Самоволки

          
        Практика на крейсере «Киров» была в августе. Осенью я начал изучать Эрмитаж во время регулярных самоволок. Уходил из училища черед дыру в заборе, переодевшись в гражданскую одежду. Однажды, возвращаясь во время самоволки из Ленинграда в Петродворец, в вагоне электрички я встретился глазами с командиром своей роты капитан-лейтенантом Парашиным. Несмотря на неблагозвучную фамилию, он был мужиком чрезвычайно порядочным, интеллигентным и пользовался большой симпатией у курсантов.
    Нашу роту высшего военно-морского училища радиоэлектроники набрали со вторых и третьих курсов физических и физико-технических факультетов по всей стране, потому что за три года до этого размашистый Никита Хрущев сократил армию и флот сразу на пятьсот тысяч, а потом спохватился. Особенно, когда случился Карибский кризис, и СССР вынужден был убрать свои ракеты с острова Куба и размещать их на подводных лодках.
   Каплей (капитан-лейтенант) Парашин заметил меня, когда я шел по проходу вагона электрички. Мы встретились с ним глазами, и сразу отвели их в сторону друг от друга. Я, как загипнотизированный, сел на свободное место рядом с Парашиным, тихо сказал: «Здравствуйте» и просидел, не шелохнувшись, двадцать минут до самого Петродворца. Мой командир не проронил ни звука, отгородился от меня газетой, молча вышел в Петродворце, не оглянувшись.
     Я поплелся в училище, пролез через дыру в заборе за стеной хозяйственного сарая, как обычно проскользнул в свой спальный корпус, переоделся в форму курсанта и весь вечер ждал, когда меня вызовут к Парашину. Не вызвали. Недели две я не ездил в самоволки. На построениях искоса наблюдал за капитан-лейтенантом, старался встретиться с ним взглядом: чего, дескать, мучаешь меня? Надо наказать – накажи! Я же заслужил! Но каплей Парашин, видимо, знал, что ожидание наказания и муки совести – самое сильное наказание.