Эх, дороги... 13. Старая закалка 2

          
   Жил дядя Миша с престарелой матерью уже лет двадцать прикованной к постели. Может от такой безрадостной жизни и сформировался его несносный характер. Соседи рассказывали, что сыном он был заботливым, ухаживал за больной сам без всяких сиделок. Зимой и летом на руках выносил ее в беседку, в которой соорудил специальную откидную лежанку и просил соседок на время отлучек присматривать за ней. Мать ему сочувствовала, горевала  и винила себя в его неустроенной личной жизни.
   Ежегодно старушку забирали в госпиталь на месячный курс лечения. Это было время, которое дядя Миша мог посвятить целиком работе. На беду коллегам. Прирожденный контролер, он старался заглянуть туда, куда в обычном режиме не мог себе позволить.
   В командировки. А как же. Половина водителей находится в длительных поездках и как они там себя ведут дяде Мише неизвестно.
   И если в обычные рейсы попасть он не мог, то на уборочную, например, в составе бригады ремонтников сам Бог велел.
   На это время он и старался пристроить свою маму в больницу, чтобы проверить положение дел в родном предприятии при выполнении особо важной государственной задачи. А то пригоняют после уборки на предприятие такой хлам, что непонятно как можно за два месяца так истрепать технику.
   Начальство охотно шло навстречу. Во-первых, это гарантированный порядок в командировке, во-вторых, возможность отдохнуть от него на предприятии.

   Как только становилось ясным, что дядя Миша едет на уборку, сразу начинался ажиотаж в водительской среде. Если в составе колонны не было Славки Рудницкого, то возникал вопрос с кем ему ехать. Никто не готов был выдержать полсуток в одной кабине с профессионалом, от указаний и замечаний которого к концу поездки болела голова, появлялся нервный тик, а ноги начинали путать педали.
   К тому же пассажир занимал собой все свободное пространство в трехместной кабине ЗИЛа, и, ворочаясь тушей в полтора центнера, пыхтел, сопел и иногда даже деликатно приоткрывая окно, издавал внятные  звуки, тщетно пытаясь заглушить их посторонними шумами.  Тепла и ароматов от него было столько, что приходилось форточку постоянно держать открытой. Добавлялось постоянное чавканье. Дядя Миша обладал отменным аппетитом. На редких остановках в селах он прихватывал с собой буханочку хлеба, пару килограммовых пакетов пряников и между завтраком и обедом или обедом и ужином этим «перекусывал». Не было случая, чтобы от закуски что-нибудь оставалось. Кроме этого с собой был всегда стратегический запас. В кирзовой хозяйственной сумке  ведерной вместимости набитой под завязку с ним ехало сало и несколько бутылок питьевого спирта. В движении он никогда к НЗ не прикасался. Даже предобеденную бутылочку всегда покупал в придорожных магазинах.
   Славка Рудницкий был большим насмешником, обладал легким характером и непритязательностью. Ему не мешали ни дяди Мишины повадки, ни его вздорный характер. Он просто не обращал на него внимания. Как ни странно, дядю Мишу он тоже не возбуждал и они умудрялись доехать до места назначения без скандала и пересадки в другую машину.
   Мало того, обычно не терпящий к себе легкомысленного отношения и свирепеющий даже от намека к собственной персоне недоуважения, дядя Миша на привалах лишь снисходительно посмеивался, когда Славка рассказывал о его подвигах с пряничками с селедкой вприкуску во время пути.
   Иногда Славку отправляли всего на несколько дней, чтобы доставить дядю Мишу потому, что желающих путешествовать с пыхтящим, жующим и беспокойным бегемотом охотников не было.

   На предприятии наступало относительное затишье. Зато в колоннах  уже по пути следования наступало уныние. 
   Состав водителей всегда был смешанный. АТП состояло из колонны дальнобойщиков, колонны контейнеровозов, колонны молоковозов и бензовозов, в просторечии «бочек» и смешанной грузовой колонны. «Бочки» и «контейнера» оставались на месте, их работа связана с графиками железной дороги и предприятий, которые нельзя изменить. Все остальные с частью ремонтных мастерских отправлялись на уборку. Обычно в соседние хозяйства под централизованным руководством.
   «Смешанная» колонна набиралась с улицы или из автошкол. В ней водители обучались, обкатывались. Часть из них отсеивалась и уходила с предприятия. Уцелевшие набирались опыта и разбирались бригадирами в другие колонны, в которых заработки выше.
   И если для дальнобойщиков работа в отрыве от дома ничего не меняла, то для молодежи присутствие Дяди Миши означало крах надежд на романтическую вольницу.
   Немало планов рушилось и у ремонтников. Поскольку половина подвижного состава уходила на долгое время, с ними отправлялась половина обслуживающего персонала. Графики технического обслуживания, текущие ремонты выполнялись на месте. Для чего мастерские везли с собой оборудование вплоть до токарных станков.
   Их с нетерпением ждали сельские жители. Местные мастера, будь то токари или сварщики не обладали достаточным станочным парком и наличием оборотных материалов, чтобы удовлетворить их запросы. И вся сломанная в течение года бытовая техника по прибытии отряда поступала незамедлительно на ремонт к городским умельцам. Те загодя запасались всем необходимым. Интересы совпадали. Стиральные машинки, сепараторы, холодильники, велосипеды снова работали, а приезжие мастера как сыр в масле катались, шалея от деревенского изобилия после городских  продуктовых очередей.
   Обычно за мелкие провинности можно было отделаться легким испугом и ходить героем анекдотов. При дяде Мише все они возводились в ранг особо тяжких с последующими оргвыводами. Летели выговоры по партийной линии, лишение премий, огласка и позор.

А мелкие шалости приключались всегда.
   Например, однажды бригадир слесарей по окончании командировки обнаружил тонны три расфасованного в килограммовые банки неизрасходованного литола. Начальник мастерских распорядился отвезти его на тракторный стан и отдать местным механизаторам. Литол был уже списан и, что делать с ним, он не знал.
   Бригадир, не в пример ему, оказался сообразительнее. Задержался, отстав от колонны, и выехал поутру на следующий день.
   В Забайкалье от села до села по пятьдесят-шестьдесят километров. На расстоянии трехсот километров они посетили пять или шесть деревень, и осчастливили их жителей этими банками по рублю за штуку, выдавая их за тушенку. Банки цветным рисунком напоминали те, что им из-под полы продавали геологи.
   Для деревни такой деликатес является стратегическим запасом, поэтому их никто не открывал сразу. Шум прошел через неделю, когда уже трудно было установить, кто продавал, куда делся. В АТП догадались, потому что мастерские после работы гудели неизвестно на какие доходы всю эту неделю.
   А будь дядя Миша? Во-первых, литол бы не списали или заставил бы его вновь оприходовать и начальника мастерских примерно наказать. А слесаря не познали бы никакого праздника. Надо понимать, что и ОБХСС тогда не дремал.

   Пришибеевщина врослась в него настолько, что в каждом нестандартном поступке подозревал криминал.
   Поэтому старались не посвящать в дела не входящие в круг его обязанностей. От греха подальше. И коллектив переходил на конспиративный образ жизни.
   Водители народ предприимчивый. Особенно дальнобойщики.  Жизнь учит их изворотливости, и совестливыми их можно назвать с большой натяжкой. Работают сплоченными коллективами, в почете взаимовыручка, при необходимости переходящая в круговую поруку. На их счету много темных дел. Милиция не без оснований относится к ним с подозрением.
   На предприятии это надежные товарищи, как цыгане, которые в селе, где остановился табор,  кур не воруют.
   
   А уж в окрестностях, простите.
   Вот и здесь ребята, осмотревшись, начали потихоньку обустраивать быт. Для начала завели полезные знакомства. Тот же Саня Султанхузин познакомился с зоотехником, женщиной самостоятельной, свободной и раскованной. Быстро в нее влюбился и объяснил выгоды ее положения и способы их извлекать.
   Один совсем немудрящий. В совхозе не хватало в разгар уборочной транспорта для перевозки живности на мясокомбинат для забоя.


   Социалистический учет поставлен таким образом, что в нем можно учесть вещи совсем несовместимые. Например, овец или коров грузят в совхозе считая по головам, а сдают на мясокомбинате на вес.
   Беда в том, что доставляются животные, дай Бог, если через 6-7 часов после погрузки. Потом еще очередь на сдачу их часа два-три. За это время каждое животное, если говорить об овцах, теряет в весе минимум пару килограммов. Вот и представьте, сколько живого мяса не доедет до взвешивания. В полуприцеп ЗИЛ-130 грузится до ста голов. Получается двести килограммов. А это, между прочим, вес пяти крупных овец.
   Вот и вся арифметика.
   Если привлекать технику из числа прикомандированной, то трудно найти охотников. Водителю на сдельщине при перевозке зерна, не хочется терять заработок. К тому же рабочий день удлиняется. Кузов после беспокойного груза нередко приходится чинить. А уж отскабливать обязательно, иначе потом под комбайн не пустят.
   И только Санька оказался альтруистом и добровольно раз в неделю помогал совхозу.
   Его опыт и смекалка сократили время сдачи овец от погрузки до сдачи до пяти часов. Только время в пути. На мясокомбинате он его не терял. Приемщики неизвестно почему пропускали его синий ЗИЛок без очереди. А самое главное, он договорился на стоянке километров за двадцать до мясокомбината о водопое. Не ленясь, они со своей возлюбленной ведрами ублажали водой истомившихся, со вчерашнего дня непоеных овец, пока те не начинали воротить от нее нос. К сохраненным килограммам мяса добавлялись литры выпитой воды.
   В итоге те же пять-шесть овец.
   Этих овец они завозили на стан АТП и сгружали для общего пользования. Овцы забивались, и мясо разносилось по домам новоприобретенных знакомых в деревне.  Для вечерних посиделок.
   Питание на уборке всегда было организованно первоклассное, и дядя Миша не понимал, зачем водители покупают баранину на стороне. Не расскажешь же ему, что обычно никто не скрывал происхождения дополнительного продукта, и он съедался сообща, приготовленный прямо на стане.
   Иногда дядя Миша сам просил продать ему пару килограммов, но Санька по дружбе дарил бесплатно. Тот вяло отнекиваясь, принимал, чтобы не обидеть товарища. Понимая,  что дело не совсем чисто, не возмущался, ибо формальных поводов не было.

   Однажды его праведную душу насмерть поразила оптовая закупка картофеля для работников предприятия на зиму. Тогда в магазинах вне сезона овощи и корнеплоды не продавались. Овощехранилищ в глубинке не было.
   Деньги собирались еще дома и самым надежным и бывалым поручалось это важное дело. Заготовители наловчились, им это казалось вполне нормальным, поэтому никто  и не таился.


   Уборочные работы заканчиваются, машины высвобождаются и их постепенно отправляют домой.
 Накануне отъезда водитель закупает картошку и на следующий день отбывает, не мешкая, чтобы не заморозить. В октябре температура минусовая и приходится сверху кузов забрасывать соломой и брезентом.    
   Как-то пригласили дядю Мишу развеяться и проехать в качестве грузчика. Несмотря на свой возраст, он тяжелой работы не боялся. Если к концу погрузки молодые парни задыхались и едва взваливали мешок на борт грузовика, то дядя Миша монотонно продолжал швырять их наверх одной рукой.
   Потом Славка Титов, который хохмы ради позвал его с собой, раскаивался в этом и долго старался не попадаться на глаза. А дядя Миша стал звать его жуликом.

   Приехали они в какое-то село. День погожий, солнечный. Еще на подъезде увидели дымки костров на огородах. Это опознавательный знак для потенциальных заготовителей, которые в это время прочесывают картофельные районы. Где курится дымок, там лежит подсыхающий в буртах картофель, предлагаемый к реализации.
   Как только появляется редкий и желанный гость сразу в золу закладывается порция картошки, а вторая подвешивается в котелке. Покупатель должен оценить печеный и вареный картофель на вкус.
   Вот и ходят они по селу втроем. Бабушки, собравшиеся в кружок, зазывают их каждая на свой огород.
   Огороды же в степной зоне Забайкалья это вам не шесть соток. Это полноразмерные гектарные поля плодородной земли, нарезанные за подворьями. Почему-то считалось, что на ней можно выращивать только картошку, климат, дескать, не подходящий. Хотя сейчас китайцы там уже и арбузы выращивают.
   Идут наши герои, нет, шествуют. Бабушки будто и не очень заинтересованы, но глаз с них не спускают. Но стоит им остановиться, как хозяйка ближайшего огорода тут как тут.
- Заходите, не стесняйтесь, пробуйте. Все равно лучше не найдете!
   Она права. Редко можно найти отличающийся сорт. Все семена с этих же огородов и меняйся ими не меняйся, разницы не получишь. Права и в том, что картошка хороша. Во всем Союзе такой нет. Все условия для нее. Земля, климат. Урожайность такая, что мешкам на поле тесно. Но пока она в огромных кучах ждет своей участи. Купят, уедет. Не купят, останется на корм свиньям. Ох, и сало на них нарастает от таких кормов! Дяде Мише оно по душе.

   Присаживаются к костру, начинается дегустация. Без эмоций. Хозяйка смотрит выжидающе, с надеждой. У дегустаторов лица бесстрастные.
   Славка еще дорогой предупредил:
- Вы грузчики. В разговоры с хозяевами не вступать, коммерцию мне не портить!
Дядя Миша, связанный обещанием вынужден подыгрывать. Славка руководит.

- Хватит, а то наедимся и не поймем потом где лучше.
Хозяйке на ее вопросительный взгляд, небрежно:
- Печеная в костре хороша, а вот в вареной крахмала маловато.
Грузчики поддакивают, хотя разбираются в картошке как свинья в апельсинах и вся она им на один лад. Как и есть на самом деле.
- Приходите, у всех она такая. Я в цене уступлю.
- Посмотрим.
Хозяйка возвращается в женский кружок. Встает следующая, ведет на свой огород.
   Так обходят все кострища. В голове давно все перемешалось, где лучше, где дешевле. Останавливаются на самой большой куче, чтоб загрузиться на одном месте. Хозяйка идет к ним.
  Степенно. Наступает ответственный момент. Эти городские пройдохи в два счета вокруг пальца обведут.
   Начинается торг.
- Ну, мать, почем мешок?
- По семь рублей.

   Небольшое отступление. В тот год автор был на побережье Черного моря. Питались «дикари» исключительно с рынка, в магазинах ничего не было. Все не мог понять, что за ценник на картошке «2-30». Ни то, ни се. Рядом яблоки по 40 копеек, дыни, арбузы и того дешевле. А завалящая картошка с такой ценой. В Чите она дешевле яблок в разы. Решил, что цена за ведро. Спросил у продавца, тот возмутился.
-Э, ара, какой ведро! Килограмм, нэ видышь! Это тыбе не яблоки!

А сейчас Славка ведет торг с ухватками прожженного барышника.
- Нет, бабка, четыре.
- Спятил? Кто же тебе за четыре продаст. Семь.
   Кучка женщин не расходится, в надежде на то, что купцов не устроит цена, и он сменит продавца. Но не вмешиваются, не принято перебивать торговлю.
- Четыре, деньги не мои, общественные. Ты меня без штанов оставишь!
   Дядя Миша вначале не понял, потом дернулся, но взгляд Славки напомнил ему о том, что он всего лишь грузчик. То, что он видел, уже возмущало его праведную натуру. Тем более, он знал, что напутствовали их в надежде заполучить товар хотя бы рублей по шесть. Лицо его стало наливаться кровью. Не в силах участвовать в такой мерзости, отошел к машине.

   Славка начал оглядываться, повернулся. Женщины насторожились, на старте.
- Пойдем вон туда, там тоже рассыпчатая. Зря ты, мать, с нами так. Сезон заканчивается, покупателей больше не будет. Я тебе точно говорю, мы последние поехали. На свой страх и риск. Того и гляди замерзнет в дороге. Я потом за всю жизнь не рассчитаюсь. Берем у тебя весь урожай. Шесть тонн, сто двадцать мешков. Когда еще так повезет? Ну, как хочешь.
- Ладно, варнак, бери за шесть.
- Да не могу, у меня денег не хватит.
- Как это не хватит? Пропил, поди, теперь на мне наверстать хочешь?
- Пропил, не пропил, не твое дело. Вот что есть, то и есть.
Славка двинулся уже к женщинам.
- Да погоди, ты! Поторговаться не даешь. Первый раз, что ли?
- Конечно, первый. Меня предупреждали, что вы любого заговорите. Вера у вас такая, моргнуть не успеешь.

   Деревня староверческая, к вопросам веры строга. Хулы не допускают. Честны до щепетильности и доверчивы, как все сибирские селяне. Слово ценится на вес золота.
- Ты веру не примешивай. Иди отсюда, куда хочешь.
- Да, ладно, мать, извини. Молодой, погорячился. Говори окончательную цену.
- Шесть.
- Нет, не хватает у меня на сто двадцать мешков. Спасибо, пойду, поговорю с бабами, может, кто и уступит. Продай тогда по четыре хоть десяток мешков, остальные будем добирать понемногу, раз оптом не хочешь.
- Ладно, бери по пять! Шулер городской.
- По пять? Давай посчитаем. На сколько мешков хватит, столько и куплю.

   Достает деньги, считая, передает их сразу хозяйке.
- Так сколько там?
- На восемьдесят мешков.
- Еще значит на сорок.
Лезет в другой карман. Рассчитывается.
   Грузчики, которым уже надоели Славкины выкрутасы, видя развязку, подходят ближе.
- Ну что, мать, в расчете?
- В расчете.
-Смотри. При свидетелях. Я с тобой полностью рассчитался?
- Полностью.
- За сто двадцать мешков?
- За сто двадцать.
- Торг закончили, по рукам. Дороги назад не будет?
- По рукам, не будет, что ты заладил. Картошка хорошая, не пожалеешь, грузи.
- Это ты не обижайся, мешки то будут мои!
   Славка запрыгивает в кузов и сбрасывает сверху на землю белые китайские мешки из-под сахара. Они стокилограммовые, тогда как обычные вдвое меньше.
   Возмущенный дядя Миша, пряча глаза от хозяйки, опять уходит за машину, бабка, всплеснув руками, кричит:
- Вот ведь варнак городской, все-таки обжулил!
   Уходит к товаркам, рассказывает. Покупатели насторожились в ожидании. Но оттуда доносится смех. Женщины подходят, смеясь, приглашают приезжать еще.
- Но теперь номер с мешками не пройдет. Научены.
- Да эти проходимцы другое что-нибудь придумают, не беспокойся!

   До вечера пока грузится машина, хозяйка к ним не подходила. Потом принесла ведро вареной картошки и чайник чаю.
   Мешки не пересчитывала. Ей и в голову не приходило, что могут прихватить несколько лишних по «ошибке». Такого даже дальнобойщики, не удрученные застенчивостью, не допускали.

   После уборки отдохнувшее начальство долго еще выслушивало упреки от дяди Миши в разложении коллектива и запущенном вопросе его воспитания в духе строителя коммунизма.

   И не один раз перед планеркой ИТРовцы в коридоре встречали посвистывающего дядю Мишу, а в кабинете их встречал разъяренный главный инженер. Планерка обещала быть страстной.