Лунное затмение

Дорогой лунною легла на землю, как в века,
И тайна, бренная тобой, как омут глубока.
Ты солнца отраженный свет, горячая зола,
Ты ночи давшая обет, мне сердце обожгла…


  Август тихо завершал лето, завешивая паутиной старый сад, благоухающий ароматом спелых  облетающих яблок. Ночи становились все темней и прохладней, но в полнолуние сад оживал какими-то ночными шорохами и причудливыми тенями.  Еще сохранялся терпкий  запах увядающих флоксов в палисаде. С реки тянуло свежестью и первым туманом.
Алька любила свой деревенский дом, скучала, если долго не могла сюда приехать.  Город выкачивал силы за короткие пять рабочих дней настолько, что хотелось только лежать целый день, не выходя из дома.  Но полежать почти никогда не удавалось, ждали бесконечные домашние дела, и  только здесь в родительском доме Алька могла дышать полной грудью, освобождаясь от ненужной шелухи  и налета городской жизни.
В пятницу вечером она садилась за руль своей  старенькой «Шкоды»,  и гнала четыре часа по сельской дороге в свою родную деревню.  Сосало под ложечкой, и пересыхали губы, когда машина въезжала на родную до боли улицу, где знаком с детства каждый дом и каждая калитка…
Все рухнуло, казалось, в один день: счастливое  детство скрылось за поворотом, родители разбежались, друг детства по прозвищу Банан разбился на машине, дед с бабушкой постарели так, что забывали и ее, Алькины визиты. Соседи с улицы все убывали, а сельское кладбище добавляло свои ряды.  Десять лет городской бурлящей жизни оборачивались здесь потерями и запустением, грустно становилось от того, что уже никогда не соберется их семья за одним столом. В свои редкие приезды уже не пекла пирогов мама, выходных едва хватало прибраться в доме и на дворе. Отец не помогал ничем, приезжая повидаться один-два раза в году, хотя жил совсем рядом в соседнем селе. Присматривать за домом было некому, смотрелся он сиротой. Тропинка к калитке зарастала травой, в огороде наглели сорняки, вода из скважины и  та портилась, пока не откачаешь…
Алька любила после жаркой бани посидеть на лавочке-качели, погрызть воблинку, смакуя ее пивом. Она жмурила по-кошачьи свои крупные зеленые глаза в такие моменты, ощущая всю прелесть этой земной жизни, чистый деревенский воздух, напоенный ароматами трав, кружил с непривычки голову. Было о чем подумать…
В этот приезд Алька была не одна, с матерью.  Та тоже вышла подышать в сад перед сном, удивляясь необычности  и красоте ночного неба.  Она молча присела с краешка на скамейку, неожиданно заметив:
     - Сегодня в полночь  лунное затмение.
     - Тогда не будем спать – обрадовалась Алька.
Она всегда росла очень добрым ребенком, Альку было легко любить. Мать помнила ее маленькой в серенькой шубке, подпоясанной ремешком, в зимнем саду возле птичьих кормушек, когда она кормила воробьев и синиц с ладошки. Руки замерзали без рукавичек на ветру, но Алька терпела. Птички садились на шапку, на плечи и руки, а она все стояла как завороженная, не двигаясь, чтоб не спугнуть голодных пичуг.
Когда то Алька решила судьбу матери одной короткой фразой:
     - Едь, мама, в город и я к тебе приеду, как в школе доучусь.
 В тринадцать лет она  вдруг явно почувствовала, что мать здесь без работы задыхается, гибнет  от собственного  бездействия. В прошлом сильная и самодостаточная женщина не то, что бы  сломалась,  но была почти безучастна к происходящему, машинально переделывая домашние дела. На лице матери пропала радость, исчез свет, от которого было всем светло. Отец все чаще напивался, возвращаясь, домой  поздно ночью, ему вероятно тоже не хватало этого света.  После отъезда жены, он быстро нашел себе утешение на стороне, надолго исчезая из дома. Алька сама вела нехитрое хозяйство: топила печи, готовила еду, убиралась  в доме. Однажды придя вечером из клуба, Алька обнаружила спящего на кухне отца и не выключенный газ.  Она, распахнув дверь на улицу, плача и кашляя от удушья,  пыталась привести отца в чувство.  Утром он не мог смотреть в глаза дочери, в них еще стояли слезы.
       Альке всегда одинаково были дороги и мать и отец, их развод сломал всю ее привычную жизнь, заставил повзрослеть в одночасье, но понять и простить их до конца Альке, было пока не по силам. Нет – нет, да и прорывалось раздражение на мать, которая была по-прежнему рядом, но уже не такая молодая и сильная, какую привыкли видеть. Не имея еще своих детей, где было додуматься Альке, что для матери она всегда будет маленькая и трогательная, как в детстве. Забота матери, от которой было никуда не деться, давила на ее независимость и самостоятельность…
Ближе к полуночи, полная и яркая Луна превратилась в темное, светящееся желтым  только по краю, пятно, однако, небо играло разными оттенками цветов радуги.  Млечный путь  подмигивал  редкими звездами, пересекая небо поперек. Все замерло в неком величии  и предвкушении чуда. Неуемная энергия неба, казалось, захлестывала и землю.
        Алька боролась с противоречивыми чувствами: хотелось жить и радоваться настоящему,  планировать счастливое будущее себе и своим близким людям, но  груз  прошлого тяготил и ее, не только мать.  Здесь все напоминало о другой и  чьей-то несбывшейся по воле рока жизни.  Душа Альки начинала саднить, запуская в себя струйку страха и неуверенности в себе.  Как же все хрупко и несовершенно в этой короткой,  непростительно короткой жизни.  Зачем так несчастливы, и так беззащитны  ее самые родные  люди.
      - Мам, ведь ты еще могла бы создать семью - решилась прервать молчание Алька.
      - Наверное, могла бы –  слова эхом повисли в воздухе … Не дал Господь человека.
      - Значит, встретишь еще – не унималась Алька, обнимая голые коленки. Ей хотелось непременно  хорошего конца и  у маминой истории. Она так устала видеть грусть в ее глазах и  тревогу за ее, Алькино счастье…
Муж Альки - военный, частые командировки разлучали их надолго. Они всегда  мечтали о море, и если такая возможность предоставлялась, то ездили вместе отдыхать.  Все было как в других семьях: ссоры и примирения. Иногда она не выдерживала давления с двух сторон, от матери сложно было что-либо скрыть, беду она чувствовала  заранее.  Неосторожное слово ранило мать, но Алька мучилась еще больше, допуская такое. Все просто только у непробиваемых людей – думала Алька – и утонченная ее натура страдала даже  от мелких неприятностей и обид.
     В дом заходить не хотелось. Там невеселые думы одолевали еще сильней. К концу выходных уже непреодолимо хотелось бежать от этой тишины и безмолвия назад в городскую суматоху. Ночь  становилась полноправной хозяйкой во дворе, в соседних домах погасли окна. Притихла Алькина  деревня,  пригорюнилась тайной думкой своей, на сколько еще ее хватит. Загорожены земли колючей проволокой вдоль берегов Волги московскими хватами, вотчины у них, на въездах шлагбаумы присобачены, иным и не прорваться.
      - Не хозяева, видать,  мы больше на родной то земле –  вздыхала мать о своем.
Страшно было представить, что от села останется одно кладбище на горе.  Молодежь вся уезжала, работать здесь негде, по той же причине уехала, когда то из дома и мать Альки.
     - Кто же ее продал то, нашу землю, наивно спрашивала, рассуждая Алька.
     - Христопродавцы, кто же еще…
Ответ был поразительно прост и безнадежен. Мать всегда была прямолинейна и искренна. Алька иногда ворчала: не в бровь, а в глаз, а сама все больше на нее походила, иногда копируя ее поведение один в один, постигая умом суровые законы этой жизни.   Хрупкая на вид девушка была сильней многих своим характером…
     - Ты еще скажешь свое слово, будь уверена - предположила мать. Пойдем спать, утро вечера мудренее.
А небо все меняло и меняло свои причудливые краски, трагично дополняя земную красоту волжской деревеньки, затерявшейся напрочь в русской непроглядной ночи.