Сны Золотого Века. Глава тринадцатая

Рассказывает  Юрий  Зарубин,  26  лет,   художник-самоучка.

                ***

        В  Воскресенск  поезд  прибыл    в осенний  полдень.  Было  солнечно: отметившись  в  городской   ратуше,  я   решил   потратить  пару  часов    на  то,  чтобы  познакомиться  с  местными  достопримечательностями  и  сразу  же  купить  краски…  Площадь    западнее   ратуши,  примыкающая  к  набережной, была  заставлена  современными  ( и дорогими! )  сплейн-карами   вперемешку с  такси,  выкрашенными  в  кричащие  зеленые  и  синие  тона:  такие  я  видел  до  этого  только     в   допотопных   фильмах,   которые   старина   Лин   крутил  по  вечерам  в  деревенском  клубе,  служившем  попутно  Храмом  Знаний  в   редкие  дни,  когда  Наставники   удостаивали  нас  своими  посещениями…               
           …Смешение  разноцветных  блестящих  покрытий    удачно   вписывалось  в  зелень  деревьев,  окружавших  площадь. Толстые,    обхвата   в   полтора,   дубы   возвышались   над  красной  черепичной  кровлей   строений,  примыкавших  к  градоуправлению  с  севера  и  с  востока.   Сначала  я  хотел  было  пройти  к  реке,  закованной  в  гранит   к  югу  от  ратуши,  но  решил  сделать  это  чуть  позже:  мне  не  терпелось  сделать  наброски  старинных  домов,  возраст  которых,  как рассказывал  мне  Чжо  Лин,  насчитывал  почти  полтысячи   лет.  Архитектура  зданий,  которые  когда-то были  купеческими  магазинами, выглядела    несколько   аляповатой,  но  вполне  заслуживала  того,  чтобы  быть  запечатленной  на  бумаге. Низкая,  в  треть  человеческого  роста, чугунная   ограда  сквера  с  решетками  замысловатой  формы  была  полускрыта   росшим  здесь  в  изобилии  кустарником,  которого  давно  уже  не  касалась  рука  садовника….  Место  очаровало  меня.  Достав  планшет,  я  сделал  несколько  набросков  карандашом,  решив  вернуться  сюда  на  следующий  же  день.  Заняло  это  всего  пару  часов:  за  это  время    никто  не  потревожил  моего  уединения  в    незнакомом    еще  городе:  где-то  за  сквером,  отделявшим   ратушу  от  городских  улиц,  слышался  шум  транспорта,  но  здесь,  в  шелесте  листьев,  окружавшем  меня  со  всех  сторон,  я  чувствовал  умиротворенность  и  покой,  что оказалось    весьма  кстати  после  прокуренного  насквозь  вагона  с  попутчиками,  то  и дело  норовящими  залезть  тебе  в  душу…  Любопытство  их  подстегивалось  неумеренным  потреблением  гаша …    Спутники, к  тому  же,  как  на  грех,  попались  неумные  и  до  омерзения  грубые!  Спасала   врожденная  осторожность:  хорошо  зная  местные  нравы,  я  понимал,  что,  пронюхай  кто-то  из  этой  компании   о  той  сумме,  которую  я  вез  в  потайном  кармашке  брюк,  за  жизнь  мою  никто  не  дал  бы  и  ломаного  гроша. Отделения  банка  в  моей  деревне   не  было:    приходилось  рисковать…  Теперь  все  осталось  позади  и  я  наслаждался  тишиной,  царившей  здесь…  Сзади  меня,  за  оградой,  по  узкой  аллее,  выложенной  серой  бетонной  плиткой,  пожилая  матрона  в  старомодном  синем  плащике  вела  за  ручку  внука,   огненно-рыжего,  с  раскосыми  голубыми  глазами,  мальчика   лет  четырех .  Спросив  у  нее  дорогу,   я  направился  к  лавчонке,  торгующей  всякой  всячиной,  и  в  том  числе  принадлежностями,  необходимыми  живописцу,  как  заверила  меня    дама:  пройдя  пару  кварталов  на  север,  я  очутился  в  тенистом   переулке  с  деревьями,  кроны  которых  смыкались   аркой    на  высоте  пяти-шести  метров -- в  обшарпанном  четырехэтажном  здании,  расположенном  в  глубине  двора  (по  ночам  тут вполне  могли    шастать  привидения) :  сложено  оно  было    из  розового   пористого  кирпича,  чуть  потемневшего  от  времени:  верхние  окна   зияли    пустыми  глазницами  деревянных   рам,  покрытых  пожелтевшей  и  сползающей  хлопьями   краской…   Лавка,   над   входом  в  которую   жалобно  поскрипывала  под  упругими  порывами  ветра    вывеска,  выглядела  вполне  уместной  древностью  на  фоне  запустения:  отпечаток этого запустения  лежал  здесь  на  всем…  На  одной  из  чашек  весов был изображен  свиток  бумаги,  на  другой --  мастихин  и  широкая  кисть   с  тщательно  выписанными  волосками.   Похоже,  живописец  был  изрядно  навеселе,  когда  малевал  эту  вывеску.  Пару минут  я  рассматривал  ее,  потом,  толкнув  солидного  возраста   дверь  с  потрескавшимися   дубовыми  филенками,    поднялся  на  ступеньку  и очутился  перед  масссивной   стальной  аркой  с  навешенной  на  нее  кованой  решеткой. Решетка  была     пристегнута     к  правой  стене,  обшитой    потемневшими    досками.  В  помещении  никого  не  было.  Глаза  понемногу  привыкли  к  полумраку...  Чего  только  тут  не  было!  Стоящие  на  стеллажных  полках  керосиновые  лампы  всевозможных  форм  и  размеров,  среди  которых встречались  настоящие  произведения  искусства,    чередовались  с   китайскими  фарфоровыми  вазами , расписанными     золотыми  драконами  и  пагодами  по небесного  цвета  глазури:  вероятно,  они  претендовали  на  известную  древность,  но  даже  не  очень  большой  знаток  легко  различил  бы  в  них  довольно   неискусную  подделку.   Веера  из  павлиньих  перьев  тускло  поблескивали  в  полутьме,  навевая  мысли  о  жарких  странах.  Резные   шкатулки  розового  и  красного  дерева с    соседствовали  в  витринах  с  лаковыми  миниатюрами  на  бамбуке,  изготовленными,  по  всей  видимости,  местными  мастерами:  об  этом  можно  было  судить  по  вполне приемлемым   ценам,  проставленных  на  ярлычках  аккуратными  мелкими  цифрами.   Вот  керамические  браслеты  с   жемчужной  эмалью   были  выполнены  с  редким    мастерством:  контуры  фигурок  фантастических зверей   и   птиц,  окаймленных    трехгранной  золотой   сканью,  притягивали  взгляд.  Только  я  нагнулся  рассмотреть  их  поближе,  как откуда-то  сверху  вдруг  раздались  старческие  шаркающие  шаги:   хозяин  лавки  услышал  звон  колокольцев,  подвешенных  над  дверью.

                ***
   
                Он  оказался  сином*   с  маленькими  голубыми  глазками  и  с  венчиком  седых  волос  на  круглой   голове.   Одежда  его  состояла из  когда-то  синего   нанкинового  балахона,    теперь выцветшего и  застиранного  до   дыр   и   коротких  брюк   неопределенного   цвета   с   множеством  кармашков.  Ремешки  темно-коричневых   сандалий    живописно  облегали   щиколотки  старческих   ног  с  синеватыми  ногтями  на  скрюченных  подагрой  пальцами.  Видно  было,  что  он  совершенно  одинок  и  очень  рад  покупателю,  заглянувшему  к  нему  в  этот  предвечерний  час…  Редкая  бородка  на  гладком,  почти    без  морщин,  лице,   казалось  на  первый  взгляд  приклеенной,  как  у   китайских  опереточных  стариков:  возраст  выдавали  только  грустный,  отрешенный  взгляд,    да  глубокие  складки,  прорезавшие   лоб   и  физиономию  от  крыльев  носа  к  уголкам  губ…Чем-то  он  напомнил  мне  Чжо  Лина;  такое  же  бесстрастное  выражение  лица,  за  которым  читался,  однако  острый  и  насмешливый  ум.   За  невозмутимым  взглядом  чувствовалась   глубина, которую  невозможно  было  уловить  в  мимике неподвижного  лица:  старик  в  совершенстве  владел  собой…  Откинув  столешницу,  соединявшую  витрины,  син   прошел  в  образовавшийся  проход  и  приблизился  ко  мне.  Церемонно  протянув  ладонь,  он  представился:               
              -- Иван Ли.  Буду  счастлив  услышать  ваше  имя,  мой  юный  друг.               
              --  Юрий.               
             Я  осторожно  сжал  ладонь  и  отпустил.  Старик  рассмеялся:               
             --  Не  бойтесь  меня  раздавить,  я  не  похож  на  одну  из  этих  ваз.               
              …  Я  сразу  ощутил  симпатию  к  этому  человеку,  но  не  спешил  откровенничать…    Иван  снял  с  полки  одну  из  керосиновых  ламп.  Затем,  вынув  тонкое, выпукло-длинное  стекло  с  едва  различимым  зеленоватым  оттенком,  осторожно  выкрутил  фитиль  и  поднес  к  нему  зажженную  спичку.  Потом  снял  еще  две   лампы  и  также  засветил  их.  Проделано  все было  не  торопясь,  со  вкусом.  Похоже  было,   что  старик    чувство  осязательной   любви,  свойственное  многим   пожилым  людям,  переносил  на  все  предметы,  с  которыми  имел  дело.  Конечно,   он  угадал  мое  желание  полюбоваться  браслетами.  Вытащив  из-за  дальнего  прилавка   деревянную  подставку со  столешницей  в  виде  полукольца  на одной  ножке,  Иван  осторожно  поставил  ее  на  стекло  витрины.   Вторую  такую  же  подставку  он  разместил  с  другой  стороны.  Водрузив на них   лампы  таким  образом,  что  освещение  падало  на  браслеты  с  трех  сторон,   он  сделал приглашающий  жест  рукой.  Я  замер  в  восхищении.  Темные  в  вечернем  освещении  тона  заиграли  теперь  искрами,  перебегающими  глубоко  внутри  красочного  слоя.  Браслеты  чарующе   светились  в  желтом  свете...  Хотелось  взять  их  и  попробовать  на  ощупь.  Старик  Ли  внимательно  следил  за  мной,  качая  головой  и  чуть  слышно  прицокивая  языком.   Рука  моя  непроизвольно  потянулась  к  карману.               
                --  Сколько?                Я  смотрел,  не  отрываясь.  Браслеты  были  чудо  как  хороши.  Особенно   один,  с  драконом  на  сине-зеленом  переливающемся  фоне.  Дракон   крепко  держался    лапами  за  толстый  корень  стилизованного   деревца,  одновременно  служивший  нижней окантовкой  браслета.  И  окантовки,  и  сам  дракон  были  изготовлена  из   желтого  металла,  на  вид  ничем  неотличимого  от  золотых  нитей  скани.  Листья  и  пламя,  изрыгаемое  чудовищем,  были  искусно  составлены  из  мелких  ячеек,  заполненных  красной,  синей  и  зеленой  перламутровой эмалью.  Все  вместе  это  создавало  неповторимую  игру  света,    роскошную,  чарующую глаз…               
                --  Только  для  вас  со  скидкой, уважаемый.               
             …Иван   назвал   цену.  Я   крякнул. И,  почесав  в  затылке,  согласился,  не  торгуясь.  Судя   по  стоимости,    металлические  части       браслета    были     из   настоящего   золота.   Этой  осенью  я  заработал  немало,  продавая  заезжим  перекупщикам   ягоды   лимонника,   весьма   ценимые  на  фармацевтическом  рынке,  поэтому  финансовые  вопросы  меня  сейчас   совершенно  не  волновали.  К тому же я твердо решил  писать полотна  на  продажу… Деньги  перекочевали  в  карман  хозяина.   Схватив   вожделенный   браслет,   я    машинально  направился    к  выходу,  но  вспомнив,  зачем    пришел  сюда,  спохватился.               
              --  Иван,  мне  нужны  краски. Масляные.    Киноварь, хром- кобальт   и  немножко  охры.  Желтой.               
             …  Тишину  в  лавке  оживлял  только  старинный   корабельный  хронометр,  висящий  над  входом…  Доносились  сюда  и   приглушенные   вздохи   листвы  за  сводчатым  окном,  смешанные  с     криками  кукушки,  невесть  как  залетевшей  в  городские  пределы.               
              …Ли    кивнул  и,  подойдя   к  витрине,  откуда  только  что  достал  мой  браслет,  положил  туда  оставшиеся  и  быстрым  движением  прикрутил  фитили  двух  ламп:               
             --  Керосин  подорожал…               
             …Взяв  оставшуюся  лампу,  он  подошел  к  витрине   у западного  окна.   и,  повернув  маленький  ключ  в  витринном  замке,  поднял  стеклянную  крышку.               
              --  Вот,   --  Иван  выбрал  из  россыпи  предметов  два  маленьких  тюбика  и  один  большой.               
              --  Вот  ваши  краски,  молодой  человек.               
             Теперь  он  с  неподдельным  интересом  вглядывался  в  мое  лицо:               
             --  Так   вы   живописец?  Знаете,   я   ведь   так   и  подумал  с  самого  начала.               
               Старик  поставил  лампу  на  витрину,  предварительно  защелкнув  замок  и  рассеянно  погладил  пальцами  полированное   стекло.               
               --  Мало  осталось  художников  в  наши  дни,  --  вздохнув,  он  сокрушенно  покачал  головой.               
              -- Тратим  душевные  силы  черт  знает на что,   а  об  искусстве  думать  как-то  некогда… Вот  в  наше  время…               
                …Он  горестно  махнул  рукой    и  умолк.               
                --  Надолго  в  наш  город?  Мой  вам  совет,  молодой  человек,  держите  язык  за  зубами  и  почаще  посещайте   Храм  Знаний.  Здесь  этого  почти   достаточно,  чтобы  выжить…               
                .. Он  помедлил,   вглядываясь  в  мое  лицо  и  продолжал:               
                --  Вы  молоды  и  не  знаете  нашей жизни…   Где  решили  остановиться?               
                Я   пожал  плечами:               
                --  Наверно,  где-нибудь  на  окраине,  в  частном  домике. Всю  жизнь ( уголки  губ Ивана  едва  заметно  дернулись  вверх)  прожил  в  деревне,  знаете ли,   привык  к  уединению…               
                Нахмурив  брови,  старик    задумался  на  секунду.               
                --  Да-а…               
                -- А  не  хотите  в  гостиницу?               
                Он   сцепил  в  замок  руки  на  животе  и  разглядывал  меня  внимательно.               
                --  Черные   не  любят  одиночек.  Одиночка  в  их  понимании  опасен,  вы  же  умный  человек,  должны  осознавать...  Тем  более  художник. По  определению художник  –  заведомо  аморальная  личность,  вместилище  порока …  А  порок  в  их  разумении – далеко  не  то,  что  в  нашем.   Послушайте  старика,  не  играйте  с  огнем.  Вам  стоило бы  поселиться  в  людном  месте,  подыскать  себе  подругу  и  не  выделяться…  Поверьте,  так  лучше  всего…               
               …Он  перебирал  пальцами,  сложенными  в  замок  и  выжидающе.               
               -- Что  ж …               
               Я  поверил.  Бывают люди,  которым  доверяешь  с первого  взгляда…  К  тому  же  старый  син,    сам  того  не  подозревая,  озвучил  мои  потаенные  надежды:  мне  давно    пора  было  влюбиться:    творческая   и  порой  необузданная   натура  давно  уже  требовала  нежности  и  ласки…               
                --  Прекрасно.               
                Иван  обрадованно  хлопнул  в  ладоши.               
                -- Сделаем  так,  -- он  наморщил  лоб,  прикидывая  что-то  в  уме.               
                --  Сейчас  вы  идете  в  гостиницу  «Лира»,  это  пара  кварталов  отсюда,  и  устраиваетесь  там.  Администратор --  Аглая  Викторовна,  чудесная  женщина  и  мой  старый  друг… Скажете,  от  меня,  она  мигом  все  оформит… Договорились?  Это  не  столько  гостиница,  сколько  пансион,  хотя  часть пая  принадлежит одному  из  захолустных  кланов  Империи… Есть  кое-какие  нюансы,  которые  могут  вам  не  понравиться  с  непривычки… Ну да  ладно,  постепенно  во  всем  сами  разберетесь.               
                … Иван  едва  заметно  раскачивался  на  носках:  было  видно,  что  ему  приятно  принимать  участие  в  моей   судьбе.  Взглянув  на  часы,  я  спохватился.  Середина  шестого!   Следовало  поторопиться.  К  тому  же  у  меня  с  самого  утра  во  рту  и  крошки  не  было.  Протянув  руку  Ивану,  я  поблагодарил  его  и  повернулся  к  выходу.               
                --  Не  забывайте  старика,  заходите,  --  услышал  я,  когда  уже  закрывал  за  собой  дубовую  дверь.  Обернувшись,  я  помедлил  секунду,  помахал  рукой  и  поспешно  зашагал  на  север.

                ***

.        Похолодало: но вечер  был  почти  безветренным  --   повесив  плащ  на  руку,  я  стоял,  разглядывая  пятиэтажное  кирпичное  здание  пансиона.  Застекленные  двери  были  плотно  прикрыты:  вероятно,   от  мух,  которые  в  это  время  года  очень  уж  больно  кусались….  Оглядевшись  по  сторонам,  я  взялся  за  массивную  ручку.  Добротная  деревянная   дверь  оказалась  неожиданно  тяжелой  и    пришлось  приложить  немалое  усилие,  чтобы  оторвать  полотно  от  притвора. Зайдя  внутрь,  я  постоял  немного,   осваиваясь   с   полумраком.   Просторный   вестибюль, более напоминавший широкий коридор,   занимал,   насколько   я   мог   судить,    весь    первый    этаж:   справа   и   слева   от  меня  виднелись  проемы,  ведущие  на  лестничные  марши.  На  стенах  висели  матовые  плафоны.  В  этом  доме  пользовались электричеством!...   Я   почувствовал,   что   мне    здесь   понравится:   к  электрическому   освещению   я   не   привык,   но  для  живописца  жить  в  цивилизованных  условиях  было  бы,  конечно,   предпочтительнее,  чем  прозябать  при  керосиновых  лампах,  вдыхая  пронзительные  ароматы…  На  одном  из  кресел,   стоящих   полукругом   подле   застекленной   конторки  администратора,  сидела зеленоглазая  девушка  лет  двадцати   трех.  Смотрела   она   на  меня  с  нескрываемым  любопытством:  видимо,  приезжие  здесь  были  редкостью  и  она    радовалась   любому   развлечению,   заглянувшему   в   этот  скучный  холл.  Девица  была   одета  в  светлую  ветровку,  окаймленную  по  отворотам  воротника  синей  тесьмой  с   золотыми  прожилками  и  джинсы,  отороченные  снизу  красивой  черно-коричневой  опушкой.  Светло-бежевые  туфли  на  каблуках  умеренной  высоты  отлично  сочетались  со светлой же кофточкой   и  волосами  цвета  темного  меда. Одежда выглядела не совсем новой, но была  безукоризненно  чистой… 
             -- Славная, -- подумалось  мне.  Лицо  девицы   располагало  к  себе   искренностью  и  утонченной,  какой-то  нервной  и  обольстительной    живостью,   чего    мне   не   доводилось    встречать  у  себя  на  родине.  Деревенские     дамы,    которым      удавалось  затащить  меня  в  постель,  не  отличались  аристократичностью:  может  быть,  из-за  моей  излишней     склонности  к  абстрактному  мировосприятию  любовные опыты  не  будили  во  мне   каких-либо  возвышенных  чувств.   О  любви  я  знал  только  из  книг,  которые  я  брал у Чжо  Лина  и  запоем  читал  длинными  зимними  вечерами:  потайная  библиотека  Лина(о которой не  знал  никто,  кроме  меня)    насчитывала  более  четырех  тысяч  томов:  немало  для  захолустной  деревеньки,  в  которой  для  большинства  жителей  культурный  досуг  сводился  к  посиделкам  с  гашем  да    бесконечным  маджонгом…
             Опустившись  в  кресло  рядом  с  девицей,  я  учтиво  наклонил  голову  и  представился,  глядя    в  темные,  цвета  морской  воды,   глаза:  .               
             --  Юрий.               
            После  некоторой  заминки  добавил  традиционную  фразу:     --  Буду  счастлив  узнать  ваше  имя.
             Девушка  недоуменно  взглянула  на  меня:               
             --  Что  с  тобой?  Я не  из  тех  дам,  что  имеют  много  мужчин .   Я  простая  уборщица  Почему  ты  называешь  меня  на  «вы»?               
             Я  смутился.  Похоже,  об  Этикете  здесь  и  не  слышали.  Странно. Мне  казалось,    в  любом  большом  городе  все  должно  быть  утонченным  и  чопорным. Впрочем,  город  был  не  таким  уж  и  большим…  Заметив  мое  смущение,  девушка   улыбнулась  и  положила  руку   на  мою  ладонь :               
            --  Не  бойся,  я  не  из  тех,  кто  сплетничает  о приезжих  с  полицией  в  надежде  на  вознаграждение.  Такие  тут  есть,  но  мы  их  не  любим:  продажные  потаскушки…  Ты  откуда  приехал?
              Тут,  спохватившись,  она  назвала  себя:               
              --  Мила.               
              Я  смотрел  в  зеленые  глаза  и,  по  всей  видимости,  блаженно  улыбался.  Уголки  губ  Милы  дрогнули  и  поползли  вверх.               
              --  Вообще-то  я  Радмила.  Но  так --  несовременно  и,  -- она  улыбнулась  смущенно,  --  как-то  слишком  длинно…  подруги  зовут  меня  Мила.       Непроизвольным  движением  она  поправила  волосы.               
             -- Подруги? А  друг?  Как  зовет  тебя  твой  друг?               
              Мила  с  трудом  удерживалась,  чтобы  не  рассмеяться.  Наконец,  ей  удалось  придать    лицу  серьезное  выражение:               
              -- У  меня  нет  друга…    А  ты ?    Ты  откуда  приехал?                Безмятежный  взгляд   темно-зеленых  глаз    напомнил  мне  озерцо  недалеко  от  дома,  которое  я  любил  рисовать  акварелью.  Сочная  зелень  осота  и  стебли  камышей  отражались  в  спокойной  воде  и,  когда  я  сидел  с  этюдником  на  берегу,  неба  почти  не  было  видно  в  отражении.  Мне  всегда  казалось,  что этот  пруд  живет  своей,  вековечной  тайной;  древняя  и  непостижимая  грусть    охватывала  меня  в  этом  месте.  Похожее    чувство  я  испытал  и  сейчас…  С  трудом  отведя  взгляд,  я  обнаружил,  что  на  несколько  секунд  совершенно  выключился  из  настоящего.
               --  Что?  Прости,  задумался.
               Мила  повторила:               
                --  Откуда  ты  приехал?               
               Я  окончательно  вернулся.
               --  Деревушка  на  севере…  Двести   километров  отсюда. 
               Захолустье  жуткое,  даже  телевизора  нет. Но там тихо  и  красиво…  река  рядом.  А  ты  здесь  живешь?               
               --  Да…  Моя  тетя  здешний  администратор.  У  меня  тут  комнатушка  под  лестницей,  очень  удобная. Снимать жилье   дорого,   а      здесь  мне     нравится… Я тут  кастелянша  и убираюсь   на  втором  этаже…   А   кто  ты  по  профессии?  Ты  похож  на  художника!…  Я  читала  в  книгах:  у  них  длинные  волосы  и  острый  взгляд… Мне кажется,  ты  художник…               
               ….Она  положила  ногу  на  ногу  и  покачивала  носком  туфли.  Косые  лучи  солнца  проникли  в  южное  окно  и  медленно   подбирались   к   ногам  Милы. Мне  не  приходилось  встречать  волос такого  цвета,  как  у  нее.  Густые   и  темные,  теперь,  под  последними  лучами  заходящего солнца  они  отливали  золотом.  Под тонкой кофточкой  угадывалась  небольшая,  прелестной  формы  грудь:  я  откровенно  любовался  ею.  Она,  конечно,  заметила.  Но  не  рассердилась,   как    этого  можно  было  ожидать.   Отвечая  на  невысказанный  вопрос,  Мила   улыбнулась  и  пояснила:               
              --  Ты  хороший,  добрый,  это  сразу  видно.  Я  тебя  не  боюсь.               
              -- А  ты  вообще  кого-нибудь  боишься?  И  почему  ты  решила,  что  я  художник?  Я  ведь  могу  оказаться   осведомителем   Ласковой  Дамы**?  Или  членом  Когорты***.               
              Тут  я  сделал  круглые  глаза   и  насупился,  стараясь  придать  лицу  свирепое   выражение.               
             …Мила  закрыла  лицо  руками;  плечи  мелко  тряслись.  Потом  распрямилась,  и    отодвинулась, с улыбкой  глядя  на  меня   сквозь  раздвинутые  пальцы.               
              …Я  закашлялся,  стараясь  не  смеяться  и  достал  носовой  платок.  Разговор  принимал  интересный  оборот.  Я  купался  в  волнах  наслаждения:  искренность  медовой  златовласки  подкупала.  Мне  было  с  ней хорошо.  Настолько  хорошо,  что  я  даже  забыл  о голоде. За  стеклянной  конторкой   по прежнему    никого   не   было  и   я  спросил :               
             --  А  твоя  тетя  сегодня  еще  появится?  Хочу  поселиться  в  вашем  пансионе.               
            … Мила  напряглась.               
            --  Откуда  это  ты  узнал  про  пансион?  Ты  же  вроде  недавно  приехал?               
            --  Да,  только  сегодня  утром.                Предательски  заурчало  в  животе.                -
            -  Слушай,  у  вас  тут  буфет  имеется?  Я  голодный,  как  медведь  после  спячки.               
               Моя  новая  знакомая   всплеснула  руками.               
               – Прости,   не подумала.  Пошли,  провожу.               
               Она  вскочила  с  кресла  и  потянула  меня  за  рукав.

                ***

              Буфет  сверкал  чистотой  и  по  тому,  как  Мила  взглянула  на  меня,  я  понял,  что  она  любит  свою  работу.
              Чашечки   с   традиционным     винегретом  и  мясным  салатом    под  стеклом  прилавка-холодильника  обнимали  подковообразные  горки    бутербродов  с  самым  разнообразным  верхом:  были  здесь  бутерброды    с   котлетами,   колбасой   как   минимум  трех  сортов,  балыком,  с  копченой  грудинкой  и  даже  с  ломтиками  нежно-розовой  калуги.  Здесь  она   считалась  деликатесом?  Странно.. В  наших  краях  калуга  встречалась  в  изобилии:   деревенские   продавали   ее   заезжим    торговцам  втайне  от  правительственных  агентов.   Мутации,  начавшиеся  в  зонах   радиоактивного  заражения   бог  знает,  сколько  лет  назад,    наших  мест   почти   не  коснулись,  однако    некоторые  виды  рыб  почему-то расплодились  необычайно…               
          …Чувство  превосходства  над  городскими  жителями,  вынужденными  покупать  за  деньги  то,  что  мне  было  доступно  бесплатно,  внезапно  уступило  место  жалости:   я    почуял,  что   моя  новая  знакомая    отчаянно нуждалась   в   заботе   и   мужском   внимании,  несмотря  на  сильный  характер...  То, что  по  ее  признанию,  она  была  свободна,  выглядело  странным,  но  я не  задумывался  об  этом…  Тут  же  я  решил,  что  она    будет  моей. Это  не  было  вожделением:    родство  душ,  что  я  мгновенно почувствовал,  не  оставило  и  капли  сомнений !…  Да  и  то  сказать  -- «решил» -- было  бы  совершенно  неточным:  я  твердо  знал,  что  она  моя. Это  была  любовь  с  первого  взгляда!  Та  самая,  о  которой  я  читал  в  книжках.   Вечер    наполнился  волшебством   ожидания…   Продиктовав   буфетчице   внушительный  список,  заканчивающийся  двумя  большими  чашками    черного  кофе,  я  не  переставал  украдкой следить  за  Милой...  Та  не  стала  жеманничать  и  помогла  мне  отнести  на  высокий  столик  подносы  с  едой.    Мы  ели  молча.  Я  не подвергался  сейчас   нашествию   мыслей,  такому  обычному  для  меня,  когда  я  оставался  в  одиночестве… Между  тем  за  окнами   уже  сгущалась  синева;  на  столбе,  одиноко  стоящем  во  дворе  гостиницы,  зажегся  фонарь.  Тусклая  лампочка  не  давала  много света  и  столб  призрачного,  неверного  тумана   качался  вместе  с  порывами  набравшего  силу  ветра…    Здесь,  в  помещении,  свет  еще  не  зажигали  и  густые  сумерки  разрешили  покою  окутать эту часть мира;    Мила,  похоже,  чувствовала  мое  настроение…  Иногда  она  смотрела  на  меня,  как  будто  порываясь  что-то  сказать.   Я    вздохнул  и   погладил    руку,  лежащую   на  столешнице.  Она  не  убрала  её: напротив,     пальчики    охватили  мою  ладонь.  Столько  безграничного  доверия  было  в  этом  древнем  жесте,  что  я  едва  удержался  от  того,  чтобы  обнять  ее… 
   Через секунду  она  мягко  высвободила  руку.  По прежнему  не  было  произнесено  ни  слова:  мысли  мои  не  были   облечены  в  форму  внутреннего  диалога,  как  это  обычно  бывало  со  мной,  когда  я  пытался  разобраться  в  ситуации.. Скорее,   были   всплески  подсознания,  которые  разум  не  интерпретировал,  как  слова. Тишина  осеннего  вечера  полностью  поглотила  нас  обоих …  Я   знал  каким-то  шестым  чувством,   что    мир,  окружающий  нас  двоих,  перестал  существовать  и  для  Милы  тоже.  И --  не  хотел  говорить --  боялся,  что  слова  разорвут   сладостный  кокон  чувства,  что  нас    окутывал…     Я  не  мог  видеть  румянца  на  упругих  щеках,  но  чувствовал  ее  состояние.     Буфетчица,  дородная   женщина  в  белом  переднике,    участливо  вздохнула,  глядя  на  нас   и  подперлась  рукой,  облокотившись  на  прилавок. 
                Внезапно  тишина  была  нарушена  властными  шагами:  в  проеме  двери  возникла  женская  фигура.

                ***
 
                --  Вот  ты  где!  Милочка,  пошли-ка  со  мной. Там  нужно  с  прачечной   разобраться,  срочно… А  это  кто  у  тебя?               
               …Администраторша  бесцеремонно  повернула  выключатель.    Под   потолком  вспыхнула  маленькая  лампочка.               
               …Щеки  Милы   и  вправду  пылали.  Улыбнувшись  мне  виновато,  она  повернулась  к  тете:               
               --  Это  наш  новый  постоялец,  ждет  тебя.  Вот,  решила  покормить,  жалко  же… Тетя,  у  нас  ведь   пустует  та комната,  под  крышей?  Это  Юра,  художник,  он   хороший…  Приехал  из…               
               …Запнувшись,  она  перевела  на  меня  взгляд.               
               Я  церемонно  поклонился:               
              --  Добрый  вечер,  Аглая  Викторовна,  разрешите  за-свидетельствовать   почтение.   Надеюсь,   будете  довольны  новым  жильцом!               
               … Я  шутливо сложил ладони   в  пранам и поклонился  еще раз.  Администратор  мне  понравилась.  Властная,  но  справедливая:  это   читалось  в  карих  глазах,  увеличенных    мощными  линзами  очков.               
              …Аглая    поморщилась.               
              --  Что  это  ты   мне  мозги  пудришь?  Думаешь,  тетка  старая,  так  можно  лапшу  ей  вешать?   Знаю  я  вас…  Смотри-ка,  только  появился  и  давай  племянницу  охмурять!
            -- Тётя! --  Мила  негодующе  топнула.  Вечно  ты  со  своими  страхами. … Я  уже большая  девочка!.  Можно  подумать,  ты  в  мои  годы  спрашивалась!
             --  В  твои  годы?               
            …Аглая  на  мгновение  задумалась: лукавая  усмешка  тронула  губы.               
             --  Чертовка,  ну-ка  марш  в  прачку!  Я  тут  без  тебя  разберусь…  А  вас  каким  ветром  к  нам,  молодой  человек?               
              -- Меня?               
                Немного  оправившись  от  натиска,  я  вспомнил,  наконец,  кто  меня  сюда   послал.               
               --  Я  от  Ивана,  Ли.  Он  порекомендовал  ваше  заведение. Первый  день  в  вашем  городе,  с  севера  приехал… Аглая  Викторовна,  можете  не  сомневаться,  никаких  хлопот  со  мной  не  будет:  документы  в  полном  порядке.  Шумных  компаний  не  люблю,  по  характеру   одиночка…
               Администраторша  задумалась.  Взгляд  потеплел:    она  вдруг  сняла  очки.  Без  них  она  выглядела  миловидной  женщиной,  и  вовсе  не  старой,  как    подумалось  вначале. Теперь  сходство  с  племянницей  было  особенно  заметным:  прямой,  аристократической  формы  нос  с  чуть   заметной   горбинкой,    полные,  чувственные  губы   и  --  фамильная,  видимо,  черта – необычный,  завораживающий   разрез   глаз,  напомнив-ший  мне  хищную  и  очень  красивую  кошку,  водившуюся  в  наших  лесах…               
              --  Ну… Если  ты  от  Ивана,  то  у  меня  не  будет  к  тебе  вопросов… Пошли.  Время  позднее,  пора  тебя  на  ночлег  устраивать.               
              …  Выйдя  из  буфета,  мы  повернули  направо,  к  лестничному  маршу.  Поднявшись на  площадку  между пятым  этажом  и  чердаком,  Аглая  вставила  ключ  в  замок  узкой  двери:   покрутив  ключ,    чертыхнулась  вполголоса  и  вытащила  его:  дверь  оказалась  незапертой…  Мы  вошли  в  сумрачный   коридор.  Свет  попадал сюда  сверху,  через  узкие  оконца  под  высоким  потолком.   Пройдя  галереей,  мы  очутились  на  другой  лестнице.  Была  она уже  и  круче   первой.  Тяжело  дыша,  Аглая  преодолела  девять  ступенек  и  остановилась:  лестница  вела  в   довольно  большое  помещение,  в  углах  которого  был  свален  какой-то  скарб:  были  тут  картонные  коробки,  перевязанные  веревками,   джутовые  мешки  и  еще   какая-то  мелочь,  которую  я  не  успел  рассмотреть.               
           --   Не  пугайтесь,  это опять  я,  -- возвестила  Аглая    казенным  голосом  и  толкнула  дверь  в  комнату.  Я  вошел  следом.  Первым,  что  я  увидел,  было  две   кровати  с  железными  сетками,  сдвинутых  вместе  и третья,  стоявшая  чуть  поодаль  наискось. Видно,    они  давно  уже  не  использовались:  белья  на  скатанных  матрасах  не  было.  Кровати  стояли  слева  от  входа,  у  дальней  стены;  комната  была  приличной  по  размерам.  Два   больших  трехстворчатых  окна  должны  были  давать  много  света  днем.  А  сейчас     редкие   огни   внизу  являли  собой  необычное   зрелище:  город  дышал  непонятной  пока  что  новичку  жизнью.               
            – Полюблю  этот  город!… Хорошо  бы  устроить  здесь  мастерскую,  --  мелькнула  мысль.  Нервное  возбуждение,  охватившее  меня,  нарастало,  но  в  какой-то  момент  сменилось  вялостью:  давало  о  себе  знать  обилие   впечатлений  прошедшего    дня;  повернувшись  направо,  я  вдруг  заметил  за  большим  холодильником,  стоящим  возле  двери,  худощавого  человека  средних  лет.  Присев  на  корточки,  он  сосредоточенно  колдовал  над  большим,  чуть  ли  не   в  полтора метра  высотой,  фотоглянцевателем.  Человек   был  одет  в  черную  кожаную  куртку  с  блестящими  магнитными  застежками  и  вельветовые  темно-коричне-вые  брюки;  приглядевшись  к  его  манипуляциям,  я  понял,  что  это  полицейский:  кисточка  для  снятия  отпечатков  говорила  сама  за  себя….  Подойдя  к  нему,  я бесцеремонно  глазел  на  происходящее:  так  и  подмывало  спросить,  что  же   он  расследует.               
               --  Убийство, -- коротко  бросил  тот,  на  мгновение  оглянувшись  через  плечо.  Фотограф  тут  жил  один,  пропал  месяц  назад.  Выловили    бедолагу  в  реке,  недавно…               
                …  Мне  расхотелось  разговаривать.   То, что  совершенно  чужой  человек  с  ходу  уловил  мои  мысли,   прозвучало  для  меня  сигналом  тревоги.  Повернувшись  беспомощно  к  Аглае,  я  открыл  было  рот,  но,  заметив  предостерегающий  взгляд,  прикусил  язык.  Оперативник,  наконец,  поднялся  и,  подойдя  к  умывальнику,  стал  методично  намыливать  руки.   Отрешенно  глядя  в окно,  он  спросил  администраторшу:               
               --  Опись  вещей   покойного    подготовлена?  Родственники  приедут  через  неделю,  мы  уведомили  по  месту  жительства.               
              …Аглая  коротко  кивнула,  не  произнеся  ни  слова.               
               --  Ну  вот  и  славно.  Завтра  в  десять  прошу  к  нам  в  управление..
             Полицейский  на  мгновение  задумался,  сосредоточенно  изучая  ногти.  Затем  учтиво  приподнял  краешек  кепи  и бесшумно  выскользнул  из  комнаты.  Походка    была  по  кошачьи  скользящей  и  шагов  абсолютно  не  было  слышно – вероятно,  ботинки  были  на  толстой  каучуковой  подошве…               
             … Аглая  была  в  бешенстве.  Лицо  покрылось  красными  пятнами,  она  дышала  с  трудом  и  несколько  раз  порывалась  открыть  рот.  Наконец,  в  изнеможении  махнула  рукой  и,  проковыляв  к  кроватям,  плюхнулась  на  одну  из  них.  Я  был  не  на  шутку  обеспокоен.               
             – Что  с  вами,  Аглая  Викторовна?  Ччерт,  сейчас  …            Пошарив  глазами  вокруг,  я  обнаружил  шкафчик,  висящий  на  северной  стене.  Метнувшись  к  нему,  открыл  дверцу  и  выудил  с  нижней  полки  белую  фаян-совую  кружку.  Налив  воды  из  под  крана,  я  поднес  ее  администраторше.  Та  взяла  ее  безвольными  пальцами  и,  отпив  глоток,  протянула  сосуд  обратно.               
              --  Оставь…                Она  поморщилась,   стыдясь  своей  слабости  и,  тяжело  вздохнув,  поднялась  с  кровати.               
             .—  Пойду  я.               
             -- Устраивайся  пока,  завтра  тебя  оформлю… Да, давай  документы,  посмотрю  на  досуге...  Зайди  за  бельем  к  Радмиле,   в  восемнадцатую  комнату.               
             … Уже  выходя  из  комнаты,  она  обернулась  и  погрозила    пальцем: 
             -- Смотри  мне! Девчонка --  круглая  сирота:  не  дай  Бог,  узнаю,  что  ты  с ней  плохо  обходишься!...  Хотя…               
               .. Она  смягчилась  немного.
               --  Иван   плохого  человека  ко  мне  бы  не  прислал…         
               Она  вдруг  молодо  сверкнула глазами  и,  как  будто что-то  решив  про  себя,   вернулась.  Подойдя,  она  по-матерински  погладила  меня  по  волосам: 
              -- Береги  ее!  Она  золотая,  но  характер… Кремень…  Обидишь – не завидую…  Да, заходи  завтра  вечером  на  чай,  потолкуем… Человек  ты  новый  здесь,  многого  не  знаешь…

                ***

                Шаги  Аглаи  стихли:  я  стоял,  счастливо  улыбаясь  своим мыслям:  лицо  Милы  стояло  перед  глазами  и  я  поймал  себя  на  том,  что  с  нежностью  шепчу  ее  имя… Потом,  устыдившись   непонятно  чего,  я  согнал  улыбку  с  лица  и  сел  на  сетку  кровати,  дабы  обдумать  дальнейшие  действия.  Последняя   фраза   Аглаи  волшебным  образом  придала  мне  сил.  Чувствуя  сильное  возбуждение,  я  решил,  что  сидеть  без  дела  будет  мучительно,  и,  неожиданно  для  себя,  накинув  плащ,   двинулся  к  выходу.  Было  еще  только  начало   восьмого   и   я  решил  сбросить  нервное  напряжение,  прогулявшись  на  вокзал  за  багажом.  По  крайней  мере,  один  из  двух  чемоданов,   тот,  в  котором  лежали  кисти  и  холсты,  я  должен  был  принести  немедля…

                ***

                Дойдя  до   первого  этажа,  я  вспомнил,  что  нужно  зайти  к   кастелянше.  Приоткрыв  дверь,  я  постучал  три  раза   костяшками  пальцев   и…  тут  же  устыдился  своей  вольности.               
                --  Да!  --   голос  Милы    слышался  откуда-то  сверху.  Осторожно   распахнув  дверь,  я  протиснулся   в  узкий  проход  между   штабелями  картонных ящиков.  Фея    стояла  на  верхней  ступеньке  небольшой  стремянки  и   пересчитывала   простыни  в  одной  из  стопок,  которыми  был  до  отказа,  под  самый  потолок,  был  забит  дощатый  стеллаж.               
                …Взгляд   потеплел,     когда Мила  увидела  меня.    Оставив  в  покое  белье,  она  спустилась  по  лестнице  и   не спеша   пробиралась  ко  мне, сосредоточенно   глядя    под  ноги. Я  вновь  залюбовался  ею …  И  то,  что  я  чувствовал,  не  поддавалось  никаким  рациональным  толкованиям,  которым  я любил  предаваться  наедине  с  собой…. И  ещё  здесь  было  холодно!               
                … Сунув  руки  в  карманы   куртки,  я   наткнулся  на  какой-то   массивный   предмет.  Достав  его,  я  понял, что  это.  Давешний  браслет  мерцал   в  свете  электрической  лампы,  свисавшей  с  потолка  на  худосочном  проводе. Мила,  подойдя  ко  мне,  взглянула  сначала  в  глаза. Потом,   переведя  взгляд  на  браслет,  она  восхищенно  вздохнула:               
                --  Какая  прелесть…. Где  ты  это  взял?               
                … Я  не  спешил  с  ответом.  Повинуясь   импульсу,   взял  кисть  Милы  и,  расстегнув  крючки,  осторожно  закрепил  браслет  на  запястье.  Смуглая  кожа  -- прекрасный  фон  для  розоватой  керамики,  обрамленной  золотой  вязью.  Ее восторг  передался  мне;. не  в  силах  больше  сдерживаться,  я  наклонился  и  осторожно  поцеловал  тыльную  сторону  ладони.   Мила  счастливо  рассмеялась  и,  тряхнув  волосами,  спросила:               
                --  Ты  уверен?               
                …  Я   кивнул.  Она  придвинулась  ко  мне  и   поцеловала  в  губы.  Изумруды  глаз  светились.     Я  был  совершенно  счастлив  и  спросил:               
                --  Не  хочешь  прогуляться?  Тут  у  вас  по  вечерам  безопасно?   Я  за  вещами  хочу  на  вокзал,  заодно  подышать  свежим  воздухом.               
                --  Пойдем!..  Уже  комендантский  час,  но в  это  время  патрули  еще  не   показываются  на  улицах…                …
                Мила  достала  из  разных  стопок  белье  и  аккуратно  сложив,  протянула  мне:               
                --  Одеяла  а твоей  комнате   есть.  Уже  холодно,  а  топить    не  начинали.  Пойдем,  покажу,  как включается   электрокамин,  он  мощный  и  хорошо  греет… Тебе будет  уютно.      Пропустив  меня  к  выходу, она выключила  свет  и  заперла  помещение  на  ключ.

                ***

             Выглянула  луна:  по  небу  неслись  рваные  клочья  облаков. Сильно   похолодало;  где-то  справа  от  нас  слышался  лягушечий  хор. Мы  шагали  по  неосвещенной  улочке,  ведущей  к  вокзалу. Мила  крепко  держалась  за  мой  локоть:  сквозь  плащ  я  чувствовал  тепло  ее  руки  и  это  казалось    естественным,  как будто мы  были знакомы  целую  вечность.  Говорить  не  хотелось;  да  мы  и  не чувствовали  в  этом  никакой  потребности…. Почему так?  Я  действительно  знал ее давным- давно  и  нам  не  требовались  слова,  чтобы  озвучивать   мысли  друг друга… Отдаленный  лай  собак,  ленивый  и  беззлобный,   напомнил  мне  об  Ольгино:  в  одно  из  мгновений  я  даже  явственно  ощутил  запах   долетевшей  до  нас  речной  сырости.  Совершенно  так  же,  как  это  бывало  по  вечерам,  когда  я  в  Ольгино  сопровождал  Марконю  на  рыбалку.   Мила  вздохнула  и  зябко    прижалась  ко мне.  Через несколько  десятков  шагов  мы,  не  сговариваясь,    замедлили  шаг.  Как  раз  в  этот  момент  на  фоне  звездного  неба,  в  западной  его  части,  возник  черный  провал.  Непроизвольно,  еще  до  того,  как  в  моем  осознании   кристаллизовалась   мысль  о  «трубе»,  я  собрался  и  автоматически   выставил  защиту.               
             --  Тихо!…               
            … Мила  кивнула  и,  тихонько  вздохнув,  сделала  шаг  назад,  слившись  со  стеной  низенького,  покосившегося  домика,  сквозь  ставни  которого  пробивалась узкая  полоска  света.   Я  повторил  ее  движение  и  руки  мои  скользнули  на  талию: девушку  сотрясала  крупная  дрожь.
             --  Ненавижу!               
              … Выдохнув  слово,  она положила  голову  мне  на  плечо. Волосы  пахли  миндалем:   голова  закружилась,  но  тут  же  острое  чувство  жалости  захлестнуло  меня.  Я   знал  все  о  Миле:  мне  не  требовалось  доказательств  ее счетов  с  черными…  Краем  глаза  я  следил  за  снижавшейся  «трубой»;  не  забывая  вращать  защитный экран, я  гладил  Милу  по  голове  и  шептал  какие-то  нежные  слова.  Чуждое  мне  присутствие  нагнетало  страх,  с  которым  было  трудно  совладать. Лихорадочно  припоминая  уроки  Чжо  Лина,  я полностью  сконцентрировался  на энергозащите,  забыв  и  о  спутнице,  и  о  «трубе».  На  несколько  мгновений  все  окружающее исчезло  и я  увидел  нас  в  серо-голубом  клубящемся  коконе  энергии:  внешний  слой  сферы  переливался  светящимися   горизонтальными  золотистыми  полосами,  чередующимися  с  красными и черными,  блестящими  и   похожими  на  шкуру  какого-то  фантастического  питона...  Зрелище  завораживало;    я  не  сразу  заметил  туманный,  дымчато-серый  луч,  протянувшийся  со  стороны  «трубы»  в нашу  сторону.  На  мгновение   ужас  сковал  меня: впервые  я  мог  наблюдать  такое!… Впервые --   с   того   достопамятного  лета семьдесят  девятого,  когда  старик  Чжо  начал  учить  меня  приемам  психозащиты.  Луч  через пару мгновений   побледнел  и  сжался  до  размеров  вязальной  спицы,  многократно  увеличив  яркость  свечения.  Вероятно, оператор    заподозрил  что-то  неладное. Чуть погодя  до  меня  дошло,     что  луч  свободно  пронизывает  кокон,  не  встречая  в  его  пределах  никакого  сопротивления,  за  исключением  разве  небольшого  утолщения  в  центре. . Это  выглядело  так,  как  если  бы  мы  с  Милой были  бы  пустым  местом. Нет,  не  совсем  пустым – скорее,  микрообъектом,  не  имеющим  ничего  общего  с  оригиналом…  Инстинктивно  я  увеличил  скорость  вращения  поля, одновременно  уплотнив  внешний слой  кокона.  Страх  уступил  место  азарту:   до  смерти  захотелось  подразнить  черного!  И --  послал  вверх  образ маленькой,  испуган-ной  и  жалобно  скулящей  собачонки.  Через  несколько   секунд  луч  потускнел,  расплылся  и  переместился   влево. Силуэт  «трубы»    поднялся  вверх  и  поплыл  в юго-западном  направлении,  постепенно  уменьшаясь  в  размерах.  Ноги   подкашивались:  холодные  струйки  пота  стекали  из подмышек;  я  нащупал  спиной  стену  и  опустился  на  завалинку  дома,   увлекая  за  собой  Милу.  Руки   тряслись,  я чувствовал  себя   разбитым … Мила  что-то  почувствовала: опустившись  на  завалинку  рядом,  она  охватила  мое  лицо  ладонями  и  повернула  к  себе.               
              --  Что  ты  такое  делал,  а?               
              Белки  глаз  поблескивали  в  рассеянном   звездном  свете.  Помотав  в  изнеможении  головою,  я  обнял  ее  за  плечи.  Затем,  повинуясь опять  вспыхнувшему  чувству  жалости,  осторожно  взял  ее руки  и  поочередно  поцеловал  ладони  с  внутренней  стороны.  По-прежнему  не  хотелось  ничего  говорить:  мы  молчали,  выжидая. Минут  через  пятнадцать  я  решил,  что  можно  идти  дальше. Больше  всего  на  свете  мне  хотелось  вернуться  сейчас  в  мою  уютную  верхотуру…   Кляня  себя за  легкомыслие,  я  все  же  не  хотел  показаться  трусом  в  глазах  Милы;   к  тому  же,  до  станции  было  совсем  недалеко, судя  по  доносившемуся  временами   грохоту  составов..
               
                ***

                Целоваться,   она,  конечно,  совершенно   не  умела…  Я   шептал   на  ухо  какие-то  бессвязно-нежные  глупости..  В  комнате  было  еще  холодно,  но мы  подвинули  глубокое  плюшевое  кресло  поближе  к  электрокамину  и  Мила  устроилась у  меня  на  коленях.               
                --  Скажи,  я  у  тебя  не  первая?               
                … Я  молчал:  пальцы    расстегнули кофточку  и  нащупали  грудь.  Коснувшись   отвердевших  сосков,  я  прошептал:               
                --  Я никого  не любил  до  тебя…               
                … Она  вздохнула  и  не  стала  больше  спрашивать.  Волосы пахли миндалём  и чем-то еще,  чему  я  не  знал  названия.
                Было  воскресенье,  22 сентября 2385 года.

             Примечания:

         * Сины -- общеупотребительное название  метисов русско-китайского прроисхождения
          ** Инквизиция
          **Подразделения боевиков Инквизиции