Искусство беседы

Карине

 Ты, наверное, помнишь, как мы, закрыв глаза, лежали под скатертью звёздного неба и вели непринуждённую беседу?
 Cначала ничего не происходило: тот же аромат весеннего воздуха, гул автомобилей и назойливые огни большого города, пробирающиеся в темницы глаз. Мы шли по тонкому скользкому льду неторопливо и осторожно, будто боясь упасть или вовсе провалиться, но уверенность друг в друге, схожесть интересов, живописно богатое воображение, а также глубокая сердечная привязанность заставляли наши тела замирать.
 Я отчётливо помню это странное, даже пугающее чувство, напоминающее эффект гипнотического сна: неподвижность, размеренное, музыкальное дыхание, потеря связи с реальностью и, как бы странно это ни звучало, даже с телом.
 Воспаривший дух, нацепив коньки идей, оставлял на льду тонкие следы воспоминаний, а затем и вовсе поднялся куда-то ввысь.
 Ах, это чувство полёта, знакомое человеку только во сне и в душевном разговоре! Всё выше и выше, всё быстрее и быстрее — нет времени, нет навязчивого мира, но есть лишь два летящих метеора, оставляющих после себя огненный шлейф. Страны, города, занятия, убеждения, картины, мелодии, рассказы — всё это проносилось с космической скоростью мимо нас. Всё это пёстрое многообразие стало реальным только благодаря искусству беседы.
 Каждое слово — это ступенька в небо. Соглашаясь со мной, ты воздвигала лестницу понимания, прорезавшую перину облаков, но теперь по воле фатума мы перестали летать вместе, и я задумался о смысле беседы, о том, что же она в действительности из себя представляет.
 Разговор — это отчаянная попытка покинуть кокон одиночества. Слово за слово, и мы безрассудно прыгаем через разделяющую нас пропасть отчуждённости в объятия собеседника и полностью оказываемся в его власти.
 Мне кажется, беседа напоминает свободный полёт с колокольни собора Санта-Мария-дель-Фьоре. Разговор — это прыжок веры, веры в честность, заинтересованность и порядочность противоположной стороны, которая, только благодаря чуткости, может наградить человека крыльями своего внимания, сделав из него птицу.
 Однако общение общению рознь, и немногие способны превратить простой разговор в хлеб и вино изящного искусства.
 Я бы мог перечислить целый свод законов искусства общения, но ограничусь, на мой взгляд, основным — «законом Икара и Дедала». Делюсь им с тобой и уверен, что ты оценишь оригинальность моей интерпретации.
 Мы все жители острова Крит, на котором царит раздражённый Минос бед, одиночества и непонимания, но некоторые из нас, особо искусные мастера беседы, делают крылья, скреплённые воском слов.
 Слово — материал прочный и хрупкий одновременно, всё зависит от его правильного использования. И лучшие собеседники — Дедалы разговора — умеют хотя бы на время разбивать клетку одиночества и уноситься за горизонт вместе с Икарами. Дедалы не опускаются слишком низко к морю, дабы капельки тщеты и бессмыслицы не намочили воск слов, не скользят по поверхности сиюминутных, преходящих тем и не пытаются казаться ниже, чем они есть на самом деле. Они также избегают ошибки Икара: не поднимаются слишком высоко к солнцу. Дедалы не кичатся своим умением вести приятный разговор, не позволяют себе смотреть на собеседника сверху вниз и не любуются красотой и витиеватостью произносимых слов в нарциссическом порыве.
 Итак, закон идеальной беседы — это золотая середина полёта между солнцем и морем, ибо только так можно уберечь хрупкое слово от испепеляющих лучей гордыни и разлагающей влаги низменных чувств.
 Но что такое «беседа»? И не работает ли «закон Икара и Дедала» для более сложного определения разговора?
 Беседа мне представляется чем-то большим, нежели банальный обмен репликами  двух одиночеств. Я нахожу разговор в искусстве, более того, музыка, поэзия, проза, живопись, архитектура постоянно ведут непрерывную беседу со своими почитателями.
 Тебе, вероятно, покажется эта мысль нелепой, но я не вижу принципиальной разницы между разговором с тобой и с творением давно умершего писателя. Его детище беседует со мной, а я отвечаю ему своими глубокими размышлениями.
 Или, например, музыка. К чему слова, когда их заменяет ряд нот, сливающихся в единое послание? И, что самое удивительное, подготовленный слушатель может его прочесть и даже ответить на него, сочинив, к примеру, свою собственную композицию.
 А живопись? Всё то же самое: нет слов, но есть мазки, тени, цвета...
 Знаешь, я учил много языков и, к счастью, некоторые мне покорились, но языка, который бы был сложнее, полнее и богаче языка искусства, я ещё никогда не встречал.
 Универсальный язык искусства… Он един! Только вдумайся, какое чудо нам позволено засвидетельствовать: Вавилонская башня всё-таки была возведена, несмотря на то, что Бог заставил нас говорить на разных языках. Вавилонская башня искусства! Каково это, а!? Голландец поймёт француза, француз — американца, а тот — русского! И всё благодаря языку, на котором мы, хотя и редко, но всё же ведём свои беседы.
 Надеюсь, и ты поймёшь моё письмо, которое станет частью нашей непрекращающейся беседы, ведь мы немногие из тех, кто познал секрет её искусства.

 Прощаюсь.
 Андрей Варвар, мастер беседы