Кровная месть

                КРОВНАЯ МЕСТЬ
                (повесть)

ОТ АВТОРА

Молодые 90-е годы…
Лозунги «Комсомольские стройки», «Покорение Сибири», «Байкала – Амурская Магистраль», будоражили тогда молодежь. Полная энтузиазма и патриотизма она рвалась на большие стройки страны,  покорять Сибирские просторы. И вот…
Один из многочисленных городов Западной Сибири. Пятеро братьев, выходцы из Дагестана, собрались у небольшого экрана телевизора, будучи в гостях у старшего из них, Османа. Окружённые заботой жёнами двух старших братьев, они смотрели Дагестанский фильм по общесоюзному каналу, где молодой человек искал и нашёл семена кукурузы, дающие два урожая в год.
Разочарованные комедийным  стилем фильма, младшие братья, энергичные и полные бурных сил, понукаемые молодостью, стали возмущаться такой идее фильма.
- Дикий край, горные места, люди в черкесках, орлы и вершины, ущелья и кинжалы. Вот – что такое Дагестан!!! Вот, про что им надо было показывать,  ну, хотя бы то, как Туркам ломали там шею, в ущельях, заваливая камнями! Про такой Дагестан. Про Дагестан, который сам Мамай, нерешился захватить, решивший обойти его через Грузию, желая  продолжить и дальше свой поход!.. Вот про какой Дагестан надо было! А тут,- кукуруза и с таким хлюпиком на всю страну!- возмущались молодые горцы, где молодость, патриотизм и любовь к Родине - огоньком  горели в сердце каждого гражданина тогдашней молодёжи.
- Действительно! Не могу понять начальников культуры или кино, - тоже присоединился к негодующим второй, по старшинству, из братьев. - Может быть, раз в десять лет, была возможность у нашей республики по ТВ и на всю страну показать и рассказать про Дагестан, а они такой фильм прогнали. Нет бы про старину или абреков, про войну. У нас ведь столько Дагестанцев - героев Советского Союза. Про «Кровную Месть» можно было бы, про похищение невест! А, … они!?  - … Получи, - … не хочешь? - называется.
- А, если бы, Габиб, тебе дали такую возможность, снять фильм, про что бы ты снял? - спросил младший его брат, Магомед. – О чём бы он был?
- О-о!!  Про «Кровную Месть», непременно! – ответил Габиб не задумываясь. – Не из-за того, что я, такой, кровожадный. А, просто, сильный бы фильм получился. Скачки, погони, трюки. Было бы, где фантазии разыграться. Вот где абреков можно было бы насмотреться. Передать людям все чувства ненависти, любви, … - не закончил второй брат, как его перебил опять меньший.
- А как бы ты это сделал? Как можно такое, в одном, передать?
Прищурившийся в улыбке, внимательно слушавший до сих пор Осман, самый старший из братьев, задумчиво изрёк:
- Я бы, у такой истории, «изюминкой», сделал Любовь! Например: У них, там - «Кровная Месть» - Бах! …Бух! … Ой! … Ай! И, тут, … вдруг, один из одной стороны, влюбляется в девушку, ну, … из другой семьи. Им жениться дадут? Не дадут! Почему? Нельзя! И, что ему делать? Как быть? - … Конечно! Остаётся – похитить.  Иначе,  как?  Отсюда и начнётся – «Красота Жизни». Как, … по другому, остановить такую  резню? - подмигнул Осман, к общему удивление всех, такому, необычному и неожиданному повороту оконцовки событий, придуманных им, самим же.
Так, родился на свет этот рассказ. Всё бы было ничего, только вот, какое совпадение - через шесть лет братья, в Нижневартовске, получили телеграмму «о смерти отца». Там, в горах, у надгробия отца и познали саму весть - убийство.
Что это? …Судьба? …Злой рок? …Может, предсказание? Или, всё-таки - …подсознание? Не может ли оно быть и тем, что в народе называются: - Накаркали?
- А, не может так быть, что это - «ОН », хотел нам сказать: - попробуйте, сначала,  сами пройти этот путь, потом расскажете об этом людям? – теряется в догадках автор.
Имена в рассказе были использованы с двух, близких ранее, семей. За дальнейшее их «очень большие» совпадения, автор приносит свои извинения, который, вот уже сколько лет, никак не найдёт тем совпадениям объяснение.

                ПРЕДИСЛОВИЕ

Кровная Месть, один из самых многих неписанных и жестоких законов гор, соблюдаемых народами древнего Кавказа, в том числе, и в высокогорном Дагестане, непосредственно. Он звучал: - «Кровь за кровь!», «Смерть за смерть!». Убили отца,- сын мстит, убили брата - брат мстит, убили сына - отец мстит. Этот закон был причиной того, что истреблялись целые поколения мужчин в роду, этим самым лишая много семей кормильцев. У детей отнимали отцов, у женщин мужей, у матерей сыновей. Не соблюдавший этот закон мужчина, в глазах народа, не считался мужчиной. Семья его покрывалась позором, за него не выдавали дочь, плевали в след. Он был призираем.
Слова: честь, гордость, достоинство - были не просто слова. Горец, ронявший их значение, ронял самого себя.
У закона «Кровной Мести» была и другая сторона. Прежде чем унизить «ближнего» или слабого, сильный призадумывался над последствиями. Это остепеняло буйного,  заставляло сдерживаться сильного. Потому, в обращениях друг к другу, чаще звучали такие слова как; - брат, уважаемый, достопочтенный и т.д. Но, и при этом, не все или не всегда, люди задумывались о худшем, когда брались возбранять друг друга или сильный начинал глумиться над слабым.
Было это хорошо или плохо судить сами, в повести братьев Мирзаевых «Кровная Месть», где чувство любви идёт параллельно, с законом «Кровной Мести». Где, высокие природные чувствами Любви,- смешиваются с чувствами «Кровной Мести». Где два разных, по природе своей, противоречивых и сильных чувства, прокладывают себе параллельные дороги в судьбах людей, питая и насыщая друг друга, обогащаясь одно другим.

Часть первая                СУДЬБЫ
Старая одинокая сакля стояла на опушке у горного леса. С ущелья, находящегося рядом, доносился рёв потока воды, падающего с огромной высоты и разбивающего на отточенных глыбах, когда-то сорвавшихся со скал, гордо стоящих по ту и эту сторону ущелья. В эту ночь особенно ревел водопад, ибо воды в ущелье стало столько, что казалось, берега не выдержат такого бурного потока, образовавшегося из-за сильного ливня.
Сильные раскаты грома, разгулявшийся ветер, гнувший вершины вековых и могучих чинар, ливень и молния, сверкающие, словно турецкие сабли, сопровождали бедствие воды, дополняя друг друга и наводя ужас на детей, стоявших в ночи под открытым небом, чутко вслушивавшихся во что-то. В страхе и в ожидании чего-то они прижимались друг другу.
В сакле, среди всякого тряпья, и глиняной посуды лежала женщина, в стенаньях предродовых схваток, ожидая появления на свет восьмого по счёту ребёнка. Вид у ней был усталый, измученный. Прилипшая прядь седых волос на щеке говорила о возрасте. Струившийся пот на лице, опухшие в слёзах глаза говорили о тяжело проходивших родах. Лишь спокойное выражение её лица было зеркалом силы воли горянки, твёрдости её духа. По морщинам и потрескавшимся ладоням огрубевших рук можно было судить и о том, какой нелёгкой была её судьба.
Сейчас же тревожило её предчувствие смерти. Роженица была уверенна - этих родов ей не перенести. Она думала и о том, кто вырастит её детей и будет им опорой, кто защитит и укроет их от бед и невзгод. Что, теперь, от воли всевышнего будет зависит вся судьба её детей. На протяжении всей совместной жизни с мужем она желала иметь хотя бы одну дочь. Аллах был не милостив к её молитвам, он дарил ей сыновей, из года в год.
 
Шесть месяцев назад Келесхан, муж её, погиб в горячей схватке с Амир-Арсланом, оставив её одну с детьми и в положении на новорождаемого, когда их первенцу шёл 13-ый  год. Захлёбываясь кровью на узкой тропинке и над глубоким ущельем они дрались, где один подстерёг другого с целью смыть с себя позор «Кровной мести». В яростной схватке, увлекая друг друга за собой, они сорвались с кручи, найдя там, свою погибель.
Стихия прекратилась также внезапно, как и началась. Ярко засветили звёзды, отражаясь на капельках воды, скользивших с мокрых листьев кизила. Ревел водопад, и  клокотали камни, в ущелье всё ещё окутанного белым туманом брызг и пара. Содрогаясь от холода, возле сакли стояли промокшие дети, с надеждой поглядывая на небольшое окошко под глиняной крышей.
Когда из-за туч выглянула луна, освещая всё вокруг, тишину нарушил крик новорождённого,- предвестник того, что в их семье родился ещё один ребёнок. Вслед за криком дети услышали слабый, дрожащий голос матери:
- Фатима! Я называю тебя Фатимой!!!
В радостном возбуждении дети, толкая, и пихая друг друга, вбежали в дом, откидывая полог ширмы, служивший в доме вместо двери. В тускло освещённой сакле, рядом с завёрнутым в тряпку младенцем, неподвижно лежала их мать. Безмолвную тишину гор, отзываясь эхом, разорвал ещё один детский крик:
-Ма-а-ма-а-а!!! - где холодной струной прозвучали страх, ужас и отчаяние.
Мать их была мертва. 

 
  На нависшей над поляной скале, в глубоком раздумье, сидел пастух.  По всей поляне брели телята и овцы пощипывающие сочную траву Альпийских гор. Молодые ягнята, временами выясняя отношение между собой, водились возле своих матерей. Невдалеке паслась запряжённая лошадь. Овраги долины, ущелья, обрамлённые вершинами гор, с отточенными пиками скал,выглядели здесь, среди зелени природы, украшением, придавая неописуемую красоту.Низко  летевшие облака скрывали летнее солнце, дополняя эту красоту - чем-то не достающимся.
 Пастух вынул из дорожной сумки аккуратно замотанный сверток. Размотал ее.  Им оказалась свирель. В такие минуты он, пастух, разгонял ею печаль свою, может и скуку. Осмотрев её основательно, он приложил ее к губам. Полилась мелодия. Он заиграл и так, что могло показаться, что все живое вдруг замерло на миг, прислушиваясь. Ноты, слившиеся с красотой природы, преобразила край, местность, в более красивую, прекрасную.
 Перебирая пальцами, Абдулла продолжал играть и уноситься в свои мысли. Играл и думал о том, какую злую участь уготовила ему судьба. Она была не милостива к нему. Он последний рода Башиевых, единственный сын и наследник Амирарслана, должен был продолжить «Кровную месть» своих предков с родом Келесхана, последними жертвами которого были отец Абдуллы и Келесхан, отец семерых сыновей.
 После смерти отца, его, десятилетнего Абдуллу, забрали дальние родственники отца.  Помнится как тетя Айшат, причитая немилостивого, сквозь плач и рыдания, кричала: - Люди!.. Остановитесь! Когда разум остановит вас проливать кровь ближнего? Когда вы станете видеть своих детей, превращающихся в сирот, вместо крови и кинжалов? О, Аллах!!! Образумь их! Останови, от истребления друг другом! Она, при этом, царапала себя и взывала к небесам, рвала растрепанные волосы, прижимала его, Абдуллу, к мокрым своим щекам. Долго эта картина вставала перед глазами юноши и после того, когда отдали его в горы, к пастухам - пасти скот, где и прошла вся его юность средь дикой горной природы, средь  зверей и лесов, овец и коз, высокогорий и ущелий. Про тетю Айшат он помнил и тогда, когда стал самостоятельным охотником. И тогда, когда в двадцать лет стал первым на скачках, выиграв  серебряную узду у бывалых горцев- джигитов.
 
 В его молодом сердце не было место страху. И в злости он не задыхался. Но злые люди напоминали ему про тот обычай гор, про позор и честь, необходимости продолжения той мести его предков. Мести, которой должен был продолжить он, молодой и прошивший большую часть своей жизни в одиночестве, Абдулла. Иначе род его, род – от коего он произошел – будет опозорен. Опозорен им и тем, что их род в целом - породил труса. Труса, который испугался отомстить за ранее пролитую мужчинами из его рода кровь. Он не хотел убивать, но плевки вслед его не устраивали. Его гордость не заслуживало того. Его достоинство не соглашалось с ним. Те показы пальцем в его сторону, тоже не проходили мимо его отважного сердца, нанося свои раны. Радость была заглушена в нём, не находя пищи в мыслях и страданиях его. Традиции и законы гор овладевали им, туманом окутывая два разных чувства, заставляя противоборствовать с собой, бороться с самим собой, глубоко, там, внутри его души, испытывать нескончаемую борьбу двух сил: сильный и раненный храбрый мститель против доброго молодого и отважного горца, который был в самом рассвете своих сил.

Душевную мелодию гор прервал приглушенный грохот грома. Посмотрев на небо, где сгущались тучи, пастух вскочил, сунул свирель за пояс, на котором покоился кинжал и, перепрыгивая с валуна на валун, достиг поляны, где пасся скот. После тихого и короткого свиста хозяина, лошадь подняла голову, отвечая ему возбужденным ржанием. Гордо держа голову и красиво перебирая ногами, она бежала ему на встречу. Большие, красиво посаженные глаза, высоко поднятая голова, шея, изогнутая как тетива, широкая грудь, предавали коню, что-то магическое. Упругие мышцы, тонкость ног, округлый круп, на котором переливалась бархатом черная шерсть, выдавали опытному глазу его силу и резвость. Эти качества коня могли поразить любого, кто хоть чуточку понимал в лошадях. 
 
Как только они сблизились, юноша вскочил на спину коня так легко, будто в ноги молодого горца были вделаны пружины. Похлопывая коня по длинной черной шее, с аккуратно подстриженной короткой гривой, Абдулла говорил с ним. Говорил ему, что погода быстро испортилась. Что будет ливень, от которого речушки станут непреодолимым препятствием к дому и им придется искать временное убежище. Говорил и о том, что он не доглядел, вовремя не заметил перемену в погоде. И скот всполошился, предчувствуя неладное. Слушался плохо, когда пастух стал гнать к одной из тропинок, ведущую через склон, покрытый редким лесом, в основном их кустарников боярышника и шишки. Понимая хозяина с полуслова, с полу его движения конь был хорошим помощником. Его, еще жеребенком спас Абдулла, будучи в пастухах. При перегоне нескольких отар через перевал, внезапно надвинулся туман. Останавливать перегон было опасно. В любую минуту небо может нахмуриться, полить дождь, сорвать глыбу с утеса, образуя камнепад, оползень. А от такой стихии в горах нет спасения. Она сметает все на своём пути.
Оступившись, в пропасть сорвалась лошадь. Жеребенок остался без матери. Он несся по краю ущелья, жалостным ржанием призывая свою мать. Попытки жеребенка были безуспешны. И чабаны решили не тратить время понапрасну, стали гнать отары дальше, ибо любой из них мог разделить участь лошади, поскользнувшись на мокрых камнях. Когда наступили сумерки и устроились на ночлег, перевал был уже позади. Юноша готовился ко сну, когда услышал далекое ржание жеребенка, оставшегося у края глубокого ущелья, над могилой матери. От этого ржание холодела спина, волос становился дыбом, в страхе сжималось сердце. В этом ржании холодной струной проносился призыв о помощи. Было страшно. Хотелось укрыться, спрятаться, только бы не слышать эти звуки. Старые чабаны поясняли молодому помощнику о том, что, вероятно жеребенка окружают волки. Крик о помощи слышался все чаще и чаше. Чудилось Абдулле, что не жеребенка, а его самого окружают волки. Хотелось плакать, рыдать, кричать, чтобы только разогнать этот страх.
Вдруг юноша вскочил. Выхватив кинжал с ножен, висевший на жерди, стоявший по - середине шалаша - держа его свод. Он выбежал и схватив тлеющий сучок с догоравшего костра, понесся к перевалу. Бежал словно на крыльях. Теперь уже, чувство сильнее чем страх владело им. Он бежал на помощь более беспомощному чем сам, хотя и слышал крики чабанов; 
 - Абдулла! Вернись! Вернись!!!
Внезапный перелом, произошедший в душе молодого горца, было выше всех чувств самосохранения. Преодолевая изгиб за изгибом, поворот за поворотом, как будто бежал по хорошо знакомой дороге, он несся на встречу опасности, радуясь каждому новому ржанию жеребенка.
  - Жив! Жив еще! Ну, держись! Еще чуть-чуть!!!
Он бежал, не разбирая дороги, неимоверно быстро сокращая расстояние между жеребенком и им самим. Ему уже показалось, что ржания больше нет, как вновь услышал его в нескольких шагах.
С противоположной стороны сверкнули сначала два, потом ещё два зелённых огонька. Абдулла понял, что это волки. Ему не было страшно. Наоборот. Он был рад, рад тому, что успел. Что не зря прошли его старания и тому, что впервые за свою короткую жизнь встанет поперёк дороги волкам, которые одним своим воем, наводили леденящий душу ужас. Сейчас же, он был готов сразиться с ними, с самыми ссыльными и злыми разбойниками этих лесов.
Благодаря человека, за своё спасение, жеребёнок ткнулся   мордочкой в руку парня, прижался боком к его ноге. Не обращая внимания, Абдулла смотрел на приближающиеся огоньки глаз. Немного погодя, он уже видел их узкие мордочки, оголившиеся клыки из-под приподнятых верхних губ…

  Хозяева лесов подходили крадучись, поочерёдно выдвигаясь вперёд. Передний присел, готовясь к прыжку, когда до Абдуллы долетели крики чабанов, бежавших  ему на помощь.
 
 Нацеленный в открытую пасть сучёк, с тлеющим на конце угольком, был непреодолимым препятствием волку, который намеривался впиться в горло молодого пастуха, тогда как  второй без помех вонзил свои клыки в Абдуллу, чуть повыше колена. Но, и тут юноша не дрогнул. Находившийся наготове в жилистой руке кинжал, описал молниеносную дугу, сверкнув лезвием, отражая лучи ночной луны, прошедшие сквозь толщу зелённой листвы и без впрепятственно вонзаясь в тело разбойника лесов, чуть позади левой лопатки. Волк упал, разжав  челюсти. Кровь сочилась тёмной полосой из-под кинжала. Ещё раз разбойник сжал и разжал челюсти, прежде чем покинул этот мир. Его собрат, почувствовав сильную и  жгучую боль в горле, стал кувыркаться, мотать головой,  подпрыгивать так, словно стоял на чём-то раскалённом. Так он. всё дальше удалялся от того места, где недавно их ждала пища, и совсем по другому сложившемуся обстоятельству их собрат нашёл там свою погибель.
Приближались чабаны. Был слышен уже и шелест листьев под их ногами, когда у Абдуллы подогнулись ноги. Тело затряслось в мелкой лихорадке и на глаза навернулись слёзы. Обняв жеребёнка, содрогаясь всем телом, он плакал. Плакал, испытывая радость. Радость того, что выстоял до конца. Он вкусил радость первой победы над сильным врагом. Он, в гневе, в борьбе за беззащитного жеребёнка, перешагнул ту невидимую черту между детским страхом и мужской отвагой. Да..! Он плакал! И, уже, как мужчина!


Отара миновала уже последний опасный участок дороги, крутой склон из сыпучего щебня, когда стали накрапывать первые капли дождя. Абдулла был доволен тем, что всё обошлось и вовремя вышли на безопасное место. Скотина, не сворачивая в стороны, уверенно шла домой по давно хорошо знакомой дороге. Пастух, лишь, присвистывал и то уже скорее по привычке, чем заставляла это делать нужда.
Вот и сакля, сложенный из крупного неотёсанного камня, придававшая вид крепостного сооружения  с маленькими окошками и кривой глиняной крышей. Загон для скота стоял тут же, рядом, с поскрипывающей плетёной калиткой, напоминая развалины старого дома, без крыши. На жердях не высокого забора, висела всякая глиняная посуда. Тут и там разбросанные вещи  толкали на мысль о том, что здесь никогда не управляла женская рука. 
Конь встал  как вкопанный. Захрапел и стал на месте перебирать ногами. Абдулла насторожился.
- «Чего это он»? – «Кто вспугнул»?...
Овцы тоже остановились, опасливо всматриваясь в давно знакомые им постройки.

 
Осенила мысль. В доме кто-то есть. Но кто? Зверь или человек? Враг или друг. Почему и с какой целью, если там человек - не показывается, а если же зверь, то почуяв запах или шум приближающего человека, не убежит? Прогладив Къарачи за гриву, Абдула спешился. Направив дуло старого ружья в  сторону сакли, и будучи уверен в то, что в доме кто – то затаился, медленно двинулся в сторону своей сакли.
Ничто не было тронуто, сдвинуто. Вроде как всё было на своих местах. Хозяин хотел было уже поверить в тишину, успокоиться,.. но чутьё охотника подсказало; - не всё здесь в порядке. Он ещё раз взглянул на дверь. Наружный затвор, которым он запирал дверь от лесных зверей, был отворён. Пастух насторожился и подозрительно оглядел всё вокруг. Бесшумно подойдя к сакле,  держа одной рукой  ружьё, другой он тихо потянул дверь на себя. Она чуточку сдвинулась, но затем уперлась обо что-то, встала. Внутри был задвинут засов. Немного постояв в задумчивости, он пошёл к кустам, которые росли в метрах двадцати по краю небольшого оврага. Раздвинув кусты, охотник взглянул на небольшой лаз и не нашёл никаких следов. Его лицо озарила едва заметная и недобрая ухмылка. Лаз - проход, соединял саклю с оврагом. Готовил её Абдула на такой случай. С одиноким жителем гор в любой день, в любую минуту могло случиться всякое.
Лёгкая трещина,  затем щель, образовались  на полу, в углу за ширмой, отделявшей сложенные сухие дрова от комнаты, не нарушив здешней тишины. Было по-прежнему тихо.
 
Постепенно расширяясь от осыпающихся краёв и удаляемых сучков, щель быстро стала превращаться в проход, из которого постоянно наблюдал глаз человека, желающего проникнуть внутрь. Отодвинув ширму, Абдулла увидел в противоположном углу, на своём ложе, спящего человека. Рядом с ним лежал необычный карабин. Ровное  дыхание гостя подсказало охотнику, что это не притворство и он спит. Его большая щетина, пыльная одежда, оружие из дорогой стали с узорами в них, сделанные и наверняка хорошими мастерами, составляли загадку; – кто он, откуда и зачем? Что ему здесь надо?
Не сводя глаз, с мирно посапывающего странника, Абдулла тихо и медленно направился к нему.  Постоял. Сделав небольшую паузу, присел у ложа, разглядывая гостя. Протянул  левую руку к дорогому карабину. В правой, он держал свой, нацеленный тому в грудь .


  Ибрагим сквозь сон слышал блеяние овец, мычание телят, и совсем близко пофыркивала лошадь. На душе было приятно оттого, что находится он дома, у своих родных: наконец – то исполнилось его давняя мечта. Теперь он начнёт спокойную жизнь, станет пасти скот, пахать землю, заниматься тем, чем занимаются в основном горцы, свободно живущие в его родных горах. Сладко потянувшись на ложе, Ибрагим чуть приоткрыл глаза и… вспомнил, что находится в чужой хижине! Схватился за ружьё. Оно было пустым. Вынуты патроны. Кинжал был на месте. Входная дверь приоткрыта. Перед его ложем стояли кружка молока, кусочек чёрствого пшеничного хлеба и небольшой кусочек варенного холодного мяса. В сакле, по прежнему, было пусто. Тревога неприятно заползала в душу.
У входа в саклю послышались шаги. Под чьими-то ногами чавкала вода, что подсказала гостю о погоде. Звуки прекратились. Ибрагим напряжённо уставился на входную дверь.
…В хижину вошёл молодой человек в тёмной поношенной черкеске. Тонкие и длинные брови,  взметнулись как стрелы, сошлись у отточенной переносицы. Глубоко посаженные, маленькие и чёрные как ночь глаза, будто засветились, при виде проснувшегося гостя. Лёгкий румянец на  щеках придавал ему свежесть и подчёркивал его молодость. Широкие плечи и узкий стан были вестниками силы и лёгкости.
 - Ассаламу Алейкум!- сказал Абдулла, не меняя пытливого выражения и подходя к незнакомому гостю, при этом ,протягивая  руку.   
- Почему же мой гость не притронулся к пище хозяина этой бедной сакли?  - Судя по ворожению лица, !?,
 
- Мир этому дому! – ответил Ибрагим, пожимая руку, – С разрешения хозяина, мне надо умыться, прежде чем прикоснутся к еде. Ибо для меня еда - это тоже святое, или я не прав.?! – мирным тоном ответил Ибрагим. - И пусть хозяин, невольно уступивший мне своё ложе, простит мне мою вольность…


 Тёмной осенней ночью двое мужчин сидели у костра. Чистый горный воздух был наполнен  свежей влажностью  дневного дождя. Несмотря на это, было по-летнему тепло, временами то тут, то там перекликались птицы, слышались хлопки крыльев летучих мышей.
- Кто ты, и что привело тебя в наши края? – спросил Абдулла, всматриваясь в широкое и открытое лицо гостя. Большой лоб, густые брови , коротко подстриженные волосы, толстая как у молодого бычка шея. Всё это в сочетании друг с другом придавали ему внешность человека большой воли. По крепким рукам можно было судить и о самой силе. Но на ладонях больших и увесистых кистей отсутствовала грубая кожа, что редко здесь встретишь. Кто этот человек? - Абдулле судить было трудно.
- Зовут меня Ибрагимом. Сам я, родом здешний. Довольно долго не бывал в этих краях. Лет шестнадцать назад я ушёл отсюда, бросив отцовский дом и своих родных. И вот, теперь возвращаюсь. У меня должны быть здесь шесть братьев, некогда покинутых мною, сестра Фатима, и может быть ты что-нибудь слышал о них?
Абдулла вскочил. Даже при тусклом свете было видно, как сошлись брови, и глаза- чёрные, злые, готовые метать молнии, впились в Ибрагима.
- Что случилось? Ты знаешь их?  Может, слышал? Скажи.., живы они или нет, найду я их или чего дурного случилось?
- Да… Они здесь… Они живут в отцовском доме... Ты найдёшь их там..,- зло ответил Абдулла, всё ещё не сводя взгляда с Ибрагима.
- Возьмешь моего коня, он быстро довезёт тебя к ним. Когда доедешь, - отпусти его, он найдёт дорогу домой;– сказал Абдулла уже тихо, уводя взгляд в сторону. Через некото- рое время он под уздцы привёл скакуна и передал его в руки Ибрагима.
Такую перемену Ибрагим не мог не заметить. Его это удивило, но выпытывать о том, что могло случиться, не стал. Он принял коня, кивнув в знак согласия, взлетел в седло. Раздалось недовольное ржание лошади. Абдулла что-то бормотал себе под нос, затем подошёл и хлопнул коня по крупу открытой ладошкой. Къарачи, - так звали коня, ускакал, унося в ночь непрошенного гостя.

 
По узкой тропинке, петляющей среди разбросанных скал, круто уходящей к подножью горы шёл Ибрагим, ведя на поводу чёрного скакуна. Солнце ещё не взошло из-за горы. Поэтому трава, листья, камни  были в росе. Вокруг щебетали птицы, то и дело, пролетая над головой путника. Проглядывающая, золотой сединой, желтизна в гуще зелённой листвы леса, говорила об умельце осени, похожего на художника, искусно меняющего один цвет в другой, не меняя красоту и величие горных вершин, а сними и выступающие вершины над равнинной низменностью.
В душе Ибрагима было светло и радостно от одной только мысли, что вот он на уже знакомой поляне, средь лесного орешника и боярышника, чем-то напоминавшего лысину посреди шевелюры. Он войдёт в лес, обойдёт тот холм, тропинка пойдёт к реке и по его берегу уйдёт вниз в долину. С вершины холма должна проглядываться их сакля, давно забытая им, такая родная и близкая. Широкая улыбка, обнажившая белые ряды зубов украшавшая его внешность и не сходила с лица, когда он как в детстве, играя здесь с братьями, хватал свисавшие ветки, взбираясь по склону. Уже закончился лес. Ещё, каких то, двадцать, тридцать шагов!
 
И…, перед ним открылась хорошо знакомая с ранних лет долина, которая осталась всё такой же, какой оставлял он её ещё совсем юнцом. По воле судьбы, Ибрагим попал в Чечню в группу ночных конокрадов. Ему приходилось стрелять, убивать, скакать и уходить от погонь. Он подкрадывался к конюшням знаменитых князей, где содержались лошади высоких пород, чистых кровей, Уводил скакунов с конюшен, охраняемых не одним десятком солдат, вооружённых до зубов. За смелость, храбрость и тонкость ума был в почёте у своих друзей, разбойников. Умение быстро и точно попадать в цель не раз спасало товарищей от верной гибели. Жандармерия обещала хорошую денежную сумму тому, кто выдаст им искусного конокрада. И главарю шайки не нравилось, что Ибрагим может, в скором, отойти от дел. Уедет искать своих родных. Уход такого профессионального конокрада и друга усложнит дальнейшую «жизнеспособность» банды. Ведь за них за каждого была объявлена награда.
Рядом с низвергающимся водопадом, утопая в  маленькой чаще леса, у подножия холма, стояла их одинокая сакля. Неподалёку горел костёр. Приглядевшись, Ибрагим увидел в стороне загон для скота, привязанных к стойлу лошадей, людей сновавших взад, вперёд. Горький ком подкатил к его горлу. Глаза блеснули влагой. Дрогнули губы. Он узнал в них своих братьев и сестру, возившуюся у костра. С холма прозвучал сначала один выстрел, эхом разносясь по всей долине. Следом прозвучал второй, третий. Люди, у хижины услышав выстрелы, стали собираться в кучу, показывая друг  другу руками туда, где на холме стоял и салютовал Ибрагим своё возвращение.
 
Пришпоренная, лошадь понесла его вниз, по пологому склону. Неповиноваться воле наездника было невозможно, ибо она чувствовала его силу, опыт и умение управлять.
Влетев во двор сакли, верхом на коне, где собравшиеся всё ещё обсуждали о том всаднике, на вершине холма, Ибрагим свечой поставил коня на дыбы. Ржание, сопровождающее эту картину, красиво и богато одетый всадник, медленно оседающее облако пыли, произвели впечатление на людей, удивлённо наблюдавших за происходящим. Спрыгнув с разгорячённого, всё ещё энергично перебиравшего ногами коня, Ибрагим предстал пред ними. На гладко выбритых щеках, с голубоватым оттенком, тронутых лёгкой улыбкой, застыли  слёзы. С мелко дрожащих губ слетели слова:
- Братья! Родные мои! Вы, живы! Как часто и сильно желал увидеть я вас. Сестра! Фатима, взрослая какая! Исмаил, старший мой брат!  Мусса! Остальные меньшие мои братья! Это я, Ибрагим, ваш брат! - в  радости и в слезах, выговорил он в последний момент и закрыл лицо руками. Братья стояли ошеломлённые.
Исмаил, усатый и ниже ростом  Ибрагима, стоял напротив, шевеля густыми бровями,  не сводя строгого удивлённого взгляда. Крепко посаженная голова, на толстой шее, с начинающейся сединой, могучие плечи и короткие толстые ноги составляли его сильную крепкую фигуру.
Немного погодя, Ибрагим  открыл лицо. Улыбнулся сам себе и, смахнув слезу,  направился к Исмаилу. Холодный взгляд того, сбил шаги и радость возбуждённого брата. Ибрагим, удивлённо, посмотрел на старшего брата. Он увидел, что ему здесь не очень рады? Не желая верить в происходящее, он медленно присел под кривой ствол кизилового дерева, обхватил колени и медленно опустил лицо к коленям. Теперь не слёзы радости исчезали в рукавах богатой черкески.
 - ... вы не рады мне?- сказал Ибрагим немного погодя. Много лет назад, я поступил с вами так, как недолжен был. Ушёл, никому не сказав, куда и зачем. И у вас сегодня такая обида, чтоб после стольких лет не простить меня за ту ошибку?  Меня ведь, уже наказала жизнь - разлукой? Люди врагам обиды прощают, а вы мне не можете? Что я должен сделать, что бы искупить свою вину. Я хотел быть среди вас, как и прежде … , - он замолчал, крепче зажав голову и подёргивая плечами. Немного успокоившись он поднял голову и устремил свой взгляд вверх, в небо... Стало тихо. 
- Откуда у тебя этот конь? – услышал он голос сзади. - И почему он, сейчас у тебя?
- Мне его дал один пастух...
- Как это, … дал?
- Дал, что бы доехать до вас.
- Не Абдуллой ли звали, того пастуха?
- Пастуха …? – задумавшись, переспросил Ибрагим не понимая.
- Знаю я, этого пастуха, - недовольно и грубо бросил Муса. – Или ты убил его? Он ведь, сын того, кто убил нашего отца.
- Нет, - обомлев, еле выговорил Ибрагим.
- Почему?
  Тот отрицательно покачал головой.
-Тогда, раскажи как ты забрал коня, Ибрагим? Украл?
- Нет...
- Тогда, что случилось Ибрагим? Мы не понимаем!? Ты расскажешь?
- Я..., ночевал у него … - выронили губы
- И-и-и ...?
- Я не знал, кто он. Он дал мне его, чтобы мне быстрее добраться до вас, - говорил он растерянно и показывая на привязанного коня. - ... просил отпустить, … как только достигну желаемого места. Животное знает дорогу домой, - потом твёрдо и спокойно добавил, Ибрагим, приходя в себя.
- Ты не забыл, что он наш кровный враг?
- Нет. 
- Ты испугался его?
- Нет.
- Нет? Может, ты дружишь с ним? И он дал тебе своего коня? Ну-у, чтобы  приехать тебе в отцовский дом? - ... Может, всё таки Ибрагим, ты скажешь нам, как это лошадь оказалась под тобой?  Ты действительно не убил его? И как, тогда, ты забрал эту лошадь?- наседал средний брат Муса, в упор, сверля того взглядом. 
Холодок, мурашками, пошёл по спине Ибрагима: - Как? Он провёл ночь в доме кровного врага?  Вот почему тот уклонился от ответа. А ведь, я рассказал ему всё и он знал уже кто я. Тогда почему не убил? Боялся расплаты? Так ведь, никто не узнал, что я у него; - с позором?-  мысли молнией проносились в голове побледневшего Ибрагима.
- Ладно! - дикой алчной жадностью прошипел Муса, подойдя к животному и доставая карабин Ибрагима, с седла. – Коня, он не дождётся. Я убью его и это будет первым ему моим «подарком». Пусть знает, что месть ждёт его, не зависимо от того, сдружился он с тобой или нет! - он  направил ствол ружья в голову животного. Побелевшие губы,с бегающими желваками на острых скулах, в перемежку с язвительной ухмылкой не предвещали ни чего хорошего. Образы безжалостности, безнаказанной дерзости и подлости воплотились в нём, в одном.
 
  Брошенная вперёд рука Ибрагима  подняла ствол ружья вверх в тот момент, когда прозвучал выстрел. С силой, дёрнув карабин на себя, он отнял его у удивлённого брата. Вынув кинжал из-за пояса, Ибрагим, одним движением, перерезал удила, которыми был привязан конь. Почувствовав, что его теперь ничто не держит, животное исчезло также быстро, как и появилось здесь, вместе с всадником. Его не надо было просить уносить свои ноги. Выстрел, прогремевший над ухом, сделал своё дело.
Держа кинжал в одной руке, пальцы другой руки на спусковом крючке взведённого карабина, Ибрагим принял позу " затравленного волка". Дерзкий и непонятный поступок брата – пришельца, был непонятен окружающим. Они непонимающе смотрели на него, ожидая объяснений.
- Клянусь Аллахом! Могилами наших предков! Памятью наших родителей! Никому! Слышите! Ни-ко-му, - сквозь зубы и по слогам произнёс он, -  из вас, я не позволю осквернить моё имя! Опозорить и втоптать меня, мои обещания, в грязь! – зло прорычал Ибрагим. -  Рука моя, не дрогнет на того, кто последует за конём, поверьте лучше мне!- прорычал он. И, как бы, в довершение к сказанному, пустил пулю под ноги удивлённого Мусы. - Я обещал ему, поступить достойно, как и он! Во время моего там пребывания! И, ещё скажу, запомните - он не трус, и не убил меня не из-за трусости. «Кровная Месть» – это обычай гор, уважаю, но есть и другие обычаи! Гостеприимство и помощь, быть мужчиной, накормить или угостить путника – это тоже обычаи! Без всяких там подлостей. А, что же касается меня, тоже запомните, – я, всегда постою за себя, без унижения. Теперь моя очередь показать ему, что и я мужчина, и я умею держать своё слово, своё любое обещание! Он, держа карабин на взводе и готовый к худшему, прошёлся по лицам братьев не хорошим взглядам, заглядывая в каждого, показывая им, что он не шутит. В наступившем затишье, немного успокоившись, не меняя ни тона ни намерений, он направился в сторону Мусы, за спиной которого стояла испуганная сестра. Ибрагим сердито бросил;   
- Уйди с дороги!


ЧАСТЬ ВТОРАЯ                ИСМАИЛ

 Ранним утром ритмичный звон наковальни, сопровождаемый шипением воды, доносился из глубины небольшой кузни во дворе. Кропотливое отношение братьев к работе, отделяло эту семью от нищеты и недостатка.
Исмаил сегодня встал раньше обычного. Надо было успеть выполнить заказы охотников. Кроме того, завтра воскресенье, будет большой базар в Маджалисе. Со всех горных селений будет там народ, одни – приобретают что-то, вторые - покупают, третьи - меняют. Его работу ценили люди и платили хорошими деньгами. Оставаясь довольные покупкой, они были щедры и на доброе слово, на что с особым чувством удовольствия относился кузнец. Люди знали и о силе его:
 … Было это на свадьбе сына гончара Али, когда четверо мужчин повалили здоровенного быка, намериваясь зарезать его на мясо. Почувствовав смерть, животное собрало  все силы и одним рывком, сбросил с себя людей, при этом разорвав путы, опутавшие его конечности.
 
Разъяренный бык стоял, широко расставив ноги, и не сводил, залитых кровью, глаз, с поднимающихся с земли обидчиков. Медленно опустил голову, выставляя рога вперёд, энергично помахал хвостом. Передней ногой, нервно разгребая землю,  он готовился к схватке, с людьми, стоявших в оцепенении, и в страхе за себя. Широко раздутые ноздри, грозное мычание, сопровождающееся громким рёвом животного, приведённого в ярость, наводил на них ужас. Судьба четырёх казалась предрешённой, когда между ними и посланцем смерти встал молодой кузнец, рисковавший разделить их участь. Крепкая и мускулистая рука Исмаила схватила  рог, тогда как другая железной хваткой держала ноздри.
После резкого и сильного рывка послышался глухой хруст шейных позвонков. Бык не устоял, тяжело рухнул на бок. Точно проведённая траектория кинжала, завершила своё дело. Задыхающийся храп, захлёбывающегося быка, двумя струями алой крови, возвестил людей о завершении ритуала, начатый четверыми, и так жалко выглядевшими теперь.
   
               
Базар только набирал силу, когда Исмаил прибыл на место сбыта своего товара. Он остановил волов, запряженных в телегу. Вокруг него, как по зову, стал собираться народ, весело переговаривая и спрашивая друг у друга, что же на этот раз привёз молодой мастер. Они обступили его плотным кольцом. Снимая свой незамысловатый и сельскохозяйственный инструмент, кузнец чувствовал себя  неловко. Неловко оттого, что не оправдал людских ожиданий. На этот раз он не привёз ничего такого особенного, чем можно было вызвать восторг у покупателя. С его лица не сходила виноватая улыбка.
-… Эй, уважаемый!  …, Дай подкую твою кобылу; -как бы желая снять с себя вину, предложил Исмаил  человеку преклонного возраста, только что подошедшему к ним, проявляя интерес на столпотворение. При виде Исмаила, маленькие чёрные глаза, сверкнули злой искоркой. Брови его нахмурились и сошлись на переносице как тучи, в пасмурную погоду, не предвещая ничего хорошего.
- Всего за несколько серебряных она будет чувствовать себя на ногах не хуже джейрана, бегущего на водопой, гонимая жаждой.- блеснул красноречием среди окружавших покупателей Исмаил. – Подстричь копыта не мешало бы. Вон как расползлись края в трещинах, от того и прихрамывает, будто ходит по острию ..? - не успел закончить он...
 
 - Ты б позор с себя «состриг», бессовестный, чем людей болтовнёй занимать. Не позорил бы пролитую кровь своих отцов. Снял бы тень позора со своего рода, некогда славившегося в этих краях своей отвагой. Или этот род породил человека, похожего на отродье шакалов, воющего по ночам, вместо того, чтоб охотиться днём? Тьфу-у!!!;- И плюнул под ноги ошарашенному Исмаилу..  Широко открыв глаза, кузнец удивлённо смотрел в спину сутулого человека с хромой лошадью, спешившего покинуть это место, будто оно презренно. Слова обиды прозвучали как раскаты грома, ножом полоснув его молодое сердце. Побледневшее лицо, теперь уже было не в силах показать улыбку. Глаза не находили места, а руки, с которых выпала подкова, дрожали мелкой дрожью. Потом они стали перебирать пальцами подол холстовой рубашки. Он не видел того, что люди опуская глаза, избегали его взгляда, пятясь, покидали то место, словно не слышали ничего. В голове Исмаила, оскорблённого и униженного, этим человеком, ударами молотка и звуками наковальни, отдавались слова: трус, позор, шакалы, смерть, месть. Это были слова калечащие сердца многих молодых горцев, обманутых чувствами мести, гордости и чести.
 
…Скрипя колёсами, телега, запряженная двумя большими волами, медленно въехала во двор сакли. Увидев бледного и осунувшегося брата, сестра  уронила веник, которым мела двор. Испуганная, непонятным состоянием брата  и столь ранним его возвращением, Фатима в страхе посмотрела в сторону,  где Ибрагим и Муса приводили загон в порядок. Ибрагим, случайно бросивший взгляд на сестру, замер. Слегка толкнул в бок меньшего брата. Почувствовав тоже неладное,  Муса отложил топор и направился к Фатиме. Выйдя из-за ограды, он увидел старшего брата, ничуть не похожего на прежнего. Муса подошёл к телеге. Осторожно взял брата за плечо. Тот вздрогнул , а потом словно опомнился, опустил голову и тихо, чуть слышно, спросил:- Что?... Уже.., приехал? - скорее разговаривая сам с собой, Исмаил стал вставать. Рассеяно посмотрел на Ибрагима, затем перевёл взгляд на Мусу, с Мусы на Фатиму. Обсмотрев двор, он спрыгнул с телеги и подошёл к волам. Стал распрягать.
Наблюдавший за его неточными движениями Ибрагим, не мог понять, что случилось, что так сильно повлияло на брата.
 – Исмаил!  Что случилось?  ...Мы видим, что не всё  у тебя в порядке!? Может, ты  скажешь нам !?   -ответа не последовало. Он продолжал бубнить себе под нос непонятную мелодию,- Холод ную, непонятную и скучную.
Ибрагим грубо схватил локоть старшего брата, потянул на себя. На этот раз твёрдо и реши тельно произнёс: - Вся твоя работа лежит в телеге, приехал ты в то время, когда должен быть самый разгар базара, ещё и лица на тебе нет. На это должна быть серьезная причина; – заглядывая в глаза брата, Ибрагим требовал ответа. Напрасно он ждал.  Слеза, катившаяся по щеке Исмаила, увлекала за собой другие.

 
Стояла осень. На смену жарким и знойным  летним  денькам, пришли  хмурые и пасмурные,  с затяжными дождями осенние дни. Они становились короче, уступая больше времени тёмным , холодным ночам. Сорвавшиеся с деревьев листья, кружась, ложились на землю, покрывая ее разноцветным ковром, тем самым, оголяя деревья. Частые моросящие и холодные дожди, сопровождались туманами, предвещая приближение зимы.
День подходил к исходу. Солнце, утеряв свою летнюю силу, медленно догорало на закате оранжевым  диском, будто окунулось в холодную осень. Не излучая тепла, оно заходило за вершину холмика, расположенного напротив того склона, где у подножия, будто вросшись в землю, стояла старая сакля, под глиняной крышей. С окружавших двор деревьев, то и дело были слышны одинокие перекликания птиц, припозднившихся устроиться в гнезде. Меньшие братья Ислам, Осман, Рамазан, вернувшись с пастьбы, загоняли отару в загон. В центре двора, под высокой чинарой  горел костёр, над которым висела циновка. У костра, нахмурив брови, сидел старший Исмаил.

Большие его глаза надолго останавливали в нём свой, ничего не значащий, взор. Весело переплетающие язычки костра исчезали у основания висевшей посудины, где готовился ужин, пьянящий двор своим вкусным ароматом.
Казалось,- воздух, деревья, склон, всё пропитано этим запахом, и именно от них то, он и исходит. Выплеснувшиеся с циновки капли варева окрасили огонь оранжевым вспыхиванием, тем самым, отвлекая Исмаила от мыслей и, возвращая его к действительности. Взяв в руки деревянную длинную ложку, он мешал содержимое циновки, убирал с костра сильно разгоравшиеся сучья. Проделывая эту работу  вновь и вновь,  он откладывал  ложку и по новой углублялся в свои тяжёлые мысли. Не замечал он того, что за каждым его движением наблюдал Ибрагим. Видя, как старший брат, вновь задумался и мысленно унёсся куда-то, он зло отшвырнул палочку, которую строгал, поднял голову вверх, приложив затылок  к стволу кизила, и тяжело вздохнул. Велико было желание хотя бы догадаться в том, что так сильно изменило их брата, кто или что служит виной тому, что тот не находит себе места?  Ибрагим ломал голову над загадкой? Как, и по  чьей вине, вот уже месяц, в доме никто не смеется? Видя то, как мучается их старший брат, - чьим умом и наказами жили здесь до сих пор,
Ибрагим готов был на всё,- только бы вернуть их прежнего брата. Сам же Исмаил, на вопросы что с ним, объясни, дай ответ, отводил взгляд, уходил от подобного молчанием, не разговаривал ни с кем.


 Отужинали.Восхвалили Всевышнего за милость. Поблагодарив сестру  за заботу, братья собрались расходиться,  когда Ибрагим  наказал всем, - собраться  у костра. Исмаил, – старший из братьев оглянулся и посмотрел на Ибрагима. Рядом, вызывающе стоял Муса, третий по счёту их брат. Перевёл взгляд на остальных братьев, которые, понуро опустив головы, собирались у костра, беспрекословно выполнив наказ брата. Не проронив и слова, он то же занял место у костра. То, что назревает момент, когда им надо разобраться во всём, предчувствовал он давно.  И что сегодня ему не уйти от ответов, Исмаил не сомневался. Обведя всех суровым взглядом, остановился на Исламе. Показывал тому на потёртость в черкеске. Властным тоном сказал:
   
- Мне бы не хотелось, чтобы в этом разговоре принимали участие и младшие. Нет в этом необходимости. Займитесь своими делами.
- Осман, тоже можешь остаться;- после некоторой паузы добавил он, обращаясь к четвёртому их брату.
В темноте осеней ночи, освещаемые, отблесками ночного костра, сидели четыре человека,- старшие сыновья покойного Келесхана. Рассказ Исмаила о случившемся, дал большой повод для горячих споров.
Временами, осыпаемые искрами костра, они спорили. Спорили горячо,  желая переубедить друг – друга;
 - Хоть ты и старше меня Ибрагим, я не хочу тебя слушать. Ты говоришь неправильно. Если ты и переночевал у него,- это не дает тебе право защищать его. Любой бы из нас тоже поступил как он. Пойми меня правильно. Он, - наш враг!  Мы, - его враги!  Это обычай гор!  Закон для каждого горца, живущего в этой стране! Почему же нам не убить его, прежде,  чем он сделает это с одним из нас?  Ты ведь не хочешь этого? – чуть не жаря лицо над костром, задыхаясь в чувствах, кричал Муса, поднимаясь на ноги.
 - Я не хочу дать ему возможности сбить хотя бы один волосок с головы моих братьев. Слышишь меня! Может  ты с ним за одно, откуда мне знать? - кричал он уже стоя над костром. Слюна, превратившись в пену, собралась на уголках его рта. Его глаза похожие  на угольки, злобно и вызывающе смотрели на вскочившего Ибрагима. Кто знает, чем бы это закончилось, если бы не властный голос  Исмаила в тот момент, когда Ибрагим схватил Мусу за плечо, притягивал к себе и через огонь. Братья отпустили друг - друга. Вновь воцарилась тишина. Лишь шум воды подающей с высоты рядом находящегося водопада нарушал покой и безмолвие этой ночи. Казалось, что и птицы, перекликавшие ночью, и лягушки, квакающие по ночам на берегу,- все живое  замерло, слушая  разговор братьев, проходящий  в столь непривычное время.
     - А что скажет нам Осман? – коротко бросил Исмаил, не отводя глаз от костра, куда он подкинул не большую порцию сухих сучков. Громовой, властный голос заставил одернуться Османа, углубившегося в свои мысли после таких слов и споров старших. Он обвел глазами всех, делая паузу на каждом, как будто хотел узнать их мнения. Остановился на самом старшем. Из-под нахмуренных его бровей глядели его черные, отражающие    свет костра, добродушные глаза, в которых теплились молодость и любовь к  жизни. Они с Ибрагимом были похожи, как близнецы только румянец на щеках выдавал его возраст. После недолгой паузы, выдержанной братьями, Осман тихо и неуверенно выговорил.
 
     - Если вас интересует мое мнение, то я думаю, прав здесь Ибрагим. Почему мы должны убивать его? Ведь не с его рук не стало отца, и не он вина начавшейся мести? Где конец всему этому? Как остановить эту резню, зачинщиками, которого были наши прадеды. Находясь на празднике и навеселе, вынули свои кинжалы и обогрели их кровью. Может быть, из-за не правильно произнесенного слова, а может быть и просто так, соскучившись по драке. Кто, если не мы, должны остановить эту беду, так похожую на бедствие,  стихию, сметающая и погребающая под себя всех нас и может быть детей наших, если ещё и не внуков. По-моему надо, чтоб разум взял вверх, чем чувство мести. Надо протянуть ему руку. Ведь и он рос сиротой, как и мы. Почему бы не поступить так и не признать в нем восьмого брата. Не усидевший Муса схватил его за грудки.
- Что??? Ты с ума сошел?! Ты что говоришь паршивец?! Как ты смел? Как язык твой повернулся сказать такое?  Ты что, - дурак??? Что бы я стал братом нашего кровного врага? Да ты совсем оказывается безмозглый!? … Скорее горы сотрутся в песок,  и небо расколется на пополам. Да лучше я  наложу на себя руки, прежде чем свершится такое. ХА-ХА-ХА!!!; - в истеричном смехе, не находя себе места, в порыве еле сдерживаемого  гнева кричал Муса: - Это трусость, а не разум; – продолжал задыхаться  он в злобе. Его багровевшее лицо от нахлынувшей крови,  со вздутыми венами на шее и лбу, говорили о том, что слова и эмоции этого человека были искренны.  Не ждавший такую бурную ответную  реакцию, старшего Мусы, Осман отшатнулся. Испуганно озираясь по сторонам, переводя взгляды с одного на другого, он искал защиту, - Я.., я.,  высказал лишь своё мнение. Можно и не мириться. Будем жить так, как жили до сих пор; – растеряно выговорил Осман, желая по быстрее угодить Мусе.
- Что!? Что ты сказал, щенок??  Жить так дальше?  Молокосос!!! Ты подумал над тем, - почему до сих пор не женат Исмаил, ему ведь вон сколько? Я скажу тебе, если до пустой твоей башки не доходит. Ему откажет любой нормальный мужик, отец приличной девушки – горянки. Он заранее знает, что ему скажут: - Не можешь отомстить за отца? Каким же тогда будешь ты отцом? Кто защитит мою дочь и её детей, случись чего неладное? Нет, Исмаил, поищи себе жену в другом месте. Не смей больше стучать в мой дом. Дом, где не задета позором честь и гордость семьи! - язвительно подражая воображаемому отцу, орал  тот.
 Что, Исмаил? Не так? Почему  молчишь? – повернувшись, обратился он, к  сидевшему,  молча опустив голову, брату. Ибрагим был ошарашен правдой. Шутка ли, такое вслух сказать. Отнялся язык. Ярость, за дерзость младшего брата была за гранью возможного терпенья, а теперь и вовсе скакнул ..., сопровождаемая правдой. Отвиснутая челюсть, широко открыла ему рот, эхо сказанного - глаза. Коварством и безжалостностью в речи Муса продолжал поражать братьев всё больше и больше. Поражал ещё и своей безнаказанностью за это, вновь и вновь, снова и снова. Но! Судя по тому, как молчит Исмаил, ошарашенный Ибрагим понял, что Муса попал в цель. Муса больно и расчётливо нанёс очередной удар правдой, по ранам старшего их брата. Добиваясь разрешения на возмездие, за всё сразу, начиная с сиротства - за все тяготы и лишения в жизни, с раннего детства, за недополученное родительского тепла в его уже прожитой жизни и по сегодняшние день - за толки, за стыд, позор, которых он не заслуживал, а самое главное, теперь уже - за  душераздирающий страх за жизнь братьев своих, за семью.
Муса, замолчал, заходил взад-вперёд, часто кивая головой, положив руки на бёдра ладонями наружу, словно говорил;- так вам, так. Его презрительная усмешка выражала удовлетворение. Он был уверен, что не ошибся.. И попал в самую точечку.
Муса по натуре, был смелым и парнем. Умел орудовать в драке кулаками. Его вёрткость, не раз помогали ему вовремя увернуться в опасную минуту. Его кулаки сбивали с ног не одного здоровяка, уверенно шедшего против него. Многие старались не лезть к нему  дракой, так-так в рукопашном бою слыл он успехом во всём Кайтаге. Редко когда приходил он с побоями. Будучи ещё юнцом, он не уступал ребятам старше него возрастом в 3-4 года. От того, может, и был он безжалостным ко всем.
- Исмаил! Дай мне это сделать. Я сумею; - глядя в упор, просил Муса разрешения.
- Нет, - был короткий ответ Исмаила. – Я сделаю это сам, только не сейчас. Мне его немного жаль.

 
 - Куда вас несёт нелёгкая, - недоумевал Абдулла, идя по следам скота. Судя по направлению, они шли к подножию гор, увлекая  друг друга любовными играми, всё дальше и дальше от тех мест, где растил их хозяин. Это были полутора годовалая тёлка, пришедшая в охоту, и бык, которому зимой будет три года. Поломав изгородь загона, они ушли, пока Абдулла был на охоте. Вот уже полдня как он, рассматривая следы, шёл по ним вниз, ведя лошадь на поводу. Он ещё переживал и за остальной скот, который тоже остался без присмотра, по этой причине.
- Разбредутся по склонам гор, ищи их тогда. Успеть бы до захода солнца вернуть этих домой, - закончился спуск, он вышел на ровную поляну, подошёл к речушке, сбегавшей со склона. Пройдя по берегу метров двести, Абдулла зашёл в ореховую рощу, где ветвистые и могучие, как чинары, стояли деревья грецкого ореха. Прохлада в тени и рядом находящаяся река, взбодрили Абдулу. Большие багровые, жёлтые и зелённые листья, лежавшие на земле ковром,- любовали глаз.
- Как везде по-своему красиво! – вслух размышлял о красоте и причудах природы, молодой охотник, неожиданно выйдя на хорошо протоптанную тропинку. Пройдя по ней ещё немного, Абдулла вышел к ухоженному роднику. Невдалеке протекала речушка, кувыркаясь по камням. Огибала большие валуны то с одной, то с другой стороны. Ниже по течению слышен был шум воды, напоминавший водопад. Наклонившись над родником, Абдулла вдруг насторожился. Напрягая слух настолько, сколько позволяла сделать это сама природа, молодой горец услышал пение девушки, приближавшейся к роднику. Понимая, что его присутствие может напугать её, он решил притаиться за высокой пристройкой  родника.
 …И
На тропинке, как он и думал, показалась девушка, красота которой сразу поразила сердце юноши. Тонкий стан, обтянутый простым холстовым платьем,  гладкое юное лицо и  лёгкий пушок бакенбард, заканчивающийся на румянце щёк, большие миндалевидные глаза, чёрные ресницы, узкие длинные брови, дугой расположенные над очами, маленькие пухлые губы, чем-то похожие на младенческие, нос – тонкий, слегка изогнутый, короткий с ямочкой подбородок. Всё это придавали ей такую красоту и нежность, что Абдулла стоял как завороженный. Её прелести не было сравнения. Её внешность напоминала  дикий горный цветок, растущий один на вершине скалы, над глубокой пропастью, тянувшийся своими лепестками к солнцу, щедро одарённый природой всеми запахами благоуханья. Её чёрные волосы, заплетённые в косу и наполовину прикрытые шалью, тянулись до колен.  Буд-то змея положила голову девушке на плечо, и  дремала, раскачивая длинным свисающим хвостом. Она несла кувшин так, словно шла на невидимых крыльях. Мелодия песни, срывающаяся с её маленького рта,  – была спутницей девушки. Она дополняла красоту  горянки своей мелодичностью, а слова несли в себе молодость, любовь и тягу к жизни.

Поставив кувшин под струю холодной родниковой воды, Фатима присела на небольшой валун, опустив  босые ноги в воду, под родником. Её тонкие руки стали нежно перебирать прядь волос на косе, приводя в порядок растрёпанный его конец. Тут, вдруг, что-то встревожило её. Она поняла, что здесь она не одна. В одно мгновение и,.. её руки ловкими, быстрыми движениями закрыли шалью половину лица, оставив лишь глаза с их испуганным выражением. Между ней и родником стоял незнакомец. Увидев, что испугал девушку, Абдулла выставил вперёд руки и  взмолился;
- Сестра!? Пожалуйста! Не бойся меня! Я случайно забрёл в эти края, в поисках своей скотины. Скажи мне, милое создание, чья ты, и как имя твоё?
- Если джигит забыл, что женщине – горянке не пристойно разговаривать с незнакомыми мужчинами, то мой долг напомнить ему об этом. И если он  достоин уважения,  то разрешит девушке взять кувшин и удалиться, иначе мне придётся звать на помощь своих братьев; – тихий голос  Фатимы, пощекотал слух Абдуллы. Пока она говорила, он не сводил взгляда с её глаз. Эти слова, словно воркованье голубя, ласкали, щекотали ему перепонки.
- Пусть моё вторжение не нарушит красоту и безмолвие здешних мест, не заставит биться в испуге сердце девушки, которой, судя по поведению, из благочестивой семьи. Не думай же сестра и обо мне плохо. Бери кувшин, иди спокойно, как это было прежде, - произнёс Абдулла и приложил левую руку к груди. В поклоне, отступая назад, он освободил ей дорогу. Готовая скрыться  в чаще орехового леса, Фатима обернулась, бросила кокетливый взгляд  на Абдулу и проронила, как бы нехотя:

- Скотину ищи ниже, у водопада, дальше им некуда идти. – Она скрылась, мелькая и исчезая между деревьями, как утренний сон.
Её голос ещё долго отдавался эхом в памяти молодого горца. Сердце его окунулось во что-то жгучее, стонущее и приятное. Оно жаром растеклось по телу, мягко улеглось в душе с такой приятной болью, что охотник ощутил внутри себя что-то похожее на пламя, огнедышащее! Оно напомнило ему   детство, мать,  чувства к матери. Только…,- сильнее во сто крат.
         
Держа направление к водопаду, юноша шел, временами оглядываясь, то на родник, то на то место, где скрылась незнакомая девушка. Её облик! Песня! Стан. Он же видел, как она улыбнулась. Нет. Точно! Он видел?! Он готов поклясться, что она улыбнулась, когда говорила, где ему искать скотину!
- О, Аллах! Дай же силы разобраться, что это стало со мной. Клянусь тебе всевышний, я узнаю, кто эта девушка, её имя и с какой она семьи! А слова, которые он запомнит на всю жизнь! …Что? Слова? И тут Абдуллу осенило. Раскатом грома  пронеслись в голове охотника слова девушки – «я позову братьев на помощь, водопад, основание горы, семь братьев»!?  Ну, конечно же. Она сестра семерых братьев, его врагов по мести. Он находиться у их логова…
Подойдя к водопаду, Абдулла нашёл свою скотину, которая мирно паслась на той поляне,  щипая зелёную траву, не тронутую осеней желтизной, из-за речной влаги. Бычок временами оглядывался на тёлку, как бы оберегая её. Возбуждённые природой её чувства, были им удовлетворенны.
Липкая слизь под хвостом, обагрённая алой кровью, возвещала всему миру о том.


Часть третья.                ПОХИЩЕНИЕ
 
Наступила зима. Как заботливая мать, укрывающая в одеяло своего младенца, накрыла землю своим белым и лёгким пухом, оберегая от холодов и морозов всё живое, ушедшее в спячку, до наступления весны. Ровный и толстый снежный покров, надёжно защищая небольшое их тепло, необходимое для того, что бы молодые их ростки, почки или корни, весной вновь могли потянуться к солнцу. Остроконечные горные вершины, виднеющиеся раньше, издали, теперь сливались с матовым цветом туманного неба. Лишь в ясные и солнечные дни они отражали серебряный блеск, ослепляющий глаз. Но этим, зима не только не испортила красоту летнего горного края, а наоборот, разукрасила её по-своему, одев  на них  белый и блестящий меховой наряд.
Скот уже не пасли, а держали в загонах, так как трава уже осталась под снегом. Зимой рацион скота сильно отличался от летнего, ибо зелёный сочный корм заменялся пучком сухого сена и не большой порцией комбикорма, перемолотого из отходов зерна, выращиваемого ими для выпечки хлеба. Да и поголовье, особенно мелкого рогатого скота, значительно уменьшают, потому, как содержать их большое количество для братьев, было ни к чему. Необходимы были дополнительные корма, трудности в содержании, излишние труды и тому подобное. Они оставили маточный состав, для разведения, и молодняк для обновления отары, а остальных… Кусками обработанного и высушенного мяса, ломились полки хранилища припасов на зиму. Лишнее было продано на базаре, а на вырученные деньги приобретены предметы необходимые в хозяйстве. Обновились одеждой и обувью. Сделали достаточные припасы для зимней охоты. Ведь охотой теперь уже занимались все братья, кроме старшего – Исмаила, которому в своей кузне хватало работы и в зимнее время. У сестры Фатимы, в обязанности  входило вовремя накормить братьев, убрать за ними, прибрать в доме, принести воды, заштопать одежду, пришедшую в негодность. Этой работы и зимой хватало, где девушке – горянке, приходилось отдавать себя всю полностью, с головой.
 
 Муса зимой предпочитал ухаживать за скотиной, нежели с ружьём в руках, бродить по лесам, выслеживать лесного зверя, преодолевая горы, холмы, ущелья и перевалы. А вот устраивать засады, ставить ловушки диким жителям лесов, - загорался азартом. И потому никогда не отказывался от найденной берлоги медведя, засады на волков и т.д. В слепую же находиться в лесу с ружьём, он считал делом скучным. Потому большее время возился со скотиной, давая тем самым возможность остальным, меньшим братьям научиться у Ибрагима владеть его хитростям  стрельбы. За это одно они были благодарны Мусе, которого  боялись как огня. Самый старший Исмаил, и тот иногда старался избегать  с ним разговоров, так как тот не щадил в словесности никого. Его слова, как брошенный клинок, поражали глубоко и в цель. Но, он очень любил их. По своему, но любил.
Сегодняшний день ничем не отличался от прежних. Он был таким же зимним, как и все предыдущие. Закончив с обеденным кормлением скота, Муса подошёл к задней части загона, взялся за бревно ограды, поднял её и отложил в сторону. Так же поступив и со следующими, нижерасположенными, он проделал проход скоту,  чтобы гнать их к реке, на водопой. Скотина, внимательно наблюдавшая за его работой, дружно разом двинулись в проход, толкая, и подгоняя друг друга. Гладкие, хорошо ухоженные, задрав хвосты, трубой, телята выбегали на чистую поляну за двором, покрытую свежим снегом, где тысячу маленьких кристалликов отражали блеск лучей зимнего солнца. Брыкаясь, и бодая друг друга, резвилась скотина, радуясь  зимнему дню. и всему тому, что окружало их. Овцы, вытянувшись в длинную цепь, бежали к реке, возглавляемые большерогим козлом. Их жирные курдюки неуклюже раскачивались из стороны в сторону.
 
Подогнав последних к реке, Муса придирчиво осматривал каждое животное. Убедившись, что все они здоровы и в порядке, остался довольным.
При осмотре местности, его внимание привлекли следы. Края их ещё были влажны и не успели покрыться ледяной коркой. Это значит, что кто-то только что оставил их. Они отходили от родника и направлялись к ореховой роще, оттуда наверняка и к их дому. Но почему один? Может, один из братьев отстал от остальных и решил вернуться домой. Ладно, дома узнаю. Но, как это мы с ним в роще разминулись? – подумал он.
Загнав скот в загон, накидав им хорошую порцию сена, Муса зашёл в кузню, где за работой застал Исмаила.
- Ну, как твои дела?, - бросил он с порога, низко опуская голову для того, чтобы войти в кузню, не задев верхнюю балку дверного проёма. - Ты один?, а где… - оглядываясь по сторонам, запнулся Муса.
- О ком, ты? – смахнув пыль  и вытирая ладонью бритую голову, спросил Исмаил.
- А-а-а.., м-м-м.., он к тебе не заходил что ли? – не находя нужного слова, спросил Муса, - И во дворе его не видно?! – Фатима! – крикнул он, упираясь об косяк левым плечом.
- О ком ты? Можешь мне сказать? – переспросил Исмаил, откладывая молоток.
- Что случилось брат, ты звал меня? - спросила подошедшая сестра, хлопая длинными ресницами.
- Домой никто из братьев не возвращался? – уставившись на сестру, спросил Муса.
- Нет!?
- Странно!? Я думал.. Нет. Тут, что-то не так! Я сейчас. -  Сказал он и пошёл к загону. Отвязал лошадь, стоявшую без седла, запрыгнул ей на спину и поскакал в сторону ручья.  - Я сейчас,- громко крикнул он, пришпоривая животное.
Исмаил в недоумении, вышел из кузни, вытирая руку о подол передника. Переглянувшись, в недоумении с Фатимой, тот пожал плечами.
- Ладно. Иди сестра. Занимайся своими делами. Я разберусь, что с ним.


 Тем временем братья возвращались с охоты. Глядя на их озарённые улыбками лица и возбуждённый разговор, было видно, что что-то особенное радует их сегодня. Впереди всех, перекинув через спину коня, безжизненное тело молодого и здорового горного тура, ехал верхом  Гасан, самый младший из братьев. Позади него ехали остальные, подшучивая, над серьёзным и важным его видом. Тот, будучи довольным своим первым трофеем, не реагировал на их колкие слова. Ему не терпелось показаться перед Исмаилом, Мусой и сестрой Фатимой. Послушать, как они будут хвалить его. Не хватало терпенья дождаться того момента, когда Исмаил увидит тура.
…   На охоте Ибрагим предложил братьям разбиться на две группы, Ислам, Осман и Рамазан должны были идти прямо по лесному склону к вершине небольшой скалистой горы. По его словам там должен быть лесной зверь. Он просто уверен в этом. Говоря немного тоном, где чувствовалась небольшая зависть, он уверял эту группу, что зверю некуда деваться, кроме как идти прямо на стволы их ружей. Та сторона – оголённая сторона, куда пойдут Ибрагим с Гасаном, зверь туда не пойдёт. Третья сторона – глубокое ущелье. Туда оно, тем более, не сунется. Ну, а четвёртая – упирается в отвесную стену более высокой горы. Туда она просто не сможет уйти, хоть и захочет. Незаметно подмигнув Гасану, и окончательно заверив братьев в верности его рассуждений, они разошлись.
 – Смотрите не промахнитесь; - кричал он им в след, - что бы даром не прошли наши старания!;- были его последние слова, которые эхом разнеслись над лесом.
Ибрагима расчёты были иными. Учитывая, не осторожность и неуклюжесть  братьев- новобранцев в охоте, а так же и то, с каким шумом они будут пробираться по лесу,  он был уверен, что зверю, если он там и есть,- деваться больше некуда, кроме как выбежать на открытую часть горы, где он с меньшим братом будут сидеть в засаде. Выбрав удобное место за валунами, и быстро рас сказав Гасану небольшие хитрости стрельбы, как наводить мушку, как целиться, как надо затаить дыхание и самое главное, плавный спуск курка, он велел притаиться.
 
Напуганное, шумом и треском  ломающихся под неуклюжими ногами сучьев, молодой и не опытный вожак , вывел своё небольшое стадо  на скалы, где думал найти спасение. У последних скал, где начинается спуск, как только на горизонте появились туры, прогремели два выстрела, слитые в одну.  Одна из самок подпрыгнув  высоко, упала на бок. Те, что находились за скалами, кинулись бежать в лес, в тот момент, когда оттуда стали показываться братья, державшие ружья наготове.
Беспорядочная их стрельба, заставила овец развернуться  в том направлении, где недавно лежали в засаде Ибрагим с Гасаном. Гасан успевший, ещё раз зарядить ружьё, приготовился к стрельбе. Ибрагим остановил его.
- Без надобности на то, никогда не подымай ружьё. Пусть уносят свои ноги. Одну мы подстрелили и нам её хватит. Пошли; – сказал Ибрагим, выходя из-за засады, увлекая меньшего брата за собой.

ратья въезжали во двор, когда, прискакал и Муса. Он слез с коня, молча повёл лошадь к стойлу. После того как привязал её,  подошёл к шумно веселящейся в перебранке толпе братьев. Сюда, на этот шум , вышла  и их сестра.
Осмотрев убитого тура, Муса обратился к Ибрагиму:
- Хороший выстрел. Нам есть чему у тебя поучиться.
- Да, выстрел великолепный, - показывая стволом карабина на зияющую рану в голове тура, сказал Ибрагим ; – Только это выстрел Гасана. – Он зло и внимательно посмотрел на Мусу, дога давшись в том, что это лишь вступление чего-то. Все ждали, что на этот раз выкинет Муса.
Тот в свою очередь многозначаще качнул головой, ядовито скривил губы.
- Что, ж. Я очень рад такому успеху Гасана, только я ещё не разучился отличать рану от пули карабина и ружейного свинца; -хлопнув по плечу рядом стоявшего Гасана, сказал Муса.
         - Ну, а вы чем похвалитесь, - обратился он к остальным;  – Чему научились вы?, - сверля каждого недобрым взглядом,  выцедил он. – Мало того, что вилы не можете в руках держать, так вы ещё и на охоте косолапые?! – Так, так! – продолжал он своё обращение к чувствующим себя  не ловко, младшим братьям. Переминаясь с ноги на ногу, удивлёно косясь друг на друга, они не могли понять, что это опять нашло на их брата. Неужели он так сильно сердится только из-за того, что не они, а Гасан попал в цель. Ведь они только учатся этому. У некоторых, вообще, это первая охота.
         – Муса! Ты можешь говорить прямо? Без лишних  там нравоучений? Говори, что у тебя? – сердито бросил Ибрагим, всё ещё сидя верхом на коне. Его купил ему Исмаил,  в честь его возвращения.
 
- Вокруг нашего дома полно следов лошади, не похожих ни на одну из наших. Этот всадник внимательно изучает всё, что находится здесь. Может и так быть, что он выслеживает кого-то из нас! И думается мне, что это Абдулла. А, может, он начал  свою «охоту»? Охоту на одного из нас! - злые огоньки его глаз готовы были метать молнии.
- С чего это ты взял? Разве мало всякой скотины кружится здесь? И вообще, что ты к нему привязался? Может там  вовсе и не было всадника, просто заблудившаяся лошадь?, -с неприязнью в голосе произнёс Ибрагим. – Тебе всё кажется, что у Абдуллы больше нет забот, кроме как выслеживать нас. Всё. И хватит больше об этом.
- Я тоже так думал, - ядовитая улыбка не сходила с уголков губ Мусы, – пока следы не вывели меня к роднику, где растоптано не мало место человеческими ногами. Я уверен, он провёл там не мало времени, после чего направился к нашей сакле.
Короткий вскрик сестры заставил всех оглянуться. Испуганная и встревоженная Фатима, поторопилась скрыться в сакле. Проводив её взглядом, братья возобновили разговор. Накинув тулуп, из овчинных шкур, на полуголое тело, стоял, задумавшись, Исмаил, поглаживая густую бороду.
Его мысли прервал Муса.
- Брат! Ну, не может так дальше продолжаться. Надо покончить с ним, раз и навсегда. Чего ты ждёшь? Пока не станет одного из нас? –, он знал слабые места Исмаила, туда то он и бил. Хотя прекрасно знал законы кровной мести. Под угрозой стоял сам Исмаил, если и началась бы эта месть. Никого другого тот не имел права убивать, ибо это тоже положило бы большой позор роду Башиевых.
- Что ты привязался к этому Абдулле? – возражая Мусе, заступился опять Ибрагим – не слушай его Исмаил. Я могу поручиться за него, что Абдулла никогда не покажет себя не достойно. Мне одного вечера хватило для того, чтобы понять, что это за человек. Я ещё раз говорю, что не станет он унижать себя подлостью. Глупости не затмят ему разум. Исмаил, брат мой, не к чему нам эта месть. Время покажет, что нам делать дальше. Не слушай его.
- Хорошо! И я так думаю. Если этот человек с дурными намереньями раз пришёл к нам, - то, придёт он и другой раз. Осман, Ислам и Рамазан! – Всегда вместе, и с сегодняшнего дня вы будете носить воду, для того, чтобы сестра могла стирать и готовить, и не боялась ходить за водой. Временно все не нужные похождения отложить.  Всем!, - он посмотрел на Ибрагима, и сделал, короткую паузу;  – быть готовыми ко всему, – отрубив все споры разом, басовитым и приказным тоном сказал своё решение Исмаил.

  Фатима, скрывшаяся в сакле, слышала весь разговор братьев. Сердце радостно и тревожно билось в её молодой груди. Лёгкая отдышка и покрасневшие щёки,  выдавали чувства горянки. Она помнила о парне, встретившегося у родника. Его красивая и лёгкая фигура, удивлённое и красивое лицо горца! Разговор с извинениями! Она была уверенна в том, что это был именно он. -тот юноша, из-за которого, в душе Фатимы родилось что то новое и тёплое. Муса говорил, что там, возле родника, много следов всадника. Да,- это он ждал её. Она уже не сомневалась. Тёплые чувства легко душили её. Как же быть? Братья будут ходить теперь за водой, и она его больше не увидит? Хорошо ещё и то, что братья не догадываются о её мыслях. Рассказ Мусы напугал её. Но, как же получилось, и почему, - что этот юноша, понравившейся ей, там у родника, и есть их кровный враг - Абдулла?
 
Проходили дни, коротая собой зиму, уносившие сначала недели, затем месяцы, тем самым, приближая время весны. Всё чаще светило солнце, лаская землю, чуть тёплыми  лучами. Февральские морозы остались позади, тогда как ,впереди остались только те, которые  не в силах были устоять, против набирающей силу, оттепели.   
Завтра, с рассветом, он пойдёт снова к роднику, чтобы увидеть её. В тот раз по воле всевышнего получилось так, что он лишь на одно мгновение сумел её увидеть. Рискнув, быть замеченным, а это не предвещало ни чего хорошего, он подошёл вплотную к сакле. Вглядываясь в каждый уголок двора, он надеялся увидеть её хотя бы на расстоянии. Увидев одного из братьев, выгонявших скот, Абдулла решил отложить своё свидание. Дождавшись того момента, когда тот, уводя скот, скрылся в ореховой роще, он, ведя лошадь на поводу, дошёл до склона, там запрыгнул в седло и тихо исчез, с того места, где мог встретить свою смерть или  возлюбленную.
Если бы кто-нибудь из братьев взглянул на вершину того холма, где не так давно Ибрагим салютовал своё возвращение, он бы увидел там врага по мести. Он стоял во весь рост, внимательно уставив свой взгляд на двор, где только что из сакли выбежала Фатима. Мелькнув тенью, она скрылась в постройке, откуда вышли её два брата,  затем и вовсе скрылась в сакле. Потом подошли ещё пятеро, видно с охоты, так как один из них сбросил с коня, что то похожего на дикого козла. Они что-то горячо обсуждали, после чего разошлись. Как только не просил он у Аллаха о том, чтобы тот сделал так, что Фатима ещё раз вышла из сакли! Сколько он не хотел этого, но, видать Аллах не хотел слышать бредовые мольбы влюблённого. Больше ждать он не мог. На этот раз, он был полон решительности, если даже ему и придётся ждать очень долго. Ведь всю зиму он думал о ней, вспоминал её кокетливый взгляд,- когда та обернулась ему, исчезая в ореховой роще.

Преодолев перевал, полный опасностей, Абдулла подходил к холму, с вершины которого была видна сакля, двор и прилегающая окрестность, в котором жила… она. Конь будто понимал желания хозяина, потому как прибавлял ход. Его круп покрывали капельки пота. На шее.., соединяясь, они тяжелели и скатывались, оставляя на чёрном бархате шерсти мокрый след. С  широко раздутых ноздрей валил горячий пар, незаметно исчезавший в воздухе. Вся шерсть на животном была покрыта седым мелким инеем.
Впереди послышался непонятный шум. Толи это было мычание? Толи это был далёкий грозный рёв? Толи это был отчаянный крик человека, попавшего в опасность? Лишь на миг стоило замереть Абдулле и этого хватило охотнику для того, чтобы чуткие уши охотника слышали человеческий стон, утопающий в грозном рычании дикого зверя. Он поскакал к скале, закрывающей обзор с тропинки на поляну, что лежит на вершины того самого холма...
Не успев удержаться, из-за внезапно вставшей на дыбы лошади, он упал с седла. Молниеносно вскочив, Абдулла быстро оценил обстановку. Он оказался между медведем – шатуном, который проснулся раньше времени, и в поисках пищи подошёл близко к населённому пункту, намереваясь, напасть на скот, или людей, что по всей вероятности и случилось на этот раз, и человеком, лежавшим без чувств, на снегу, с окровавленной щекой и оголёнными рёбрами.
 
 Медведь в недоумении смотрел на незнакомца, столь внезапно появившегося здесь. Его взъерошенная шерсть, открытая пасть, оголившая неровный ряд зубов, с сильно выступающими клыками, маленькие чёрные глаза, где кроме злости и голода не было ничего, могли навести ужас на любого, оказавшего в такой ситуации. Но Абдулла  был охотником. Он не растерялся. Инстинкт самосохранения сработал мгновенно. Ведь он вырос в той же среде, что и мохнатый хозяин лесов. Сколько их было на его счету, знал он лишь один. Это было его ремеслом, таким же, что у чабана – животноводство. Только на этот раз ситуация осложнилась тем, что ружьё осталось привязанным к седлу коня, ускакавшего подальше от опасности. Лишь кинжал, медленно покачиваясь, висел на поясе. Лёгкое и быстрое движение,… и теперь уже рукоять стального клинка обхватывала крепкая, жилистая и верная в движениях рука Абдуллы.
Обсмотрев охотника, с ног до головы, медведь, приподнялся во весь рост. Издал грозное рычание.  Чуть погодя, видя, что тот не реагирует на его пугающий рёв, решил бросится на него с рёвом, желая взять в объятья и раздавить, переломить как соломинку, человека, намеряющегося встать между ним и жертвой. В тот момент, когда в обхвате, смертельное кольцо медвежьих лап, должно было замкнуться, за спиной охотника, Абдулла присел. Таким образом, выскользнув из объятий, и прежде чем отпрыгнуть на безлопастное место, он полоснул дикого зверя  лезвием кинжала, чуть выше паха. Затем отпрыгнул в, и  выставил  вперёд кинжал, принимая  оборонительную позу.
Медведь сначала шагнул к нему… Остановился… Долго смотрел Абдулле прямо в глаза, затем зарычал, словно хотел спросить;- Ты, что наделал? ...  Медленно опуская лапы, так, словно хотел прикрыть срамное место, задрал морду вверх и громко выдохнул воздух. Он тупо смотрел на повисшие грязно-белой полосой внутренности, пачкающиеся струёй тёмно-багровой  крови. Теперь жалко выглядевший хозяин лесов, постепенно переводил громкий рёв на рык , становясь всё тише и тише,  переходя на жалобные вздохи. Медведь наверное понимал, что это были его последние минуты. Перебирая их то одной, то другой лапой, будто хотел вправить обратно, он сожалел о случившемся. Непослушные кишки вываливались снова и снова. В его глазах уже не светилась злоба. Теперь во взгляде медведя было что-то, .. такое ,..  детское.., испуганное.
 двух шагах от себя, Абдулла увидел ружьё, лежавшего в крови человека, затоптанное в снег.  Повсюду следы, бежавших и  метавшихся в ужасе, скота. Судя по всему, этот юноша ,вывел скот полакомиться молодыми, побегами, и совсем ,не был готов к встрече с этим хозяином лесов. Приподняв ружьё, он нашёл его заряженным.  Приложив к плечу, он взвёл курок, навёл мушку между недоумевающих глаз, присевшего медведя –шатуна, тихо прошептал:
- Биссмилахи рахманни рахим ! (Во имя Аллаха, милостивого и милосердного), – после чего, громко прогремел выстрел. Опрокидывая голову назад, вздрогнуло тело грозного зверя. Через время он повалился набок, вместо рычания теперь лишь слабо открывая пасть. Слабый пар, вырывающийся короткими клубками, вышел ровной длинной струйкой, и спустя мгновение, перестал вовсе. Глаза, уставившиеся в недоумении и такие жалкие теперь, были безжизненны. Отражали они голубизну неба.
Абдулла подошёл к человеку, который пытался приподняться. Отложил ружьё и помог ему сесть. Не помня происходящего, Муса спросил:
- Что случилось со мной, и кто ты?
- Тебе нельзя пока разговаривать. Я сейчас перевяжу раны.  Надо же, как ребро оголил под сердцем. Повезло тебе пастух, ещё бы чуть-чуть.. , и не видать тебе его мёртвым! – говорил Абдулла, накладывая лоскутья, нижнего белья, на рану. – Я знаю тебя.., - ты один из этих братьев, - сын покойного Келесхана, - сказал он, продолжая перевязывать на раны.
- Ты…, Абдулла?
- Да., - воцарилась тишина. Оба смотрели друг другу в глаза. Муса медленно перевёл взгляд в сторону, выдохнул воздух, закрывая приоткрытые веки. Так он лежал недолго. Сжав челюсти, приоткрыв глаза, он спросил:
- Зачем ты спас меня? - на его шее и лбу вздулись вены. Глаза  набились влагой, - хочешь этим оградить себя от мести?
Абдулла остановил своё занятие.
- Убей меня сейчас!– не отрывая взгляда от спасителя, выдавил Муса, протягивая руку к рядом лежащему ружью. Всё равно тебя это не спасёт.
- Оно разряжено! – спокойно бросил Абдулла. Затем, спокойно стал наблю- 
дать за тем, как тот стал срывать, с себя, наложенные повязки, с кровоточащих ран.
- Ты?! Трус!!! Слышишь!? Зачем ты спас меня? Убей меня, сейчас, слышишь? – злым змеиным шипением, сквозь сомкнутые челюсти, цедил слова Муса. Вновь закрыл глаза; -Это всё равно не спасёт тебя. Слышишь, ты, тварь?
-Тварь ты! И говоришь ты как тварь!!!, -Абдулла встал; -Это был мой первый долг, - помочь нуждающемуся!  Вижу, у тебя нет в этом нужды., – сказал охотник, оставляя лежать раненного Мусу.
 – Къарачи!!! – негромко позвал он свою лошадь.
Высоко подняв голову, и широко открытыми в испуге глазами, всё ещё храпя от страха, подошёл к поляне Къарачи.

 
Находившееся во дворе остальные братья, слышали выстрел с ружья Мусы, но не придали этому значения, решив, что тот наверное забавляется  охотой. 

Задрав хвосты, во двор, тяжело дыша, вбежали перепуганные телята. Через время к дому бежали, и овцы, так будто бежали они на перегонки. Не скрывая, удивления, сыновья Келесхана смотрели на них. Не могли понять, что происходит, что случилось со скотом.
 Прогремевший выстрел с чужого ружья, была разгадкой. Человек, одетый в чёрное, и верхом на чёрном скакуне, виднелся на вершине того самого холма, что проглядывался со двора сакли. Лошадь издала дикое ржание,  после это всадник поставил его на дыбы.Заметив движение во дворе, всадник одним рывком лошади скрылся с поля зрения, будто уходил он от пули.
 …Длинной дорогой домой, Абдулла  был уверен твёрдо в одном,- возлюбленную, ему, сегодня уж, точно, не видать.


 Была середина весны, когда Муса сумел встать и первый раз выйти во двор. Сестра Фатима помогала ему в этом. Её тёпло и забота, настоящие чувства сестры к брату не дававшие вздремнуть ей у изголовья больного брата ни днем, ни ночью, вырвали его у смерти. Вот и сегодня, обхватив плечи сестры одной рукой, медленно вступая, вышел он на солнце, порадоваться весеннему дню. Увидев, стоявшего на ногах Мусу, братья, похлопывая друг друга на радостях, весело встречали его.
- Ну, вот!  Глядишь, скоро и на свадьбе погуляем, - радуясь его выздоровлению, подошёл Ибрагим,  – Женим тебя на такой красавице, что во всём Дагестане не сыщешь;- говорил он, под общую радость младших, осторожно и бережно беря, его за локоть.
- Да. И Абдуллу пригласим, – съязвил Муса так, словно заранее готовил ответ. Добрую улыбку как рукой смахнуло с лица брата. Покачав голову в стороны, он сказал;
- Твоему языку позавидует самая сварливая старуха. В нём не жалости, ни уважения, ни благодарности, – сказал Ибрагим. – Да, и, если бы не он, -ткнув указательным пальцем в грудь Мусы, и наклонившись  к его уху, процедил; – Язвить бы тебе теперь червям, а не нам, братьям. Помни, до конца дней своих, про это, - сжав сильно челюсти, выпалил Ибрагим.
- Чего стоите, рты разинули. Занимайтесь своими делами;  – продолжая выпускать свою злость, крикнул он меньшим. Те, в свою очередь, удивлённо уставились на них. Ещё раз посмотрел он на Мусу. Покачав головой, Ибрагим удалился.
Муса стоял в застывшей улыбке. Затем, опустил голову. Его плечи подёргивались. Слезы, капали на рукав платья сестры и, быстро исчезали, оставляя на этом месте большое и мокрое пятно. Он плакал. Мягко, оттолкнув от себя сестру, он развернулся, медленно и неуклюже перебирая ногами, скрылся в сакле.

 
  Стояла ночь, дождливая и непроглядная. Вот уже третьи сутки не переставал моросить осенний дождь. Редкий и низкий туман окутывал стволы кизила. Всадник, через каждые два шага останавливая лошадь, подкрадывался к одиноко стоявшей сакле. По пробивающему тусклому свету в окошке, можно было понять, что там ещё не все спят. Озираясь по сторонам и с быстротой мгновения направляя ствол ружья в ту сторону, откуда раздавался треск или щелчок, шум или звук, нарушавший это безмолвие, Абдулла двигался всё дальше, вглубь двора. Он подошёл к сакле в плотную, когда лошадь издала тихое ржание. На его ржание ответили лошади хозяев, стоявшие на привязи. В сакле послышался шум.
- Что там ещё такое? – спросил грубый мужской голос.
- Наверное, лошадь развязалась, - пойду, посмотрю. Спите, – послышался женский  голос.
Ночной пришелец замер.
- Ой, Аллах!, как темно, - не замечая того, что подходит близко к всаднику, говорила Фатима. – Сейчас я привяжу тебя, иди к своим подружкам. Ну.., где ты?, - говорила она, приглядываясь  в ночную тьму, протягивая, на ощупь руки, вперёд. Когда, невзначай, она коснулась  ноги Абдуллы, она замерла. Тень, скользнувшая мимо уха, зажала ей рот и прижимал к лошади. Чуть слышный и внезапный, над ухом, мужской голос, лишил её  чувств. Обмякшее тело Фатимы, медленно скользнуло поперёк колен всадника, державшего ружьё наготове, и направленное в дверь сакли.
 Конь повернул. Они уходили. Лёгкий шум дождя, напоминающий шелест листьев, заглушал их осторожные шаги.
- АллахIли къабул рарав!!! – (благослови её Аллах.), чуть слышно нарушили тишину слова.

Часть четвёртая                СЛЁЗЫ СЕСТРЫ

На этот раз я узнал тебя – задыхаясь в злобе, стоял Ибрагим над следами, оставленными лошадью, и держа в руках косынку сестры. Он помнил, что такой же отпечаток подков оставляла и та лошадь, которую Абдулла давал ему.   - Только на этот раз, не жди благодарности! - ,он зажал косынку в кулак и преподнес к сердцу. – Я найду тебя Абдулла,  и ты дорого заплатишь за честь моей сестры. Я клянусь тебе.
Усердно искавшие следы сестры, братья не сразу обратили внимания на него. Чуть прихватившийся рассвет, к тому же, скрывал его от них. Вскочив на коня, Ибрагим, с карабином в руках, направил лошадь к холму, откуда круто сбегала тропинка.
- Ибрагим, ты куда? Ты нашёл её? – кричали братья.
 - Это он? - прорычал, перегородив дорогу, Исмаил. Полные злобы глаза, мощь фигуры, дополняющиеся ещё и густой бородой, напоминали чёрные тучи перед грозой.
- Это мои счёты брат. Ты не найдёшь его, - воздерживаясь от лишних эмоций, ответил Ибрагим. – Я принесу его вам, живым или мёртвым, - резко дёрнув удила, и пришпорив коня одновременно, он ускакал от Исмаила.


Время было ближе к полдню, когда Ибрагим подошёл к двери сакли Абдуллы, держа карабин наготове. Ударом ноги, открыл дверь, и готовый ко всем неожиданностям, вошёл туда…
В углу , сжавшуюся в комочек, нашёл он сестру. Оглядел комнату, и больше никого.
- Фатима; -  тихо произнёс Ибрагим.
Она дёрнулась, медленно подняла испуганное лицо. При виде брата, она громко вскрикнула. Поднимаясь, и выставляя, при этом,  вперёд себя руки, сестра стала ,в сквозь плачь, что то говорить. Разобрать, что именно, было невозможно. Он подошёл к ней и прижал её голову к своей груди. Крик отчаяния и рыдания вырвались наружу с новой силой. Содрагая телом, и закрывая в маленьких ладонях лицо, она, как ребёнок к матери, прижималась к брату.
- Где он? - спросил Ибрагим.
- На …, охоту…, – через рыдания, отрывками, смогла выговорить Фатима.
Слегка оттолкнув от себя сестру, Ибрагим удивлённо уставился на неё.
 
- Он надругался над тобой?
- Нет, -  всё ещё плача,  и утирая слёзы, выговорила она.
- Тогда, … зачем похищал? – вновь спросил Ибрагим, скорее рассуждая в слух, удивлённый похищению. Сестра молчала…
- Он приставал к тебе?
- Нет.
- Тогда…?
- Просит меня стать его женой,- поняв брата недоумения, выговорила Фатима, отворачиваясь от него. Сказал, что любит меня. Ему, было бы отказано в сватовстве, - говорит он. Поэтому  решил похитить. - Теперь хочет моего добровольного согласия, стать его женой, хотя он мне и не оставил шансов. Поставил меня между бесчестием и замужеством.

 
 Во дворе послышался конский топот. Ибрагим пошел на выход, думая, что это братья подоспели, по его следам...
- Ва-ах! Неужели ты!? Глазам своим не верю!!! Не может быть! Ибрашка!? Ты!?
Ибрагим стоял удивлённый, такой неожиданности.
- Ну, что стоишь, как сирота? Не пригласишь в дом, гостей? Или мы гости, не желанные? Только честно, Ибрашка? - послышался смех.
Буд-то эхом, этот смех подхватился другими. Сестра в сакле насторожилась.
- Мы пришли за тобой, дорогой наш Ибрагим! Ты не рад? – поинтересовался, с иронией, всадник,  находившийся ближе,  к хижине.  Не понимая того, что происходит, и, испугавшись за брата, Фатима, поспешила к нему.
- О-о-о, вот это да!!! Ты никак женился? - бросил бородач, рассматривая Фатиму с ног до головы. В глазах его появился блеск.
- А она ничего, а? – кивая в сторону своих четырёх собратьев, бросил он. – И на свадьбу не приглашал! Своих старых друзей!  И не пригласил!! – насмехаясь, пожимал плечами незнакомец. – Тешится тут, с женщиной, друзей забыл.
-Ваха! Убью! Ещё одно дурное слово, в адрес моей сестры, – предупредительно, сделал шаг к бородачу Ибрагим, обозлённый такими шутками. Его остановили стволы ружей, его прошлой компании. Волчьи глаза главаря наполнились злобой, уставившись на Ибрагима.
- Нет, Ибрагим! Это, я тебя убью, если ты, не пойдёшь с нами. Ты ж меня знаешь, я очень редко меняю, свои, планы!  Как ты ушёл от нас, в Грузии, я потерял троих, своих, парней. Хорошие были ребята, и ты их знал! И, с тех пор, дела мои, пошли куда хуже, чем раньше. Ты, пойдёшь с нами, или…, - прогремел выстрел и пуля, взвизгнула под ногами Фатимы, от которого та, в испуге, бросилась  за спину, обозленного брата. С их стороны раздался хохот.
- Следующий выстрел, - доставая маузер из кобуры, и пристегнув ружьё к седлу, - расшибёт тебе башку, – произнёс бородач, улыбаясь злой улыбкой. Его худое лицо, на тонкой длинной шее, обросшее рыжей щетиной, устрашали его облик. Маленькие, глубоко посаженные глаза, излучающие холодный взгляд, были полны решительности.
- Нет, - был короткий, спокойный ответ Ибрагима.
- Не хочешь думать о себе, подумай о ней, - указывая дулом маузера на Фатиму, кивая в сторону сообщников. - Мои ребята, хорошо позабавятся с твоей сестрой, Ибрагим, после того как тебя не станет.  С наглым оскалом, вместо улыбки, он сидел, перекинув ногу через седло, упираясь локтем о перекинутую ногу, при этом, перетащив вес тела на правую сторону.
Ибрагим был вне себя, от злости. Гнев, не давал думать. Им забытый в сакле карабин, лежал, сейчас, там без дела, так необходимый теперь.
 
- Твоё время истекает, Ибрашка, - подгонял разбойник его к решениям. – Ребятам, уже, не сидится в седлах. Да, и должок, я, хотел бы получить, с тебя! Скакуна, того. Помнишь? Этого, толстого усатого грузина? Ты, скажем так, украл его - у меня! Не хорошо! Не хорошо, так, поступать с друзьями! К стати, где он? Не вижу его, здесь!? Продал? Чего тогда, не делишься!?
- Помню. Отчего, не помнить!? Уходя от погони, ты бросил его, пересев, там, на другую! Спасая свою шкуру, Аслан! Ты, ещё, почему-то и ребят, там своих забыл, которых сейчас, не можешь забыть. Не про это ли ты говоришь? Я, под пулями вернулся, тогда, за ней, в той погоне за нами, и увёл его у них из-под носа, после того, как ты бросил его. Боясь попасть в коня, они перестали, в меня, стрелять. А, остальное, было просто. С «ахалтекинцем» под собой ускакать, не составило труда. Конь был как ветер. А, ты в страхе, даже, думать был не в состоянии. Бежал, бросив всех! Я, продал её.  Веришь, - совсем, дешево! Поделился с ребятами и уехал. Ведь, ты бросил нас. И коня, я, решил не возвращать, этому жирному грузину. Он на ней всё равно не ездил.
- Мне, нужна была эта лошадь! И ты вернёшь её мне, или…. прогремел ещё один выстрел…
 
Уронив маузер, схватившись за левую руку, сидел бородач, с жалким испуганным видом, озираясь по сторонам, не поняв - кто стрелял. Четверо его собратьев, держа ружья на изготовке, непонимающе, тоже смотрели по сторонам.
- Бросайте ружья! Следующий выстрел пробьёт одному из вас голову, - раздался голос, со стороны.
- Держите в прицеле этих двоих, - кричал бородач. - В нас не станут стрелять. Кто ты? Выходи! Лучше, поговорим как мужчины!
 - Уходите, - послышался спокойный голос. – Тебя, я держу, на прицеле. Ещё один выстрел твоих ребят, обещаю, что твой труп, точно, будут клевать вороны...
- …Уходим! - после некоторого молчанья, бросил, главарь. Эй! Только, не глупи. Кто ты? Не глупи! За одного меня, их двоих положат!
Ибрагим, хотел было кинуться на рыжего, но нацеленные стволы, выступили вперёд, сдерживая его прыть. Они стали медленно отходить к скалам, ведя боком пританцовывающих лошадей, и, всё ещё, держа на мушке брата с сестрой. В последний момент, под канонаду выстрелов, сначала двух, потом одного, Ибрагим, увлекая и прикрывая собой сестру, падал на землю и, в последний момент, видя, как под главарём споткнулась лошадь, роняя всадника. Быстро вскочив на ноги, он вбежал в саклю, в миг выбегая с карабином. Но Аслан, запрыгнув, на спину вслед бежавшей лошади Ибрагима, успел скрыться из виду. Пуля Абдуллы угодила в шею лошади главаря, перебив позвонок. Подошедший, Ибрагим, выстрелом в ухо из своего карабина снял все предсмертные его муки, вместе с тем, сократив и минуты в его жизни.


 Стояло жаркое лето. Тихо было вокруг. Казалось, что всё живое спряталось от этой духоты. Холмы и горы выглядели опустелыми. Светло-коричневый их оттенок, придавал им тусклость и безжизненность.  Высохшая и утерявшая свою первоначальную зелёно-сочную окраску трава, теперь была сухой, грубой и жёсткой. Листья создавали шорох, когда касались друг друга, даже под слабым дуновением. Изредка появляющийся ветерок, обдавал  их  горячим воздухом ещё и ещё раз. Лишь их корни, там, в земле, хранили жизнь, похожую на тлеющий уголёк,  в ожидании, когда пойдёт дождь и польётся на них  живительная влага, даруя новую жизнь. Тогда они вновь пустят свои зелённые побеги, тянущиеся к солнцу.
Скотина находилась в загоне. Овцы сбились в кучу, спрятав свои кудрявые головы под своих собратьев. Их животы мелко и часто раздувались оттого, что этим они увеличивали теплообмен с окружающей средой, тем самым не давая перегреться организму под такой тёплой и естественной шубой, которой наделила их природа. Крупный рогатый скот стоял в тени, под навесом, из прутьев. Медленно, пережёвывая свою отрыжку, иногда, лениво отмахивались от надоедливых мух.
Во дворе хижины возилась женщина, одетая в широкое свободное платье, которое не редко носят женщины в этих местах. Из-под чохта (головной убор горянок), свисали длинные чёрные волосы. На ногах, отражая искры, золотыми нитками жёлтой и зелёной парчи были чувяки (лёгкая кожаная женская обувь, вышитая узорами). Она легко приподнялась, держа в руках тазик, подошла к верёвке, натянутой для сушки, и стала развешивать стираную одежду. Это была Фатима. Прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как она, забытая братьями, осталась в сакле Абдуллы, став ему хорошей женой и матерью их сына Келесхана, родившегося четырнадцать лет назад, и названного в честь дедушки, по просьбе и желанию Фатимы.
Абдулла был очень добр к ней, не смотря на то, что Ибрагим, смирившись с похищением, позвал их в отцовский дом, для того чтоб раз и навсегда покончить с враждой. Породнить братьев и Абдуллу, оставить сестру ему в жёнах. Но братья грубо отнеслись к нему, не пустив даже во двор. Абдулла развернул коня и сказал, что теперь он готов продолжить месть, и ускакал. Тогда Ибрагим, сказал сестре: - иди за ним и будь ему хорошей женой. Я буду с вами, и скоро вас навещу.
Ибрагим наведывался к ним часто, принося племяннику овощи и фрукты, не растущие в этих высокогорных местах. Братья, не найдя верного решения после похищения их сестры, вовсе опустили руки в своей беспомощности. Ведь убить Абдуллу и вернуть сестру в дом, было тоже не самым лучшим способом смыть «позор». Тогда б сестре оставалось поделить участь старых дев, или бросавшихся девушек. Хотя её честь была незапятнанной. Но кто б в это поверил. Похищенная девушка решалась радости выйти замуж, так как она становилась новой мишенью для новых сплетен, столь быстро распространяющихся у родника, у печи, где пекут хлеб, в общем, там, где собирались женщины, у которых хватало время и на это. А с другой стороны, братьям мешало горское воспитание, для того, что б забыть о»Кровной Мести», смириться с похищением, и сыграть свадьбу сестре. Затем, - чтить и уважать, встречать и провожать, состоявшегося зятя.
 
 Мудрецы- аксакалы, и люди, наделённые здравым смыслом, сочувственно качали головой, утешая их словами:
- Что поделаешь сынок!? Бывают в жизни моменты, когда приходиться думать о том, что жизнь – это голова, покрытая бородой, усами и папахой. Папаха это честь твоя. Потерять папаху – значит, честь потерять, снять папаху – унизить честь, перед тем или чем снимаешь. А когда хочется плюнуть в горячке, то надо подумать и о том, что когда вверх плюнешь – усы испачкаешь, - это твоё достоинство, вниз плюнешь – бороду запачкаешь, - это гордость твоя. И то твоё и то твоё. Не хочешь их марать? - терпи сынок, пройдёт время – пройдёт и желание сплюнуть. Спросите; - а как же быть?  Пока, запомните эту истину дети,  помните её и потом, когда придётся советовать другим. Время подскажет. А пока - терпенье. Говорят,- оно ниспослано нам с Рая. Быть гордым и чистым, это значит быть умным. А ум – джигита, ещё никогда не унижал.

Приходу Ибрагима сестра была очень рада. Она весело и радостно хлопотала возле него, угощая едой и питьём, расспрашивая о семье и её других братьях. Через него она узнавала о житье и быте своих родных и близких, по-прежнему дорогих и родных ей людей. Шесть месяцев назад сыграли свадьбу самому меньшему из братьев Гасану, приведя в дом ещё одну невестку. Дом их покойных родителей уже занимали последние молодожёны, а Исмаил с Ибрагимом, всё ещё не думали обзавестись семьями. Первый, считал своим долгом, сначала женить и обустроить своих  последующих братьев, затем думать о себе. Но вот, беда, о себе подумал он поздно. Привести в дом вдову, Исмаил не желал, а молодую…,- не решался. Ибрагим, видя старшего, переживал за него, и себе дал слово; -Женюсь только после Исмаила. Ему было очень жаль брата. Его не покидало чувство вины за него.  А отшучивался от невесты тем, что говорил: - Если я женюсь, то мне будет некогда навещать семьи своих братьев. А это занятие мне куда больше нравиться, чем затея жениться. Поэтому я ещё немного повременю со свадьбой.
Ни на одной из свадеб братьев, Фатиме, не пришлось бывать. Абдулла не ходил из-за того, что братьям бы не нравилось его присутствие, а тогда, зачем портить им веселье. А она идти без него и слышать не хотела, ссылаясь на маленького сына.
 
-Ты,  сходи; - говорил он. - Они твои братья. Твоей вины нет в наших обидах. Тебе они будут рады. Ведь ты сестра им. День другой, я присмотрю за ребёнком. Тебя Исмаил с первого дня растил, без матери. Кормил козьим молоком, а наш-то, уже большой, и я посмотрю. Узнаю хоть о том, какого же было Исмаилу, когда растил тебя. Сходи.  Им нужна будет твоя помощь. Надо рис почистить, плов сготовить, внутренности животных, зарезанных на мясо, промыть, прочистить. Сходи. Я уверен, они будут рады видеть тебя.
А она, желая помирить его с братьями, своим отказом, думала, что может быть их пригласят вместе. Но… 
Фатима была всей душой благодарна Абдулле, за свою супружескую жизнь с ним. Он никогда не был груб с ней, ни в чём не отказывал. Предоставлял ей самой принимать то или другое решение, на что жена старалась ответить взаимностью. Впитывая в себя эту доброту, как сухая почва впитывает влагу, рос и их сын Келесхан, к которому так сердечно и любя всем своим нутром, привязался Ибрагим. Оставаясь в гостях два три дня, ночевал в шалаше с малым, отстроенный ими же и на скорую руку. Он баловал племянника охотой на зайцев, рыбалкой на фортеля, обучал верховой езде и разным премудростям горской жизни. Радуясь его способностям, он так же радовался и тем дням, которые проводил рядом с ним. Келесхан очень рьяно и бурно проводил минуты встречи с любимым дядей.  Расставались так, будто были они два друга, и что завтра встретятся непременно. Келесхан провожал дядю на отцовской лошади верхом, нередко по дороге устраивая скачки. Дружба их была крепкой

 
 - Заговорились мы с тобой сестра, я и забыл расспросить про хозяина, про племянника! Где они сегодня и почему я не вижу их здесь? - спросил Ибрагим сестру.
- Пошли в горы, к чабанам. Поехали на рассвете. – Говорит она, вытирая руки, и закончив вывешивать стиранное бельё. – Сейчас я подам тебе поесть, что-нибудь на скорую руку, а вечером Абдулла вернётся зарежет барана, и я вам сготовлю хинкал, (национальное блюдо народов живущих на Кавказе) сделаю чуду, курзе и много всякого и разного. У нас  ведь сегодня  два праздника.
- Одно, как я понимаю, - это моё гостевание, а второе…?
- Как!? Ты забыл!?  Сегодня Келесхану исполниться четырнадцать лет!? Эх, ты…! Любимый дядя! – весело попрекнув Ибрагима,  сестра направилась в саклю.
- Дурья моя башка!!! – чуть ли не со всей силой хлопнув себя ладонью по лбу, вскрикнул Ибрагим. – Как же это я так?  Забыть день рожденье моего самого любимого племянника? Шайтан  бы меня побрал!!! – выходил он из себя. – Я, же, подарок, на такой день, не взял.
- Стареть стал. - смеясь, бросила сестра, вышедшая к тому времени из сакли, несся разное из посуды, – Это говорит о том, что надо жениться! Тогда и голова будет в порядке. – улыбаясь, взглянула лукаво она на брата. А за подарок - не мучай себя. Ты и так много всякого ему надарил. Куда ни посмотришь, всюду твои подарки. По тебе он скучает, а не по твоим подаркам.  У чабана Ильяса, лошадь два года назад принесла жеребёнка от Къарачи. Абдулла ведь часто ездил к ним. Говорят, красивый очень, и сильно похож на лошадь Абдуллы. Вот и решили они с Ильясом, подарить его Келесхану. Сегодня они, чуть свет, за ним и поехали. В хорошем подарке у него сегодня не будет нужды, успокойся и иди, перекуси.

Дело было к вечеру, когда Ибрагим, после полуденного зноя, выгнал скот на водопой и пастьбу. Дав скоту немного пополнить сухой травой желудки, он загнал их обратно в загон, подсыпав им в кормушки соли в место лизунца. Закрыв шестью проход в загон, он направился в саклю.
 
- Сестра. Мне что-то не терпеться увидеть их. Выйду-ка, я на встречу. Вынеси мой карабин. Скот ухожен, Ты занимайся дальше своими делами. – сказал он громко, подходя к двери сакли.
- Что ж! Раз решил, поезжай. Только вот зарезал бы ты всё-таки этого молодого барана. А то когда они приедут? А ,ещё, ведь надо с него успеть приготовить вам на стол, - попросила сестра, брата, передавая принесённое ружьё.
Прижав голову сестры к груди, Ибрагим ответил ей:
- Не люблю я сестра эту кровь. За свою жизнь я её столько пролил. Я уверен, Абдулла быстро справится.
- Дя-а-дя-а  Иб-ра-ги-и-им!!! – эхом донеслось до брата и сестры знакомый голос их Келесхана. Повернув голову, в ту сторону, откуда доносился звук, они разглядели, спускающихся со склона холма,  Абдуллу и Келесхана. Выскочив  вперёд отца, он, размахивая на скаку, кричал изо всех сил, подхлёстывая, и без того, бежавшую лошадь.
Сколько радости было в его голосе! Сколько сил и энергии? И Ибрагим очень любил его за это. Спрыгнув с ещё не успевшей остановиться лошади, он бросился к дяде, в объятья.
- Мы вас вчера ждали, дядя Ибрагим, я уже думал, что вы не приедете. Он такой красивый и сильный! Отец сказал, что как Къарачи, в молодости! Я так обрадовался, когда вас увидел; – недоговорив начатое, перебивая себя сам, возбуждённый радостью, говорил юноша, всё сильнее прижимаясь к дяде.
- Как я мог забыть про тебя, и не приехать – ответил растроганный дядя, умоляюще и виновато глядя на сестру. – Как ты мог такое обо мне подумать? - неестественно хмуря брови, сказал Ибрагим. … Затем…, подмигнув ему, громко расхохотался.  – Да, сынок! Иногда так случается! Спасибо Всевышнему, он позаботился о том, чтобы я, сегодня, был здесь! Он ведь видит то, как мы рады друг другу? - уже серьёзно, и в упор глядя, сказал он. Радушно поприветствовал и подъехавшего Абдуллу, расспросив о состоянии здоровья, о том, о сём, он направился к жеребёнку, привязанного к седлу Абдуллы. Испуганно озираясь по сторонам, жеребёнок, ошеломил, на мгновение, Ибрагима.

 
- Мне кажется, я снова молод. И именно этот жеребёнок отвозил меня домой. Не тот ли день к нам вернулся Абдулла, как много лет назад?, – сказал Ибрагим, всё ещё не отрывая взгляда с испуганных глаз жеребца. Держа его за гриву, он похлопал его по шее, провёл по лбу и носу, отвязал от седла и повёл к своей лошади. Отстегнул там уздечку, с серебряными пряжками, в узорах, над которыми не один день работали кубачинские златокузнецы, одел на морду молодого коня Келесхана. Вместе с тем, мигом запрыгнув ей на спину, он сразу поставил её свечёй. Жеребец, несколько раз пытался  сбросить его с себя, бил передними ногами о землю, брыкался и лягал задними. Но опытный всадник только восхищался им.
Спрыгнув, Ибрагим, повёл его на поводу.  Подвёл к восхищенному Келесхану. Передавая удила ему в руки. Обратился со словами:
- Сынок!!! Благослови тебя Аллах! Пусть такой счастливой, как сегодняшний день, будет вся твоя жизнь! Приноси людям радость! Будь отцу в гордость,  матери в радость! Я, очень, люблю тебя! В знак нашей дружбы, прими мой подарок, который бы я отдал не всякому! – Ибрагим крепко, по- отцовски, прижал к себе радостного именинника.
- Да. Это слишком дорогой подарок, Ибрагим, ты выбрал для него!? –  довольной улыбкой на губах, наблюдал трогательную сцену Абдулла
 
- Нет, нет… Абдулла. Я уверен, он заслуживает его! Да. Такому коню, - только такие удила.- А это…, - он отвязал свой тонкий кожаный пояс, с орнаментом серебряных пряжек, на котором покоился кинжал, в серебряных ножнах, - это тебе за то, что ты уже взрослый и не гоже горцу быть безоружным. - после этих слов, он опоясал ошеломлённого юношу, в удивлении, и растерянности, забывшего отблагодарить дядю. Так он стоял с минуту. Затем, опомнившись, и придя в себя, спокойно и искренне произнёс:
- Дядя Ибрагим! Я очень буду дорожить вашими подарками!  И вы, никогда не пожалеете, что подарили их мне!!! – после горячих таких речей, вновь дядя с племянником погрузились в объятиях  друг друга, на глазах у Абдуллы, где он видел искренность во всём: в словах, в родстве и отношениях.

Этот вечер не был похож не на один из предшествующих. Фатима наготовила съестного всякой всячины, Абдулла с Ибрагимом распивали чаба  (хмельной напиток некоторых народов Дагестана), говорили много тостов,  шутили с именинником. Решили, что завтра же объездят молодого коня. Отец говорил, что рано, молод ещё, а дядя убеждал, что самое время, и кто-кто, а он знает толк в лошадях. Келесхан был на стороне дяди, так как ему не терпелось сесть на него верхом.
Поздно ночью, будучи сытыми и на веселье, поблагодарив всевышнего за его милость и покровительство, они отдали должное покою и сну.


Приготовлениями было покончено, когда Ибрагим, попросив у Аллаха помощи, подошёл к нервничающему и возбуждённо перебирающего ногами, жеребцу. Абдулла и Келесхан стояли в стороне, предвкушаясь наслажденьем зрелища, в котором Ибрагим и жеребёнок должны были принять участие. Сегодня этому коню суждено было понять своё предназначение в жизни.
Ибрагим уверенными движениями развязал узлы, отвёл лошадь чуть в сторону от пристроек загона. Было видно, что лошадь нервничает. При малейшем движении отдёргивала голову вверх, приседая на задние, широко расставленные ноги, пыталась встать на дыбы. Её била мелкая дрожь. Конь в страхе, дёргал головой верх и сам шарахался во все стороны. Он догадывался, что сегодня решается что то важное, будет что то такое, от чего поменяется  многое, в жизни. И это его сильно пугало.
Поймав момент, Ибрагим, воткнув ногу в стремя, попытался вскочить в седло. Почувствовав непривычную тяжесть и отношение к себе, конь воспротивился. Энергично отпрыгнул в сторону. В общем, попытка Ибрагима не увенчалась бы успехом, если бы он не был конокрадом. Схватившись за гриву холки одной рукой, он, ударами ладони по крупу другой, стал её гнать. Поняв всадника и то, чего от него требуют, лошадь, побежала, с каждым шагом прибавляя в беге. Ибрагим бежал рядом. В тот момент, когда старый конокрад почувствовал, что начинает отставать, схватился за гриву обеими руками, и разом, ударив по земле и подпрыгнув обеими ногами, одновременно подтягивая своё тело руками, он перебросил через седло ногу, оставаясь висеть на левом боку лошади. Одно усилие и… он восседал в седле. Наблюдая, за этим, отец с сыном, невольно переглянулись.
- Да-а, сынок! Не скоро старость вселиться в этого человека, – сказал Абдулла в улыбке, вновь поворачивая голову к зрелищу.
Почувствовав человека на спине, конь взмылся на дыбы, опустился, и вновь взмылся. Он повторял это ещё и ещё раз. Пытаясь высвободиться, он высоко бросал задние ноги, отпрыгивал в стороны. Спотыкался. Вновь взмывался на дыбы. Но всадник, и не думал сходить с седла. Дав, лошади почувствовать его, он потянул уздечку, одновременно пришпоривая ногами. Лошадь невольно и опять встала на дыбы. Развернув лошадь на задних конечностях, в нужном направлении, он расслабил натянутую уздечку, ударил ногами по бокам. Лошадь испуганно рванула. Несясь галопом, Ибрагим держал нужное ему направление, управляя удилами. Он повёл его вверх, по склону, для того чтобы молодого и сильного коня лишить больше сил.  Доскакав до  вершины, он ещё несколько раз поставил  его на дыбы. Развернувшись в противоположную сторону, он снова погнал её вниз, всё сильнее и сильнее пришпоривая. Прискакав до наблюдателей, Ибрагим остановил жеребца.
 
Сделав несколько кругов на месте, лошадь смирилась с тем, что ей предназначалось. Шерсть была её мокрой, со рта слетала пена.
Хоро-ош! О-ох, как он хорош!!! Огонь, а не конь, – восклицал Ибрагим. -Ну, сынок, попробуешь?, - обратился он к племяннику.
- Да, дядя! Мне не терпится быстрее это сделать.
Спрыгнув с коня, Ибрагим помог Келесхану взобраться в седло уставшей и разгорячённой  лошади. Несколько покружившись на месте, она на холм понеслась вскачь. Остановив её, на том же месте, что и Ибрагим и развернувшись, они понеслись обратно.
- Ну, хватит. А то так и загнать не долго. Наездить теперь ты успеешь сынок, - сказал Абдулла, к подъехавшему сыну, беря лошадь за сбрую, - Слезай и принеси что-нибудь тёплое на спину коня, чтоб не сразу остыла. И воды не давай пока животное в поту.
Затем, повернувшись к Ибрагиму, и взяв его под локоть, сказал. – Ну вот! Дело сделано. А теперь пора и за стол.

 
 Проходили дни, за ним недели, месяцы. До весенних праздников оставалось совсем немного. Келесхан, всё своё свободное время, проводил с «Бох!одуром». Так он назвал своего четырёхногого друга, с которым не расставался теперь никогда. Они вместе пасли скотину, вместе купались в родниковой воде «Улучая», вместе ходили на охоту. На нём Келесхан упражнялся в верховой езде, в свободное время. Уроки дяди Ибрагима, которые были даны в своё время, выполнялись таким искусным умением, с такой точностью, что дядя мог бы похвастать своим племянником. Ведь он учил его всему тому, что не раз помогало ему самому в банде конокрадов. Уроки умения пользоваться ножом и ружьём, подхватывать на бегу папаху, лежащую на земле, его тоже не обошли. Не раз, сам, Ибрагим всерьёз соревновался с ним во время охоты, где иной раз и проигрывал своему племяннику, (будучи в гостях). Он искренне радовался успехам племянника, в котором кипела молодость и азарт, неисчерпаемая сила и радость. Ибрагим видел в нём сына. Он смотрел и думал, - это тот человек,  на которого, будут похожи и его дети. Эту  радость омрачала вражда. Вернее враждебные чувства, своих братьев к Абдулле. Они не раз сбивали улыбку с его лица. 

 
Была весна. Было солнечно и тепло. Ароматный весенний воздух, пропитанный дурманящим запахом жареного мяса, нежно и приятно ласкали обоняние стекавшему сюда люду, со всех окрестных селений и района в целом. Они шли с музыкой, песнями, громким весёлым смехом, шутками и танцами. Завидев знакомых с соседних или дальних селений, люди здоровались, обнимались с большой радостью и уважением, расспрашивали друг о друге, о семье и о быте. Перекрикиваясь на расстоянии, создавали праздничную атмосферу. То там, то здесь доносилось мычание скота, блеяние овец, ржание лошадей. Собаки выясняли отношение громким лаем и рычанием.
 Быстрая в ритме музыка заставляла людей забыться. Забыв обо всех своих невзгодах и проблемах, они, в кругу, хлопающих в ладоши людей, танцевали, резво перебирая ногами и руками, в такт. Над разожженными кострами, дымились шашлыки, парили чугунные большие котлы, в которых варилось мясо, плов, хинкал, курзе и многое другое, которое считается  по своим вкусовым качествам самыми лучшими, и самым хорошими блюдами на всём Кавказе.

 
Чуть в стороне идёт бойкая торговля скотиной. Вот мужик средних лет восхваляет своего жеребца, привезённого с Кабардино-Балкарии, тут же худощавый старичок предлагает своих быков, которых выращивал на лугах альпийских гор. Их толстые шеи, широкие груди, кольца, продетые в ноздри, привлекают покупателей. Передние конечности, нервно роящие землю, трубное и громкое мычание, заставляют людей немного сторониться и держаться подальше.
По правую сторону базара виден круг, образовавшийся вокруг дерущихся окровавленных петухов. Свист, гогот, гиканье, толпы молодых и хмельных людей сопровождают эту борьбу домашней птицы. Тут же неподалёку идёт бой баранов, где проигравшего ждёт полноватый мясник, с закатанными рукавами и ножом. Покупатели тут же разбирают тушу, предшествующего побеждённого.
Заглушая на время весь этот праздничный шум, раздались восторженные крики, свист, ругань, сопровождающие топот проносящихся по кругу лошадей. Это были скачки, которые особенно привлекали внимание большинство здесь находящихся людей.
Начинался новый заезд. Приглашались наездники с лошадьми до трёх лет. На старт выходили молодые всадники в новых черкесках, на лошадях разных мастей и пород.
Среди них вышел и Келесхан, на пританцовывающем коне. Бох!одур шел, высоко подняв голову, чуть боком. Было видно, что этот шум, собравшийся народ, всё это было непривычным для него. Он нервно перебирал в зубах удила, резко отдёргивал голову от неожиданного взмаха руки.
 
 Келесхан нашёл взглядом отца и мать, которая тоже решила присутствовать и благословить сына на первых его скачках. Он подъехал к ней, наклонился, и не сходя с седла, обнял мать. Та в свою очередь, обвив руками его шею, поцеловала в щёку, пожелав удачи. Раздался свист, смешок, чей-то громкий голос произнёс:
- Если ты ещё от матери не отнялся, то у тебя мало шансов выиграть, молокосос, - разразился дикий хохот.
Выпрямившись в седле Келесхан, подъехал ближе к тому месту, откуда послышались колкие слова. Блуждая глазами по толпе, не найдя там обидчика, он резко дёрнул на себя уздечку. Лошадь поднялась на дыбы, при этом намеренно напугав впередистоящую толпу, где наверняка находился и тот «обидчик»
Заняв своё место на старте, Келесхан внимательно слушал последние наставления дяди Ибрагима, бросая взгляд на соседа слева, восседавшего на ахал текинце.
Старший по скачкам, попросил отойти провожатым, а участникам приготовиться к старту.
 
На минуту вокруг стоящие всполошились, зашумели, вскрикивая небольшие фразы. Наступила тишина в ожидании старта. Лошади нервничали, норовили укусить друг друга за гривы, то и дело, получая по голове плёткой от хозяина другой лошади и под вспыльчивые возмущения своих всадников. В тот момент, когда ведущий начал взмах рукой и хотел крикнуть слова «марш», рядом прогремел оглушающий выстрел, от чего тот, присел, прикрывая голову рукой. Раздался взрыв смеха. Улюлюканье, крик, шум, гам сопровождали начавшиеся соревнования. В белой черкеске, на длинноногом ахалтикинце, юнец возглавлял начавшийся заезд. Следом, на целую лошадь позади, шли Бох!одур  и огненно-рыжая кобыла. Келесхан помнил наставления дяди: - Смотри не сбей шаг коню. Запомни… Потому он не торопил его. Келесхан ждал момента, когда Бох!одур  перестанет рвать и пойдёт равным шагом. Поймав этот момент, ученик Ибрагима стал выполнять наставления дяди. Расстояние сантиметр за сантиметром стало сокращаться. Вот уже голова Бох!одура поравнялась с крупом впереди идущей рыжей кобылы, а остальные участники шли в метрах десяти сзади. Пройдено уже половина заезда, голова чёрного скакуна наравне со стремянками ахалтекинца. Тут Келесхан впервые хлёстнул друга кнутом. Скакун прибавил ход. В тот момент, когда была пройдена третья часть пути, и до финиша оставалось совсем немного, вдруг на  дорожку, где должны были пронестись участники соревнований, выкатился ребёнок. На его полных, любопытством, глазах, появился испуг. Вокруг раздались крики. Крик отчаяния женщины, бросившейся к ребёнку на выручку, решил исход скачек.
Схватив ребёнка на скаку, Келесхан сошёл с дороги, уступая дорогу сзади идущим. Он вернул ребёнка матери. Неудачник, погнал своего коня к финишу последним. Слёзы обиды душили его. Видевший всё это Ибрагим, и видя, как огорчён племянник, спокойным голосом сказал;
 - Сынок! Другого, я от тебя и не ждал. Таких скачек в твоей жизни будет ещё много. А жизнь у того ребёнка – одна. И ты сохранил её. И именно сегодня, и здесь, ты стал мужчиной.  Знай. Я всегда буду гордиться тобой! – он по взрослому и как мужику пожал ему руку.

 
 После всех определённых заездов к старту попросили победителей прошлых лет, где каждый желающий не зависимо от возраста, имел право принять участие, если только он, когда-либо, в прошлом, выигрывал хотя бы раз скачки. Под общую радость, смех, шутки толпы, на старт сбирались всадники разных как возрастов, так и лошадях. Это был заезд чемпионов. Отделившись от братьев, с их семьями, вышел и Ибрагим, похлопывая своего красавца по гладкой длинной шее.
 Присоединился и Абдулла, оставив в стороне жену с сыном, державшего своего четырёхногого друга за сбрую. Отвечая подмигиванию дяди, Келесхан с грустью приподнял кинжал в ножнах, висевший в поясе. Все приготовились к старту. Абдулла, случайно посмотрел поверх голов, собравшихся людей, и на краю поляны, в метрах полста, у опушки небольшого леса, увидел четырёх всадников, вооружённых ружьями.
 Ствол переднего был нацелен в стартующих. В тот момент, когда со ствола ружья появилась вспышка, окутанная дымком, Абдулла бросил свою лошадь вперёд, падая на гриву коня Ибрагима. Эхом прокатился ружейный выстрел. Ибрагим не видел эту группу и не сразу сообразил происходящее. Придерживая сползающего зятя, он удивлённо смотрел на собравшихся.
 
 Крик, бросившейся к ним Фатимы: - Мой Абдулла!?, -  испугал его. Поднялся шум. Переполох людей, крики испуга, бесчувственное тело Абдуллы, распростертое у ног коня, склонившегося над ним его сестра, на мгновение затмили разум. Он не мог понять того, что случилось?
Обратив свой взор туда, куда показывали люди, он вскрикнул.
Цепочка всадников, несущихся по краю поляны к холмам, пробивавшиеся рыжие волосы из-под папахи последнего, заставили сжаться его сердце в испуге, за происходившее. Он громко зарычал, когда увидел Келесхана верхом на Бох!одуре, мчавшегося вслед за разбойниками.
Тело покрылось липким потом. Широко вздулись вены на шее и лбу. Багровым цветом наполнились белки глаз. Несколько секунд Ибрагим стоял в оцепенении. Выхватив свой карабин у рядом стоявших других племянников, он пустился в погоню.
 
 Увидев преследователя без оружия и далеко оторвавшегося от других, вслед скачущих всадников, во главе с Ибрагимом, Ваха остановил свою лошадь в развороте. Приподняв ствол ружья и, взяв, на мушку юнца, когда преследователь приблизился метров на пятьдесят, он, нажал на курок. Тело Келесхана вздрогнуло, затем медленно повалилось на бок. Только, стремена, державшие ноги всадника, удерживали то тело, на весу. Лошадь, тем не менее, не замедляла свой бег. В метрах пятнадцати, когда убийца решил, что покончил с юнцом и, стал поворачивать свою лошадь, чтобы продолжить свой побег, его жизнь оборвал кинжал, брошенный Келесханом из-под ног бегущего Бох!одура. Он вонзился по самую рукоять, в основание шеи главаря шайки конокрадов.
Соскочив на скаку с седла, Келесхан подбежал к рухнувшему телу убийцы отца и выхватил у того, ещё не успевший выпасть, карабин. Вскоре, прогремевший выстрел, проломил череп безжизненного тела, оставив на лбу зияющую дыру.
 Подскакавший Ибрагим, схватил племянника. На щеках были слёзы. Обняв Келесхана, дрожащими губами он проговорил:
- Жив! Ты, жив?!  Сынок!!! – Он, обнял его, сильно прижимая к груди. Потом, отсранив, попросил; -  Будь здесь, сынок! Я прошу тебя! Мне, надо за ними, нельзя им - дать уйти, никому! – после чего быстро вскочил на лошадь и унёсся, в след, ускакавшим обидчикам. В погоню, за бывшими собратьями.


Фатима подняла голову, всё еще оставаясь на коленях, над остывающим телом мужа. Её пустой, отчуждённый взгляд обошел лица собравшихся вокруг людей и остановился на Исмаиле. Её глаза полные слёз, впились в него. Так они с минуту стояли, не говоря и не обронив ни слова. Что говорили их глаза? Что обозначали их взгляды и мысли? Что творилось в их сердцах, ведомо было - только им? 
 Подошли другие братья. Они все, до сих пор, не видевшие сестру, хотели помочь ей, в её горе. Утешить словами, поддержать. Исмаил, сквозь слёзы сестры, чувствовал неприятную к себе злость, обиду, оскорбление. Её взгляд, будто, спрашивал его: - Ну, что? Вы этого хотели? Случилось, наконец, то чего ждали!? И что? …Что дальше…?
 Другие братья, тоже, стояли рядом, с чувством того, что не имеют они права - поднять головы. Что, они, хотели б, ей,  сейчас, сказать?
…Губы Фатимы дёрнулись в едва заметной улыбке. Глаза полные ненависти, ещё раз обошли лица окружающих её людей. Она видела в их лицах сочувствие, сострадания, слёзы. Но, от этого ей не станет, уже, легче. Она их презирала.
 Их сестра, уже вдова, в очередной раз, опустилась к безжизненному телу мужа. Припала губами к его щекам. Немного погодя, вновь подняла голову, над ним. На груди темнело багровое пятно крови. Она ласково прикрыла её маленькой ладонью. Исмаил наклонился, что бы помочь ей, сестре, поднять его. Но, взгляд сестры остановил его.
- Не прикасайтесь, - тихо сказала Фатима, переводя взгляд на бездыханное тело Абдуллы. – Келесхан! Сынок,  - помоги матери…
 
 Чуть в стороне, обняв шею коня, уткнувшись в его мощную грудь, стоял и неслышно плакал Келесхан. Услыхав просьбу матери, он быстро смахнул слёзы и подошёл к ней. Помог встать. Вслед, подошедшая его лошадь, встала рядом. Они взвалили бесчувственное тело отца и мужа на спину коня. Раздалось тихое, жалкое ржание. В этом ржании животное, наверное, выразила свою боль и страдание, разлуку, с человеком и сожаление своё, случившемуся. Холодная нота, того ржания, вонзалось в сердца всех, здесь, находившихся людей, жалобно задавая вопрос; - Зачем!
Казалось что, в душе, каждый задал себе, уже тот вопрос. И не найдя ответа, стояли опустив свои головы. И, я бы задал им тот же вопрос! – Почему, они, люди, теперь пожалели её, забыв  о мести? Почему, только теперь, им всем, стало жаль, её? И почему теперь, ей, вдруг простили сейчас всё, и - не прощали, пока не случилась с ней беда? Почему, не давали ей счастливо жить и блаженствовать с ним? Блаженствовать в Любви? В полной Любви? В чистой Любви? В, такой чистой, какой её нам дал создатель? … Они не давали. Не дали ей с ним быть счастливой, сплетнями, своими, судами и пересудами, завистью и злорадством, своим. Если это не так, то - где была их боль и та их забота, о ближнем, ранее - когда она, была счастлива, с ним?
….Я Вам скажу!
- Потому, что – мы люди! Мы, превращающиеся - в страшное! В страшнее - любого зверя. Мы, дегенераты, которые можем радоваться чужому горю. Завидущие, – когда видим счастливых людей. Получающие скрытую, злую радость, – когда оскверним добрые чувства людей. Злорадствующие, – когда сумеем надругаться над человеком, которому и так тяжело. Мне кажется,- что это превращается в суть человека, человека окутанного бездушием и злобой. Этим пропитывается наша плоть. Это то, из чего мы состоим, когда не видим страдания других. Мы превращаемся в тех , кто любуется красотой, потом её рушит. На тех, кто создаёт хорошее, - затем, ломает. На тех, кому дали лучшее - Любить, - потом перестаём, не ценим. Вот, во что мы превращаемся, когда не видим боли, ближнего. Скрытая ненависть, и злая зависть к тому, кто немножко заслуживает счастья, заставляет нас быть тем, кому суждено самоуничтожение. Мы, чистым природным чувствам, предпочитаем зло, корысть и бездушие.
Фатима, ещё раз, обвела толпу презренным взглядом. Люди расступились. Мать с сыном,  водрузившие труп, на лошадь, тронули в путь.
-В какой путь?- спросите Вы.
-В трудный. Ещё более трудный, чем был прежде. Мы люди! Помните это! Мы умеем осложнять пути.