеров железнодорожного транспорта. Т.е. ушла в инженерную геологию. Положительным было то, что можно было о стажировке в любой лаборатории ДВГУ, учёба поощрялась. Эти знания мне в дальнейшей работе очень пригодились.

А Володя опять на летний сезон улетел в Якутию. Геологический дом опустел. Детей отправили кто-куда.  По-моему, в нашем подъезде остались мы с Ирой да жена буровика с дочерью. Осенью все вернулись, жизнь пошла своим чередом. Но где-то подспудно брало сомнение, стоит ли жить так далеко от родных. А тут мой папа написал, что в Магнитке Кусинской расширяются работы на титаномагнетитовые руды. Мы как-то шутя написали письмо Владимиру Ивановичу, что и как. Он узнал и даже сразу договорился с работой. Володе прислали вызов и где-то я там фигурировала. Мы собрали контейнер и в феврале 1962 года махнули на Урал.

                УРАЛ

Володя поступил в Миасскую партию участковым геологом на Медведёвский участок (Медведёвское месторождение вкрапленных руд), а я после некоторых перепитий геологом по изучению вещественного состава этих руд. Вобщем, совсем хорошо, плохо   только то, что зарплаты намного меньше, чем в Хабаровске. Но опять же на дорогу в гости к родителям копейки нужны. Не то, что с Дальнего Востока.

Году в 1960 или в 61-ом Хрущёв опять денежную реформу устроил (1:10), геологам убавил полевые и почти у всех убрал круглогодичные. Дальневосточникам убавил проценты за удалённый край. Хрущев сказал, что дальний восток  это близко. Можно там позавтракать, а в Москве пообедать. Так с какой стати им зарплату на 30% больше делать?

4.09.1963. родился Владик, я работу не прерывала.

В Магнитке нам дали жильё, Иру устроили в садик и с помощью Владимира Ивановича Владику ясли. Володя работал на участке в Медведёвке, вся партия гудела «Какой тяжёлый участок», а нам было просто смешно после всех восточных участков. Нам (в основном, мне) со временем стало хотеться поиметь квартиру в Челябинске, так как Магнитка - это временное пристанище.

По приросту запасов титана Уральское управление имело план-задание от министерства и даже правительства. Это дело серьёзное очень. Такой план должен быть выполнен. Стали мы людьми сильно нужными, особенно Володя, конечно
.
В 1966 году, т.е. почти через десять лет геологической службы дали нам за наши труды квартиру в новом доме в Челябинске. Вот это было уже настоящее счастье. Здесь надо отметить, что Володя считал, что мы «не достойны ещё квартиру получать». Я убеждала, что мы вдвоём в сумме 20 лет геологии отдали, я и начальству бубнила и ему досаждала и очень помогла куратор  и так и пробили!

Для этого меня перевели в тематическую экспедицию вместе с темой по составу руд, генезису и прочим. Оформили как приглашённого специалиста и квартиру дали из фонда управляющего трестом. Да и то сказать, что никто в Магнитку-Медведёвку ехать не хотел, чтобы на участке, да и у меня в теме работать.

А дело надо было делать. В Челябинске группа сразу сформировалась. Володе из Миасской партии геологов пригласили, так мы благополучно и разведку и тему в 1968 году закончили.  Отчёт с подсчётом запасов написали и защитили в комиссии по запасам в Москве, премию получили. Я в Египет на неё съездила, а Володя не захотел. Ну, это так, как говорится, сказка только скоро сказывается. Работа была жутко напряжённая.  Львиная часть отчёта делалась в Миассе. Володя там жил у бабки какой-то. Работал так, что даже тиканье часов раздражало, и кровь носом шла. Так и говорили: отчёт кровью написанный! У меня тут свои проблемы с двумя детьми были. Да я ведь и в поле ездила, и этот отчёт тоже писала. Выручали тётя Зоя, родители Володи и мой папа. Летом брали детей по очереди по месяцу к себе, в зимние каникулы тоже.

Уральская жизнь, безусловно, была проще, да и условия гораздо легче. По окончании Медведёвской эпопеи Володю перевели в трест в геологический отдел старшим геологом по чёрным металлам, по коим он и стал ассом, занимался ими до самого конца. А я продолжала работать у тематиков. Менялись темы и даже руды. Пытались мы сделать диссертации, но очень трудно, когда меняются руды и объекты. Да может и не надо было. Зарплаты к тому времени у нас были неплохими, на жизнь хватало. К тому же в 1970 году Володе предложили поехать в Алжир старшим геологом по железу. Мы и поехали. Ира осталась с тётей Зоей в Челябинске, так как школа в Алжире была только четырёхлетка, а Владик – второклассник поехал с нами. Этот период остался и светлым, и объёмным. Часто даже отчет вели – это было до Алжира, а это после Алжира. Много там ездили, в т.ч по серебряному сахарскому кольцу. Жили на побережье Средиземного моря, поэтому там и римские развалины, и римские амфитеатры сохранились. В общем, есть что посмотреть. А Средиземное море, а цветы, пальмы, а фрукты! В то время в Советском Союзе мандарины и апельсины были проблемой, а там на земле, как наши яблоки в садах валяются. Цветут – захлебнёшься от ароматов!

К большому горю во время нашего пребывания в Алжире 6 марта 1963 года умер папа. Мы прилетели лишь на девятый день. Единственная дочь, т.е. я, отца не хоронила. Вот такой грех на моей душе.

В конце 1973 г вернулись на свои старые рабочие места. Ира – молодец! Без нас темпы не сбавила, осталась отличницей и секретарём комсомольской организации. Приоделись, купили машину. Сад ещё до Алжира был. Больше Володя никуда ехать не согласился, хотя и предлагали.

Володя стал работать в геологическом отделе. В поле практически не ездил, только как куратор работ по железу. Я же продолжала летом работать в полевых условиях. Дети стали большие, уже легче. Году  в 1979-80 Володю перевели в геологический отдел Уральского геологического управления. Я сразу с ним не поехала, там, практически, не было жилья, только маленькая комната в папином доме. Обещали дать квартиру. Владик к этому моменту поступил в Челябинский политехнический институт на престижный приборостроительный факультет, а Ира заканчивала медицинский.

Тётя Зоя стала часто болеть, случился туберкулёз, инфаркт, две операции грыжи. Не бросишь же её на ребят. В общем, пока суть да дело, да ждали квартиру (однокомнатную на нас двоих) задумались, и Володя сказал: «Что-то к старости люди к детям, а мы от детей, надо возвращаться» и вернулся. Как-то у нас никак со Свердловском не получалось. Не первый раз одной ногой там и опять возвращаемся в Челябинск. Ну, для меня Челябинск был более родной, здесь прошли прекрасные годы. В 1984 году родилась первая внучка Ася. Через полтора года встал вопрос, как избежать ясель, жалко в ясли отдавать. И я начала собирать полевой стаж. Надо 10 лет из 20 лет общего стажа. Ну, общего-то набралось чуть не тридцать, а полевого не хватило 21 день, так как изменился закон, по которому начислялся полевой стаж.

Отправилась я дорабатывать в Магнитогорский отряд в Магнитогорск. Дали нам для жилья дом под снос. Всю зиму в нём жили бомжи. Что там было, описать стыдно! Отмыли! Отряд был очень хороший, заботливый. Документировала керн на горе Магнитной, от которого остались рожки да ножки. Панорама открывалась всего комбината с тысячью дымящихся труб диаметром от сантиметра до 1-2, а то и 3 метров! Дым самых разных цветов.

На всякий случай проработала 1,5 месяца и вернулась к своим девочкам. К тому моменту из нас создали петро-минералогический отряд. Делали и минералогию, и минералографию, и петрографию и даже палеонтологию для съёмочных отрядов.

В марте 1996 года я ушла на пенсию. Ася от яслей была спасена, а Ира вышла на работу участковым врачом.

Отряд после меня просуществовал недолго, начался перестроечный бардак, скоро и экспедицию посокращали, тут уж не до лабораторных работ. Володя тоже имея полевой стаж 25 лет (для мужчин) в 1989 году ушёл на пенсию, так как экспедиция тоже практически перестала существовать. В более поздние годы его привлекали к проектным разведочным работам, писанию рецензий на отчёты, к разработке направления работ по области. Последние 2-3 года писал проект на разведку Суромского железнорудного  месторождения. По его проекту начались буровые работы. Но в поле он почти не ездил, всё-таки было уже тяжело. Был доволен, что его знания понадобились. В конце декабря 2012 года получил последние деньги за рецензию отчёта Магнитогорской партии, т.е. работал в большей или мнгьщей степени в новых условиях, практически, до конца.

Очень многие геологи на поминальном обеде говорили, что он был их учителем, и даже наш друг по Хабаровскому краю и Якутии Бадиков Володя написал эти же слова.

Я больше в геологии не работала, только немного Володе помогала как техник. Зато я 15 лет с перерывами потом проработала агентом Госстраха. Даже сама удивлялась. Эта работа позволила и внучек пестовать и работать. Пошла в Госстрах случайно, от скуки. Хотя и скучать-то было некогда. Ася не ходила в садик до 5 лет, Наташа до трёх. В школу водила, и в музыкальную. Встретила в Госстрахе новых хороших людей, подружилась. Начальницы относились хорошо, со страхователями ладила. В общем, узнала другой мир. Перестала работать в 70 лет, отработав общий стаж 40 лет (без института, по новому закону). Так и живу до настоящего момента.

Володи не стало 9 апреля 2013 года. Эта беда свалилась абсолютно неожиданно. Весь январь мы ходили с ним в лес, магазины и продукты были на нём, так как мне медицина запретила более 3 кг носить. После инфаркта у него прошло 10 лет. В сосуды были поставлены стенты. Летом занимался вовсю садом. Даже 15 февраля, когда к нам прилетел метеорит, Володя только что вернулся из магазина. Как-то с этого момента он начал слабеть. Я стала агитировать сходить к врачу, сделать хотя-бы ЭКГ. Кое-как уговорила. После мартовских праздников сдали анализы, ЭКГ и 15 марта попали к врачу. Пока ждали приёма в коридоре, он пожелтел. Тут всё и закрутилось. К хирургу, УЗИ, к онкологу, ещё анализы. 25-го положили в больницу, из неё он уже не вышел. Стремительно слабел, доставали какие-то препараты, но ничего не помогало. Врач отделения сразу не оставила надежды.

На похороны пришло много друзей, сотрудников. Говорили хорошие добрые слова. Может быть там он их услышал. Уважали его очень. Родина оценила его  званием Отличника разведки недр, знаком «300 лет геологической службы», а меня Ленинской юбилейной медалью. Ну и оба мы ветераны труда.