Эстетика. Категории. Трагическое

Александров В.Г., академик Петровской академии наук и искусств.

ВВЕДЕНИЕ В ФИЛОСОФИЮ ПРАВОСЛАВИЯ. *Очерки о Любви, любви к Истине и Свободе)
Эстетика. Категории. ТРАГИЧЕСКОЕ
                фото автора

               Уже только потому, что жизнь каждого из нас заканчивается смертью, делает её настоящей трагедией. Добавим к этому различные болезни, страдания, страхи, старение если, пока ещё не своё, то самых близких, и картина жизни, получается, прямо скажем, унылая.  Именно поэтому большинство людей стремится погрузиться в состояние забытья, т.е. выйти из круга бытия. Каким образом пытается преодолеть трагедию обращения жизни в смерть человек, пребывающий на поверхности  бытия,  не желающий взглянуть на себя с высоты небес своей же собственной души? Делает он это примитивно просто. С тем чтобы не давать ответы на вопросы, задаваемые совестью, о смысле проживаемой  жизни, он устремляемся прочь от себя; пытается, во что бы то ни стало, выйти из глубин внутренней области  собственного существования на  плоскую поверхность внешнего круга бытия. Одни при этом погружаются в «океан житейских забот», другие все свои силы направляют на расширение границ богатства, власти, славы, третьи же выводят себя  из живой жизни, изменяя своё сознание наркотиками (алкоголем),  различного рода развлечениями и удовольствиями. Четвёртые пытаются скрыться от ужаса  непостижимого бытия в глубинах религиозных течений. Вот что пишет по этому поводу Ницше: «Грек знал и ощущал страхи и ужасы существования; чтобы иметь возможность жить, он вынужден был заслонить себя от них блестящим порождением грёз – олимпийцами… Чтобы иметь возможность жить, греки должны были, по глубочайшей необходимости, создать этих богов; это событие мы должны представлять себе приблизительно так; из первобытного титанического порядка богов ужаса через посредство…инстинкта красоты путём медленных переходов развился олимпийский порядок богов радости; так розы пробиваются из тернистой чащи кустов. Как мог бы иначе такой болезненно чувствительный, такой неистовый в своих желаниях, такой из ряда вон склонный к страданию народ вынести существование, если бы оно не было представлено ему в его богах озарённым в столь ослепительном ореоле… Так боги оправдывают человеческую жизнь, сами живя этой жизнью…Существование под яркими солнечными лучами таких богов ощущается как нечто само по себе достойное стремления, и действительное страдание гомеровского человека связано с уходом от жизни, прежде всего со скорым уходом… И для величайшего героя не ниже его достоинства стремиться  продолжать жить, хотя бы и в качестве подёнщика. Так неистово стремится «воля» на аполонической ступени к этому бытию, так сильно в гомеровском человеке чувство единства с ним, что даже обращается в хвалебную песнь ему». (Ницше. Рождение трагедии 66,67).
             Древние, языческие религии давали человеку утешение, в том числе, тем, что со смертью его жизнь не прекращается. Что тяготы земного пребывания следует вынести уже только потому, что в вечности возможна иная, несравненно более счастливая судьба. А для оправдания своей часто не очень чистой, порой развратной и преступной жизни, язычники наделяли своих богов теми качествами, которые сами же имели. Признание того, что в мире много зла, и то, что оно будет нас уязвлять до конца земных дней – это еще не трагедия. Карсавин утверждает: «Трагизм» - это, конечно, слово не выдуманное. К несчастью, злоупотребляют им невежды, даже Аристотеля не  читавшие. Для них трагедия там, где убивают, где рыдают и каменеют от ужаса, где зло глумится над поверженным добром, а бессмыслица торжествует над смыслом. Но ведь это – сама жизнь. К чему бессмысленную действительность называть совсем не подобающим ей именем? Ибо трагедия не действительность, а  - жизнь, уже преображённая поэзией. Трагическая поэма – вещий сон поэта и метафизика о преображении жизни. Она просветляет, ибо говорит о том, чем должны быть наша жизнь и что она в своём таинственном существовании уже есть. Зло и бессмыслица ещё не трагедия. Гибель в них добра и смысла ещё не трагедия. Трагичен лишь катарсис – очищение и оправдание зла (не добро же надо оправдывать!) в умерщвлённом им добре, осмысление бессмыслицы в убиваемом ею смысле». (461).  Эти слова нам указывают на один из самых главных парадоксов христианства, утверждающего, что страдание очищает человека. Почему страдание, а не Любовь? Но в  земной жизни Страдание не отделимо от истинной Любви. Кто из нас способен утверждать, что именно те, кого более всего любим, не причиняют нам самые тяжёлые страдания, ибо они не могут преодолеть своих слабостей. Каждый человек,  в котором жива совесть, знает, что именно он причинял и причиняет страдания тем, кто его любит, ибо  никак не может перемениться к лучшему. Истинная Любовь всегда связана со страхом не навредить ближнему, и со страданием, как следствием того, что мы непрерывно причиняем им боль. 
              То, что в мире существует, то уже и оправдано. Ибо то, что является и действует, существует на самом деле, т.е. взаправду.  То, что есть, то и есть. Но это самая малая часть правды. Зло, уничтожающее добро, действует как непреодолимая сила только до тех пор, пока мы не начнём понимать простой истины, что  именно в нас и проявляется нечто, притягивающее к нам зло. Действительное – это ещё не то, что    д о л ж н о   быть.  Должное – это до ложное состояние.  Христианство говорит о том, что грех – это огрех, ошибка, промах мимо цели.  Это и вызывает страдание, ибо если мы действуем, ошибаясь, даже если и в нечаянии, то всё равно причиняем себе ущерб. Но сами по себе ошибочные действия  не есть ещё настоящее зло. Тяжёлые последствия наступают тогда, когда мы не желаем признавать ошибочность, преступность своих деяний, а потому, и не исправляемся. Зло, уязвляющее нас, следует воспринимать как сигнал, знак, указывающий нам необходимость выявления и преодоление в себе того, что оставляет нас самих во власти не добрых сил.  Именно поэтому зло имеет оправдание, что указывает нам на необходимость преодоления его в себе.
             Зло, причиняющее страдание,  будет умножаться в нашей жизни до тех пор, пока будем обращать внимание только на то, что творится в окружающей нас действительности. Ни что так не отвлекает нашего внимания от того, на чём, на самом деле, необходимо сосредоточиться, как непрерывное обсуждение-осуждение других людей и  происходящих вне нас событий. Вне себя мы всегда найдём оправдание любым своим действиям. Необходимо помнить, что  искренняя ненависть к злу, совершаемому другими,  нередко приводит к самым мерзким формам оправдания зла,  совершаемого нами. Зло становится по-настоящему сильным только тогда, когда  оно не побуждает нас избавляться от того, что его к нам притягивает.  Но, что бы увидеть его очаги в себе, нам следует непрерывно проявлять волю, обеспечивающую подъем духа к небесам души. 
             Личная жизнь перестаёт быть поверхностной и пошлой тогда, когда  человек начинает из себя делать произведение искусства. Именно в этом смысл восприятия бытия как трагедии.  Трагедия как художественное произведение, в театральной, музыкальной или иной постановке  не является вымыслом или абстракцией, ибо всегда отражает  самую суть жизни, стремящейся освободиться от того, что делает её смертью. Она связана с  непрерывным узнаванием и преодолением зла, при ясном понимании того, что от него до конца дней  невозможно избавиться. Православная мудрость говорит: любой человек, каких бы высот праведности не достиг, будет оступаться и падать. И это не страшно, до тех пор, пока он сам себе не попускает быть злым. Ибо тем самым  калечит и обезображивает себя. Православие утверждает, что как бы человек не остерегался зла и греха, падения всё же неизбежны. Но, оно же, и указывает нам, что нет ни одной причины, не позволяющей после падения подняться, стать более сильным. Истинная трагедия бытия в том, что зло непреодолимо, но преодолеваемо. Когда человек признаёт только то, что зло непреодолимо, и, опуская руки, становится соучастником его, тогда оно начинает угнетать его дух, делать жизнь преступной, подлой и пошлой. Жизнь наша становится настоящей только через акты преодоления зла. Это возможно при условии очищения своего сердца и разума от того, что оставляет их привлекательными для духов поднебесных.
                Трагедия – это, конечно, плачь и рыдание по поводу того, что «мир лежит во зле». Но слёзы, рождаемые от ощущения трагичности жизни, - не слёзы страдания от чувства бессилия перед болезнью, несправедливостью; это не слёзы  отчаяния перед неминуемой смертью и потерей того, к чему привязан в земной жизни. Ощущение трагичности бытия  есть ощущение человека, находящегося в глубокой темноте, но сердцем знающего, что внутри него существует источник света, который позволит пережить всё, что бы не происходило, вокруг него. Трагедии, создаваемые человеческим гением, призваны не к тому, что бы люди обливались слезами телесных очей, оплакивая свою несчастную судьбу, или судьбу своего рода-народа. Трагедия вызывает в душе  «блаженный плачь», омывающий сердце и разум от метафизической грязи, не позволяющей им видеть истину в неискажённом свете.  Правда Православия в том, что оно не зовёт нас в поисках достойной жизни выходить во внешний мир, оно не утверждает и того, что только в будущем для кого-то возможно блаженство. Оно говорит нам только о том, что всё необходимое для преодоления страданий мы имеем прямо сейчас, и в каждый переживаемый миг времени имеется  у каждого из нас реальная возможность собственного преображения. Но для этого необходимо иметь смелость смотреть правде в глаза.  Иначе не увидеть в каком состоянии пребываем. А пребываем, все мы во тьме, но тот, кто смотрит вперёд, т.е. в высоту глубин своей  души, тот видит и цель, которую следует достичь, ради оправдания своего существования.  Если смотреть лишь на происходящее в мире внешнем, увидим только то, что может оправдать наше пребывание в несовершенном состоянии. Найдём  и множество поводов для оплакивания своей горькой судьбы.
                Семён Франк писал: «Современный человек, уже давно в своём сознании оторвавшийся от… неразрывной онтологической связи с Богом, образующей само его существо, т.е. забывший о ней, склонен одновременно и приходить в отчаяние, и противоестественно упиваться трагизмом своей жизни. Этим уничтожается  самый смысл трагизма. Трагедия дана для её преодоления; ей присущ динамизм, влекущий к её разрешению. Всякая трагедия имеет исход, хотя бы он и состоял в гибели трагического героя, - что тоже есть преодоление трагедии. Трагедия, к которой пассивно привыкает человек, считая её своим нормальным состоянием, вне которого ему ничего не ведомо, есть нелепое извращение самого существа трагедии. Ибо трагедия есть потеря равновесия, неустойчивое положение, требующее исхода и имеющее смысл только перед лицом покоя и гармонии, в сопоставлении с ними. Сама возможность трагедии предполагает те глубины человеческого духа, в которых он возвышается над ней, имеет прочную основу своего бытия в блаженном покое гармонии. Поэтому тенденция современного человека видеть в трагизме единственное исчерпывающее содержание человеческой жизни есть нелепое противоречие, свидетельствующее о слепоте и отчаянии перед лицом невообразимого для него временного процесса творчества, с его постоянно повторяющимися неудачами». (432, 433).
            Пока мы отдаём себя во власть времени, до тех пор и самые простые проблемы будут неразрешимы, а гнёт внешних обстоятельств жизни станет только усиливаться. Тот, кто  видит в себе только земное начало, обречён на поиск оправдания того, чего оправдать невозможно. Даже понимая, что страсти порабощают его, наполняют жизнь страданиями, тем не менее, он не желает от них отказаться,  не видя в этом смысла. Ибо некоторые из людей привыкли удостоверяться в том, что ещё живы, проклиная свои слабости, причиняя боль и неудобство окружающим, при этом, отказываясь выходить из положения, к которому привыкли.  Разве, например, наркоман не понимает того, что подвергает себя смертельной опасности и заставляет страдать ближних? И, тем, не менее, жизнь того, кто губит себя тем, что не желает освободиться от страсти,  вовсе не трагична. Она является в лучшем случае пошлой, но чаще всего подлой и преступной. Ибо страсть, удерживающая человека в рабстве, заставляет его причинять боль другим, лишать их имущества. Жизнь того, кто позволяет себе гибнуть, не трагична, а, порою, жалка и презренна. Но и она заслуживает молитвенной помощи и сочувствия. 
              С другой стороны, истинно трагична жизнь того, кто её сознательно отдаёт «за други своя» на поле боя со смертельным врагом. Конечно же, это относится  не только к участникам прямых военных действий, ибо каждого человека непрерывно атакуют темные духи, стремясь укрепить в нём силу страстей. Рядом с нами непременно находится тот, кто нуждается в спасении. Проще всего найти оправдание своему бездействию тем, что человек безнадёжен. Но, придерживаясь такого мнения, мы становимся на путь совершения метафизического, духовного преступления. Ибо, пока человек жив, значит, у него имеется и время, и силы для преображения. Кто несмотря ни на что, не оставляет попыток  пробудить в падшем, падающем человеке истинную жажду жизни, тот  и  живёт по правде. Отдавая свои силы другому, переживая как трагедию то, что никак не можем ему помочь, мы, тем не менее, помогаем хотя бы себе, тем, что придаём своей жизни смысл оправданием в вечности, опираясь во времени на  образ Божий в себе. Франк говорит: «сам трагизм есть путь к тому совершенству, в котором дух впервые отчётливо открывает своё существо как определённое связью с Богом и в этом обретает покой. Это есть великое и таинственное соотношение…в силу которого страдание и бедствие человеческой жизни само обращается в благостный дар Божий, в откровение нашего соучастия в блаженстве примерённой полноты и гармонии бытия». (434).
             Истинный трагизм земного существования человека в том, что насколько бы не велики были усилия, направляемые им на искоренение в себе страстей, они не могут привести к полному успеху. Возможность падения не исключается  даже для самого великого духовного подвижника, пока он жив. Но, с другой стороны, не исключается  возможность полного преображения и самого мерзкого преступника. По-настоящему страдает на земле не тот, чью жизнь разрушают страсти, болезни, время, враги, а тот, кто не оставляет попыток утвердить Его волю «и на земле как на небе», т.е. преобразить своё земное начало небесными энергиями. Ибо чем сильнее желание очистить свою природу, тем в большей степени человек ощущает свою греховность; чем сильнее  стремление человека  к небесным ценностям, тем менее он понятен окружающим. Евангелие повествует о том, что даже соблюдающие все заповеди, не достигают совершенного состояния, обеспечивающего обретение жизни вечной. Ученики спрашивали Христа: «так кто же может спастись? А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это не возможно, Богу же всё возможно». (Мтф 19:25,26).
            В самое тяжёлое положение попадает  человек, который полагается на свои силы в надежде преодолеть зло и грех.  Кто  считает, что он уже постиг истину, тот и заблуждается наиболее сильно. Нет настоящей святости в том, кто сам причисляет себя к святым, ибо его дух поражён гордыней.  Кто считает себя здоровым тот и болен, ибо не видит врага, поражающего тело и душу. Ни один человек не может быть здоровым уже только по причине того, что смертен. Жизнь земная трагична потому, что трудно   сохранить людям гармонию между небесным и земным началом. Ибо эта гармония возникает только в реальной практике преодоления противоречий. Но страдание это то, что личность преодолеть не в состоянии. Нам только кажется, что можно было бы и не допустить в нашу жизнь то, что причиняет нам сегодня боль и вызывает недовольство. Избежать мы могли бы только конкретной причины, вызывающей страдание. Но, не будь проявлена эта причина, была бы иная. Если нас сегодня уязвляет зло, то неважно, каким образом это происходит. Важно то, что сила его не может быть меньшей, чем та, которую ощущаем.  Пока наша душа страдает, то помести нас в рай,  этого не заметим. Мы пребываем во тьме неведения, пока считаем, что за счёт изменения внешних обстоятельств можем помочь другим или себе, и, проявляя неимоверные усилия для этого, только теряем силы.
          Истинный трагизм жизни заключается в том, что даже понимание того, что мы пребываем в недолжном состоянии, не позволит нам из этого состояния выйти. Но как только   прекращаем попытки преодолеть в себе зло, укротить свои страсти, понимая, что это сделать невозможно, сразу трагедия нашей жизни превращается в пошлый фарс. Истинная цель жизни не достижима при жизни, но достигаема.  Для этого нам не следует прекращать попыток собственного преображения, а посредством сил и мудрости, возникающих в результате, не прекращать попыток вывести из бедственного состояния того, кто нуждается в помощи. И даже если они не принесут видимой пользы, их не следует прекращать, ибо, в противном случае, мы не сможем сами принять в качестве помощи  благодать Божию.  Кроме того, нам неведомо и то, что могло бы стать с человеком, если бы мы не пытались утвердить его на пути к истине.
               Чтобы в жизни не происходило, для человека важно в ней и то, что он обладает свободой воли, что именно он придаёт своему существованию ту окраску, которая отличает его от других. Почему необычайно важна эстетика. Она обращает наше внимание на  самые главные особенности бытия. Она показывает путь, встав на который человек сможет обрести смысл жизни. В народе есть и такое мнение: «Человек – кузнец своего счастья». И, на самом деле, каждая личность наделена творческими способностями, позволяющими создавать прекрасное, по крайней мере, проявлять в собственной жизни красоту.  Рассматриваемые нами вопросы, в том числе о сути   трагедии, носят не теоретический, а сугубо практический характер. Ибо мы, так или иначе, вольно, или невольно, придаём своему бытию черты трагедии, или пошлой пьески, драмы, или водевиля. Мы непрерывно смешиваем в себе трагичное и комичное, но от этого не становимся возвышенными, т.е. очищающими смехом, соединённым с плачем, себя и мир от коросты зла и греха.  Напротив, смешение жанров делает нас жалкими, непрерывно колеблющимися между добром и злом людьми.
              Трагедия, как вид искусства, не является простой выдумкой, она отражает именно то, что происходит на самом деле. Она есть порождение духа, стремящегося вырвать человека из ада, снять с земли проклятие, наложенное на неё в результате искажения людьми своего небесного начала. И, как следствие, утраты ими непосредственной связи с Создателем, Подателем благ, Силою сил. Страдания, преследующие  до смерти, да и сама Смерть имеют власть над нами до тех пор, пока  не желаем знать той правды, которую открывает нам Слово Божие, и его голос в нас – совесть. Но даже если стремимся неукоснительно соблюдать моральные требования, это не будет обозначать того, что дух уже возносит нас к небесам  души, что жизнь  перестаёт быть пошлой. Заповеди Божии указывают  лишь на то, что позволяет нам не вредить себе.  Но только формальное исполнение «буквы закона»  не способно  вырвать нас из цепких лап главного  врага – Смерти; не способно предотвратить поглощение нас мрачными глубинами «житейского моря забот», и оградить душу от тлетворного влияния  похоти и гордыни.
              Поистине духом самой настоящей трагедии отдают слова Христа: «Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я  принести, но меч, ибо Я пришёл разделить  человека с отцом его, и дочь с матерью её,  и невестку со свекровью её. И враги человеку – домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт её». (Мтф 10:34-39). Как эти слова совместить с Его же указанием, что Бог – есть Любовь? Но именно они и выражают истинный смысл любви. В чём проявляется настоящая любовь мудрого родителя к своим детям? В том, что он научает их распознавать истинную красоту жизни; видеть зло, скрываемое под маской добра, а в том, что кажется злом, – несомненное добро.
               Пока человек не в состоянии рассматривать себя, и окружающее как результат непрерывного взаимодействия небесного и земного начала, мира видимого и невидимого, от него будет ускользать и истинная цель жизни. Стремление к обретению сугубо земных ценностей, стремление к обладанию земной мудростью, которое свойственно  большинству людей, делает их главными врагами своей же жизни. Мы уподобляемся тому, кого любим. Уподобляемся мы и тому, что любим. И если всё нами любимое находится во власти времени, разрушения, смерти, то, неизбежно под этой властью будем находиться и мы.  Чем бы  ни занимались, находясь в таком состоянии, то и будет нам во вред. Ибо, невозможно избежать порабощения страстью тому, чей дух пытается насытиться сугубо земными плодами. Он станет непрерывно испытывать  жажду и голод, пока не будет иметь возможности вкушать и небесную пищу, рождаемую Словом. Там где неумеренность, там и страсть. Где страсть, там и страдание.
              Умеренность, как условие обретения здоровья, появляется только как результат облагораживания земного начала человека небесным. Произнося слова  молитвы слова: «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе» мы должны понимать и то, что без нашей воли Его воля для нас не осуществится. А какова Его воля по отношению к нам? Это воля  мудрого, знающего всё Родителя, бесконечного любящего своих чад. Она не может быть злой, потому и не превращает нас в тупых, послушных рабов. Добродетели, придающие жизни естественный характер, силой не  взрастить. Принудить человека к тому, чтобы он стал по-настоящему добрым, не возможно. Поэтому Господь нам не приказывает, Он с нами пытается разговаривать, в том числе и языком  т р а г е д и и. Кто познаёт Слово Божие, тот не может не следовать ему, ибо находящийся в здравом уме человек, обязательно станет избегать того, что может его изувечить, лишить сил и здоровья.
                Чему нас могут научить земные учителя, земные родители, земные родственники,  даже если они и обладают  простой житейской мудростью?  Они обязательно станут приземлять наш дух, и если наше представление о жизни не будет соответствовать их представлениям, то они первыми и окажутся нашими врагами. Ибо они не смогут понять того, почему их желание сделать нас, как можно лучше, будет нами отвергаться. А если мы окажемся такими как они, то неизбежно откажемся от истинной награды. Христос говорит: «…кто принимает Меня, принимает Пославшего Меня; кто принимает пророка, во имя пророка, получит награду пророка; и кто принимает праведника, во имя праведника, получит награду праведника». (Мтф 10: 40-41). Стоит нам внимательно посмотреть на того, кому стремимся подражать. За тем спросить себя: принесёт ли нам счастье и утешение то, чем он обладает? Много ли среди  людей, чья жизнь есть «суета сует» тех, кто подобно трагическому герою способен встать над пошлостью бытия, пожертвовать сомнительными благами, ради наполнения  жизни свежим духом перемен, очищающим сердце от зла, а ум ото лжи? 
               Такие люди есть. Среди них множество святых подвижников и молитвенников, чья судьба была поистине трагичной. И они не только при жизни  являлись источником силы, сохраняющей, в том числе, русский народ  от гибели, но  и после смерти остаются могущественными защитниками от зла «…. святые «непротивленцы» по смерти становятся во главе небесных сил, обороняющих русскую землю от врагов». (Г.Федотов. Святые Древней Руси, 36). Небесные защитники и покровители имеются у всех народов, даже потому, что они существуют на земле. Но сохраняются они только потому, что среди них имеется некоторое число людей, которых можно причислить к святым. Об этих людях народ не знает. Не догадываются об их святости и те, кто находится рядом с ними, да и сами они себя считают грешниками, не заслуживающими прощения. И действительно среди тех, кого можно причислить к святым немало тех, кто вёл преступный образ жизни. Но Евангелие свидетельствует о том, что первым в рай вошёл распятый рядом  с Христом разбойник, потому, что велико было его раскаяние за действительно совершённые им злодеяния.
               Пока больной считает себя здоровым, ему не способен помочь и самый искусный целитель. Хотя святых подвижников нельзя назвать трагическими героями, но многие их них  списаны с их ликов. Ни одна придуманная история, насколько бы правдоподобной не была, не может сравниться с тем, что происходило и происходит в реальной жизни святых. Именно они  ценили жизнь и любили ближних до самопожертвования, до добровольного предания себя на мучения. В житиях святых можно найти немало таких примеров любви, страданий, преображения и смерти, которые по своему очищающему воздействию на человеческие души стоят несравнимо выше любой трагической истории, сочинённой самым гениальным из художников. Да это и не удивительно: живая жизнь всегда глубже художественного описания происходящих событий. Разве можно передать человеческим словом  напряжение истории жизни, страданий, смерти и воскресения Христа?  Хотя этого ни кому и не удастся сделать в полной мере, но, тем не менее, попытки передать трагичность происходившего, пробуждают в душах людей волю к преображению. Поэтому трагические истории, сочинённые не просто художником, но мастером, чьё  религиозноё чувство  оставалось живым, невероятно важны, ибо сохраняют и укрепляют дух любви и свободы, помогают увидеть сквозь миражи времени сияние Вечной Жизни.