Честь дворянки

     Дворянство в России было опутано целой сетью запретов, набором условностей, мнением света, узаконенных правил. Попасть впросак, опростоволоситься было намного проще, чем другим слоям социальным. В этом смысле крестьянкам и мещанкам было намного вольготней вести себя.

     Привилегированное положение в обществе обязывало, особенно его представительниц. Плата за ошибки была суровая, вспомним хотя бы Анну Каренину.

     Дамы высших сословий жили в общем-то достаточно уединённо, даже замкнуто. От них воспитатели требовали кротости характера, скромности в запросах. К появлению гостей женская часть дворянского гнезда готовилась задолго, причём подготовка касалась в большей части женского населения.

     Европейцы отмечали, что досуг московских барышень дворянского звания был не богат на развлечения, если не сказать что жалок. Никуда не выйти, все забавы только во дворце, даже во двор только под присмотром воспитательниц и дворовых. Для молодых барышень, которые взрасли в настоящую девичью плоть, мучимые своей девственностью, безо всяких девичьих в этом возрасте отрад, лишённые даже самой возможности выразить свой восторг и радость естественной своей природы в самых милых между людьми выражениях о нежных чувствах, таке положение было настоящей тюрьмой.

     По виду Дворец, где подрастали княжны, мог быть роскошным, а вот уклад жизни больше был похож на монастырский. Без мамок и нянек никуда не то чтобы выйти, даже взглянуть в окно узорчатое выглянуть, на проезжающих мимо драгун.

     Сами понимаете, что себе воображала пылкая душа 16-летней девицы, а уж что это воображение от неё требовало, про то и подумать опасливо. Ну и, поскольку барышни грамоте были обучены с малолетства, то они почасту вели тайную переписку через служек дворовых с романтическими воздыхателями, коих примечали во время дворянских посиделок. А бывало, что и встречались с ними в тени дерев в своём придворцовом парке, а то и под покровом подлунной ночи.

     Жизненная неопытность могла подтолкнуть высокородных молодиц по неопытности и пылкости на безрассудные поступки. Они могли поддаться романтическим соблазнам в погоне, в общем-то, за обыкновенным женским счастьем.

     Частенько среди воздыхателей попадались молодцы, охочие за богатым товаром с приданым. Бывало, что девица тайно с таким ухажёром венчалась. Священников, готовых за деньги обвенчать хоть чёрта с кем угодно, на Русь всегда было несть сколько.

     Заканчивались такие романтические истории потерей девичьей чести и отправкой девицы в монастырь. Если не соглашалась, то оставалась при родителях на веки в девках, а то и отсылали в дальнее имение где-нибудь в чащобе зарайской. Если и того не хотела, то выдавали за первого, кто посватается за обесчещенную, а то и брюхатую уже.

     Надо сказать, что княжны в таких случаях часто даже не называли имени своего совратителя, настолько была крепка их вера в свою любовь. Дворяне, что скажешь. Мужской части высшего общества можно было только поучиться такой преданности своему слову.

     Уже с момента рождения девочки родители и родственники начинали ей подбирать хорошую партию, для чего привлекали даже историков. Важно, чтобы жених был из достойной семьи, не бедной, и достаточно удалённой по родству, поскольку кровосмесительные свадьбы по сути губили русское дворянство.

     Так что вопросах выбора жениха мнением девушки интересовались в последнюю очередь. Она оставалась своего рода особым княжеским товаром. Большинство из дворянских девиц смирялось с участью и делало то, что велит долг. Тем не менее у них по дворянским правилам было и последнее слово: они либо шли под венец с представленным им достойным мужчиной или могли отказаться от кандидата.

     Другого по правилам светским не было им дано. Сказать родителям, что княжна хочет выйти за друга сердешного, было верхом непочтительности к установившимся правилам.

     Бывали, однако, случаи, когда девица решалась-таки на предосудительный поступок и бежала из дома, чтобы тайно обвенчаться с неугодным родителям девицы женихом. Это конечно был скандал, молодых отлучали от наследства. Бывали случаи, что время постепенно залечивало раны.

     Но бывало и по-другому, когда девица, по уши влюбившись в румяного офицера-стрельца, бежала с ним в другой уезд, там они венчались, а потом вдруг оказывалось, что он уже был женат. Так что, окончив службу в этом полку, он передислоцировался в другой, оставив девицу с ребёнком на руках. Для семьи это был большой позор, если кто-то, какая-то бабка в родне не вышла замуж как положено, а бежала через окно и тайно венчалась, то эта история потом будет гулять по всем дворянским гнёздам через письма.

     Бывалыче, что девица давала слово, которое по дворянскому кодексу чести было нерушимо, а потом она от своего слова отказывалась. Если никакие уговоры родни на неё не действовали, а к обработке отступницы привлекалась вся родня, то отказ от свадьбы семье мог дорого стоить в прямом смысле. Отступные были ранжированы по чинам, но были очень велики.

     Вообще-то, если девица бежала чрез окно с равным ей по чину удальцом, то со временем на это дело общество светское могло глаза и закрыть. Но бегство с неравным по чину женихом ни девице, ни семье не прощали. Такая девица могла быть полностью лишена статуса своего сословного и соответствующих ему привилегий. Свой аристократический чин такая княжна не могла уже передать детям.

     Особо знатные родовитые семьи не могли выдать своих дочерей или сыновей до тех пор, пока не получат царственного указа на сей счёт. Иначе никаких привилегий такая новая семья не получит в будущем. Но если в таком браке будет княжна и простолюдин, то девице придётся уйти из дворянского гнезда.

     Кроме ценза чиновного в свете прописан был также ценз на образование. По нему дворянка должна была знать церковный минимум, хотя бы могла писать своё имя правильно. Кроме того, дворянка, выходящая за малограмотного, совершала моветон.

     Такой брак считался дурным тоном. Семью никогда не приглашали в свет. Считалось, что необразованный супруг не достигнет успеха в жизни, не сможет обеспечить своей высокородной супруге и детям достойную жизнь, достичь положение в обществе. По сути – это был смертный приговор себе и своей будущей семье.

     Интересны будут нашему вниманию такие случаи, когда дворянки имели двух мужей. Дворянка по каким-то причинам оставляла первого мужа, могла и откупиться, по-нашему дать взятку, и выйти за второго, который был по-богаче к примеру, или по-любезнее. Если двоемужество вскрывалось, то действительным браком считался первый.

     Если этот факт вызнавался, то происходил суд, по которому жена возвращалась первому мужу, а если он отказывался её принять, то её отправляли в монастырь, лишая всех прав. Если удавалось доказать, что священник, отправлявший второе венчание знал о первом, то его лишали сана.

     Бывали случаи, когда муж оказывался в течение 6-10 лет в отлучке или в отсутствии бывал по купеческим или по военным делам. Женщины дворянского происхождения в таких случаях могли получить разрешение на второй брак. Им давали временный развод. Но при возвращении первого мужа, тот имел право возвратить свою жену себе.

     Если же, вернувшийся муж отказывался от нетерпеливой жены и женился на другой, то дело о судьбе первой жены могло дойти и до Синода, который часто велел оставаться дворянке в безбрачии, пока первый супруг не скончается.

     Что касается прелюбодеяния, то правила светского тона предписывали жене прощать мужу его неверность, но жена осквернённая сначала подвергалась епитимье, секлась плетьми по другому, её могли сослать в монастырь или она изгонялась из дворянского гнезда дома на все четыре стороны. Это называлось жену обобрать.

     Ближе к 19-му веку наказания за обман мужа стали смягчаться. Особенно в отношении дворянок. Появились светские суды. Обобранная жена могла подать на мужа в суд и отсудить у него часть имущества. Положение в свете ему уже не могло помочь.

     Если муж дворянки был уличён в неблаговидных делах и его отсылали в дальние места для проживания, то у благородной жены был выбор: она могла последовать за мужем, что считалось благородным поступком и всячески приветствовалось в высшем свете, а могла и подать на развод с преступившим закон мужем, на кое решение они имели полное право в екатерининскую эпоху, при этом дама подвергалась жестокому осуждению в свете.

     Было также много всяческих историй о вспыхнувшей неугасимой любви княгинь к своим учителям, которые, как правило, были рода неважного. Девицы в таких случаях больше думали не о науках, а больше о сердечных муках, которые младые барышни испытывали к своим учителям, коих познания выдвигали их до уровня кумиров. Он по своей должности должен был быть красив, элегантен, образован, обходителен.

     Исходов из таких ситуаций было только два: либо молодые сбегали на некоторое время из дворянского гнезда в какую-нибудь глушь, где тайно венчались, либо родители, заметив излишнюю пылкость в отношениях учителя и ученицы, её чрезмерную тягу к знаниям, того учителя рассчитывали, выдавая содержание за месяц вперёд и хорошее рекомендательное письмо, чтобы не болтался по кабакам и не болтал там всякую несусветицу про дворянское гнездо, а за шустрой дочкой устанавливали усиленный контроль из мамок и нянек.

     Бывали случаи и похлеще. В молодого грамотея могла втюриться сама хозяйка дома, вдова, и в горячности прелюбовной в тайне обручиться с ним. Молодой муж, понимая свои права после такого обручения, вступал в них по закону, объявляя свои права также и на имение жены.

     При неподчинении, мужу, необученный всяким там светским правилам, такой грамотей мог по простецки обходиться со своей женой дворянкой, что для неё было унизительно. Так или иначе, ей приходилось обращаться за помощью к своему сословию. Брак выявлялся, затем расторгался, а с преступившей правила хорошего тона дворянкой, переставали общаться родные.