Ледовый переход

Не каждый выходной удавалось мне вырваться со службы домой, хотя и находился я совсем рядом с Владивостоком – на острове Русском. Поэтому и воспринимал такие светлые дни как настоящий праздник. Вроде, и положено отдыхать в семье офицерскому составу, хотя бы раз в неделю, а вот нет – не получается! Круглосуточное дежурство в санчасти надо обеспечивать. Отряд на отшибе находится, до госпиталя чуть ли не десять километров. Без меня в части один лишь санинструктор. Но, с другой стороны, и семьёй заниматься надо, и отдыхать тоже. Иначе что за жизнь будет! Да и служба в тягость покажется.

У других офицеров отряда семьи все рядом, при части находятся. У меня же квартира в городе. Командир не раз предлагал мне поменять её на русскоостровную. Но не век же я на острове находиться буду! К тому же, и жена в городе на работу устроилась... Ну, а пока я неделю тружусь в отряде, а по воскресеньям вырываюсь «на свободу». Летом было хорошо – катером через пролив добирался. Сейчас же, зимой, бухта замёрзла, приходится пешочком через лёд топать. Это километров шесть до Эгершельда – через льды, торосы, снежные завалы. Особенно неприятно ходить в холод и ветер, когда неистовый северо-западный, «сибирский», муссон бьёт в лицо. Тут уж никак от ветра не спрячешься. Приходится бежать то боком, то задом наперёд, оттирая то нос, то щёки, то немеющие от холода пальцы, перекидывая походный чемоданчик из одной руки в другую. И ведь температура-то не такая уж низкая – всего-то градусов пятнадцать. Но ветер! Он-то и делает своё дело. Тут уж ни рукавицы, ни шапка с опущенными ушами не спасают, и тем более наши флотские ботиночки, будто специально созданные для нашего региона, чтобы поморозить весь офицерский состав доблестного Тихоокеанского флота... Однако же, выдерживаем! Хотя и бегом бегать приходится. Всё тренировка – чтобы не разленились. Да, ветрюга порой такой свирепствует, что по гладкому льду и не пройдёшь – назад относит. Приходится трещины, да выбоины во льду выискивать, чтобы хоть как-то за них зацепиться.

Ходил в город я обычно не через канал, а напрямик от кирпичного завода, минуя мыс Елену, прямо к оконечности Эгершельда. Оттуда можно было доехать автобусом до железнодорожного вокзала, а там уж и трамваем до улицы Борисенко – в противоположный конец города, по направлению к бухте Тихой. Там, неподалёку и располагалась наша Монтажная из трёх новых домов, в то время находящаяся почти у самой опушки леса. Обратно мне разрешали возвращаться в понедельник, часам к одиннадцати. Добирался тем же путём, но уже по ветру, что было куда быстрее и приятнее.

Направляясь домой, я обычно прихватывал с собой кое-что из продуктов. На острове, в закрытом гарнизоне в 1960-1962 годах снабжение было лучше, чем в городе. И яблоки, и мандарины (все китайского происхождения), и консервы, в основном, тоже китайская тушёнка, в военторговском магазине бывали частенько. Я наполнял ими свой чемоданчик и тащил домой каждый раз килограммов десять всякой снеди своим домочадцам.

Много в те первые зимы было у меня памятных переходов до города. Иногда и на машине удавалось устроиться. Но она крутилась по острову километров тридцать, прежде чем выезжала на оборудованную ледовую трассу Канал – Эгершельд. Бывало, и машина на полпути ломалась, и лёд под ней потрескивал, и возвращался с полдороги однажды по срочному вызову. Однако самым памятным для меня был поход где-то в середине февраля 1961 года субботним вечером, когда поначалу ничего, вроде, и не предвещало каких-либо неприятностей...

Рабочая неделя перед этим у нас со Шмидтом прошла относительно спокойно. Серьёзных неприятностей и ЧП не было. Правда, Хамза, наш постоянный пациент, новую болезнь себе выдумал, и как раз в субботу. Утром мы только закончили приём больных, как вдруг прибегает из роты солдат и в ужасе срочно врача требует. Хамза, мол, помирает! Лежит, стонет, почти не дышит и всё за пузо держится! Даже до санчасти сам дойти не может. Говорит: «Насилку давай! Али на койке неси!» Хватаю сумку неотложной помощи, даю Шмидту ряд указаний и бегу в роту.

Смотрю, Хамза на койке, поверх одеяла лежит, от боли корчится, стонет на всю казарму, обеими руками за живот ухватился, ноги в коленях согнул, глаза закрыл. Рядом командир роты стоит, младшие командиры, дежурный по роте. Все в ужасе.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Да вот видишь, доктор, – командир отвечает, – встать не может, животом мается!
– Когда начались боли?
– Да как на завод собираться стали, он уже стонал. Записали на приём в санчасть, а ему и вовсе невмоготу стало.
Хамзу спрашиваю, где болит, когда началось. Тот только стонет да рукой на пуп свой указывает... Живот у него и раньше неоднократно болел – когда все остальные болезни проходили, но опасного ничего обычно не было. Лишь однажды на камбузе во время дежурства объелся так, что промывать желудок пришлось. Шмидт, как всегда, промыл основательно, несмотря на яростное противодействие страдальца. После этого Хамза зарёкся приходить в санчасть с подобными жалобами. Но сейчас было нечто другое и, по-видимому, более серьёзное.

Смотрю на него, а у него и лицо какое-то неестественно красное, но не серое, как обычно бывает в тяжёлых случаях с животом, и губы, будто в крови. А сам уже и стонать не может, только извивается. Расстегиваю на нём куртку, брюки, а он руками за живот схватился и притронуться не даёт. Неужели, «острый живот»? Неужели, прободение?! Силой отстраняю его руки от пупа и начинаю мягко пальпировать, пытаясь выявить болевые точки. Живот напряжён, как камень, напряжён весь, сверху донизу! Пуп же, как всегда, грязен и даже больше обычного. Будто всю грязь с завода на себя собирает.

Продолжаю пальпировать, однако живот не поддаётся моим усилиям. Так и есть – прободение! Не усмотрел! ЧП на мою голову... Однако вчера у него только горло болело (это вечером), а утром коленка скрипела.  «Ходыть трудна была!»… Проверяю рукой температуру – жара нет. Пальпирую пульс – лишь немного учащён. Значит, не всё пока потеряно. Приглядываюсь ещё раз к лицу, к губам, а они будто на самом деле в свёкле измазаны...
Ну, Хамза! Всё время мне ребусы загадывает. Разберись сразу с ним! Держу руку на животе и продолжаю надавливать ладонью внутрь. Хамза постанывает, но уже не так страдальчески. Нет, его общее состояние, весь внешний вид явно не соответствуют предполагаемому диагнозу.
– Чего ел? – спрашиваю.
– Не ел, дохтур! Пуза сильна балыт!
– Где болит, в каком месте?
– Тута балыт, кверху больше!
Надавливаю ладонью под ложечку и, кажется, начинаю преодолевать мышечный заслон. Пальпирую глубже. А он вдруг извиваться под рукой и похихикивать начал, И руками за руку мою схватился.
– Ой, дохтур! Щекотно больна – щекотка баюся!..
Я продолжаю пальпировать, пальцами уже чуть не до позвоночника достаю, а Хамза только хихикает да руку мою от живота отстраняет.
– Хватит, дохтур! Балыт больше не стала, щекотать стала. Теперь ат щекотки лечить нада!
– Сейчас тебя командир роты вылечит!.. – Работы ему сегодня на полную катушку! – обращаюсь я к капитану Курбанову. – Пусть живот свой как следует тренирует. А то моей ладони и минуты не выдержал!.. И в санчасть не записывайте: с ним с одним хлопот больше, чем со всей остальной ротой!..
И я поспешил к себе в санчасть завершать утренние дела. Но каков Хамза! Откуда он выискал все эти симптомы?! Явно у специалиста позаимствовал. ...Но со свёклой перестарался – уже от себя добавил, для большей убедительности. А ведь мог и на операционный стол угодить!.. Ладно, разберусь с ним на следующей неделе! Сегодня надо к выходному готовиться.

Сделав всю срочную работу и завершив затем предобеденный приём больных, я побежал на поиски командира отряда – получить добро на увольнение. Командир у нас хоть и хороший был, но всегда отпускал меня в город с большой неохотой, явно против своей воли. Сам он круглые сутки крутился в отряде, жил с семьёй рядом с казармой и считал, что и все остальные должны поступать таким же образом. Вот и сегодня, как услышал меня, сразу возмущаться стал:
– Чего ты всё за мной ходишь?! Домой захотел! Был же на той неделе. Вот и сиди в санчасти, больных принимай, отчёт готовь, книги свои научные читай. Да гляди, чтобы по твоей линии ЧП каких не было.
– Да чуть не случилось сегодня, – говорю.
– Чего ещё?
– Хамза вот опять болеть вдруг вздумал. Да такое выкинул, что не сразу и разобрался. Чуть было здорового на операционный стол не отправил!
– А я что тебе говорил! Гляди за ними хорошенько! Не то такое тут устроят, что ввек не расквитаемся. Ну и чего с ним?
– Да на работу идти не хотел. Но отправить пришлось. Сегодня она ему особенно полезна будет.
– И правильно делаешь! Поменьше им освобождений давай... Вот до тебя Горлов был, он их через одного из санчасти пинком вышвыривал. Пинаться, конечно, незачем. Но ведь доведут так, что и самому поддать хочется... А как на камбузе?
– Там навели порядок. Воду прохлорировали. Меню на неделю согласовали.
–Шмидт у тебя молодец! Своё дело знает! Чего бы без него делал?.. Но и ему указания давать надо. Предупреди по всем вопросам. А сам смотри, не опаздывай в понедельник, чтобы к приёму больных был!.. Ну, иди, собирайся! Да продукты на складе захвати – свинью зарезали. А дома-то как?
– Да вот не знаю, Иван Иванович! Связи-то нет. Вот и волнуюсь сам.
– Ну, беги...
Говорю «Есть!» и спешу на склад. Получаю килограммов пять неплохого мяса, ещё что-то, расплачиваюсь в бухгалтерии и мчусь в магазин за яблоками. В городе их сейчас не сыщешь – полное запустение! А дома жена на пятом месяце, ей вот как витамины нужны!

Загрузился килограммов на двенадцать. Отдал последние указания санинструктору и часа в четыре тронулся в путь с расчётом засветло добраться до Эгершельда. Погода стояла чудесная: тепло – градусов восемь-десять, тихо, падает редкий снежок. Хорошо виден мыс Елена. Лёд крепкий, гладкий и ровный – хоть на коньках катайся. Лишь кое-где встречаются старые трещины, запорошенные снегом и не представляющие никакой опасности. Настроение прекрасное. Ещё бы! Впереди больше суток отдыха! Да и прогулка обещает быть чудесной – полтора часа хода по такой погоде одно удовольствие!

Прошёл с километр, оглянулся. Сквозь снежную пелену видны трубы завода, ближайшие здания, отрядовские казармы, уютно разместившиеся на южном склоне сопки. Стоит отклониться чуть в сторону Амурского залива, и обе заводские трубы встанут на одной линии, загораживая одна другую. Как-то во время подобного перехода из города кто-то из нашего начальства взглянул вдруг на завод и чуть не сел на месте! Всего одна труба стоит! Неужто вторая завалилась?! Вот это ЧП! Аж бегом побежал в свои-то годы. Метров через сто всё прояснилось. Но напереживался тогда крепко...

А я тороплюсь дальше. Снег сыплет всё сильнее. Как бы ориентиры не потерять. Елена уже еле видна, а до мыса ещё километра полтора осталось. Вот береговые очертания и совсем скрылись из виду. Снег идёт уже крупными хлопьями. Но ветра по-прежнему нет... Двигаюсь наугад, ориентируясь по направлению ледовых трещин. Они почему-то обычно параллельно берегу здесь располагаются... Ба! Это уж и совсем некстати! Передо мной открылась полоса молодого льда, шириной метров в тридцать-сорок. Значит, недавно ледокол проходил, топливо в бухту Навиг доставлял. Как же мы об этом не знали?! Молодой лёд значительно более тонкий – тёмный, кажущийся почти прозрачным. Пощупал ногой – вроде, крепкий. Но насколько? Выдержит ли?! Кое-где в него небольшими айсбергами вкраплены старые, более прочные, льдины. Но до них ещё надо добраться!

С осторожностью ступаю на лёд одной ногой - ничего! Встаю обеими – у самой кромки «старого айсберга». Слышу неприятное потрескивание. Срочно назад! Делаю обзор по сторонам: может, где поуже этот канал и старого льда побольше? А далеко уже и не видно: снег валит всё гуще и гуще, уже сплошными крупными хлопьями. Надо спешить! Ложусь животом на лёд и пробую прочность. Хруста нет. Прополз туда-сюда несколько метров около «ледового берега». Всё в порядке. Надо решаться! Выбираю место, где побольше обломков старого льда, и пускаю в их направлении мой чемоданчик. Тот спокойно добрался до ближайшей льдины и остановился у её основания. Вот так бы и мне прокатиться! Конечно, можно и разогнаться, но рискованно! Лучше всё же по-пластунски.

Вновь ложусь на лёд и, загребая руками, пускаюсь в плавание к своему чемодану. Треска не слышно. Я ускоряю темп и быстро достигаю первой крепкой льдины. Фу! Даже вспотел от напряжения. Теперь уже толкнул чемодан сильнее, и он, как метеор, понёсся по скользкому льду, вращаясь волчком и перепрыгивая через небольшие неровности. Достиг противоположного берега, почти не снизив первоначальной скорости, грохнулся всей своей многокилограммовой массой о край льдины, перевернулся через неё и остановился уже на безопасном пространстве, рассыпая во все стороны яблоки и консервные банки... Не одна напасть – так другая!

Спешу на помощь потерпевшему, но быстро не получается – лед скользит под руками. Всё же набрал скорость и несусь к финишу. Только бы не рассыпаться, как мой чемодан! Вот и льдина! Быстро собираю потери, проверяю замки-защёлки – вроде бы, держат. А теперь бегом по направлению к Елене. Мыс должен быть уже где-то поблизости. Не потерять бы направление в этой сплошной снежной пелене. Снег слепит глаза, залепил очки, набивается за шиворот. Я уже превратился в настоящего Деда Мороза!.. Бегу пока легко – своя ноша не в тягость, да и ветра нет... Но где же всё-таки Елена?!. Наконец вижу долгожданную! Первый ориентир есть. Теперь предстоит самое главное – основной участок пути через пролив, отделяющий остров от материка – километра четыре. Только бы не сбиться с правильного направления. Если заберу вправо, то недолго и в чистую воду угодить у бухты Золотой Рог. Влево – не менее опасно: можно через весь Амурский залив бежать, аж до противоположного берега. Это километров сорок будет... Но как быстро темнеет! Уже сумерки. Неужели, я столько времени преодолевал «ледовый канал».

По-прежнему бегу лёгкой трусцой. Огибаю мыс, и мне в лицо сразу ударяет сильный встречный ветер. Это он – знакомый северо-западный муссон. Теперь жди настоящей метели. Через несколько часов занесёт всё, и транспорт остановится. Всё решает только скорость – успеть в город как можно быстрее... Однако бежать стало труднее. Ветер, к счастью, пока ещё не очень холодный, тугой стеной отталкивает тебя назад. Чемодан сразу отяжелел, будто его вместо яблок гирями утрамбовали. Но всё равно бегу – преодолеваю. Через десять минут уже насквозь мокрый. И вновь ничего вокруг не видно – сплошная белая пелена со всех сторон, пелена, наседающая на тебя, давящая, слепящая, оглушающая, будто вываливающаяся из темноты надвигающейся ночи, пугающая скрывающейся за ней неизвестностью.

Действительно, туда ли я бегу, не сбился ли с пути, не закружился ли в этом хаотичном вихре? На льду трещин уже почти не видно. Да и как они здесь идут, тоже неясно. Зато пошли сплошные торосы. Что-то раньше я их тут не замечал. Бегу через них, спотыкаюсь, скольжу. Ноги уже предательски трясутся от напряжения. Очки запотели, залеплены снегом – почти ничего не вижу...
Вдруг слышу какие-то гудки впереди. Да это же маяк! Оттуда идут сигналы. С самого Эгершельда! Ура! Теперь я спасён! Только бы не замолчал! Ещё бы с полчасика... Окрылённый уверенностью, продолжаю бежать прямо на сигналы. Через пятнадцать минут бега слышу их уже совсем рядом. Вот и силуэт маяка виднеется – прямо по курсу. Надо брать чуть левее, там выход на сопку... Хотя можно и справа обойти...

Иду параллельно искусственному перешейку, соединяющему маяк с берегом. Подхожу совсем близко к нему, и вдруг лёд трещит подо мной, и я проваливаюсь чуть ли не по пояс в снег и ледяную крошку. Ноги по колено сразу стали мокрыми. Хорошо, что выше воды не было – у берега она вымерзла, превратившись в лёд или испарившись. Однако и принятой ванны было вполне достаточно, чтобы испытать меня на прочность. До дома ещё ох как далеко! Теперь уже нельзя останавливаться. Выбираюсь на лёд и вновь бегу к берегу, разбрызгивая оставшуюся в ботинках и на брюках воду. Держусь уже подальше от насыпи, где лёд потолще.
Вот и берег. Вот и знакомая тропинка, виляющая по склону сопки... Навстречу движутся какие-то люди. Оказались наши, отрядовские старшины. Предупредил их об опасностях, лучше бы не ходили. Однако в городе ночевать им негде, да и в отряде ждут! К тому же, сигналы хорошо слышны – доберутся... Они же «обрадовали» меня сообщением, что не ходят автобусы. Значит, ещё пять километров придётся добираться до вокзала. А если и трамваи встанут! Тогда ещё десять! На это сил может и не хватить!
Вышел к конечной остановке автобуса «Маяк». Там несколько человек стоит в томительном ожидании – может, подъедет всё-таки? Я не стал искушать судьбу и поспешил дальше. Где трусцой, где шагом. Ноги вязнут в снегу, но встречаются и свободные от снега участки – там идти значительно легче. Двигаюсь, как заведённый. В пути уже два с половиной часа. Хорошо, что ветер здесь не так свирепствует и дует сбоку.

К половине восьмого добрался до вокзала. Ура! Трамваи ходят. И ждать очередного почти не пришлось! Однако двигался он с большими задержками и непредвиденными остановками. Так что до кольцевой добирался больше часа. Замёрз порядком. Ботинки с брюками сплошной коркой льда со снегом покрылись. Холод про-хватил-таки до насквозь промокших рубашки и майки. Порой охватывала неуёмная дрожь. Максимально напрягаю мышцы, чтобы согреться (в трамвае не попрыгаешь!).
С остановки бегом помчался к дому. Ноги уже совсем не слушались – шатался, как пьяный. Наконец, вот она, моя долгожданная квартира! Маленькая, однокомнатная, но своя – наша собственная! И взволнованная жена у дверей встречает – она всегда в таких случаях волнуется. А как не волноваться? Хорошо, что пока молодой и многое можно выдержать!
Вот и выдержал! И даже не простудился! Хотя ноги пришлось отогревать. Майка, рубашка и даже тужурка были насквозь мокрыми от пота. Хороша тренировочка! Жена по этому случаю титан затопила, воду для ванны согрела. В то время у нас в доме такая обогревательная система существовала. Потом горячим чаем с вареньем отпаивала. Яблоками закусили. А она, оказывается, и мандаринов сумела достать! Так что пир горой был. И рассказов на весь вечер хватило. Ведь целую неделю не виделись!.. Так вот у нас здесь жизнь супружеская начиналась... Но мы тогда не унывали и надеялись на лучшее.

В воскресенье отдыхали вместе дома. А в понедельник с утра уже ярко светило солнце, снежные заносы в городе частично убрали, и пошёл транспорт. Так что я утром уже без приключений добрался до Эгершельда, а там снова пешочком к своему отряду, к своим пациентам с Хамзой во главе. Позавчерашней усталости как ни бывало. Шёл весело и легко. Ледовый ландшафт практически не изменился – весь снег сдуло сильнейшим ветром. В бухте на льду устроились на своих рыбацких местах несколько десятков любителей подлёдной охоты. На лёд так и выскакивали серебристые корюшки, тёмные наваги, блюдцеподобные камбалы. Клёв был замечательный!.. Ветер дул мне в спину, и я быстро и легко двигался к острову. Миновал Елену. Посмотрел на трубы завода. Да, они почти слились воедино. Немудрено было взволноваться нашему начальнику...

В отряд прибыл часам к десяти. Доложил командиру. Спросил, как дошли наши сержанты. С ними всё было благополучно: закалённые ребята! А вот в соседней части без ЧП не обошлось. Ушла под лёд бортовая машина. Шофёр в метель сбился с ледяной трассы и укатил куда-то вдаль от острова... на свою же погибель.

Глава из книги Виталия Бердышева "Ледовый переход" (О службе в шутку и всерьез), Иваново, 2013 г.