***

днем мы совершаем поступки. ночь - для внутренних открытий. я тоже открыл для себя кое-что в ту ночь. но прежде чем рассказать, разъясню один момент.

я - урод и чудовище, по крайней мере меня таковым считает мать, отец же лишь молчит. они сходятся во мнении, что ни достоевский, ни советское кино, ни годы любви и заботы не были в состоянии смягчить мое сердце, я - образец и источник истинной жестокости, жалости ни к чему живому не имею, к окружающим питаю едкую ненависть, люблю же лишь себя самого. такова моя участь с самого детства, я любил, мне не верили, и я, кажется, выучился ненавидеть. по крайней мере, мне столь часто твердили о собственном безобразии, что я и сам начал в это верить - и я стал безобразен. потеряв надежду обнаружить в себе светлое, альтруистическое начало, я так и предполагал прожить жизнь - на обочине, подобно паразиту. теперь возвращаемся к ночи.

в ту ночь меня трясло. исторгнуть самое себя, изойтись в самого себя, исчезнуть физически, разодрать и тщательно прополоскать изнутри - ощущение абсолютной беспомощности, крайней, резкой невозможности оказать содействие человеку, так нуждающемуся в том, что ты имеешь в достатке. Его же жизнь представляет собою кромешную тьму, холод преисподней до того, как черти разожгли там огонь; человек тонет в черной вязкой жидкости, захлебывается ею, а протянуть руку помощи ты НЕ В СОСТОЯНИИ. страшное ощущение, знаете. все становится ничтожно в сравнении с личной трагедией одного человека; счастье всего мира не стоит одной слезы на лице невинного ребенка - теперь я понял. а еще понял, что жить с человеком, тем самым облегчая его муки - великое счастье; в чем бы ни был смысл, но именно этот смысл, может быть, достойнее и величественнее всех возможных. са-мо-по-жер-тво-ва-ни-е - светлая долина страдания, но оно незаметно в сравнении с радостью другого человека, с осознанием собственной силы дарить высшее блаженство - жертвуя собою, мы роднимся с богами. той ночью я открыл в себе способность и жажду самопожертвования - я открыл в себе нечто божественное в противовес своему уродству, и, возможно, я все-таки достоин жизни.