Зимой на Кавказе

   
   В январе 1970 года я и моя будущая жена Валя были переписчиками в Москве во время Всесоюзной переписи населения. За эту работу нам заплатили деньги, не великие, но достаточные, чтобы слетать по студенческой льготе дней на десять в теплые черноморские края.
     Из Московского аэропорта Внуково мы улетели ясным морозным вечером.  В Адлер прилетели в начале ночи. Чтобы ехать на электричке дальше, на юг, в Сухуми, надо было ждать до утра. Ночевали в скверике рядом с аэропортом на скамеечках. На других скамеечках, под пальмами и магнолиями, тоже ночевали какие-то люди. Было градусов 15-16 тепла. Южные пряные запахи щекотали ноздри, после морозной Москвы все вокруг представлялось в экзотическом и романтическом свете.
  В столице Абхазии Сухуми нас встретил на платформе железнодорожного вокзала теплый моросящий дождик и толпа пожилых абхазок. Они хватали за руки, нахваливали свое жилье и просили за него сущие пустяки – 3-4 рубля за комнату в сутки. Тут же другие абхазки совали пакеты с мандаринами, хурмой и большие букеты остро пахнущей мимозы. Я купил за рубль охапку мимозы и погрузил в нее лицо Вали - продолжался процесс покорения ее сердца, мозга, тела и всего остального, что у нее было.
 Мы отправились с радостно болтающей абхазкой, решительно отобравшей у нас дорожную сумку, к ее дому: «сто метров от вокзала», превратившиеся, примерно, в километр. По обеим сторонам улицы, вдоль тротуаров, тянулись бесконечные заросли желто цветущей мимозы – совершенно бесплатной.
     Поселились в двухэтажном доме на склоне горы. Я прошелся по ближайшим окрестностям: вокруг каменные дома, налепленные, как соты, мощеные улочки-змеи, лестницы из тесаного камня вверх-вниз, вверх-вниз и в стороны, арки, черепичные крыша на крыше. И всюду, из всех щелей, зеленые лианы, кустики, деревца.  Скученный, но очень живописный и уютный мир человеческого жилья.      
   Абхазские женщины одеты скромно, в вечном рабочем движении, общительны, говорливы. Абхазы мужчины: медлительны, молчаливы, стоят в гордых позах, взгляд скользящий.  Выражение лиц, как правило, отрешенно-доброжелательное.
  Но вот я увидел возвращающихся из школы школьников и был поражен полной противоположностью их поведения с поведением взрослых. Девочки абхазки одеты не по-детски дорого, красиво. Да и сами они милы, красивы, по-восточному грациозны, идут медлительно, чинно, изредка бросают короткие взгляды из-под черных густых ресниц. А черненькие, симпатичные мальчики бегут вприпрыжку, размахивают портфелями и галдят, как стая птиц.
    Надо сказать, что зима 1970-го года на Черноморском побережье выдалась на редкость теплая.  Днем в городе было плюс 22 градуса.  Старожилы говорили, что такая теплая зима бывает, примерно, раз в двадцать лет.
    В центре Сухуми, у гостиницы «Абхазия», большое уличное кафе. Народу совсем мало, и пожилой, весь в морщинах, абхазец рад каждому, кто присел за столик. Может быть, ему лет восемьдесят, но он жизнерадостен, шутит с веселым, забавным акцентом, шевелит в горячем песке, насыпанном в  металлический противень, джезвы с кофе по-восточному.
    Около входа в гостиницу останавливается автобус, из него выходят люди. По знакомым приметам, я вижу, что это какая-то киносъемочная группа.   И, о чудо!, вижу знакомое лицо студентки-актрисы из ВГИКа. Подхожу: оказывается, «Мосфильм» снимает зимой летнюю «Парижскую» натуру. Студентка ведет себя устало-важно: как никак, а снимается на «Мосфильме», хотя и в маленьком эпизоде.
   На следующий день идем с Валей на Сухум-гору, которая возвышается над городом.  Опять тепло, тихо, сеет мелкий-мелкий дождичек. Поднимаемся по серпантину дороги. Вокруг бушует цветущая мимоза. Ни одной машины, ни одного человека.
      На вершине горы небольшой зеленый парк, легкий теплый туман. И в этом тумане, среди низкорослых веерных пальм, большие шарообразные кусты  с нежно зеленой мелкой листвой, среди которой горят ярко красные, в форме лотоса, цветы. Кусты необыкновенно нарядны и праздничны.
   На гору мы поднимались около часа, вспотели, разделись, как на пляже, только обувь не сняли.  Увидев на одном из кустов, в красных лодочках крупных цветов, прозрачную дождевую воду, принялись ее пить - вкус необыкновенный. Потом принялись брызгать изо рта друг на друга.  Было такое ощущение гармонии с природой, свободы и счастья, будто мы в раю.
   Вышли на поляну. Посреди нее большая, белая, круглая ротонда с высокими, в виде арок, окнами. На окнах белые шелковые шторы. Прильнули к одному из окон: внутри зал ресторана, столы под белыми скатертями, на столах аккуратно расставлены столовые приборы, фужеры, вазы.
     Где-то затявкала собачка. Мы обогнули ресторан и увидели забавную картину: к дверям ресторана, к большой бронзовой ручке, привязана маленькая лохматая собачонка. Увидев нас, она завертела хвостиком и улеглась под дверью на тряпочку. Над собачкой, на двери, прилеплена бумажка: «Зимой ресторан не работает». Слева от ресторана хозяйственный двор, решетчатые ворота на замке. Во дворе длинный склад. Его ворота тоже из металлической решетки и тоже на замке. Внутри видны ряды деревянных ящиков с разным вином. Вокруг ни души, ни звука. Одна маленькая собачонка сторожит все это. Чудная, дивная, зимняя Абхазия!
      
    Дождь усилился. Назад, в город, мы спустились быстро, так и не встретив ни одного человека за все наше путешествие на Сухум-гору. Во дворе дома, где мы сняли комнату, нас встретила соседка, теластая, гладкая, с круглым красивым лицом славянка из Могилева. С ней и ее мужем-абхазцем мы уже были знакомы. Звали ее, как и мою будущую жену, Валя. Она пригласила нас в гости, сказала, что от скуки истопила печку-голландку, и мы можем быстро высушить около нее свою мокрую одежду. Мы переоделись в своей комнате, а мокрую одежду понесли сушить к ней.
   Валя из Могилева была в ярком синем шелковом халате. Выставила бутылку красного домашнего вина, очищенный фундук на тарелке. Ее простодушный рассказ вызвал у меня интерес. Через неделю, вернувшись в Москву, я по памяти записал его.
    
    Два года назад она окончила медицинское училище в Могилеве, проработала год медсестрой в больнице и летом поехала с подругой отдыхать в Гагры. Там и познакомилась со своим будущим мужем Леваном, который пригласил подруг в гости в Сухуми, где их очень радушно принимала абхазская семья Левана. Семья православная, но придерживается обычаев древней абхазской религии.
    А через неделю Леван приехал в Могилев со своим старшим братом сватать Валю. Он, в присутствии Валиных родителей, подробно расписал их семейную жизнь на несколько лет вперед. Сейчас он шофер, возит главного инженера табачной фабрики, учится в единственном в СССР табачном техникуме. Заработок у него небольшой – 75 рублей. Но по воскресеньям и праздникам они с братом развозят на бензовозе по селам бензин, и он зарабатывает на этом в 5 раз больше, чем на основной работе. У них род сравнительно небольшой, всего 42 взрослых мужчины, значит, на свадьбу им гарантированно подарят не менее 20 тысяч рублей, да еще другие гости около 10 тысяч. Чтобы построить хороший двухэтажный дом с хозяйственными постройками надо 40-45 тысяч. Семья уже выделила ему участок земли, небольшой, но совсем близко от Сухуми, в десяти километрах. После свадьбы они снимут в Сухуми жилье. Валя работать не будет. Только по дому, для мужа. Леван каждый год будет покупать ей новую одежду и дарить золотые украшения. Ходить одна, без мужа или его близких родственников, она никуда не будет, пока не родит Левану первого сына. Ездить одной к родителям в Могилев ей тоже нельзя, пока не родит первого сына. А ее родители в Абхазию могут приезжать, когда им угодно, их будут принимать, как близких родственников. Через год-полтора, когда будет готов первый этаж их дома, они переедут туда, и Валя должна начать рожать детей. После первого мальчика ей подарят несколько дорогих семейных украшений. Если не будет достроен дом с хозяйственными постройками, то весь род поможет быстро его достроить. После этого она будет полной хозяйкой в доме, будет растить детей. Если Леван разрешит, она может учиться в институте, работать, заниматься своими увлечениями…
   
  Две Вали и я сидели за бутылкой вина и говорили о самых простых житейских вещах.  О том, что Валя и Леван платят за комнату по 60 рублей в месяц, что домашнее вино у хозяина хорошее, но не надо давать ему больше полутора рублей за литр. Потом Валя рассказывала в подробностях, как год назад вышла замуж за Левана, и что на свадьбе в Сухуми у них было больше двухсот человек гостей, а когда после свадьбы в Сухуми родители Вали собрали в Могилеве гостей, то их было только восемнадцать человек.  И Вале было стыдно, хотя все завидовали, что ее кольцо на пальце, золотые цепочка с кулоном на шее и браслет на руке, подаренные в Сухуми, стоили больше тысячи рублей.
      Валя из Могилева, простая славянская баба, хотела простого абхазского счастья: золота, вообще всякого богатства, готова была рожать, кормить мужа, но не работать никогда, ни в каких больницах или, прости господи, на рынке. Чтобы ее подруги в Могилеве все сдохли от зависти к ее богатой и гладкой жизни. 
   - Валя,- спросил я,- а твой Леван не будет ругать тебя за то, что ты нас пригласила, когда его нет дома?
   - Да ты что! - засмеялась она и замахала рукой. - Он же вас видел и разрешил пригласить! Сижу тут одна, как кура на яйцах! Так и похудеть от тоски можно! Его мама или сестра заходят иногда, да все куда-то торопятся – ни поговорить, ни выпить. За весь год один раз в кино с ним сходили!.. Правда, два раза на ихних свадьбах были. Да еще у его дяди на пятьдесят лет…
   Тут она выпучила глаза и заговорила громким шепотом:
  - У абхазок дней рождений совсем не бывает. Только свадьба, когда мальчиков рожают, еще золотая свадьба и сто лет. И все!  А мужики, с шестнадцати лет, когда им кинжал дарят, каждый год гуляют! С друзьями, без женщин… То есть с другими женщинами!  А на пятьдесят лет собирают весь род и деньги считают!
   - Какие деньги? – не понял я.
   - Подожди, сейчас все расскажу…  Вокруг дома молодых мужчин выставляют с оружием…Думаешь, у них только кинжалы? У них же, почти у каждого, пистолет или ружье! И гранаты есть, и автоматы, и чего только нет!..   Ну вот, все отцы семейств, у кого уже сыновья есть, сидят в доме, достают свои  записочки, где все записано: кто кому сколько дарил на свадьбу, на рождение каждого сына и на пятидесятилетие… И считают, должен ли кому-то тот, кому в этот день пятьдесят лет исполнилось. Если никому не должен, то считают все его деньги, все золото, все драгоценное, особенно старое оружие, какое в его семье есть. И если у него набирается меньше миллиона, то остальные между собой договариваются, скидываются и добавляют ему до миллиона деньгами или драгоценностями. А если он кому-то должен, то заставляют отдать. А потом уже всех гостей за столы зовут…
  - Да ну! – не поверил я.
  Валя чуть не задохнулась от моего недоверия. Била себя кулаками по большим трясущимся сиськам и божилась что было мочи. Потом подхватилась, вытащила откуда-то из угла еще одну бутылку домашнего вина.
  Вино у хозяина, и на самом деле, было вкусное, терпкое, с приятным привкусом дубовой бочки. Я смотрел на раскрасневшуюся и слегка опьяневшую Валю. Меня обуревало любопытство и сомнения: на дуру не похожа, но что-то первобытное и нереальное у нее в голове…
  - Валя, а ты со здешними семейными женщинами знакома? Знаешь, как они живут?.. Мне кажется: они пашут, как лошади!.. А ты как-то вяло живешь… Они же тебя возненавидят!
  - С чего это? – крайне удивилась Валя. - Они же абхазки – у них вера такая, чтобы все время работать! Когда у меня будут дети, мне тоже придется крутиться.
   Я согласно кивал, а внутренне усмехался и поражался, глядя на ее красивое лицо, полную шею и мягкие, ухоженные руки – везде тяжело желтело золото и блестели разноцветные камни. Было понятно, что ей хотелось показать «своим славянам», что она благополучна и удачлива, потому что красива и умно вышла замуж. Ох уж эта загадочная славянская, женская, душа! То она бескорыстная, работящая, верная и самоотверженная, то ленивая, халявная, завистливая, а то и подлая.
 
    До Батума мы ехали ночь поездом. В Аджарии не было дождя, сияло солнце. Стояло необыкновенно приятное, теплое, но не жаркое, зимнее лето. Правда, домашнее вино у нашей новой квартирной хозяйки было хуже, чем в Сухуми. Мы сразу отправились на городской пляж. Он был не галечный, как в Сухуми, а песчаный. Песок был приятно теплый. На всем большом пляже, кроме нас, то там то сям, валялись на полотенцах человек пять. Море было не просто чистое, а прозрачное, вода холодная, плюс 10 градусов.
  Мы задремали, разморившись на солнце. Проснулись от шума и хохота.  В тридцати метрах от нас раздевалась группа курсантов местного мореходного училища, человек десять. Побросали, как попало, форму и с дикими криками бросились в море. Ребята были мускулистые, загорелые, двое купались без трусов. Ну, не то, чтобы купались, а бешено, в размашку, со смехом и уханьем, делали круг в воде и выскакивали на берег, совершенно счастливые. 
  Меня разобрала зависть, и когда курсанты ушли, я тоже, с замирающим сердцем, сиганул в воду…  Как потом хорошо было лежать на горяченьком песочке! Рай, да и только!
 
    Но к вечеру «рай» стал беспокоить. Сначала около почтамта, куда Валя зашла посмотреть почту «до востребования», ко мне подошел пузатый мент-грузин, сделал выговор, что я стою на тротуаре и мешаю движению прохожих. Завел меня в отделение милиции, которое находилось в нескольких шагах от почтамта, потребовал документы. У меня с собой случайно оказался студенческий билет – паспорт я отдал квартирной хозяйке.   
Батумский мент прочитал, где я учусь, и неожиданно заулыбался: 
  -  Знаю ВГИК! Там у жены моего брата племянник учится. Директором на съемках фильмов будет. Знаешь Давид Калантурия?
  Я честно признался, что с Давидом не знаком. Мент дружески пожал мне руку:
  - Гуляй, отдыхай! Батум самый лучший город! Но у нас особый режим: государственная граница с Турцией рядом, за полчаса можно добежать…
   А ближе к вечеру Валя заметила за нами «хвост»: три-четыре подростка лет по 16-17, на вид шпана, но без явных примет и замашек этой породы. Я сначала засомневался, но уже через полчаса убедился: действительно, ходят за нами. Близко не подходят, не скрываются, иногда открыто посматривают на нас. Временами, когда мы с Валей идем, они исчезают и кажется, что отвязались от нас. Но стоит нам где-нибудь остановиться, я шарю вокруг глазами, и снова замечаю поблизости уже знакомые лица. Предложил Вале подойти к преследователям, выяснить, что им от нас надо. Валя занервничала, решительно возразила, взяла меня под руку, завела в гастроном, чтобы купить чего-нибудь к ужину.
  Вечером поговорили со стариком-хозяином о случившемся. Тот пожал плечами:      
     - Воры и бандиты так себя не ведут! Если завтра не отстанут, идите в милицию, но так, чтобы они это увидели.
    Утром мы пошли на автовокзал и уехали до Зеленого мыса. Вчерашних преследователей не было видно. У Ботанического сада субтропических культур не стали ждать экскурсионную группу с экскурсоводом, отправились в субтропики самостоятельно, купив карту с нарисованным маршрутом и описанием наиболее известных растительных экспонатов.
    Сад находился в живописной горной долине с бурной речкой и занимал большую территорию. Буйная многоярусная растительность больше напоминала настоящий тропический лес. Огромными белыми цветами цвели магнолии. Вообще было много цветущих растений, и целые вихри, водопады густых, пряных, незнакомых запахов расширяли ноздри и кружили голову. В полном одиночестве мы бродили по замысловатому лабиринту дорожек, то асфальтовых, то из крупного сланца, взбирающихся круто вверх и уходящих вниз, в тенистые тоннели.  Птицы пели на разные незнакомые голоса, не умолкая. Мы дошли до большого вольера, в котором пятнистые олени жевали траву и смотрели на нас мутно-голубыми глазами. Было душновато, и нам пришлось раздеться почти как на пляже. Вспомнили грязную, морозную Москву, и на душе стало радостно, будто выиграли большой выигрыш в лотерее.
   На горке попали в лимоновую рощу. Желто-зеленые лимоны валялись на траве, на каменистой дорожке. Я обтер и надкусил один – нормально. Взяли несколько крупных лимонов с собой. Решили поискать лавровые кусты, но отыскали только лавровишню. Шли по дорожке, я пинал перед собой несколько лимонов, и они скакали перед нами по большим каменным ступеням, уходящим вниз к шумящей реке.
   В Батуми вернулись после обеда, поели в дешевом кафе и отправились отдохнуть домой. А под вечер пошли погулять до морского вокзала, посмотреть на корабли и скромно поужинать в ресторане. На послезавтра у нас были билеты на поезд до Тбилиси, откуда нам предстояло улететь в зимнюю Москву.
   Про шпану, испортившую нам вчерашний вечер, мы совсем забыли. А напрасно. Только спустились по проулку до улицы, как я увидел на углу знакомые, неприятные лица. Их было четверо. Так же, как вчера, они шли на некотором расстоянии за нами и действовали на нервы. Мы немного постояли на причале, где увидели белый, изящный и сравнительно небольшой теплоход «Победа». Этот теплоход когда-то назывался «Адольф» и был личной «яхтой» Адольфа Гитлера, а после войны, по репарации, был передан СССР. Потом мы зашли в здание морского вокзала и поднялись в ресторан, почти пустой в этот день и час. Я очень надеялся, что наши преследователи в ресторан не пойдут. Мы сели за столик около большого панорамного окна с видом на море. Заказали весьма скромный ужин с бутылкой любимого вина Сталина – красного десертного «Киндзмараули», которое, кстати, стоило дешевле многих известных грузинских вин.
    Посреди ресторана за тремя составленными вместе столами сидела большая компания: немолодые грузины в белых рубахах с галстуками, женщины грузинки и славянки, тоже немолодые. День был будний, и мы решили, что они отмечают чей-то день рождения. Кроме этой компании в ресторане никого не было.
  И вдруг мы увидели, что шпана, сопровождавшая нас уже третий день, в составе четырех человек зашла в зал и разместилась за столиком у входа. Наше с Валей настроение, а, следовательно, и аппетит, сразу понизились. Мы торопливо поели, стали ждать, когда подойдет официант, чтобы рассчитаться. И в этот момент от компании в центре зала отделился представительный грузин – настоящий красавец с серебряными блестками проседи в густых черных волосах на голове и усах:
   - Я вижу: вы гости нашего города? Очень рад познакомиться… Роман Александрович…-  Он крепко пожал мне руку, а Валину поцеловал. - Прошу к нашему столу дорогих гостей!
    Мы с Валей были смущены и загипнотизированы его радушием и доброжелательностью. Беспрекословно последовали за ним к большому столу, где для нас официант уже ставил стулья и столовые приборы. Стол был накрыт шикарно. Нас шумно приветствовали и представлялись: Гезо, Нина и т.д. Принесли новые бутылки вина, и начались традиционные, красивые грузинские тосты, первые из них, естественно, в нашу с Валей честь.
   Я сидел рядом с Романом Александровичем и терпел недолго: кивнул на преследовавших нас парней, пояснил, в чем дело. Он сразу встал, подошел к ним, что-то коротко сказал, и я видел, с какой поспешностью парни покинули зал.
  - Больше вы их не увидите,- вернулся Роман Александрович.
   Застолье продолжалось долго, лица мужчин все больше краснели от красного вина, языки развязались. То пели песни, то вели разговоры «за жизнь». Шел уже второй час ночи, несколько женщин покинули компанию, а мы все пили, ели, слушали тосты, рассказы о жизни и стали уже почти родственниками.  Оказалось, что отмечали никакой не день рождения, а приезд друга Романа Александровича Гезо, с которым они не виделись много лет. Нам с Валей, чтобы мы не волновались, было сказано, что нас доставят домой в целости и сохранности.
   Меня уже не поражало, как откровенно и просто рассказывает о себе Роман Александрович, с легким налетом хвастовства и превосходства. Он рано потерял родителей, воспитывали его бабушка с дедушкой. В войну, подростком, стал вором, авторитетом в Батуми. Отсидел два года на «малолетке» и три в лагере около Волгограда. В лагере шил робы, фуфайки, солдатское обмундирование, научился хорошо и быстро кроить. После лагеря окончил техникум легкой промышленности в Тбилиси, работал в ателье закройщиком. Вступил в компартию.  Десять лет назад перебрался в свой родной Батуми.
   - Я уже 29 лет, как закройщик, таких закройщиков во всей Грузии не больше десяти! – хвастал он. - В Батуми у меня своя бригада, шесть человек. Мужской костюм шьем два дня, а если надо и за сутки успеем. У меня заказчиков очередь стоит, со всей Грузии. Крою по свежей фотографии во весь рост, где проставлены все нужные размеры. Претензий никогда не было! С каждого костюма лично я имею по сто рублей чистого дохода!   
    Слегка подвыпившая Валя попросила мужчин спеть «Сулико». Просьбу красивой женщины грузины выполняют незамедлительно.  Пели так ладно и красиво, что вышибли слезу. Роман потребовал у двух официантов, дремавших за столиком у бара, какого-то фирменного красного шампанского на десерт. Такого шампанского в ресторане не оказалось. Роман возмутился, пошел куда-то звонить.   Вернувшись, широким жестом пригласил всех ехать в другой ресторан. Внизу нас ждали две машины такси.
    Этот ресторан назывался «Волна». Было уже часа три ночи. Нам открыл заспанный, но радостный швейцар.  Роман сунул ему в карман деньги. В пустом зале две официантки в белых передниках торопливо накрывали стол. Роман  им тоже сунул деньги. Застолье продолжилось.
Уже светало, когда мы вышли из ресторана. На выходе официантки каждому  вручали пакет с бутылкой шампанского, конфетами и фруктами.  Улица была пуста. Роман свистнул, как Соловей-разбойник, и тут же из переулка выехала машина такси. Нас с Валей посадили первыми.
   
  Позже, когда мы с Валей уже были женаты, грузинское гостеприимство нам приходилось испытывать не один раз. Это было и в Пассанаури, и в Телави – древней столице Грузии, где жили наши приятели Эдик и Зоя Мамулашвили.
  Да, принимать гостей грузины умеют: широко и сердечно. Это древняя национальная традиция не только грузин, но и некоторых других народов.
  У русских свои традиции гостеприимства, скромные, часто стеснительные, но всегда душевные. И растеклась эта душевность по тысячам и тысячам евро-азиатских километров…
 Давно заметил, что грузины, когда поселяются на российских просторах, где-нибудь в Забайкалье, ведут себя иначе, чем у себя на родине.  Видать, эти просторы как-то влияют на поведение живущих здесь людей. Особенно, если учесть, что зимой в Забайкалье не увидишь цветущих деревьев, валяющихся в лесу лимонов, а кусты смородины и малины приходится укрывать и засыпать землей, чтобы не вымерзли. 

               
                Ленинград - Москва - Чита.  1963 – 2019 годы.