Номер пятый, часть1

               



          Эта книга о футболе, о любви, о верности и дружбе. Она написана в то счастливое время, когда существовала большая и добрая страна по имени Советский Союз, где жили, работали, мечтали люди, не делившие друг друга по национальности и считавшие себя единым советским народом. Я начала писать её в 18 лет, будучи не намного старше главной героини, а завершила около сорока. Всё это время её герои как будто жили рядом, взрослели, страдали и радовались рядом со мной. А потом со страной случилась беда - и этот многолетний труд стал неактуален в силу того, что появилось «ближнее зарубежье», а потом начались и войны – раньше об этом не снилось даже в кошмарных снах…
       Много лет эта работа лежала в тетрадных рукописях, потом, с появлением персональных компьютеров, моя подруга набрала текст и сделала книгу мне в подарок. Наверное, ей так и суждено существовать в единственном экземпляре, но я всё-таки решила рискнуть и представить первую часть на ваш суд. А дальше – будь что будет…

                С уважением, автор

                Часть 1

                НОМЕР ПЯТЫЙ


                Глава первая

Мягкий солнечный луч тепло касается щеки.  Он проник в приоткрытое окно, как будто специально для того, чтобы отвлечь Анику от урока, наполнить сердце ощущением чего-то радостного и необъяснимо волнующего, что никак не вяжется с образом помещика Оболто-Оболдуева, о котором с завидным воодушевлением рассказывает Гипотенуза. У Гипотенузы отличная дикция, звучный голос и прекрасная мимика; кажется, она действительно увлечена тем, о чем повествует. И, наверное, имя Вероника Сергеевна в данный момент подходит ей  больше. Вообще, Гипотенузой она стала случайно, за какое-то неудачное сравнение, похищенное из обширных владений их “классного папы”, преподавателя математики.
Соседка Аники по парте Женя Кравцова с упоением читает “Графа Монте-Кристо”, положив на колени толстенный том. Женьке повезло – сегодня ее очередь сидеть у окна. А Аника томится на “втором варианте”, ей просто невмоготу сидеть и слушать учительницу, когда на улице настоящая золотая осень и когда этот тайком проникший в класс луч будит в душе столько странных чувств …
Аника закрывает глаза. В парке, наверное, сейчас теплые скамейки, аллеи засыпаны желтыми листьями. И белые статуи на фоне неба и ветвей кажутся невесомыми…
А на стадионе беговая дорожка еще не просохла от ночного дождя, футбольное поле в росе и пахнет травой совсем как лесные лужайки в Дубровске. Только в Дубровске такая осень в диковинку. Чаще она сырая и дождливая, пропитанная едким запахом костров, в которых жгут опавшую листву. В сыром воздухе костры дымят, и этот дым прочно и надолго повисает над городом. Зато в короткие дни бабьего лета воздух чист и прозрачен, костры никто не жжет, и тихие вечера полны невыразимой прелести. В эти вечера так здорово мчаться по широкому тракту на велосипеде, подставлять лицо встречному ветру и вдыхать дурманящий аромат скошенной травы. А здесь,
в Москве, травой пахнут только стадионы…
Громкая трель звонка прервала Аникины мысли. Женя с тяжелым вздохом захлопнула  “Графа Монте-Кристо”: как всегда, на самом интересном!…


Аника брела по улице, держа за уголок большую шоколадного цвета папку-портфель. Было жарко. Зной висел в воздухе, разливался по тротуарам, дышал в лицо. Неужели в Москве всегда такие сентябри?
Она подошла к автомату с газированной водой, спустила три копейки. Раздался щелчок, и малиновая вода наполнила стакан. Аника пила теплую воду, а в дне стакана дрожало маленькое розовое солнце. Потом  солнце стало снова желто-белым, и розовая капелька, сползая по стеклу, перечеркнула его пополам…
Аника не любила метро с его бесконечной толчеей и суетой. Тем более, от школы до дома было относительно недалеко. Поэтому, она всегда ходила из школы пешком и очень любила это путешествие, когда можно медленно брести по улице, покупать мороженое и думать о чем угодно. Думы были разные, грустные и веселые, однообразные и полные всевозможных приключений. Мысли всегда очень зависели от погоды. В мрачные, серые дни и мысли были серые, а вот в такой, как сегодня, яркий, солнечный, о плохом и грустном не думалось.
    Аника свернула за угол, пробежала пустынный, пахнущий разогретой краской двор и оказалась в прохладном полумраке подъезда. Лифт не работал. Она забралась на шестой этаж, позвонила. За дверью было тихо.  “Так, - подумала Аника, - Нинка уже ушла”.  Она вытащила ключ и открыла дверь. В комнате было прохладно и почему-то терпко пахло цветами. Аника огляделась и увидела на окне большой букет белых гвоздик. “Прелесть!” -  радостно подумала она и побежала в кухню. В кухне на столе белела записка с торопливым почерком сестры:
                “Анита!
Готовить ничего не нужно. В холодильнике суп и котлеты. На плите — компот”.
        Аника вытащила сковороду, подняла крышку. Котлеты были холодные и пахли перцем. Она съела холодную котлету, выпила стакан компота и вышла на балкон. С улицы так и дышало зноем.” Скучно, - подумала Аника. - Совершенно нечем заняться… Вот в Дубровске сейчас можно было бы вытащить в сад шезлонг и устроиться с книжкой в тени большого тополя. Или залезть на крышу и позагорать на осеннем солнышке…”
Аника родилась и выросла в маленьком уральском городке Дубровске, главной достопримечательностью которого был крупный металлургический комбинат, и жила в Москве всего около трех месяцев. Все началось с того, что ее маме, инженеру-металлургу, одной из ведущих специалистов комбината, предложили работу в ЦНИИЧМ. Родители переехали в столицу, оставив младшую дочь у бабушки в Дубровске  до поры, пока утрясутся хлопоты с переездом. Аника не хотела уезжать из родного городка, она привыкла к простору природы, к лесам, в которых потонул Дубровск, к его неторопливой, размеренной жизни. В Москве же она чувствовала себя инопланетянином, оказавшимся в одиночестве хоть и на прекрасной, но на чужой и непонятной планете. Единственным утешением был стадион…
“А не пойти ли на стадион?” – вдруг подумала Аника. Она сбросила форму, натянула футболку и джинсы – свой любимый костюм, который мама называла лягушачьей кожей, и выбежала во двор.
Солнце все так же поливало город теплом, желтели возле дома малышки-тополя, а по длинному тротуару навстречу Анике гордо шагала Женя Кравцова, ее соседка по парте. В руках у нее был большущий бидон.
- Ты уходишь? – спросила она, подходя. - А я к тебе.
    Пойдем, - кивнула Аника, - я так, хотела на стадион съездить…
- Что, сборников посмотреть?
- Если повезет…
- Пошли, посмотрим, только я дома бидон брошу. За квасом послали, а его нет. Наверное, сегодня сборники там – нашу тренировку отменили. Если дядя Гриша дежурит, нас пустят.
Женя с детства занималась легкой атлетикой, и стадион был ее вторым домом. А Аника страстно любила футбол. У себя в Дубровске она даже играла за школьную команду вратарем. Мальчишки ее не гнали. Они относились к Анике с уважением и некоторым покровительством…

Метро, как всегда, было наполнено гулом и гомоном. Пахло
поездами.
- У тебя билеты есть на завтра? – спросила Женя, двигаясь боком сквозь плотную встречную толпу.
- Папа обещал, что будут. Выиграют, как ты думаешь?
- Должны. Товарищескую что не выиграть. А, вообще-то, итальянцы сейчас здорово сильные!
- Наши не слабей… А ты идешь?
- Какое там! У меня выходной расписан почти по часам. Вечером пасти Сергунка: родители в гости идут. А утром, ты же знаешь – эстафета. Опять старт бежать. Терпеть не могу эти старты!
- А мне в Дубровске все время доставался финиш… - сказала Аника, вскакивая в подошедшую электричку и втягивая за руку Женю.
- Слушай, а чего ты теперь не бегаешь? У тебя разряд есть?
- Третий по стометровке…
- Так отлично же. Хочешь, с тренером поговорю?
- Да нет, не стоит. Не привыкла я еще…
Аника вздохнула и глянула в окошко. На темном фоне мелькали белые огоньки.
      -    Дядя Гриша, наши тренируются? – спросила Женя, входя в прохладный гулкий вестибюль.
- Смотря кто “наши”! Ваших-то, бегунов, три дня уже не видно, - лукаво улыбнулся старичок-дежурный и почему-то подмигнул Анике.
- Да ну, дядя Гриша, знаете ведь, о ком я! Футболисты наши, сборная.
- Сборная-то тут, да не велено строжайше пускать на поле посторонних, а тем более такой опасный элемент!
- Это я-то посторонняя?! И, потом, мне их и близко не надо, это Анике хочется посмотреть. Она еще ни разу на поле сборную не видела. Только по телевизору.
Дежурный, прищурившись, посмотрел на Анику.
- Тоже опасный элемент. Ну, да ладно, идите уж, разве с вами сладишь!
Девочки мгновенно скрылись в коридоре.
Тренировка была в разгаре. Аника, прижавшись спиной к холодной стене выходного туннеля, во все глаза смотрела на поле.  Тренировку сборной она видела первый раз в жизни. Старший тренер ходил сейчас вдоль беговой дорожки совсем рядом, и Аника боялась, что он заметит их и непременно прогонит, но тренер не обращал никакого внимания на девчонок, притаившихся у входа на поле. Вот он жестом подозвал одного из игроков. Аника слышала, как он сказал:
- Поменьше нервов, Валера. У тебя не ладится только потому, что ты горячишься.
- Это Валерий Дожеско, - громко пояснила Женя, - играет за киевское “Динамо”, полузащитник. Прошлый раз с “Торпедо” пенальти смазал.
- Я знаю… - кивнула Аника.
Она впервые видела его так близко, но отлично знала в лицо, как и всякого другого футболиста своей любимой команды. И мысль, что он может услышать Женькины слова, заставила ее немедленно покраснеть и еще плотнее вжаться в холодный камень стены.
Случайно ли, или действительно услышав разговор за спиной, но футболист вдруг оглянулся и неожиданно улыбнулся веселой мальчишеской улыбкой. Аника успела заметить, что у него большие синие глаза.
- Тебе улыбнулся…   -   прошептала   Женя.   – Наверное,
потому, что у тебя глаза такие же!
Аника сердито ткнула ее в бок:
- Тише!…
В это время футболист повернулся к ним спиной, и Аника увидела на его футболке большую белую цифру пять. “Пятый номер, – автоматически подумала она. – И в клубе тоже пятый…

                * * *
Нина сидела за пианино и барабанила по клавишам, высекая из измученного инструмента невообразимую рок–мелодию. Увидев подошедшую сестру, она недовольно сдвинула брови:
- Ну, где ты вечно шатаешься в этом жутком костюме? Отец три раза звонил, тебя разыскивал.
- А я знаю! Это он про билеты на футбол! Вот увидишь! -
Аника взлохматила кудрявую голову сестры и выбежала в коридор.
- Ненормальная… - проворчала Нина вслед. – Такого характера ни один друг не выдержит!
Аника вздрогнула и остановилась посреди коридора. “Ну, какое ей дело! – подумала она с отчаянием. – Зачем она издевается?!”
Слово д р у г было для Аники одним из самых священных слов. Друг,  неотделимая половина твоего “я”, честный, бескорыстный, любящий! Готовый делить пополам счастье и невзгоды. Друг, с которым можно пойти на край света, преодолеть любые трудности, которому можно говорить все без утайки и заранее быть уверенным, что тебя поймут… Сколько раз читала Аника о такой дружбе! И никто не знал, как болезненно она переживала отсутствие настоящего друга у себя. Полгода назад, в Дубровске, она пережила первую в своей жизни драму. У нее была подруга, с которой они вместе росли, которую Аника любила и которой всецело доверяла. Но случилось так, что дружба эта не выдержала  первого же серьезного испытания, подруга предала ее с чудовищной легкостью, а Аника, с присущим ее возрасту максимализмом, чуть не потеряла веру в людей.
Как раз в это время приехала на каникулы Нина, тогда еще студентка первого курса МАИ, и Аника рассказала ей о своей беде и о мечте обрести настоящего друга. Но Нина не приняла всерьез переживаний сестренки, которая росла не от мира сего. И она сказала, что все это детство и, когда Аника повзрослеет, глупые фантазии перестанут забивать ей голову. Хорошо, если бы этим все кончилось. Но Нина с тех пор при каждом удобном случае посмеивалась: “Ну как, не приплыл еще корабль с алыми парусами?”…
Аника вздохнула и поплелась в кухню. В кухне мама колдовала над плитой.
- Ты уже дома, мамочка? – обрадовалась Аника. – Как хорошо!
- Так ведь сегодня суббота!
      Аника засмеялась:
- Ой, и правда! А я смотрю: тебя дома нет… Совсем забыла
про ваш субботник. Устала?
- Что ты, детка! – мать с улыбкой взглянула на младшую дочь.
- А вот где это ты бегаешь весь день?
- Мы с Женей на стадионе были. Потом искали квас – его почему-то нигде нет… Мамочка, тебе помочь?
- Да что тут помогать! Иди лучше, встречай отца.
      Аника тоже услышала знакомый звонок: тире и две точки азбукой Морзе, и побежала открывать.
- Ну, друзья, - весело заявил Тарас Владимирович еще с порога, - завтра всей семьей идем на футбол! У меня уже есть билеты.
- Ура!!! – Аника засияла и повисла у него на шее, сразу забыв про конфликт с сестрой.
- А ты где, чертенок, пропадала? Я тебе три раза звонил, порадовать хотел.
- Мы с Женькой пол-Москвы объездили! – улыбнулась Аника и пошла в “детскую”, как в шутку называлась их с Ниной комната. Окно было открыто, пахло вечерней свежестью и гвоздиками. Аника наклонилась и прижалась лицом к белым прохладным лепесткам. Какая прелесть! Самые лучшие, самые красивые цветы! И день сегодня какой-то необыкновенный – светлый, радостный. Золотой. Как золотая осень…
Она улыбнулась: “Завтра тоже праздник! Завтра мы идем на футбол”.

                * * *
Воскресный день выдался таким же солнечным и ясным, но в воздухе уже не чувствовалось вчерашнего зноя.
“Как резко изменилась погода, - думала Аника, глядя в окно, - еще вчера было лето, а сегодня уже осень…”
-Аника, не лови ворон! На твой же любимый футболопоздаем.
Аника неохотно отвернулась от окна и опустила ложку в суп. Есть не хотелось.
- Девчушки, вы скоро? – Мама, нарядная и веселая, заглянула в кухню, и Аника невольно залюбовалась ею. “Красивая у нас мамочка!” – подумала она  с нежностью и вылезла из-за стола.
- Нинка, одевайся! Я посуду вымою.
- Что-то ты сегодня чересчур добрая! – покосилась на нее Нина.
- Да не добрая я, просто ты всегда одеваешься целый час! – засмеялась Аника.


…Как штормовое море, шумит, волнуется огромный стотысячный стадион. Аника, замерев, смотрит на поле. Счет 0:1. Выигрывает команда Италии. Идет семнадцатая минута первого тайма.
От волнения Аника путает футболистов, не видит номеров. Cоветская сборная атакует мощно, красиво. Но ответного гола нет.
- Не умеют наши играть! – скептически замечает Нина. - Лучше бы я в кино пошла.
Аника бросает на нее возмущенный взгляд.
- Ну что ты понимаешь? Ты смотри, какой матч!
Она снова напряженно следит за игрой. Вот кто-то хорошо прошел по центру. Пас налево. До ворот метров пятнадцать. И вдруг – удар! Аника забывает о том, что Нина всю дорогу умоляла ее вести себя прилично, и восторженно кричит:
- Гол! Го-о-ол!
Кажется, она готова перелететь через передние ряды туда, на поле. Нина тянет ее за руку: “Тише, не ори!” Но Анике не до нее:
- Кто забил?
Итальянцы начинают с центра. И одновременно со вспышкой табло над стадионом звучит: “Гол в ворота сборной команды Италии забил Валерий Дожеско, номер пятый!”
Аника смотрит на поле. Ей хорошо видно с третьего ряда. Ой, как хорошо! Его обнимают товарищи. Аника теперь отчетливо видит на его красной футболке белую цифру пять. “Пятый номер… - мысленно повторяет она, - Валерий Дожеско… Пятый номер – полузащита… Правда, не всегда.  Чаще под пятым номером играют защитники…” Аника недовольно морщится. Что за глупые мысли? При чем здесь номера? Почему она думает об этом? Может быть, потому, что синеглазый футболист Валерий Дожеско, которого вчера тренер упрекал в излишней горячности, сегодня лучший на поле?..
В перерыве Нина бормочет:
- На этом третьем ряду ничего не видно – никакой перспективы.
       Аника возражает. Кажется, мама на ее стороне, потому что она говорит:
- Ну, что ты! Я привыкла здесь. Не понимаю тех, кто любит смотреть издалека. В вашем возрасте только и стремилась поближе сесть, когда отец играл.
- Да уж, ты скажешь! – усмехается Тарас Владимирович. - Можно подумать, что я действительно играл. Так ведь было, чепуха. Студенческие турниры… Кстати, итальянцы живут в нашем “Союзе”.
- Да? – удивляется Аника. - А наши?
- Наши, наверное,  где-нибудь на базе…
- Аника, может быть, сбегаешь за мороженым? – спрашивает Нина.
- Ну, да! До конца перерыва три минуты.
…На поле выходят команды. Аника смотрит на номера. Десятка, Анатолий Вишневсий. Центрфорвард. В детстве Аника больше всего уважала центральных нападающих. Теперь она одинаково относится ко всем игрокам от нападающих до вратаря.
Свисток. И снова игра. Снова ожесточенные атаки. 1:1. Пока ничья. Вот советский футболист с мячом проходит по левому краю. Наперерез ему бросается защитник,  быстрое столкновение, свист и грохот трибун. Футболист в красной футболке лежит лицом вниз у самой боковой. Подходят игроки, наши и итальянцы. Выбегает доктор с чемоданчиком. Судья просит его покинуть поле. Футболист поднимается на одно колено, медленно встает, и Аника видит номер на его футболке.
Пятый …
- Костолом! Как не стыдно! – вдруг громко, с чувством произносит она в адрес итальянского защитника. Ахает Нина,  но Аника ее не слушает. Она смотрит туда, где сейчас наш одиннадцатый номер ворвался в штрафную. Это москвич, Андрей Степанов. Удар! Гол!!! Аника снова прыгает и кричит. Гол!
      Разве можно не любить футбол? Не восхищаться этой прекрасной, мужественной игрой?  И Аника любит его горячо и искренне, вся жизнь ее проходит на фоне этого захватывающего, яркого увлечения. И смотрит она на поле не как профан, а как знаток. Бесспорно, преимущество на стороне наших. И территориальное, и игровое. Но счет пока не меняется. 2:1. Вот из глубины нашей защиты возникает очередная атака. Пас в центр, пятому номеру. Снова вперед, снова стучит Аникино сердце. Справа открылся партнер. Нужно пасовать! Но пятый номер бьет сам. Издалека, метров с двадцати. Зачем?!  Аника не успевает этого подумать. Гол! Шумит ликующий стадион. Судья – информатор объявляет: “На восемьдесят девятой минуте гол в ворота сборной Италии забил Валерий Дожеско!”
- Да, сегодня он герой матча!– говорит Аникин отец. - Все были на высоте, но он – бесспорный лидер.
      Аника смотрит на поле. Там, в толпе друзей, футболист под пятым номером. Герой футбольного дня. Ведь матч уже закончился.


- Не будем торопиться, подождем, пока выйдут люди,- сказала мама, поправляя воротник Аникиного платья.
- Аника, будь другом, сбегай за мороженым. И встретимся возле киоска справок. Ну, не ленись!
Аника недовольно взглянула на сестру, взяла деньги и стала пробираться к выходу. Кругом говорили только о футболе, спорили о тактике и правилах, вспоминали прошедшие года.    Наконец, толпа вынесла Анику со стадиона. Неподалеку, за металлическими барьерчиками, стояли два больших красно-белых автобуса, две “Волги” и машина “скорой помощи”. Важно прогуливался молоденький милицейский старшина. У барьерчиков толпились люди. Ждали футболистов. Аника робко подошла и привстала на цыпочки. Ничего не было видно.   Тогда
она, стараясь не толкаться, начала пробираться вперед.  Но осторожно пройти не удалось. Люди стояли плотной стеной, да еще какой-то толстый мальчишка лет тринадцати, скорчив ей препротивную рожу, заявил:
- Куда лезешь? Понимала бы  что в футболе!
В другое время Аника не стерпела бы такого, взгрела обидчика, но сейчас она только пробормотала:
- А ты молчи, тебя не спрашивают!
На эту тихую перебранку обернулся седоусый старичок, вероятно, дедушка толстого задиры или кого-то из его четверых приятелей, стоящих впереди.
- Как тебе не стыдно, Андрюшка! Взял бы и пропустил девочку вперед.
Он раздвинул насупившуюся компанию, и Аника оказалась у самой оградки. Прошло минут тридцать, прежде чем показались первые футболисты. Аника забралась на нижнюю перекладину оградки, но тотчас услышала сзади на сей раз довольно миролюбивое: “Слезь! Не видно же…” Пришлось слезть.
Футболисты выходили и рассаживались по автобусам. Первыми уехали итальянцы, потом появились наши. Аника узнала почти всех. Не даром же столько раз она разглядывала в газетах и журналах их фотографии. Дожеско вышел последним. Аника снова взобралась было на оградку, но ее тут же стащили назад : “Да не лезь ты! Не прозрачная ведь!”
Автобус тронулся. Аника долго махала ему вслед рукой, потом выбралась из толпы и пошла к киоску справок.
- Где же ты бродила, горе луковое?! – еще издали крикнула Нина. - А мороженое где?
Аника, опустив голову, долбила асфальт носком белой туфли.
- Ладно, ничего. За это время народ схлынул, - пришла ей на выручку мама.

                * * *

Ох, и красива же гостиница “Союз”!  Легко и стройно тянется она к небу своими пятнадцатью этажами с огромными светлыми окнами. И буквы над крышей так и горят в лучах еще довольно высокого сентябрьского солнца…
Аника взбежала по ступенькам, распахнула большую стеклянную дверь. В вестибюле, как ни странно, почти никого не было. Администратор что-то писала, низко склонившись над столом.  Аника подошла к ней.
- Здравствуйте, Антонина Семеновна!
Женщина подняла голову от бумаг и улыбнулась:
- Здравствуй, Аничка! Прямо из школы?
- Да! Смотрите, какая прелесть!
В руках у Аники белел большой букет гладиолусов, свежих, прохладных, с прозрачными капельками на лепестках.
- В метро, на “Спортивной”, продавали, А папа у себя?
- У себя, но у него посетители. Ты посиди тут немножко.
- Я лучше наверх схожу, можно?
- Конечно! Тут, кстати, твои любимцы приехали.
- Кто, киевляне?
- Да, динамовцы. На пятом этаже живут. Сходи, полюбуйся – может, кто в холле сидит.
- Что вы, Антонина Семеновна, я боюсь!
- А чего же бояться? Они не кусаются. Обычные люди. И что вы, девчонки, находите в этих футболистах?
- Ну, Антонина Семеновна! – Аника фыркнула и побежала к лестнице. Потом вернулась и просунула в окошко три больших цветка.               
- Возьмите, поставьте тут, они ведь такие чудесные!
- Да куда, стоят ведь уже у меня.
-   А мои лучше!
Аника положила цветы и вихрем взлетела по лестнице. На пятом этаже было тихо и пустынно. Аника заглянула в холл. Не было никого, даже дежурной. В углу бесполезно тараторил никому не нужный телевизор. Аника подошла и выключила его.
- А, гостья у нас! – раздалось сзади. Аника вздрогнула и обернулась.
- Фу, Нина Дмитриевна, напугали же вы меня! Я выключила – вы не смотрите?
- Нет, не смотрю. Тут какая-то девушка бегала, все ждала, когда фильм будет. А так одну ерунду с утра показывают.
Знакомая Анике дежурная вздохнула, усаживаясь на свое место и открывая книгу.
- А ты чего с цветами бегаешь? Уж не своим ли футболистам притащила?
-    Нет, что вы! – Аника мгновенно покраснела и уткнулась в букет. – Это на “Спортивной” продавали, в метро. Такая прелесть! Вы возьмите, поставьте!
Она отделила часть букета и сунула дежурной.
- Вот тут у вас и ваза есть! А цветов нет. Давайте, я принесу воды.
Она схватила вазу и выбежала в коридор.
- Ну и чертенок! – улыбнулась дежурная, качая головой. –
Уже пятнадцать лет, а сущее дитя.
Добыв воды, Аника поставила цветы в вазу и отошла на три шага, любуясь своей работой.
- Вот видите, как красиво стало! Приятно посмотреть!
- Да, конечно! Особенно твоим динамовцам…
- Ну, опять вы смеетесь… - смутилась Аника и скрылась в коридоре, только платье мелькнуло.

Из кабинета с табличкой “Директор”  один за другим выходили люди. Последним вышел Аникин отец.
- Ты тут? – удивился он, увидев сидящую в кресле дочь. -
Заходи!
- Возьми, - Аника протянула ему изрядно поредевший букет, - поставь у себя.
- Спасибо, спасибо, дочь. А зачем пожаловала?
- За тобой. На обеденный перерыв.
- Тогда жди. Как в школе?
- Нормально. Сегодня физик вызывал.
- И как?
- Пятерка!
- Молодец.
- Пап, а давно киевляне приехали?
- Вызнала уже? Сегодня утром. И сборники теперь с ними.
На пятом этаже поселились.
- Я знаю…
- Все-то ты знаешь! – улыбнулся он. - Уроков много на
завтра?
      -     Да нет, чуточку.
- Если чуточку, так посиди где-нибудь в холле минут пятнадцать. Там, кажется, по второй программе твой “Мистер Икс” должен идти. И вместе поедем домой.


В холле пятого этажа смотрели телевизор.
      -  Вон, любуйся… - шепотом сказала Нина Дмитриевна, хитро улыбаясь Анике. Аника приложила палец к губам и спряталась за штору. Из этого убежища ей было отлично видно сидящих у телевизора.
- Это кто же тут прячется?
Аника вздрогнула, обернулась и почувствовала, что кровь приливает к щекам, а ноги становятся ватными, как после карусели.
- Это ваша заядлая болельщица! – пришла ей на помощь дежурная.
- Вот как?
Улыбаясь, Дожеско смотрел на застывшую Анику. Она на секунду подняла глаза и подумала, что сейчас, пожалуй, было бы лучше всего провалиться сквозь землю.
- Так что же ты тут стоишь? Проходи!
- Нет, спасибо, меня внизу ждут…
От волнения Аника не сумела сказать ничего более вразумительного и с пылающими щеками умчалась прочь.

                * * *
- Папа!
- Что, дочь?
- Ты ведь много знаешь о футболе?
- Знаю кое-что. О чем конкретно ты хочешь слышать? О технике, тактике, статистике?
- Да нет, не это!
- А о чем?
- О футболистах…Ведь в газетах так мало пишут…
- О футболистах? А о ком именно?
- О Дожеско.
- Знаю немножко. А почему он тебя так интересует?
- Просто так. Он ведь герой матча. Того - за сборную, помнишь?
- Ну что ж… Дожеско Валерий Святославович. Играет за основной состав киевского “Динамо” лет шесть и года четыре за сборную. Учится в инфизкульте. Очень способный футболист.  Хорошо бьет по воротам, хоть и полузащитник. Но ведь это тебе все известно. В газетах об этом пишут.
- Пап, а когда они уедут?
- Кто “они”?
- Футболисты. Киевляне…
- Завтра ночью. Около двенадцати.
- Пап, а ты не знаешь…
- Что?
- Сколько ему лет…
- Кому? Дожеско? Двадцать четыре года, по-моему.
- Угу. Спасибо, папочка.
- Ко мне вопросов больше нет?
Аника молча покачала головой.

                * * *
- Женька, мне пора…
- Уже? Еще ведь два часа до футбола.
- Так мне же еще в гостиницу заехать… Узнать, пойдет  папа  или нет.
- А-а… Ну, иди. Я бы тоже, конечно, с удовольствием с тобой, да Сережку из сада надо забрать. Может, мой плащ возьмешь? Погода-то портится…
- Да нет, спасибо. Не замерзну!
- Ну хоть портфель оставь у нас. После матча зайдешь и заберешь.
- Ладно, спасибо. Я пошла…
- Давай, иди. А я тут в тепле поболею за ЦСКА!

                * * *

- Добрый вечер!
- А, ты, Аничка… Тарас Владимирович просил тебе передать, что на футбол не пойдет.  Много срочных  дел.  Так что беги одна. Только что же одета-то ты как? На улице холод такой! Съездила бы домой, пальтишко надела…
- Не успею я уже…
- Ну, опоздаешь немножко, не беда. Да не качай ты головой, упрямая! Вот хоть возьми у меня полиэтилена кусок.  Будет дождь – накроешься.
- Спасибо большое! До свидания!
- До свидания. Успеха твоим…

                * * *
Ветер бросает в лицо колючие брызги. Дождь это или снег? Или то и другое вместе? А не все ли равно? Пусть и дождь, и снег. И холод, еще более сильный. Если есть одна несправедливость, почему же не быть другим?  Проиграли… Проиграли так обидно, а соперник был ничуть не сильней. Зачем так? Зачем?!
Аника бежит по темному мокрому асфальту навстречу ветру и дождю, и ей кажется, что она продирается с трудом через плотную тугую стену тьмы и тумана. Люди бегут навстречу, на ходу раскрывая зонты, заслоняя себя от острых, холодных капель. Все бегут к метро. А она? Что гонит ее к месту, где два часа мокшие под дождем автобусы поджидают победителей и побежденных?..
Дорогу неожиданно преграждают взявшиеся за руки фигуры. Дружинники… Зачем они здесь? Что случилось?
 -  Пропустите меня к автобусам! – умоляет Аника,  но  ее
никто и не пытается удержать. Она снова бежит, не перепрыгивая луж, не обращая  внимания  на дождь.
У знакомого барьерчика только двое: старичок под зонтиком и какой-то парень. Аника подбегает к ним и останавливается, тяжело дыша.
- Киевляне-то сели уже, - говорит старичок парню, - а армейцев нет, небось, на радостях в душике плещутся!
- Пусть поплещутся, заслужили…
- Это еще как сказать…- старичок зябко поводит плечами. - Конечно, очень нужные наши взяли очки. Но счет-то, все же, не по игре.
- Конечно, не по игре! – вступает Аника в разговор, все еще с трудом переводя дыхание, и с благодарностью смотрит на старичка.
- А ты, пичуга, откуда прилетела? В такую-то непогодь!
Он сочувственно кивает на Аникин полиэтилен, совершенно не спасающий от холода:
- Закоченела, небось?
- Нет, немножко только… - качает головой Аника, глядя на автобус. Но автобус трогается, и свет в его салоне гаснет. Аника долго машет вслед рукой, пока автобус не скрывается за поворотом.
- Повезло хохлам! – сквозь зубы бросает парень, с интересом глядя на нее. - Какие у них болельщики!
- Без света уехали… - старичок кивает в сторону, где только что скрылся автобус. – Жаль их, все-таки…
- Без света шоферу дорогу видней.
Голос у парня тусклый и невнятный, будто он говорит через материю.
- Девушка, вас не проводить?
- Нет уж, ждите своих армейцев!
Аника хочет уйти, потом останавливается.
- Дедушка, спасибо вам!
- За что же это?
- За справедливость!
Она поворачивается и бежит в темноту.


      Там, где еще вчерашним вечером ярко сияли огромные буквы «Союз», едва пробивались сквозь рваные клочья туч и тумана неясные оранжевые контуры. Аника тихо открыла прозрачную дверь, прошла вестибюль, заполненный усталыми, скучающими людьми, и подошла к окошку администратора, стряхивая брызги со своего полиэтилена.
- Антонина Семеновна, вы еще здесь?
     Женщина подняла голову и взглянула через стекло.
- Боже мой, Аника, ты же посинела вся! Холод-то какой!
- Антонина Семеновна, я вам полиэтилен принесла, спасибо. Он мне очень помог.
- Ну и помог!  – вздохнула администратор, глядя на ее мокрую голову. Возьми, возьми, мне он не нужен, а тебе еще до дома добираться.
- Спасибо большое … Антонина Семеновна, можно, я позвоню домой?
- Звони.
Она набрала номер и протянула Анике трубку в маленькое пятигранное окошко, прорезанное в стекле.
Дома трубку долго не брали, потом гудки прервались и густой, низкий голос отца произнес привычное: “Алло!”
- Пап, это я! – сказала Аника быстро. – Я из гостиницы.  Вы не беспокойтесь, я совсем не замерзла и не промокла. Скоро приеду.
- Чего голос-то какой? Расстроилась из-за проигрыша?
- Да ну … Если бы еще плохо играли … А то такой дурацкий гол …
- Аника, – сказал отец, – жди в гостинице. Я сейчас за тобой приеду.
- Не надо, папа. Я еще к Женьке за портфелем забегу. Еще совсем не поздно. И ничего со мной не случится…
Аника просунула трубку в окошко, вздохнула.
- Антонина Семеновна, киевляне уехали уже?
- Нет еще, рейс у них на двенадцать, да и вряд ли, вообще, они сегодня улетят. Хотя, впрочем, ветер поднялся – может, и разгонит туман …
- Ну, я пошла. До свидания.
Аника медленно отошла от окошка администратора. Слева – коридор, за стеклянными дверями причудливо изогнулась лестница. Рядом с нею кабинки лифта. Аника подошла и нажала белую кнопку. Дверцы раскрылись с тихим, мелодичным звоном. “Зачем я это?” – подумала она, остановилась на миг в замешательстве и шагнула в кабину. Щеки горели. Она прижала ладошки к лицу и еще раз подумала: “Зачем я это?…”
На пятом этаже стояла тишина. Аника бесшумно пошла по ковру, устилавшему коридор, почти со страхом глядя на строгие, солидные двери номеров. “Странно … - подумала она. – Обычно здесь все было так просто. И даже сегодня днем …”
Дежурной на месте не было. Одиноко стоял на столе Аникин букет. Вспомнились слова Нины Дмитриевны: “Чтобы твоим динамовцам было приятно посмотреть …” А заметили ли они  его вообще? Скорей всего, просто не обратили внимания. Разве до цветов им Особенно теперь, после поражения. было?
В холле тоже не было ни души. Телевизор не работал. “Зачем он здесь? – подумала Аника. – Ведь папа, кажется, говорил, что телевизоры в каждом номере… И почему так тихо? Обычно в холлах по вечерам так многолюдно и шумно …”
Замерли строгие двери номеров. Где-то здесь, рядом, сейчас киевляне …  Аника подошла к столу дежурной, повернула ключ, выдвинула ящик. На большом толстом журнале два слова: “Пятый этаж”.  Сердце застучало часто-часто. Пальцы дрожат,  с трудом листая страницы. Вот оно: Дожеско Валерий Святославович, 530 номер. Она закрыла ящик и вышла в коридор. Коридор почему-то показался тускло освещенным и душным. Аника побрела вдоль дверей, глядя под ноги. Потом подняла голову и взглянула на белую табличку номера. Пятьсот двадцать один … Где-то рядом …
За дверью пятьсот тридцатого было тихо. Никто не ходил. Никто не разговаривал. Никто не слушал радио. Аника вздохнула и отошла туда, где большая стеклянная дверь отделяла коридор от лестницы. Сквозь стекло виднелись пологие ступеньки под  мрамор и серебристая полоска перил. Аника подошла к двери и прижалась щекой к холодному металлу. Было грустно и горько. Ей казалось, что что-то уходит, уплывает от нее, и это бесконечно дорогое «что-то» уже никак нельзя вернуть, совсем никак. Может быть, это уплывало ее детство … А этого никто не знал, никто не хотел помочь Анике в ее печали. Никто не спросил, почему так грустны ее глаза. Где-то рядом шумела ночная Москва, и никто-никто не знал, что в этот дождливый, холодный вечер очень плохо маленькому человеку. Человеку, только начинающему жизнь. Ни мама, ни отец, ни сестра, ни веселая балаболка Женя, ни синеглазый футболист, играющий под пятым номером .
- Здравствуй!
Аника подняла голову и взглянула снизу вверх. Сначала она не узнала его, догадалась лишь по глазам.
- Тебя кто-нибудь обидел?
- Нет …
- А почему же ты плачешь?
- Я? Я никогда не плачу …
- Но я же вижу!
- Да? … Я не знаю … не заметила.
- И, все-таки, что с тобой?
- Вы не поймете …
Он посмотрел на нее с улыбкой.
- Ну, вот! Ты совсем как Толька Вишневский. Только он менее деликатен. Он обычно говорит: “Ну что ты, сосновый пень, понимаешь в розах?”
Аника опустила голову.
- Зачем вы смеетесь? …
- Разве я смеюсь? А почему ты здесь, в гостинице?
- Так просто. Папа – директор …
- А – а. Но сейчас ведь уже поздно!
- Я приходила по делу. Позвонить домой, чтобы меня не встречали. Они никак не могут привыкнуть, что я поздно езжу одна. А в Москве вечером совсем не страшно …
- Вы недавно здесь?
- Они давно, а я  - меньше года.
- А, ну тогда ясно …
- Ничего вам не ясно …
Аника подумала, что сейчас, действительно, расплачется.
- Э, так не пойдет!
Дожеско взял ее за плечи и повернул к себе лицом.
- Ты далеко отсюда живешь?
- Нет, не очень. Да вы не беспокойтесь, идите! Ничего не случилось …
- Как-то это странно все …
- Что странно?
- Маленькая девочка одна в гостинице. Ночью.
- Я сейчас уеду домой. И, потом, какая я маленькая? Я ведь в десятом учусь.
Он взглянул на нее, не скрывая удивления.
- Так сколько же тебе лет?
- Пятнадцать.
- ? …
- Так вышло … - Аника улыбнулась. – Я пошла в школу  шести лет.
Дожеско молчал. Потом посмотрел на нее внимательно и
мягко.
- Я ведь не ошибся, это ты вчера подглядывала за нами из-за шторы?
- Я … - ответила Аника, мгновенно краснея.
- А сегодня была на матче – так ведь? И мы “ порадовали” тебя поражением.
- Это глупое поражение. Обидное. Вы его не заслужили.
- Может быть, и не заслужили. Но виноваты сами. Отдали игру.
Аника на миг подняла глаза. Она никак не могла понять, шутит он или говорит серьезно. Живя в Дубровске, далеко от большого спорта, она возвела игроков любимой команды почти в ранг богов и не могла представить, что с ними можно разговаривать просто, как с обычными людьми. И сейчас удивлялась своей неожиданной, непонятно откуда взявшейся смелости.   
- Как тебя зовут? – спросил Дожеско.
- Аника.
- Какое у тебя имя! А – ника. Ника. Да ты прямо богиня победы!
- Не нужно меня так называть …
- Почему?
- Когда-то давно так называл меня один очень жестокий человек.
- Извини, не буду.
Он зачем-то взглянул на часы.
- Знаешь что, Аника? Хоть ты и учишься в десятом, но школьники еще дети, а время не детское. И я буду чувствовать себя очень неважно, если ты останешься здесь. Пойдем!
- Куда? – спросила она,  не понимая.
Он улыбнулся.
- Домой! Я тебя провожу.
Аника  посмотрела на него испуганно и растерянно.
- А самолет? …
- А разве девяносто минут сегодняшнего матча плюс перерыв не убедили тебя в том, что мы засели здесь минимум до утра? Пойдем!
-
… Вечерняя Москва встретила их холодной сыростью. Ветер гнал по низкому небу белесые, набрякшие лохмотья туч, изредка срывая с них колючие брызги.
- Ну и погодка!
Дожеско изумленно взглянул на Анику.
- И ты просидела на матче два часа при таком холоде? Без пальто, без плаща?
- У меня был полиэтилен … - Аника улыбнулась и показала ему зажатый в руке сверток.
- Хороша одежда!
Он снял пиджак и накинул ей на плечи.
- Частичная компенсация ущерба, нанесенного твоему здоровью сегодняшним матчем!
- Да мне не холодно, - сказала Аника, - спасибо …
Она действительно не чувствовала холода. Происходящее казалось ей нереальностью, сном. Разве могла она когда-нибудь подумать, что будет вот так идти по улице с человеком иного мира, мира ее фантазий и грез? В мечтах футболисты были ее друзьями. Она путешествовала с ними по разным городам Союза, мира, болела за них с трибун “Уэмбли”, “Мараканы”. Путешествия сопровождались невероятными приключениями, и если ей случалось попасть в беду, они, как верные рыцари, всегда приходили ей на помощь. И сейчас он пришел к ней из мечты, этот человек с удивительными глазами, серьезными и смеющимися в одно и то же время …
И, словно в подтверждение ее мыслей, он спросил:
- Может быть, ты мне все-таки расскажешь, почему ты сегодня плакала в гостинице?
Аника подняла голову и, встретившись с ним глазами, вдруг поняла, что не сможет ответить неправду, спрятаться за пустыми, ничего не значащими фразами. Позднее она не могла объяснить, почему сразу безоговорочно поверила ему и, сама удивляясь себе, начала рассказывать о своей жизни в Дубровске, о случившейся там с ней беде и о самой заветной мечте – встретить верного друга, друга на всю жизнь, настоящего. Она говорила сбивчиво и торопливо, путаясь в словах и боясь, что сейчас он засмеется и скажет, как говорили ей не раз: “Ты просто еще ребенок, Аника. Пройдет время, все перемелется и
Он посмотрел на нее внимательно и задумчиво.
Почему же … Наверное, в свое время через это будет мука”. Закончив, она робко подняла глаза:
- Только вы, наверное, этого не понимаете  …
Он посмотрел на неё внимательно и задумчиво.
; Почему же… Наверное, в своё время через это проходит
каждый человек. И потом, у меня ведь была сестренка … Твоего возраста, очень на тебя похожая. Она погибла три года назад при автомобильной катастрофе. Страшный, нелепый случай …

Они вышли к станции метро. Послематчевая суматоха стихла, было тихо и безлюдно. И подошедшая электричка оказалась почти пустой. Аника встала у окна, не зная, что сказать,  и нужны ли тут какие-нибудь слова. Валерий нарушил молчание первым.
- Аника, - спросил он, - ты признаешь дружбу на расстоянии?
Она смотрела на него и молчала; он улыбнулся.
- Я не уверен, что выдержу столь сложный экзамен, требования у тебя высокие! Но если когда-нибудь у тебя возникнут какие-то трудности, я постараюсь тебе помочь.
- Правда? – спросила Аника удивленно и благодарно. – Вы напишете мне?
В его глазах мелькнул веселый огонек.
- Если позволишь!
- Ну конечно!
Она взглянула в окно, на выплывающие из тьмы колонны станции.
- Это наша. Сейчас нам выходить.
Станцию заливал яркий искусственный свет. С протяжным гулом выползла из туннеля встречная электричка и остановилась напротив. Аника вопросительно посмотрела на Дожеско.
- Наш дом совсем рядом с метро. Может быть, вы вернетесь?
- Нет уж, провожать, так провожать!
Он улыбнулся.
- Знаешь, Аника, зови меня на ты. От твоего “вы” я чувствую себя вдвое старше, а для футболиста это далеко не радостные ощущения!
- Хорошо … - сказала Аника нерешительно. – Постараюсь.
Если смогу …
Аникин дом от станции метро отделяли переход и “стометровка” – так называла она длинный тротуар, тянувшийся через двор прямо к ее подъезду. “Правда, похож на беговую дорожку? Иногда так хочется по нему побегать!”
Сейчас “стометровка” была влажной  и поблескивала под ногами множеством мелких лужиц. Над козырьками подъездов раскачивались на ветру лампы, овалы света на тротуаре прыгали и дрожали, по стенам метались причудливые тени. Аника сняла пиджак и протянула его Дожеско.
- Спасибо. Вот мы и пришли …
- Да?.. Что ж, до свидания, Аника. Я тебе напишу.
- Пишите! Я буду очень ждать! До свидания …
Она повернулась и быстро скрылась в подъезде.
- Аника!
Она вернулась. Дожеско с улыбкой протянул ей значок. Белый мяч на зеленом квадратике поля.
- Возьми. На память о нашей встрече.
- Спасибо. До свидания.
Она протянула руку, и Дожеско осторожно пожал маленькую ладошку.
- До свидания, Аника!
Повернулся и зашагал к метро. Аника стояла возле дома и смотрела, как он уходил в темноту по ее цементной “стометровке”. Потом вошла в подъезд и нажала кнопку лифта. “Интересно, - подумала она вдруг, - как я завтра появлюсь в школе без портфеля?”

                Глава  вторая

     Падал снег. Снежинки, крупные и невесомые, неслышно опускались на голову, на плечи, на ресницы. Снег был везде: под ногами, на деревьях, в замерзшей чаше фонтана… Аника подняла голову. Небо тоже состояло из огромного роя снежинок.
Они рождались где-то в его белесой глубине и падали вниз маленькими тихими звездами. Аника сняла варежку и протянула руку. Несколько снежинок опустилось на теплую ладонь и растаяло, превратившись в крохотные, еле заметные капельки. Аника села на заснеженную скамейку, поставив портфель на колени и опершись на него локтями. Она любила этот парк с его пустынными аллеями, в глубине которых солнечный свет с трудом пробивал плотную сеть причудливо сплетенных ветвей, с маленьким озерцом, по которому летом плавали важные, гордые лебеди, а малыши с берега бросали им кусочки хлеба, печенье и даже конфеты. Конфеты тонули с тихим, булькающим звуком, лебеди медленно поворачивали гордые шеи и недоуменно смотрели на расходящиеся по воде круги …
Осенью аллеи покрывались шуршащим ковром опавших листьев, воздух делался душистым и терпким, а вечерами над черными голыми ветвями багрово пламенела заря.
Сейчас парк потонул в снегу. Пригнулись к земле тяжелые ветви, скрылись под снежными шапками белые фигуры статуй.
Зима в этом году легла необычайно рано. После первого сентябрьского дождя, испортившего матч ЦСКА – “Динамо” (Киев), еще с неделю постояло тёплое бабье лето, а потом, в один прекрасный день, люди, проснувшись, увидели Москву в снегу. Аника не видела этого первого снега. Она лежала в больнице с двухсторонним воспалением легких. В тот день, когда  она вышла из больницы, тоже падал снег. Аника осторожно шла с мамой по скользкому тротуару, с непривычки на свежем воздухе слегка кружилась голова, и мысли были какие-то нестройные, рваные и всклокоченные, как облака после сильного ветра.
…Снег падает, падает … Было это или не было?  Или это только сон, далекий и полузабытый? Была ли эта осень с легкими золотыми ветвями кленов и глубоким теплым небом? Эта осень, сумевшая вдруг в один день превратиться в ветреную, холодную и дождливую. И этот день … Был ли он? Или он пригрезился во время болезни?
И никому нельзя, наверное, рассказать об этом дне. Ни маме, ни отцу, ни, тем более, Нине.. А ему? Если бы он вдруг оказался тут, рядом и спросил: “Каким тебе запомнился тот день, Аника?” Что бы я ответила?  Ничего … Наверное, я бы лучше написала.  Нет, не о встрече в гостинице и не об этом дне. О следующем. И о листьях… Вот сейчас, только стоит закрыть глаза, и в памяти всплывает Лужниковский сад, мягкое солнце ранней осени и эти деревья. Прозрачно-золотые, невесомые… Как это было? Я шла по аллейке. День был необычный. Даже не сказать, какой. Сказочный. Вверху, над головой, небо, умытое вчерашним дождем, ярко синело, а к горизонту переходило в теплое голубое марево. Солнечные лучи легко касались лица, хотелось бежать, бежать, не останавливаясь, по чистому, не просохшему еще асфальту, подставлять солнцу ладони, кружиться. Я бросила портфель на скамейку, запрокинула голову и … увидела эти листья. Листья были обычные: золотистые и нежные. Но они летели! Не вниз, не по обычным законам физики и осени, а вверх, в небо. И ветви тоже летели, тонкие, стремительные… Я долго стояла тогда неподвижно, боясь спугнуть это неожиданное чудо. А потом вспомнила, что где-то уже слышала о летящих листьях. Это была песня:


“…Осенний свет пробил листву,
Над нами листья летят в синеву.
Осенний свет… К чему слова?
Осенним светом полна голова!..”
Мне было радостно и грустно. И еще… Еще мне захотелось, чтобы он тоже посмотрел на летящие листья, порадовался этому осеннему чуду. Он… Дожеско… Я произнесла мысленно его имя, еще ни разу не названное мною вслух. А листья все летели и летели…
Аника улыбнулась воспоминаниям, стряхнула с портфеля снег. Как все это было недавно и давно. Эти мысли, путь домой из больницы, заснеженная “стометровка”, стопка Нининых книг на подоконнике в “детской”… И три письма на столе, на самом видном месте. Сюрприз отца. “Может, ты меня, дочь, и отругаешь, но, когда два письма пришли одно за другим, я взял, да и написал по этому киевскому адресу, что Аника больна и пока ответить не может, а письма эти сохранил дома до твоего выздоровления. Чтоб без лишних волнений! А тут и третье подоспело”. Теперь таких писем у нее много. Они хранятся здесь, в портфеле, и Аника почти все их помнит наизусть. Особенно последнее. Оно такое, как и все, но чем-то, все-таки, иное.
                Здравствуй, маленький друг!
Аника, я счастлив, что у меня есть ты!  Твои письма - как голос из детства, отвечая тебе, я молодею сам. Только, чур, не обижаться. Прежде, чем надуть губы, вспомни, что я старше почти на десять лет! Только не подумай, что я тебе напоминаю об этом для того, чтобы ты снова называла меня “на вы”, нет, только лишь для того, чтобы оправдаться!
Знаешь, Аника, иногда мне кажется, что ты - это Янка …
Ну вот, прости мне небольшое лирическое отступление. Теперь о том, что тебя интересует. Ты спрашиваешь, чем я занимаюсь. Ответ до тривиальности прост: футболом. Правда, футболом с небольшой приставкой “мини”. Ты, конечно, следишь за нашим турниром? И, наверняка, расстроилась, что первую игру мы проиграли. Не стоит! Мы постараемся никому не уступить путевку в Москву. Что же касается самой игры… Это, конечно, интересно, полезно  в смысле тренажа, но, все-таки, не то. Не могу во время игры отделаться от мысли, что я букашка в спичечном коробке. В общем, да здравствует макси-футбол!
О твоих турнирных делах. Разумеется, вы правы. Капитан – это вожак, человек, которому верят. Если же он превращается в диктатора, зарвавшегося премьера, он утрачивает уважение товарищей и не может носить повязку (извини за чисто футбольный термин, ваши капитаны, кажется, повязок не носят). Так что поверь, маленький друг, тебе нечего стыдиться. Ты внесла справедливое предложение капитана переизбрать, подруги тебя поддержали. А что тебя же и выбрали – так на то воля команды. Гордись таким доверием!
Одного только не могу понять: ты, такая малышка, и играешь в баскетбол? Это что же, “вратарская школа” Дубровска?
Ну, что ж, пятнадцатилетний капитан, желаю тебе успеха.
                Валерий
Р.S. Большой тебе привет от Толи Вишневского. Он не теряет надежды с тобой познакомиться.
Аника улыбнулась и вздохнула. Тогда были зимние каникулы и финал Кубка средних школ по баскетболу. Когда пришло это письмо, Аникина команда из турнира уже вылетела. И капитаном она была только одну игру. А теперь уже февраль. И завтра, наверное, киевляне приедут на финальные игры Зимнего Кубка – турнира по мини-футболу. А послезавтра она увидит Валерия. Он хочет познакомить ее с командой и, в первую очередь, с Анатолием Вишневским, своим другом …
Аника закрыла глаза. Все это похоже на сказку. Как будто какой-то добрый волшебник решил сделать былью ее фантастические мечты. Но в мечтах все было легко и просто. А сейчас… Сейчас ей почему-то страшно. Вспомнился давний разговор с отцом. Анике было тогда тринадцать лет, и жили они еще в Дубровске.
- А что бы ты, Великий Тифози, делала, - спросил  отец как-то, - если бы жила в Киеве?
- Я?.. – Аника задумалась. – Наверное, я бы дарила им цветы после каждого поражения…
- Поражения? – он недоуменно поднял брови. – Почему?
- Потому, что после победы им  и так радостно. По-моему, болельщики нужны для того, чтобы помочь, когда трудно… А еще… - она улыбнулась. – Я бы стреляла из рогатки в тех, кто с трибун освистывает побежденных!
Почему-то, отец посмотрел на нее тогда серьезно и грустно и сказал:
- Наверное, в чем-то ты, дочь, и права. Но, все-таки, твое счастье, что ты живешь не в Киеве, а в Дубровске…
- Почему? – спросила она изумленно.
Он не ответил.
- Почему же, папа?
Он засмеялся.
- Потому, что за стрельбу из рогатки по окружающим, пусть даже и поступающим неэтично, тебе пришлось бы иметь дело с милицией!
И добавил серьезно: 
- А еще потому, что на расстоянии все всегда проще…
“Да, папа был прав, - подумала Аника, - на расстоянии все, действительно, проще.”
Она подняла голову и тронула веточку над головой. На лицо осыпался снег и мгновенно растаял. “И, все-таки, как хорошо, что завтра они приедут!” -  подумала Аника радостно.

                * * *

Дожеско остановился на углу возле небольшого кафе.
- Вот здесь. Во всяком случае, так я понял по ее письму. Сейчас без пяти одиннадцать, и у нас с тобой еще пять минут.
Метрах в ста от них блестело большое “М” станции метро.
- А вдруг она не придет? – спросил Вишневский, стряхивая снег с воротника дубленки.
- Аника? Она не придет только в чрезвычайном случае. Ты просто ее не знаешь. Это чудесный, милый, доверчивый ребенок. Да вот она, смотри!
Аника вышла из метро и увидела их сразу. Увидела и побежала навстречу по утоптанному снегу, обгоняя неторопливых прохожих. В трех метрах от них она остановилась. И Вишневскому надолго, как кадр из цветного фильма, запомнилось снежное московское утро и маленькая фигурка на фоне метро. Черные завитки волос, выбившиеся из -под пушистой шапки со смешными ушами, и большие синие глаза, по-детски ясные, доверчивые и радостные.
- Здравствуй, Аника! – сказал Дожеско, подходя.
- Здравствуйте!
Она улыбнулась, сняла варежку и по-мальчишески протянула руку сначала ему, потом Вишневскому.
- Знакомься – это Толя Вишневский, центрфорвард, краса и гордость нашего “Динамо” и гроза чужих ворот!
- Ну, ты как всегда! – недовольно проворчал Анатолий. – К чему этот театр?
- Да Аника и так все отлично знает. Правда?
- Ну, конечно!
- Что и требовалось доказать. А теперь, Аника, скажи, куда мы отправимся?
Синие глаза весело глянули из-под пушистой шапки.
- Хотите,  я  покажу вам мой любимый парк?   Это  совсем
недалеко. Только перейти мост.
- Тот самый парк, о котором ты писала?
- Да, тот самый.
- Ну, что ж, в парк, так в парк. Веди, Аника.

Тяжелые массивные ворота были открыты, и от самого входа
широкая центральная аллея уходила вглубь парка, в белое, снежное безмолвие.
- Здесь так тихо … - сказала Аника. – Будто и не в Москве. Чем-то даже похоже на наш дубровский лес. Только у нас тишина глубже, чище. Уйдешь на лыжах далеко-далеко – кругом все бело, и небо над головой сквозь ветки яркое, синее. А сосны звенят… Вы когда-нибудь слышали, как звенят сосны?
Дожеско покачал головой.
- Нет, не приходилось. И тебе не страшно было в лесу одной?
- Нет. Разве там можно чего-то бояться? Там так красиво! Вы представьте – белый, чистый снег, ровный, блестящий, только цепочки следов по нему, сосны высокие, прямые, а между ними рябинник и гроздья красных ягод… А рябина зимой сладкая-сладкая, лучше всяких карамелек!
Аника вдруг остановилась.
- Знаете, тут есть маленькая аллея и там скамейка… Правда, придется по снегу лезть – там никто не ходит.
Узкая аллейка была вся занесена снегом. Только в самом центре тянулась дорожка следов. Дожеско улыбнулся:
- Твои?
- Мои! Я здесь часто даже уроки учу. Устные. И письма почти все тут писала, когда было не холодно…
В конце аллеи заснеженные ветви низко смыкались над маленькой скамейкой. Аника подбежала и смахнула варежкой снег.
- Давайте посидим. Здесь, как в сказке! Как у снежной королевы.
“Действительно, как в сказке… - подумал Анатолий. – Вместо привычных маршрутов: аэропорт – гостиница – стадион– гостиница - аэропорт, вдруг зимний парк с занесенными снегом аллеями и эта девочка. Как маленькая фея…”
-Вы знаете… - сказала вдруг Аника. – Я полюбила Москву. Так быстро. Мне ведь раньше казалось, что кроме Дубровска я не смогу полюбить ни один город. А тут… Москва – как живая история…
- Ты полюбила бы и Киев, - сказал Дожеско мягко и почему-то грустно, - особенно весной. Или летними вечерами.
Аника улыбнулась.
- Киев… Он для меня особенный город. Потому что в Киеве – мое “Динамо”.
- Да, Аника, - повернулся к ней Дожеско, - я ведь давно хотел тебя спросить, как ты стала нашей болельщицей? Выросла на Урале, живешь в Москве…
- Не знаю… Так получилось. У нас все в семье болельщики, кроме Нины. А папа сам когда-то играл. Я всегда любила футбол. И ни за кого не болела. Даже больше любила сама играть, чем смотреть. А потом… Был один матч, вы его проиграли. Но вы играли так здорово, так честно, так боролись за победу! И с этого матча все другие команды стали для меня на одно лицо. А ваша – как часть меня. Нина говорит, что у меня больная фантазия. А папа смеется, что в тот день родился Великий Тифози…
Дожеско осторожно коснулся ее руки.
- Спасибо тебе, Аника, за добрые слова…
Она опустила глаза. Встала.
- Давайте сходим на танцплощадку. Там тоже очень красиво.

Танцплощадка, как и все в этом зимнем царстве, потонула в снегу, лишь крытый пятачок для оркестра в самом ее центре был свободен от толстого белого покрова.
-    Смотрите, - сказала Аника, легко взбегая по ступенькам,
- отсюда так хорошо видно вокруг! Когда ветер, деревья шумят, как море. А осенью тут бывает столько кленовых листьев! Такие красивые… И дворник каждое утро выметает их с площадки. Я как-то попросила его оставить листья, а он почему-торассердился…
Дожеско весело взглянул на нее.
- Ты привела нас на танцплощадку, Аника. Значит, надо танцевать! Правда, тут нет оркестра, но ведь его можно представить. Только выбери музыку!
“Странная идея… - подумал Вишневский, усаживаясь на деревянные перильца. – Интересно, как отнесется к ней эта девочка-фея?”
Аника секунду молчала, опустив голову, потом сказала тихо:
- Наверное, это вальс…
- Тогда разрешите вас пригласить!
Аника   улыбнулась,  бросила  на  снег  пушистые  голубые
варежки и протянула ему руку…


                * * *
Аника вбежала в физкабинет одновременно с пронзительной трелью звонка.
- Вечно так!  - недовольно проворчала Женя. – Хотела у нее задачу списать, а она опаздывает!
- Женечка, - прошептала ей в ухо Аника, - я не выучила сегодня ни одного урока и  не решила эту задачу!
Женя удивленно округлила глаза, но в это время вошел физик, и она не стала ничего спрашивать, чтобы не привлечь внимание учителя к своей персоне. “Странно… Аника не выучила свою любимую физику. Хорошо еще, что сегодня не урок опроса!”- подумала она.
А Аника сидела,  подперев щеку кулаком,  глядела за окно, туда, где за толстыми стеклами  метались рои снежинок, и мысли ее были далеко от школы,  от привычной обстановки класса, и от новой темы, которую объяснял учитель физики…

                * * *
Тарас Владимирович Далько не успел еще нажать кнопку звонка, как дверь открылась.
      -  Папочка , ну как ты поздно! А если мы опоздаем?
Аника стояла на пороге в джинсах и тоненьком черномсвитерке. Волосы ее были собраны на затылке какой-то серебристой заколкой, глаза возбужденно блестели, и дочь показалась отцу неожиданно и непривычно повзрослевшей.
- Ты хоть пообедать-то мне позволишь? – добродушно усмехнулся он. – Или сразу от ворот поворот и на футбол?
- Папочка, да что ты! Я уже все приготовила, сейчас тебе супу налью!
Аника скрылась в кухне. Тарас Владимирович покачал головой, стряхнул снег с пальто и вошел в квартиру. В ”детской” горел торшер, на диване лежала раскрытая книга. “Физика”, - отметил он про себя.
Аника бесшумно подошла сзади.
- Папа, все готово!
- Ну, торопыга! – улыбнулся он. – Да успеем, успеем мы, не беспокойся. Лучше скажи, отчего это ты вечером за физику взялась?
Аника опустила голову.
-    Понимаешь, папа, так получилось, что я вчера не выучила уроки. А завтра контрольная.
- Что, двойку схватила?
- Нет, повезло. В тот день никого не спрашивали.
- Ну, ладно, давай тогда, подгоняй.
Он подмигнул Анике, снимая пиджак и вешая его на спинку стула.
Стол в кухне был в полной боевой готовности. Аника села напротив отца, положив подбородок на сплетенные пальцы. Глаза ее блестели, уголки губ слегка вздрагивали, как будто она с трудом сдерживала улыбку, готовую без разрешения прорваться на лицо.
- Папа, - сказала она вдруг, - загадай счет!
- Счет? – он взглянул на нее, прищурившись. – Счет 3:1 в пользу “Торпедо”.
- Фу, папа! – улыбнулась Аника. – Я же серьезно спрашиваю!
- А я серьезно и отвечаю.
Она изумленно вскинула глаза.
- Ты… правда считаешь, что киевляне проиграют?
А почему бы, собственно, им не проиграть? Торпедовцы сейчас в отличной форме, к тому же, что ни говори, а стены свои.
  -    Ну и что же, что свои! Твои торпедовцы твои как играли?
1:1с“Локомотивом”, 2:2 со “Спартаком”, 2:5 с ЦСКА и 3:2 с “Динамо”. А киевляне у “Шахтера” выиграли 5:1, у “Зари” 4:1, у“Черноморца” 6:2 и только “Днепру” проиграли, и то 4:5. А ты – “в форме”, “свои стены”!.. Не помогут им эти стены.
- Сдаюсь, сдаюсь! – улыбнулся отец.- Может, и повезет твоим. А ты не фыркай на меня, а лучше иди и одевайся. Посуду маме оставим.
- Нет уж, не оставим! Я ее вымою за пять минут. А ты пока подумай, какой счет ты все-таки дашь!
- Это запрещенный прием, - проворчал Тарас Владимирович, вставая из-за стола, - он называется “силовое давление на мнение собеседника”


Ярко освещенное здание Дворца спорта четко выступало из мрака вьюжной февральской ночи. У входа спорили, курили, делились впечатлениями. Аника вошла в вестибюль, широким кольцом окружающий спортивную арену, и вопросительно посмотрела на отца.
- Сюда, направо. Неужели ты еще ни разу здесь не побывала? – поразился он ее нерешительности. Аника покачала головой и ничего не ответила.
В раздевалке седая гардеробщица, приглядываясь к ее значку, спросила:
- Киевлянка?
- Московская киевлянка! – улыбнулся Тарас Владимирович. – Кстати, Аника, откуда у тебя этот значок?
- Подарили… - ответила она, мгновенно краснея и опуская голову.
- А кто подарил, конечно, секрет? Небось, твой Дожеско?
- Ну, папа! – Аника взяла его за руку и  потянула в сторону входа. – Идем лучше скорее сядем.
Хоккейная коробка, приспособленная для футбола, имела странный, непривычный вид. Аника взглянула на часы. Как еще долго! Целых десять минут! Пройдет десять минут, и начнется матч. И она увидит Валерия. У нее перед глазами на миг возник зимний парк с заснеженной танцплощадкой, где она танцевала с Дожеско вальс. Голова Аники слегка кружилась, кружилось небо, полное падающих снежинок, кружились белые сказочные деревья. А он улыбался, и ее рука лежала у него на руке…
Дожеско вышел на игру под непривычным седьмым номером. Остановился в центре площадки и быстро окинул взглядом трибуны.
Сердце Аники застучало часто-часто. “Конечно, - пронеслось у нее в голове, - он не мог увидеть меня здесь. Но, может быть, он хотел меня увидеть? Или, хотя бы, просто вспомнил обо мне?”
Дожеско казался ей лучшим на поле. Лучше других он владел дриблингом, лучше других подавал угловые, выше всех выпрыгивал за верховыми мячами. Даже бело-голубая форма сидела на нем лучше, чем на остальных ее кумирах-динамовцах. Она поймала себя на том, что следит только за Дожеско, замечает лишь те эпизоды игры, в которых он принимает участие. “Так нельзя, - сказала она себе. – Это предательство”.
Игра началась дружными атаками киевлян. Мяч два раза попал в штангу после ударов Вишневского, несколько раз ворота торпедовцев чудом спас вратарь. “Вот тебе и свое поле!” – хотела сказать Аника отцу, но побоялась сглазить.
- Резво начали, – заметил Тарас Владимирович, как будто прочитав ее мысли. – Только вот хватит ли их на весь матч?
      …Гол был забит неожиданно и просто. Киевляне подали угловой, и левый крайний Андрей Ковальчук головой послал мяч точно в девятку. Трибуны взорвались шумом и свистом, и Аника, противопоставляя этой мощной стихии свою восторженную радость, хлопала так, что у нее заболели ладошки. Но не успел еще стихнуть шум на трибунах, как был забит ответный гол. И финальный свисток подвел итог первого тайма: нужно было все начинать сначала.
- Пойдем, Аничко, побродим. Может быть, мороженого захочется, - предложил отец, но Аника отрицательно покачала головой. “А вдруг и правда проиграют?” – думала она, глядя на пустую площадку. И кто-то другой получит этот красивый Зимний Кубок, кто-то другой, а не ее “Динамо”, самая лучшая в мире команда. Ведь финальные игры идут по кубковой системе – проигравший выбывает…И тогда завтра Валерий уедет. И она не увидит его долго-долго, до самых летних московских матчей…

Второй тайм сложился для киевлян крайне неудачно. Защитник Акимов сыграл рукой вблизи ворот, и торпедовцы точно пробили пенальти. И не успели киевляне начать с центра, как капитан автозаводцев Митин довел счет до 3:1.
Щеки Аники горели, она уже не следила за Дожеско, а только заклинала судьбу: “Так нельзя, это не честно, они не могут, не должны сегодня проиграть! Ведь они же лучше играют, лучше!”. Происходящее на площадке казалось ей злой несправедливостью, незаслуженной и обидной. Киевляне атаковали беспрестанно, но, как это часто бывает, мяч никак не шел в торпедовские ворота. Время летело катастрофически быстро. Когда до конца тайма осталась одна минута, кто-то позади Аники сказал с сожалением:
- Все. Больше голов не будет. Не повезло динамовцам.
Аника оглянулась и с благодарностью посмотрела на пожилого полного мужчину, произнесшего эти слова. “Да, все… – пронеслось у нее в голове. – Все, не успеть!”
И в это время защитник киевлян перехватил мяч в центре площадки и сделал навесную передачу в сторону ворот. Вишневский и Митин вместе рванулись к мячу, Анатолий, выпрыгнув выше торпедовца, хотел пробить головой, но мяч у него срезался и пошел в сторону от ворот. Судья поднес свисток к губам, и в это время Дожеско в каком-то невероятном прыжке достал безнадежный мяч и, падая навзничь, точно пробил по воротам. Трибуны взревели. Табло педантично зафиксировало: “Торпедо” (Москва) – “Динамо”(Киев), 3:2. И последняя яркая строчка: 60 минута, Дожеско, №7, “Динамо”.
Дожеско взглянул на табло, безнадежно махнул рукой и быстро пошел к центру площадки.
- Ничего, дочь! – сказал Тарас Владимирович, улыбаясь. – Надо уметь стойко переносить неудачу. Ведь болельщики - тоже лицо команды. Кстати, я ведь чуть не угадал счет. Просто, видно, твоему Дожеско  очень не хотелось, чтобы я его угадал.
- Ему  просто  очень  не хотелось проигрывать… -  грустно
ответила Аника.
                * * *

Аника сидела за столом и грызла кончик шариковой ручки. Задача упорно не хотела решаться. И откуда взялся этот косинус? Если бы его не было, все бы отлично сократилось и осталось квадратное уравнение относительно синуса. А тут…
Она отложила тетрадку и подошла к окну. На улице вьюжило. Ветер порывами ломился в стекло, уныло подвывал в вентиляторе. От этих звуков на душе делалось тревожно и тоскливо. Аника включила магнитофон и забралась на тахту, прислонившись спиной к пушистому ковру.
«На парашютиках снежинок
На землю падала зима,
А что иначе все сложилось,
Что иначе все сложилось,
Решил не ты, а я сама…»
«Везде зима, - подумала Аника, - и в песне тоже зима и снег. И вчера был снег, и позавчера… Только позавчера снег был добрый, а сегодня он злой. И сегодня, наверное, уедут киевляне.
И я долго, целых пять или шесть месяцев, не увижу Валерия…»
Она вернулась к столу и отодвинула тетрадь. Под стеклом лежали вырезки из газет и журналов. Матчи, матчи, матчи… Большое цветное фото – динамовцы Киева после победы в прошлогоднем чемпионате. Валерий в самом центре, улыбающийся, счастливый, с капитанской повязкой на руке. А она и не знала, что он в том решающем матче был капитаном… И еще одно фото. Валерий, совсем молодой, почти мальчишка, держит на руках  смеющуюся девочку лет десяти. Он прислал ей это фото в одном из писем. “Это, Аника, моя Яночка.  Сейчас ей было бы восемнадцать лет. Мне кажется, ты на нее похожа…”
Аника долго смотрела на фото, подперев щеки ладонями. Нет, она не похожа на Яну. Яна похожа на Валерия. Его глаза, нос, вьющиеся темные волосы…
Телефонный звонок прервал ее мысли. Она выбежала в коридор и сняла трубку:
- Квартира Далько…
- Аника? Аника, это ты?

Сердце застучало гулко и часто.
- Валера?
- Да, я. Здравствуй, Малыш!
Аника вздрогнула. Он впервые за все время их знакомства назвал ее так.
- Здравствуй! Как ты узнал наш телефон?
Она поняла, что Валерий улыбнулся.
- А на что же тогда служба 09?
- Да… Я совсем забыла… Как хорошо, что ты мне позвонил…
- Аника, мы сегодня уезжаем…
Она молчала. 
- Ты была вчера на матче?
- Была… Ты забил такой красивый гол.
Он усмехнулся.
- Позорно сыграли. Ты расстроилась?
- Знаешь, - сказала она вдруг, не отвечая на его вопрос, - я боялась… Там такая жесткая площадка… У тебя плечо не болит?
- Глупышка! Любой футболист умеет правильно падать. Хуже, что мы продули. Я не ждал, что придется так скоро уезжать.
- Да… – вздохнула Аника. Ей хотелось сказать, что она страшно, ужасно не хочет, чтобы он уезжал, что играли они совсем не позорно и что он, Валерий Дожеско, был на поле самым лучшим. Но она только сказала «да» и вздохнула.
- Аника ... Ты знаешь, я звоню из вестибюля, и на меня уже недовольно поглядывают. Я тебе сразу напишу, как только мы приедем. До свидания!
- Валера! Подожди, Валера… Когда вы летите?
- В 13-45, сто двадцать седьмым рейсом.
- Счастливо тебе! До свидания!
- До свидания, Малыш!
Аника несколько секунд держала трубку в руке, потом медленно положила ее на рычаг. В 13-45. Сто двадцать седьмым. А с какого аэропорта? Я не спросила, откуда они летят. Впрочем, об этом можно узнать. Позвонить в агентство…
     Она взяла телефонный справочник и начала быстро его листать.

Резкий порыв ветра поднял с асфальта снежную пыль, раскрутил и бросил в серое поле аэродрома.
- Закроют аэропорт! – проворчал угрюмый пассажир, примостившийся на перилах рядом с Аникой. – Наверняка закроют – вон что творится. И видимости никакой…
Аника зябко повела плечами, поглубже втягивая замерзшие кулачки в рукава куртки. Где-то рядом хрипло треснул динамик и выбросил знакомые «вокзальные» слова: “Производится посадка на самолет Ту-124, вылетающий рейсом сто двадцать седьмым по маршруту Москва-Киев”.
- Смотри-ка, - снова обратился к ней хмурый пассажир, - беспосадочный выпускают. А наш опять на два часа отложили.
Аника сочувственно взглянула на него. “Беспосадочный… - подумала она. Да, это тот самый рейс. Он сказал: “Вылетаем в 13-45, сто двадцать седьмым”. Только почему они до сих пор не приехали?”
Из трехстворчатой двери плотной толпой хлынули пассажиры. Прошла дежурная в кокетливой новенькой форме. Подкатил и остановился по ту сторону оградки маленький поездок для доставки пассажиров к самолету.
- Ты сама летишь? – спросил Аникин сосед. – Или провожаешь кого?
Но Аника не ответила. Она увидела Дожеско. Он шел, разговаривая с Вишневским, и не видел Анику. Наверное, он прошел бы мимо нее, не заметив, но она тихо окликнула:
- Валера!..
Он оглянулся.
- Аника?!
“Да, я…” – ответили синие доверчивые глаза.
Он взглянул на длинную вереницу пассажиров, быстро подошел к ней и протянул руку:
- Здравствуй, Малыш!
- Здравствуй!
Она вытащила из куртки посиневший кулачок.
- Да ты совсем замерзла! А где же твои варежки?
- Забыла дома.
Он взял обе ее ледяные ладошки в свои и сказал укоризненно и ласково:
- Зачем же ты сюда приехала? Такой холод,  пурга!
“Потому, что я тебя теперь очень долго не увижу”, – ответила она мысленно и ничего ему не сказала.
- Вот видишь, как получилось… Думали, что едем на неделю, а оказалось – на два дня.
- И я не показала тебе Москву. Только парк…
- Товарищ, ваш талон! – девушка в кокетливой форме недовольно покосилась на них. – Учтите, самолет вас ждать не будет.
Валерий бережно сжал Аникины ладошки.
- До свидания, мой добрый Малыш! Жди писем!
- До свидания…
Аника улыбнулась, но улыбка получилась невеселой и неестественной. Валерий на ходу вскочил в отъезжающий поездок, Аника посмотрела ему вслед, вздохнула и побрела к автобусной остановке.

                Глава третья
               
                1марта
                Здравствуй, Валера!
Получила твое письмо. Спасибо, что так быстро написал…
Ты ругаешь меня за то, что я каждый раз, прежде чем назвать тебя по имени, съеживаюсь, как перед прыжком в ледяную воду.
Понимаешь, мне очень трудно называть тебя на ты и по имени. Валера – это не ты. Это, например, Валерка Синицын, такой смешной и курносый, который рисует чертиков на тетрадках и носит в портфеле транзисторный приемничек величиной с записную книжку.
А ты – это другое. Ты – человек другого мира, ты – мой герой, такой же, как Атос или капитан Немо, мне даже иногда не верится, что ты существуешь на самом деле, что я получаю от тебя вполне реальные, осязаемые письма, и это не сон и не сказка…
Только не смейся, я ведь вполне серьезно…
У меня все по-прежнему. В школе начали повторять предметы по программе выпускных экзаменов. Женя Кравцова, моя соседка по парте (я писала тебе о ней), упорно зовет меня в секцию. Мне, конечно, очень хочется, но страшно. Ведь стометровку я бегала по третьему разряду очень давно, еще в Дубровске. И с тех пор больше не тренировалась. Тут в школе, почему-то, на физкультуре пока ни разу сто метров не бегали. Все пятьсот да пятьсот.
Знаешь, а на финал по мини-футболу я не пошла. Просто из принципа. Папа сказал, что я “бесспорный тифози” и что объективность мне не присуща. А мне просто не хотелось смотреть, как кому-то, а не вам, вручат Зимний Кубок.
      Наверное, это и правда не по-спортивному. Но я не могла…
В Москве уже чувствуется начало весны. Мне кажется, что даже воздух пахнет ею, и это еще вдобавок к тому, что небо совсем весеннее, глубокое и чистое. В моем парке начал на открытых местах подтаивать снежок. У дискобола на голове всю зиму была снежная шапка, а теперь какая-то узорчатая корона. Ты помнишь этого дискобола? Он стоит в кустах сирени совсем недалеко от той скамейки, куда я водила вас с Толей… Наверное, когда сирень цветет, там необыкновенно красиво. Если вам выпадет матч в Москве весной, мы обязательно сходим туда, ладно?
А пока кончаю. Всего тебе самого хорошего. Аника.
***

                8 марта
                Валера, здравствуй!
Большое - пребольшое тебе спасибо за поздравление с Восьмым марта!
Все получилось так здорово. Мы сидели за столом: мама, папа, Нина и я. Чествовали маму – у нее восьмого марта день рождения. День был чудесный: солнечный, теплый, настоящий праздничный. С самого утра звонил телефон и нас поздравляли: чаще всего маму, иногда Нину, и  один раз даже меня – Женька позвонила. Так вот, мы как раз зачитывали Оду Маме –седьмого весь вечер сочиняли втроем. И тут звонок в дверь. Нина побежала открывать, потом приходит с таким недоумевающим лицом: “Иди, тебе телеграмму принесли!”.Я  удивилась, а потом смотрю – от тебя! Большое спасибо за такое хорошее поздравление! У меня весь день потом было очень радостно на душе…
А еще меня поздравил наш физик. В шутку, конечно. У нас седьмого был урок опроса. Девчонки из десятого “Б” сказали, что их историк в этот день не спрашивал. Мы надеялись, что нас тоже физик спрашивать не будет, а он сразу же вызвал меня к великой радости наших мальчишек. Поставил пятерку и сказал, что это в честь Восьмого марта.
Только не подумай, что я хвастаюсь. Просто физика – мой любимый предмет. И я бы очень расстроилась, если бы в Москве у меня были по ней тройки. Все-таки, это московская школа… Когда меня принимали, маме сказали, что у меня здесь пятерок может не быть. А мне стало так обидно за наш  Дубровск. Поэтому я стараюсь изо всех сил…
Вот пока и все. Жду твоего письма!    Аника.

                ***               
                24 марта
                Здравствуй, Валера!
Сегодня пришел “Футбол” с календарем чемпионата. Значит, вы начинаете в Днепропетровске? Ни пуха вам, ни пера! Но как жалко, что первый матч в Москве у вас только в конце июля…
Ты знаешь, я ведь уже три раза ходила с Женей в секцию. Это так здорово! Тренируемся пока в зале. Когда Женька меня привела, я думала, что тренер будет как-то меня испытывать, проверять, гожусь ли я в спринтеры. А он сказал только:”Ну, будем тренироваться!”. И я вместе со всеми бегала ускорения по тридцать метров, отрабатывала старт с колодок, прыгала со штангой (конечно, на ней не было ни одного кольца!). Все это для меня очень ново. Ведь в Дубровске у нас была просто школьная команда, даже не секция. И тренировки наши заключались в бесконечном повторении стометровки и кроссах. Я даже никогда не бегала со стартовых колодок…
Когда тренировка кончилась, Владимир Иванович (тренер) подозвал меня и сказал: “Ну, что ж, я думаю, фундамент спринтера в тебе заложен природой. А вот вырастет ли на этом фундаменте красивое здание, зависит от тебя. И от меня в какой-то мере, конечно!  А с колодками ты освоишься быстро”.  Заметил-таки, что я колодки вижу впервые, а ведь как я старалась этого  не показать!
Сейчас я уже привыкла, бегаю с удовольствием. Вообще-то, мы и бегаем, и прыгаем, и даже играем в футбол! Так что я тысячу раз благодарна Женьке за то, что она меня затащила в секцию. Ты ведь тоже советовал мне ходить, помнишь?
Пиши побольше о себе. Видишь, я ведь выполняю свое обещание – все письмо о себе и своих делах.
Большой привет Толе Вишневскому.
Аника.

***
                9 апреля.
                Здравствуй, Валера!
     Поздравляю тебя и всю команду с началом чемпионата! Желаю вам так же удачно провести все матчи, как первый, с “Днепром”, желаю, чтобы все ваши соперники были корректны, судьи и болельщики – объективны, чтобы спортивное счастье было всегда на вашей стороне. Чтобы ни один матч не проходил при такой ужасной погоде, как в прошлом году ЦСКА – “Динамо” (Киев). Желаю вам обязательно снова стать чемпионами, выиграть Кубок страны, Кубок европейских чемпионов! Что же еще вам пожелать? В общем, всего хорошего! А пока поздравляю с победой в первом матче чемпионата. Ты знаешь, у нас как раз в этот день в школе был литературный вечер по творчеству Пушкина. Наш класс готовил вечер, и явка всем была обязательна. Наши мальчишки были в отчаянии: все они болеют за “Спартак” (такое странное совпадение), а “Спартак” свой первый матч играл в Ереване, и его транслировали по телевидению. И вот, чтобы хоть как-то восполнить потерю, они притащили транзисторный приемничек и тихонько его включили, как только начался репортаж.  Устроились они в самом конце зала, учителя ничего не слышали. Я знала об этой затее и уговорила Женю сесть поближе к приемнику. “Маяк” вел репортаж с семи стадионов. Слышно было очень плохо, и со всех сторон начали просить: “Громче! Ну, чуть-чуть!”
В это время как раз на сцену вышла Наташка Зорина читать “Письмо Татьяны к Онегину”. Она читает хорошо, только всегда очень волнуется. Так вот, она вышла и начала:
“Я к вам пишу, чего же боле!
Что я еще могу сказать!…”
Тут она сделала паузу, глубоко вздохнула, и вдруг на задних рядах кто- то толкнул Валерку Синицына под руку, он нечаянно крутнул громкость, и над залом загремело: “…что за пятнадцать минут до конца матча счет 2:1 в пользу “Спартака”…” Раздался буквально гомерический хохот. А потом, конечно, был скандал… И я так и не узнала, какой же счет в Днепропетровске. Уже дома папа мне сказал, что вы выиграли. Поздравляю еще раз.
В школе все в порядке. Пока не верится, что через два месяца выпускные экзамены.
Ну, всего тебе самого лучшего!
                А.Д.
 ***

20 апреля
                Валера, здравствуй!
У нас настоящая весна! Такая ранняя, такая ясная, такая солнечная! Скоро уже появятся первые листочки на деревьях. На меня весна действует, по словам Нины, крайне отрицательно. Понимаешь, совсем не хочется учить уроки. Ну никак! Вот представь. Сидим мы с Женькой на первом ряду, у окна. Окно открыто, и солнечные зайчики прыгают по парте, а ветер приносит с улицы разные весенние звуки: свист синичек в школьном саду, шуршанье шин по мокрому асфальту, крики играющих малышей. Разве тут усидишь на месте спокойно? Наверное, не зря в школьной газете в разделе “Веселая статистика” сказано, что весною дисциплина в школе катастрофически падает. А тут, как специально, контрольная за контрольной…
Валера, оказывается, Женька пишет стихи. И даже сочинила про меня песню-шутку:
Не знаю, как случилось, только вдруг
Все повлюблялись девочки вокруг.
А я иду, надеждами полна,
В моих глазах восторг, в душе – весна.

Девчонки ждут, волнуются, горят,
Из-под ресниц накрашенных глядят.
Я тоже жду, гоня тревогу зря,
Гляжу – но на листки календаря.

Девчонки на свидание спешат,
Качаются сережки на ушах,
А я сажусь, я на экран гляжу,
И больше них волнуюсь и дрожу.

И если ожидание и боль,
Восторг и счастье – это все любовь –
Девчонки, верьте мне, я так люблю…
Команду несравненную мою!

И вот приходит осенью весна,
И мне от счастья ночью не до сна,
Мои собратья гордостью полны:
“Динамо”(Киев) – чемпион страны!

Мне эта песенка очень понравилась. Женька хотела пошутить, а сама очень точно охарактеризовала мое состояние перед вашими матчами…
И еще у меня одно радостное событие: вчера на тренировке я пробежала стометровку за тринадцать и шесть десятых секунды, т.е. подтвердила норматив третьего разряда. Я очень счастлива, ведь знаешь, как я бегала, оказывается, на первых тренировках? За четырнадцать и семь! Это ужасно! Хорошо, что Владимир Иванович мне не говорил, а то бы я сквозь землю провалилась от стыда – я ведь сказала ему, что в Дубровске бежала по третьему. Там я, правда, бегала за тринадцать и две…
Кончаю – пришла Нина и сказала, что очень некрасиво, когда семеро ждут одного (меня ждут обедать).
До свидания!                Аника.

***
25апреля.
                Валера, здравствуй!
Я попала в преступницы. Точнее, в нарушители дисциплины. И, представь, до сих пор не осознала своей вины. Ты спросишь, что случилось?  Да ничего особенного, просто я подралась. Даже не подралась, а надавала пощечин одному гадкому типу. А было так. У нас в классе есть девочка, Таня Антонова.  Она очень умная, добрая,  но внешне худенькая, некрасивая, и какая-то неуклюжая . Может быть, потому, что очень близорука, а очки не носит. Так вот, эта Таня влюбилась в мальчишку из нашего класса, Владьку Донина по прозвищу Дон.  В школе он популярен, считается, что он красивый, остроумный, спортсмен, в общем – супермальчик, а по-моему – пижон и задавака. Он, конечно, на нашу Таню  внимания бы никогда не обратил, но с учебой у него неважно, а до экзаменов совсем мало осталось. А она отличница, в нашем классе первая ученица. И вот он сделал вид, что Таня ему понравилась, даже сел с нею за одну парту. Начали они “дружить”. А дружба эта заключалась в том, что Татьяна тащила его по всем предметам, на контрольных решала сначала его вариант, а потом свой, да, в общем, и говорить об этом не хочется. И наша маленькая, худенькая Танечка сделала чудо: Дон начал получать четверки. И вскоре интерес его к Тане пропал, и девчонки стали говорить, что встречали его с Зоей  Обручевой из девятого “В” , которая по всем показателям ему “пара”. Таня, конечно, переживала, но к Дону относилась по-прежнему, не позволяла сказать о нем ни одного плохого слова и, как и раньше, занималась с ним по всем предметам.
И вот вчера был урок физкультуры. Зал у нас большой, в одном конце занимаются мальчишки, в другом – мы. Обычно нас делят на две группы, вчера тоже было так. Одна группа занималась на брусьях, а другая – акробатикой на матах, и Вера Сергеевна  попросила нас с Женькой поучить эту группу делать стойку и кульбит. А мальчишки в круге играли в волейбол, разучивали прием мяча. Девчонки, честно говоря, у нас не очень в ладах с физкультурой. И стойку почти никто не умеет делать. Танечка вообще слабенькая. Но она старается, и вот я пыталась ей помочь, тянула ее кверху за ноги, а она стояла на руках. У мальчишек мяч отскочил и закатился мне под ноги. Я хотела его им вернуть, но Дон прибежал за ним сам. Остановился возле нас, усмехнулся и вдруг выдал: “Чем демонстрировать свою отсталость, лучше вообще на физкультуру не ходить.” Ты знаешь, я сначала от такой подлости только и смогла сказать: “Что?! Да как ты можешь?!”. А он нагло улыбнулся: “А ты не лезь не в свое дело! Видишь – она не обиделась!” И вот тут я не выдержала. Я лупила его по щекам что есть силы и не помню, что я ему кричала. Все остолбенели, и он в том числе, потому что даже не пытался сопротивляться. Потом отшвырнул меня в угол и обозвал психопаткой. А на меня напал какой-то столбняк. Не могла ни слова сказать, а внутри все дрожало… Девчонки, слава богу, не слышали, что он сказал. Разумеется, я никому не рассказала, хоть наша классная руководительница и устроила мне допрос. И ты знаешь, какой финал? Девчонки меня осудили, а классная сказала, что с помощью кулаков вопросы решали только в первобытном обществе. Так что я теперь нарушитель общественного порядка и первобытный человек. А мне кажется, что я была права, только бить за такое надо еще сильнее. Правда, может, не кулаками, действительно, а словами? Или еще как-нибудь? Девчонкам я ничего сказать не могу и не скажу. А тебе написала все как было. Скажи, Валера, права я или нет? И как еще давать отпор таким подлецам?
Вот видишь, написала тебе огромнейшее письмо. Жду твоего решения и совета.
                А.Д.


***
               
       7мая
                Здравствуй, Валера!
- Наконец-то  получила  твое письмо.  Нет,  не  думай, что я упрекаю тебя. Ты ответил невероятно быстро, просто я очень ждала. И я очень-очень благодарна тебе за то, что ты понял меня,  оправдал  и  поддержал.     Да, наверное,  мне  следовало   спросить, не стыдно ли ему демонстрировать свою духовную   отсталость, но мне это просто не пришло в голову. И ещё в  одном ты оказался прав: в том, что причина драки всё равно станет известна.    Получилось    в   точности   так,  как ты предполагал:    Танечка  всё  рассказала сама. И девчонкам, и классной.  Боялась, что у меня будут неприятности…Вот такие дела. На душе как-то смутно и горько. Жалко Таню. Такая хорошая девчонка и такая невезучая .Хотела   написать   тебе  очень много, в первую очередь о Первомае.    Я   впервые была на праздничной демонстрации в Москве.   Это что-то   бесподобное, непередаваемое!    Когда выходишь  на   Красную  площадь,  сердцу в груди становится тесно, и  даже  слёзы выступают на глазах.    Здесь особенно остро ощущаешь себя гражданином великой страны. Праздничные демонстрации я любила и в Дубровске, без них и   праздник  не  праздник.  Но здесь…       Думала сначала, что напишу   тебе   о   Первомае   отдельное большое письмо.   Но поняла, что не смогу. Такое письмо нужно писать со спокойным сердцем и радостью в душе.       А меня этот случай с Танечкой совершенно выбил из колеи. Тоскливо как-то… Поэтому кончаю. Всего тебе самого доброго.
                Аника.

***

                Валера!
      Сегодня я пишу тебе необычное письмо. Необычное потому, что ты никогда его не прочитаешь.
  У  нас сейчас сочинение. Последнее сочинение перед экзаменами.   На два урока.  Я сижу  на  первом  варианте,  окно
открыто, пахнет сиренью. Если бы ты только видел, как буйно цветёт сирень в этом году! Завидую счастливым первоклашкам, которые учатся на первом этаже…
      Валера, сочинение у меня не получается.  Не пишется. Сижу
и  думаю о тебе. Последнее время я постоянно думаю о тебе: дома,   в школе,  в  метро…      Вспоминаю   наши    коротенькие
встречи  , зимний   парк,  танцплощадку.    Там сейчас всё иначе.
Деревья покрылись новой, чистой листвой,  всё цветёт, и воздух
такой, что кружится голова. Маленькая моя скамеечка потонула в зарослях цветущей сирени, и дискобол почти не виден в этом сиреневом море. А в Киеве у вас, наверное, цветут каштаны. Говорят, это очень красиво, когда они цветут. Только я никогда не видела…
Ох, Валера, если бы ты только знал, как я завидую Толе Вишневскому! Он может в любое время видеться с тобой, говорить с тобой, просто идти с тобою рядом. А я слежу за тобой через такое огромное расстояние, разделяющее нас. Где ты сейчас, что ты делаешь, чем заняты твои мысли? Ты знаешь, что приходит мне в голову? Мне страшно, но, все-таки, я скажу.
Валера, наверное, я тебя люблю. Вот как получилось…
Такое вот написала я тебе сегодня письмо. Только, конечно, тебе я его не отправлю. Положу в портфель и буду писать сочинение. Как получится. Как-нибудь…

 
***
2 июня.
                Здравствуй, Валера!
Сегодня я сдала первый экзамен – мы писали сочинение. Все-таки, хоть нас целый год морально готовили к экзаменам, все очень волновались, и я, конечно, не исключение. Начало экзамена было в девять часов, но почти все пришли к восьми. Стояли возле школы, где все еще цветет сирень, и старались об экзамене не думать. Вчера на консультации только и гадали, какие будут темы, а сегодня договорились об этом не заикаться. Без пятнадцати девять нас пригласили в класс, и директор произнес речь. Потом вскрыл пакет с темами. Оказалось, что все темы знакомые, и я сразу решила, что буду писать по “Поднятой целине”. Обычно я всегда выбирала свободную тему, но здесь решила писать по Шолохову – очень я люблю Нагульнова.
       Нас рассадили по одному за каждый стол, раздали штампованную бумагу. Знаешь, одна эта бумага наводит страх – такие вот у меня, видно, некрепкие нервы. Потом три часа мы писали, а в двенадцать нам устроили перерыв. То есть, мы по-прежнему сидели за партами, а дежурные родители разнесли нам по стакану какао и по маленькой булочке с изюмом. Потом мы снова писали. В общем,  я сдала свое сочинение в два часа. Не знаю, что будет, может быть, наделала ошибок. Ты спрашиваешь, как я окончила год, с какими оценками. Знаешь, это ведь ничего не значит. Нужно сдать экзамены… Но если ты спрашиваешь, я отвечу: за год у меня все пятерки. Но медаль я не получу. Я это чувствую. Просто какое-то ощущение, что экзамены на отлично я не сдам. Знаю, что ты скажешь: мистика и самовнушение. Может быть и действительно…
А теперь скажи мне: у тебя что-то случилось? Я это чувствую по твоим письмам. Только не могу понять, хорошее или плохое. Опять только ощущение, я даже не могу тебе сказать, почему мне это кажется. Что-то в твоих письмах не так, как раньше…
Теперь о секции. Нет, тренировки мы с Женей не забросили. И даже, наверное, будем участвовать в соревнованиях. Правда, это будет в конце июля, когда экзамены останутся позади.
Вот я тебе и рассказала о нашем первом экзамене и последних событиях… А что у тебя? Недавно по телевизору была передача “Киевские каштаны”. Показывали Киев… У вас действительно, наверное, необыкновенные весны. Правда, разве где-то они бывают обыкновенными? А.Д.

***
3 июня
                Здравствуй, Валера!
        Я пишу тебе глубокой ночью: сейчас уже скоро два. На душе у меня так гадко, что даже трудно это выразить. Что тебе сказать, я тоже не знаю. Это все чувства, а словами их не передашь. Я не умею, не могу сделать для вас ничего хорошего, такого, что отвлекло бы от неприятных мыслей. Это ужасное состояние – хочется как-то помочь, и не знаешь, как. Я знаю, ты не будешь надо мною смеяться и не назовешь меня ребенком. Я не верю, что поражения для вас безразличны, что они вас не расстраивают – как заявляет один парень из нашего класса. Он сказал как-то: “Им это все до лампочки, они уже привыкли!” А я не верю, что к этому можно привыкнуть. Я смотрела этот матч по телевизору. Папа и мама были еще на работе, дома одна Нина. И она назло мне болела за тбилисцев, радовалась каждому их голу. Она истрепала мне все нервы и, когда матч кончился, я ушла в ванную и закрыла дверь, чтобы не слышать ее замечаний. Тут как раз пришла мама и спросила, где я. И Нинка заявила: ”Она закрылась в ванной комнате и оплакивает поражение своего”Динамо”!”. Тут уж нервы мои не выдержали и я действительно наревелась, пока мама не извлекла меня из ванной. А Нина еще и сказала, что это она все с добрыми намерениями, чтобы я была уравновешенной и смотрела на вещи проще, как все нормальные люди. И вот сейчас ночь, а я никак не могу заснуть, меня преследует неотвязная мысль, что вам сейчас плохо, а я ничем не могу помочь, совершенно ничем. Даже никаких добрых слов сказать не могу: получается либо по-детски, либо как-то шаблонно, сухо. Поэтому я тебе только скажу, что, хоть вы и проиграли, но достойно. И не важны эти два потерянных очка, главное, что играли вы честно, самоотверженно, просто им в чем-то повезло больше. И что для меня вы самая лучшая команда, какие бы неудачи с вами ни случились. И, конечно, для других ваших болельщиков тоже…
А сейчас - спокойной ночи. Пусть будет она для тебя спокойной. Ведь весь чемпионат еще впереди. Аника

***

7 июня.
                Валера, здравствуй!

Предчувствие мое сбылось. Сегодня я сдала английский на четверку. А за сочинение получила пять. Обычно в таких случаях говорят: не повезло. Нет, наоборот, повезло. Даже очень. Мне попался хороший билет. Просто подвела память. И еще в доме напротив школы кто-то включил магнитофон и, вероятно, выставил в окно – в классе было отлично слышно, да еще такие хорошие песни. Это мешало сосредоточиться…
Ты пишешь, чтобы я не беспокоилась, и ничего плохого с тобой не случилось. Значит, что-то хорошее, и я успокоилась…
      Двенадцатого мы сдаем геометрию, а семнадцатого – физику. Математики как-то не страшно, а вот перед физикой я, наверное, буду дрожать сильнее тех зайчиков, которые “в жуткий час косят трын-траву”. Ведь физику надо обязательно сдать на пять,  иначе как же я буду поступать на физфак? Ты, наверное, понял по этому письму, что настроение у меня неважное? Нет, это не из-за экзаменов. Даже сама не знаю, из-за чего. Может быть, потому, что на улице дождь…В дождливую погоду со мною иногда такое бывает – ни с того, ни с сего нападает хандра…
Завтра вы играете с “Динамо”. Желаю вам обязательно
выиграть.                Аника.



***
9 июня.
Валера, здравствуй!
Боже мой, что с тобой случилось? Я видела только, как вы с Соколовым столкнулись и как потом тебя унесли с поля. Я весь вечер слонялась по квартире из угла в угол, и сейчас геометрия не идет мне в голову. Что с тобой? Комментатор сказал: “Вероятно, что-то серьезное, если такой мужественный футболист, как Валерий Дожеско,  на игру уже не выйдет – киевляне готовят замену”… Вы выиграли так здорово, 3:0, но я пока не чувствую радости от этой победы. Ничего больше не буду писать, пока не узнаю, что с тобой.
Аника.


               
***
                18 июня.
Ох, Валера, наконец-то я получила твое письмо! Я уже, как говорит Нина, “извелась на мыло”. Значит, у тебя разрыв связок? И, возможно, до конца чемпионата не играть… Ну и ничего! Разве двадцать пять лет  - это много? И, потом, совсем не обязательно, что все будет плохо и твоя нога так долго не заживет. Ты знаешь, какой жизненный принцип у Женьки? Всегда, в любом случае, надеяться на лучшее, и тогда все будет хорошо. А если думать о плохом – будет еще хуже. Она даже привела пример: я считала, что экзамены на отлично не сдам, настроила себя соответствующим образом, вот так и получилось. Ты ведь тоже об этом писал…
Ты просишь о тебе не беспокоиться и спокойно сдавать экзамены. Я выполняю твою просьбу: математику сдала на отлично, а вчера точно так же физику. Теперь остались история и химия. Больше всего боюсь истории – не могу заучивать даты, это моя постоянная беда. Сейчас на экзаменах мне удивительно везет. Попадаются самые легкие билеты. На физике, например, достались уравнения газового состояния, современные представления о природе света и задача на движение по выпуклой поверхности. Боялась я ужасно. Когда пошла брать билет, все вокруг казалось темным и только одно светлое пятно – стол и на нем билеты… После экзамена весь день бродили с Женькой по Москве, были и в Лужниках, и в моем парке. Сейчас он совсем другой, чем зимой. Я думала, что мы с тобою сходим туда летом. А получилось вот как… Теперь ты не приедешь на московские матчи. Но это все не главное. Лишь бы у тебя все было хорошо!                Аника



***


25 июня.
Здравствуй, Валера!
Получила твое большое-пребольшое, такое хорошее письмо. И очень обрадовалась. Значит, диагноз был не совсем точен, и ты уже ходишь! Вот и отлично! Ну и что же, что с тросточкой, главное, что ходишь! И Толя за тросточку зовет тебя пижоном… Нет, тебе такое прозвище не идет. Женька бы, наверное, сказала, что ты с тросточкой – как граф Монте-Кристо. Она начиталась и буквально бредит этой книгой и Эдмоном Дантесом. А я … Вот сейчас перебрала в памяти всех своих героев, и ни с кем не могу тебя сравнить. Ты – это ты…
      Валера, я очень-очень рада, что ты приедешь в Москву. Я ведь была уверена, что, раз ты не сможешь играть, то и на матч не приедешь. У меня все в порядке. Двадцать второго сдала историю. На пятерку. Опять повезло. А двадцать третьего мне исполнилось шестнадцать лет. Так что я стала взрослым человеком и скоро получу паспорт. Почти одновременно с аттестатом. Тридцатого июня наш выпускной вечер. Десятого июля будет разыгрываться  Кубок Юности по легкой атлетике, и я впервые приму участие в серьезных соревнованиях. А восемнадцатого июля приедешь ты. Вот три великих события в моей жизни на ближайшее время. Буду их ждать.
Желаю тебе самого скорого выздоровления! Аника.


                Глава четвёртая.

Высокое июльское солнце, не скупясь, изливало на землю тепло. Аника, загорелая, стриженая под мальчишку, в голубом платье в крупный белый горох, стояла на балконе, облокотившись о перила. Прямо перед нею, за зелеными волнами тополей, плыли в бледно-голубом мареве стройные белые корпуса. “Красивая Москва… - подумала Аника. – Красивая, гордая, белоснежная… И все-таки я уеду… Да теперь уже и поздно менять решение – экзамены в МГУ давно идут. И в Казань я тоже не поеду, хоть там и прекрасный университет, и хоть маме и папе, конечно, очень хочется, чтобы я поехала поступать туда и жила у тети Стефании, раз уж упустила время подать документы в МГУ. Тем более, что Стасика призвали в армию и комната его пустует. Они верят, что после первого курса я смогу перевестись в Московский университет. И не знают, что я решила поступать в Киевский… Женька сказала: “Ну и правильно! Человек сам – творец своей судьбы.” Почему-то, эти слова преследуют меня уже вторую неделю. “Человек сам – творец своей судьбы”. Да только что из этого получится… От Валерия уже месяц, как нет ни одного письма. А мне так нужно спросить его совета… Папа упрекает меня, что я так долго тяну с решением. « Если не хочешь поступать в институт – что ж, поработай, это тоже неплохо. Только куда тебя, шестнадцатилетнюю, примут? »
  Папочка, еще несколько дней – и я скажу вам все точно. Может быть, даже раньше.  Ведь сегодня уже семнадцатое”.
      Аника смахнула с ладони неизвестно откуда взявшуюся в середине июля тополиную пушинку и вошла в комнату. “Интересно, который час? Ого, половина второго! Скоро придет папа и, может быть… ”
         Знакомый условный звонок прервал еемысли, и она бросилась в коридор навстречу отцу. Распахнула дверь и спросила еще с порога:
- Папа! Киевляне приехали?
- Приехали, – ответил он, осторожно отстраняя ее с дороги и входя.
Аника подняла на него вопрошающие, серьезные глаза, на миг замялась, и все-таки спросила:
- А… Дожеско?…
- Приехал твой Дожеско. Только я бы не советовал тебе с ним встречаться.
Она взглянула на него с испугом.
- Почему?..
- Да потому, - ответил он резко, - что он приехал с женой и тебе нечего там делать.
Аника стояла молча, глядя на отца широко раскрытыми глазами, и он за одно мгновение увидел в этих глазах крушение целого мира.
- Ну что ты так на меня смотришь? – спросил он, не выдерживая этого взгляда. – Ничего особенного не случилось…
Она опустила голову и вдруг отступила на шаг, бросилась к двери.
- Папочка, я не долго…
- Аника! – крикнул он ей вслед, но она уже бежала по ступенькам, и он увидел только мелькнувшее на повороте лестницы ее платье в горошек. Тарас Владимирович вошел в комнату и взглянул в окно. Но асфальтовая Аникина “стометровка” была пуста, и ветер гнал по ней оборванный кем-то листочек клена.
“Неужели к нему побежала? – подумал он с тяжестью на сердце. – Надо было удержать ее. Не пустить. Выросла маленькая Аника… И что это у нее – очередная фантазия или первая любовь?  И не к какому-то вихрастому мальчишке из параллельного класса, когда все ясно, просто и понятно, а к этому взрослому, странному Дожеско, неизвестно откуда взявшемуся на нашу голову. А я – старый дурак. Надо было как-то ее подготовить. И во что бы то ни стало удержать…”

     Электричка медленно, нестерпимо медленно подползла к станции. Аника выскочила на платформу и побежала к лениво плывущей лестнице эскалатора. В голове билась одна-единственная мысль: “Скорее, скорее, скорее!”  Зачем скорее,  она не думала. Просто бежала очень знакомой дорогой и торопила себя…

У него была теплая и жесткая ладонь. Аника подняла глаза и тихо сказала:
- Здравствуй…
Он еще раз пожал ей руку, улыбнулся:
- Здравствуй, Малыш!
Девушка тоже улыбнулась и тоже сказала: “Здравствуй!”  Она была высокая, красивая, с большими зеленовато-карими глазами и длинными каштановыми локонами. “Наверное, она хорошая…” – успела подумать Аника еще до того, как Валерий сказал:
- Знакомься, Аника!  Это Ганна, моя жена.
- А я тебя знаю! – сказала девушка, подходя.
“А я вас нет…” – хотела ответить Аника, но подумала: “Наверное, так неприлично…” – и ничего не сказала.
- Как хорошо, что ты пришла! – продолжал Дожеско, радостно глядя на нее. – Мне очень хотелось вас познакомить. Уверен, что вы друг другу понравитесь – у вас много общего. Хотя бы в пристрастии к стометровке!
- Да… - ответила Аника автоматически. – Да, конечно…
Ганна взяла ее за локоть.
- Что же ты стоишь у порожка? Проходи! Я хочу как следует тебя рассмотреть – Валерий мне столько о тебе рассказывал!
- Нет… - тихо ответила Аника. – Спасибо. Я ведь только на минутку зашла. Спросить, как у Валеры с ногой. Была у отца и узнала, что вы приехали…
- Ну, нет! -  Валерий остановил ее. – Никуда ты не уйдешь. Я просто тебя не пущу. Давайте лучше съездим куда-нибудь. Например, в Чертаново. Там, говорят, очень красивые места.
- Нет. Валера, извини, но нет, – сказала Аника мягко. – Честное слово, я сегодня не могу.
Он огорченно посмотрел на нее.
- А когда же тогда мы увидимся?
- Завтра! – сказала она первое, что пришло в голову. – В десять часов вечера, в моем парке. Около той танцплощадки. А сейчас – до свидания!
Она выбежала в коридор, плотно закрыв за собою дверь, и остановилась, прислонившись к стене. Что- то туго сжало горло, было трудно и больно дышать. “Вот и все… - стучало в голове. –Вот и все…” Прохлада стены освежала, и она прижалась к ней щекой, усилием воли стараясь подавить щемящую боль, нарастающую в сердце.
За спиной раздались шаги, Аника вздрогнула и оглянулась. На пороге соседнего номера стоял Вишневский в ярко-синей олимпийке с белой динамовской буквой “Д”.
- Здравствуй, Аника! – сказал он растерянно, почему-то не глядя ей в глаза. 
- Здравствуйте, Толя!
Она улыбнулась, вкладывая в эту улыбку все оставшиеся силы, и пошла к лифту. Анатолий стоял на пороге и смотрел ей вслед. Она почувствовала этот взгляд, оглянулась и еще раз улыбнулась.
- Желаю вам завтра выиграть. Обязательно!…

***
Аникин парк был совсем иной, чем зимою, и ничем не напомнил Валерию ушедшего в прошлое февральского утра, когда Аника водила его с Вишневским по занесенным снегом аллеям.
Где-то недалеко играл оркестр, музыка сливалась с ароматом летнего вечера, волновала и кружила голову. Начало темнеть, в высоком прозрачно-синем небе проглянули первые звезды,  от деревьев веяло пряной свежестью. Ганна молча шла рядом, он чувствовал на своем локте ее легкую руку, и от этого прикосновения сердце его наполнялось счастливой безмятежностью. Меньше месяца прошло со дня их свадьбы , и это ощущение неожиданного и незаслуженного счастья почти не покидало его. Он искоса взглянул на жену. Голова  ее была слегка откинута, на губах застыла легкая улыбка.
-   Ты сегодня такая красивая, Ганка… -  шепнул он ей на ухо
и улыбнулся.
- Да? Только сегодня?!
- И всегда, конечно! Но сегодня особенно…
Ганна тихо засмеялась.
- Совсем как Анжелика – маркиза Ангелов? А ты -  почти Жоффрей. Только тросточки тебе не хватает.
- Разве я еще хромаю?
- Да нет, не беспокойся, совсем нет. Просто пришло в голову.
Она откинула упавшую на лицо прядь волос и взглянула на часы.
- Без пяти десять. Мы не опоздаем?
- Нет, тут совсем рядом. Слышишь музыку? Это оттуда.
Они свернули с центральной аллеи, и густые ветви сомкнулись у них над головой.
- Здесь тоже красиво… - сказала Ганна, срывая веточку и разглаживая ее на руке. – Я думала, что такие вечера бывают только в наших местах.
- Да… - ответил Валерий задумчиво. – Не зря Аника так любит этот парк.
- Кстати, об Анике. Ты рассказывал мне о ней так, что я представляла ее ребенком. Но семнадцатилетняя девушка – далеко не ребенок.
- Ей совсем недавно исполнилось шестнадцать…
- И она практически пятнадцатилетней окончила десятилетку?
- Представь себе. Конечно, это редкий случай. А Малышом я ее называл совсем не из-за возраста…

Танцплощадка тоже ничем не напоминала зимнюю. На небольшом пятачке в центре, где пять месяцев назад Валерий танцевал с Аникой вальс под падающим снегом, сейчас воодушевлено орудовал оркестр. Площадка являла собой хаос света, теней и пестрой толпы. Валерий весело посмотрел на Ганну.
- Пойдем?
- А твоя нога?
- Ноге тоже нужна тренировка!
Валерий любил танцевать и танцевал прекрасно. И сейчас, когда на душе у него было так радостно и легко, а боль в колене почти не чувствовалась, он увлекся непривычным ощущением свободы от установленных спортом границ, неожиданной сменой ритмов, дурманящим ароматом летнего вечера - и совсем забыл о времени. И только когда взгляд его случайно упал на часы жены и он увидел, что уже половина одиннадцатого, он вспомнил, что Аника должна была прийти сюда к десяти.
      «Как я мог забыть?» – с досадой подумал он, обводя глазами площадку, и тут  же увидел Анику. Она стояла наверху, за оградой, опершись на нее тонкими загорелыми руками. Ганна тоже заметила ее и потянула его за руку:
- Ну, пойдем же.
Они вышли из веселой сутолоки в душистые сумерки, и Валерий остановился, узнавая и не узнавая Анику. Он привык видеть ее и представлять мысленно девочкой-подростком, длинноногой, в коротенькой школьной форме, с большими, по-детски чистыми глазами и доверчиво-робкой улыбкой. Такой она была, когда он встретил ее впервые, такой она была еще вчера. Сейчас на Анике было легкое платье из белого шелка, делавшее ее выше и взрослей, глаза ее смотрели серьезно и чуть печально.
- Здравствуй, Аника! – сказал он виновато. – Ты давно ждешь?
Она улыбнулась.
- С десяти часов…
- Извини. Но почему ты к нам не подошла?
Ресницы ее слегка вздрогнули, она взглянула на площадку.
- Мне не хотелось мешать. Вы так хорошо танцевали…
- У тебя очень красивое платье, - сказала Ганна, - оно тебе к лицу.
Аника опустила голову.
- Это мое выпускное платье. Мама сшила его сама.
- Отлично сшила. Она у тебя портниха?
- Нет, инженер…
     Они  замолчали.  Сумерки  сгущались,  на  асфальт  легли длинные тени. Оркестр, сменив тематику, заиграл незнакомую грустную мелодию. Валерий вопросительно взглянул на Ганну и осторожно коснулся Аникиной руки.
- Пойдем, потанцуем…
Она молча кивнула. Он хотел подать ей руку, но она сбежала по ступенькам, и его руки коснулся только легкий шелк ее платья. Внизу, у входа на круг, она остановилась и улыбнулась.
- Ты помнишь зиму? Сейчас здесь совсем не так, правда?
- Да, здесь все иначе.
- А когда лучше? Тогда или теперь?
Он взял ее за руку и увлек в толпу танцующих.
- Пожалуй, летом лучше.
- А мне кажется, было лучше тогда… Все бело и тихо. Вспомни: только снег и тишина. Тишина как музыка…
- И мы с тобой танцевали зимний вальс! – улыбнулся он, поддаваясь ее настроению. – Ты его выбрала. А сейчас музыку выбирают за нас. Кстати, никогда не слышал раньше этой мелодии. А ты?
- Я слышала… - сказала она задумчиво. – Это песня. Очень хорошая, старая. Странно, что она не получила популярности. Она есть у меня в “Кругозоре”…
- Аника, - спросил вдруг Дожеско неожиданно для себя самого, - скажи… тебе понравилась Ганна?
Она посмотрела на него удивленно и вопросительно.
- Почему ты спрашиваешь меня об этом? Я ведь ее совсем не знаю. А по первому впечатлению разве может она не понравиться? Она очень красивая…
- Я ведь познакомился с ней так недавно, меньше трех месяцев назад. Совершенно случайно, на тренировке.
- Меньше трёх месяцев… - повторила она медленно. – Это был май. И у нас около школы цвела сирень. Целый океан сирени…
- Да , это было в мае. Мы не поехали за город и тренировались на Центральном.  А на беговой дорожке тренировались университетские бегуны. И Ганка… Она ведь кандидат в мастера. Спринтер, как и ты.
- Валера… - Аника на миг подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Скажи… почему ты ничего не писал  мне про Ганну?
Он ответил не сразу.
- Понимаешь, я не мог… Не знал, как, какими словами. Несколько раз брался за это письмо, но так и не написал. А потом решил, что проще будет сразу вас познакомить.  Поэтому я тогда и написал тебе, что обязательно приеду в Москву.
Аника молчала. Оркестр взял последний аккорд и смолк.
- Вот и все… - сказала она. – Пойдем.
Ганна ждала их, сидя на скамейке под большим раскидистым кленом.
- Ты отлично танцуешь! – сказала она Анике. – Кстати, как же тебя, все-таки, зовут? Я никогда не слышала имени, каким тебя называет мой муж.
- Анита. Только это имя мне не нравится.
Несколько секунд она молчала, потом посмотрела на Дожеско, посмотрела серьезно, без обычной улыбки, когда светилось все ее лицо.
Почему-то он не выдержал этого взгляда и опустил голову.
- Я пойду…  -  сказала Аника. – Не нужно меня провожать.
Оставайтесь – здесь так хорошо. До свидания.
Она улыбнулась и пошла во тьму – тоненькая девочка в белом выпускном платье. Валерий посмотрел ей вслед, и неизвестно откуда взявшееся чувство потери заставило его сердце горько и болезненно сжаться.
-    Аника!
Он догнал ее и взял за руки.
- Аника, останься, я  очень тебя прошу!
Она покачала головой.
- Нет, Валера. Уже поздно. Наши будут беспокоиться.
- Тогда мы проводим тебя!
- Не нужно… Я хочу, чтобы вы остались здесь. До свидания, Валера.
Она осторожно высвободила руки, улыбнулась ему и исчезла за поворотом аллеи.
- Аника! –  крикнул  он  ей  в след.  –   Я   завтра  тебя найду!  Приду
или позвоню по телефону!

Мягкая темнота, как прохлада, успокаивающе коснулась Аникиного  лица, и она улыбнулась, чтобы прогнать подступившие слезы.
“Прощай, Валера… - подумала она. – Прощай, ты не найдешь меня ни завтра, ни потом. Завтра меня уже не будет дома. Я уеду из Москвы, но и в Киевский университет я поступать не буду… Я уеду в город, где наши с тобой пути никогда не пересекутся. Прости меня за это. Иначе я не могу.
У меня нет на тебя и тени обиды, да и за что? Ты действительно приходил ко мне из мечты, из сказки. А теперь я повзрослела, и сказка кончилась.
Прощай, Валерий Дожеско, мой друг, мой герой, мой дорогой человек! У меня была красивая сказка, а какой будет моя быль – зависит только от меня. Человек сам -  творец своей судьбы. Нужно только найти свою дорогу… ”