Про дедов

    Братик мой двоюродный, Амир Григорьевич, ростовский писатель и журналист, как то попросил меня написать для своей газеты про нашего деда, фронтовика. Сейчас это принято делать ближе к девятому мая, но вот потянуло сегодня.
    Дед был глубоко верующим человеком. Это было видно не только по ежедневным молитвам его и бабушки. Однажды, когда он зарезал козу, она оказалась беременная. Такого искреннего горя у него я не припомню. Он долго смотрел на небольшой прозрачный мешочек с жидкостью, с маленьким козленочком внутри, затем положил его, и начал истово молиться, прямо здесь, в гараже.
   И этот человек убил множество людей. В детстве, я и Ринат часто играли с красивыми железяками. То были ордена и медали, которые у деда хранились в шкатулочке и красиво блестели. Как оказалось, блестели новые медальки, которые давали ветеранам по годовщинам войны, а те, которые настоящие — от времени потускнели, были невыразительны и спросом у нас не очень то пользовались. Как оказалось, они и были самыми ценными экземплярами дедовой коллекции. Среди них было два ордена славы.
   Про третий орден славы у нас в семье есть своя легенда. Спросить у деда я уже не могу, как там оно было в самом деле, но то, что мне рассказали моя мама, и тетка, говорит о его человеческой натуре, как нельзя лучше. Служа в разведроте под Выборгом, почти все девятьсот дней блокады Ленинграда, ему часто приходилось уходить за линию фронта. Вот так он однажды ушел и пропал. Экземпляр он был ценный, и чтобы установить, что с ним произошло, за ним снарядили его товарищей. Нашли они его в землянке, которую оставили немцы при отступлении в близи линии фронта. Видимо, отступали в спешке, и большие запасы спиртного с собой не забрали. Как оказалось, дед возвращался с «языком», немецким офицером. Зачем они туда зашли, я не знаю, но то, что они оттуда сами не могли выйти — про то мне и рассказала мама, девятый ребенок в семье моего деда. Судьбу того немца я не знаю, но особист части, где служил отец моей матери, сделал так, чтобы один орден славы у него забрали. То ли сберег его, то ли наказал, времена тогда были суровые... Сейчас, когда принято делать из фронтовиков легендарных мифических существ, может поступок моего деда выглядит и не очень героическим, но я его понимаю. Многие и в обычной то жизни не прочь спрятаться от её реалий за дверцу алкоголя, а тогда была война, и рядом была не любимая женщина с детьми, а смерть. И тот немец, он ведь тоже был человеком... Деду повезло, и до Берлина дошел, и на рейхстаге расписался, а с ним повезло и всем нам, его многочисленному потомству.
   Нынче легко найти информацию о тех временах в электронных архивах министерства обороны, что я и сделал. Там про этот случай не написано, но те представления к наградам, что там есть, казенным языком молодых командиров моего деда рассказывают, что дед и правда был настоящим героем. Он этим никогда не кичился. Ни разу не помню, чтобы он надевал ордена и ходил с ними по улицам. Самое большое, что он делал - на девятое мая надевал пиджак с орденскими планками, брал меня за руку и мы шли покупать мороженое, которое привозили по праздникам. Те, кто в этих планках что-то понимал, уважительно смотрели, некоторые даже останавливались. Он был высокий, сухопарый и никогда не горбился.
    А еще дед был шикарным тепличником. Весной по выходным, он загружал люльку мотоцикла ящиками с рассадой, усаживал меня на заднее сиденье и мы ехали в центр Орловки на базар торговать. Это было жутко интересно. Базар был старый, с кривыми прилавками и навесом. Торговали быстро, деда все знали и покупателей было много. Иногда мы ездили в соседний хутор проведать родню и где был дедов прежний дом, больше нынешнего, который он тоже построил когда-то своими силами. Меня торжественно усаживали в люльку мотоцикла, надевали каску, бабушка вспрыгивала на заднее сидение и мы выезжали. Мотоцикл был тяжелый, зеленого цвета, а на бензобаке у него был лючок для гаечных ключей.
   Вот такой он был, Файзрахман, мой дед по матери, фронтовик, огородник, сын священника.
   Второй мой дед, Иван, личностью был не менее интересной. Батя его был вынужден оставить мою прабабку одну с четырьмя детьми. Обстоятельства складывались так, что прадеда могли грохнуть только за то, что он у белых был личным портным генерала Корнилова. Так он и оказался в Средней Азии. Когда все поулеглось, он дал о себе знать, и мой дед поехал туда учиться в Ташкентский сельхозинститут, откуда с началом войны и подался в летчики.
Служить ему пришлось на аэродроме в Разбойщине, близ Саратова, где он в должности старшего лейтенанта был начальником службы химзащиты. Такое скромное название скрывало в себе то, что хоть химическое оружие во второй мировой не применялось, но запасы его были, и если бы Гитлер надумал бы нам чего насыпать, ответить было чем. Дед как раз заведовал таким запасом. Аэродром был внутренним и использовался в том числе для переправки самолетов ленд лиза с дальнего востока к месту боев. Там и познакомился с бабушкой, которая служила радистом. Во время войны с ним произошел интереснейший случай, ставший еще одной семейной легендой:
Видимо, события происходили во время тегеранской конференции. Однажды дед остался на ночь дежурным по аэродрому. И здесь приносят ему радиограмму, что через пятнадцать минут ему надлежит принять правительственный борт Британской империи, организовать его дозаправку, а главное — еще и почетный караул... Дед, наверное, и в молодые годы был человеком выдержанным. Дал знать своему начальнику, ночевавшему в соседней деревне, а сам, как смог, но караул организовал. И через пятнадцать минут он первым встречал сэра Уильяма Уинстона Леонарда Спенсера Черчилля, урожденного герцога Мальборо, премьер-министра Британской империи, над которой в те времена никогда не заходило солнце. Черчилль спустился по трапу, пожал ему руку, а потом обошел строй всех кого смог собрать дед за пятнадцать минут, чтобы встретить лидера британской нации, и пожал руку каждому. Начальник аэродрома, к его великой досаде, поручкаться с Черчиллем не успел, так как подъехал позже, когда тот уже поднимался по трапу.
   Надо сказать, что дед был человек скромный, и этим событием своей жизни не хвастал. Судьба дала ему возможность проявить себя по всякому, в том числе и попасть несправедливо в тюрьму, но снова восстановить партийный учет, и в пике своей карьеры он был председателем колхоза имени Димитрова в станице Скосырской. Я же его помню уже на пенсии. В Морозовске он подрабатывал в автоколонне в инструментальной, и ухаживал за дачей, где жила его мать, моя прабабка Паша. Дед был сыном портного, отцом четверых детей, поклонником как винограда, так и всех его производных, любил красную смородину и никогда не сидел без дела.
Что характерно — оба моих деда не любили фильмы про войну, всячески избегали официальных мероприятий и особо про нее ничего не рассказывали. Недавно довелось прочитать про уточненную цифру погибших во второй мировой с нашей стороны — почти сорок девять миллионов человек. Информацию докладывали в гос думе... Это сорок девять миллионов разрушенных судеб, сорок девять миллионов не родившихся детей, сорок девять миллионов трагедий. И нет прощения тем, кто втянул в это простых людей, наших предков, под любыми флагами, красными, белыми или любыми другими, прикрывались они идеологией или нет. Когда я иногда вижу стикеры на машинах — можем повторить, мне становиться очень горько. Война — это же не компьютерная игра, не танчики или какая нибудь стратегия, где все понарошку. Война очень конкретная штука и касается каждого. Меня очень беспокоит наша сегодняшняя фестивализация и парадизация войны, и что самое страшное — наши дети начинают воспринимать ее как какой то праздник. Как сказал Антон Павлович Чехов — если в начале пьесы на стене висит ружье, в конце оно …. Продолжение вы знаете.
Мир вам!

В заключение — стихи и немного фото.

Весна. Орловка. Дед в параде,
Внучка за ручку. В центр. Суров.
Народ почтительно смолкает,
Смотря на планки орденов.

А вот другой. Морозовск, лето.
Смородина и виноград,
И кот лежит, на солнце гретый,
А дед в него - воды ушат!

Смешно, но вот сегодня грустно,
Смотрю на камни, всем привет!
Здорово дядьки и дедули,
Привет и бабушкин портрет.

Люблю. Предательские слезы,
Подступят к горлу, не сдержать.
Вы - детства моего завхозы,
Несу я Вам сегодня розы,
Всем на том свете — благодать!

На этой фотографии мой дед Иван в центре. Интересно, как сложилась жизнь его сослуживцев, которые с ним на фото, может кто узнает своих?