Протуберанцы. Глава 6

Глава шестая

В военном госпитале

Оптимистическая ложь до такой степени необходима в медицине, что врач, неспособный искренне лгать, выбрал не ту профессию.

Джордж Бернард.

Но вдруг в кромешной тьме подсознания, где-то далеко на краю солнечной системы вспыхнула сверхновая звезда. Из крошечной святящейся точки она разрослась до неимоверных размеров нового солнца. Её корона с силой выплеснула сгустки плазмы — протуберанцы, опалившие темное нечто в умирающих нейронах головного мозга лежащего на садовой скамье человека. Через две минуты абсолютного космического холода в онемевшем сознании Севы затеплилась новая жизнь.

Яркий свет больно ударил по сетчатке глаз, пробравшись по зрительному нерву из глубины сознания. Световой импульс внутреннего мира вдруг стал осязаем, оживив неподвижно лежащее на садовой скамье тело. Со стороны выглядело, так, как будто легкий ветерок, взявшийся неоткуда, пробрался под шёлк рубашки лежащего человека, ритмично приподымая и опуская его. Дыхание вернулось к Севе, и он открыл глаза:

— Где я, что со мной происходит? — Первая мысль молниеносно пронзила мозг, а сознание постепенно заполнилось расплывчатым образом юной леди в форме работника «Скорой помощи». Девушка смотрела на меня пристально: у неё были широкие темные брови, густые ресницы и тонкие губы, слегка подкрашенные неяркой помадой. Профессионально холодно, без сожаления, взирала она на моё распластанное тело. Прямой, классический нос, рыжевато-черные волосы, заправленные за уши, бирюзовая курточка оригинальной конструкции со стоячим воротничком и бейджиком на грудном кармане, завершали официоз происходящего. Она спросила меня по-венгерски приветливо, слегка улыбнувшись, ожидая ответа, могу ли я назвать свою фамилию, и есть ли у меня какие либо документы.

— Я, офицер Советской Армии, — онемевшими губами смог произнести я, — мой военный билет здесь, — добавил я, указав взглядом на грудной карман летней однотонной рубашки.

Я не мог шевелиться, потому что судорожная волна ещё не отпускала тело, делая руки и ноги не подвластными моей воле. Единственное, что я мог на тот момент, так это онемевшими губами выговаривать односложные предложения, ощущать собственное дыхание и видеть расплывчатый внешний мир без особого понимания происходящего. Девушка вытащила мой военный билет из нагрудного кармана, раскрыла его и вгляделась в фотографию удостоверения в военной форме. Поняв, что я действительно русский офицер, её настроение заметно изменилась. Оно не стало враждебным, ну, и дружелюбным его назвать нельзя было, скорее всего, оно стало сухо официальным.

— Это русский военный, — сказала она своим помощникам санитарам, — несите носилки, отвезем его в советский военный госпиталь.

Два венгерских парня подошли к желтому автомобилю с красным крестом на кузове, открыли заднюю дверь и вытянули из салона носилки-каталку на колесиках. Подъехав к скамье, они взяли меня: один за ноги, другой под руки и, приподняв до уровня каталки, положили меня на неё. Санитары всё сделали синхронно и слажено, хорошо отрепетированными движениями. Автомобиль «Скорой помощи», «канарейка», как называли его в народе, был оборудован по последнему слову техники. Когда санитары задвинули каталку в салон автомобиля, колеса сложились по ходу движения. Я, на носилках, очутился внутри автомобиля «Скорой помощи». Девушка-врач проникла в салон с боковой двери, а санитары, закрыв заднюю дверь, расположились в кабине рядом с водителем.

— A szovjet k;rh;z, — ещё раз повторила врач маршрут водителю и, повернувшись ко мне, стала мерить давление.

Когда машина тронулась, я почувствовал снова ухудшение своего состояния и сказал:

— Haldoklom…

Девушка внимательно посмотрела на меня и достав из сумки-аптечки таблетку нитроглицерина, протянула к моим губам. Во рту таблетка растворилась, и в какой-то момент я ощутил сильнейший электрический импульс в голове, да так, что у меня в глазах проскочила молния. От неожиданности я испугался, но мне стало легче.

— K;sz;nj;k! — прошептал я, еле шевеля губами.

— K;rlek! — ответила девушка-врач.

До госпиталя мы ехали молча. Нам не о чем было говорить друг с другом. Я говорил еле-еле, слова были на русском и неразборчивы, а девушка, видимо, не говорила по-русски, а может быть просто не хотела со мной разговаривать по каким-то своим соображениям. Тем более, что не все венгры одинаково относились к русским военным. Для одних мы были друзья, а для других мы были оккупанты. Тем более, что во второй мировой войне, венгры для нас являлись не союзниками, а противниками, и у современного поколения сложилось разное отношение к Советскому Союзу под воздействием различных политических течений, по-разному толковавших итоги канувшей в «лету» войны.

Первая районная больница была открыта в Будапеште в 1903—1904 годах, она была совсем небольшой. В 1912 году территория перешла страховому фонду, и в больнице лечили рабочих, получивших травмы на производстве. Вовремя и после Первой мировой войны госпиталь помогал раненым солдатам. С годами больница все увеличивалась, в 1920 году она насчитывала 360 коек, в 30х годах — 450 коек. C 1928 года больница работает, как госпиталь для лечения респираторных заболеваний. В 1936 году на этой же территории было построено несколько квартир для выдающихся жителей города, а также пробурено несколько скважин с минеральной водой.

В 1945 году комплекс перешел в расположение Красной армии. По распоряжению Москвы было построено еще 9 зданий, включая жилой дом, офицерский клуб и почту. Комплекс обслуживал Южную группу войск, оперативно-стратегическое объединение Вооружённых Сил СССР, временно расквартированное на территории Болгарии, Румынии (1945 — 1947) и Венгрии (1956 — 1991). В 1980 году был построен новый хирургический корпус с атриумом, с фонтаном и большими часами. В этом главном военном госпитале, кроме лечения больных южной группы войск, в том числе проходили лечение военнослужащие, получившие ранения в Афганистане.

В 1991 году Советская армия покинула Венгрию, вместе с ней опустел и больничный комплекс. В 1991—1992 годах большинство оборудования было перевезено в Москву. Изначально Москва хотела оставить все оборудование в Венгрии и получить за него компенсацию в 1,6 миллиарда форинтов, но у Венгрии таких денег не нашлось, и пришлось вывозить оборудование. После этого комплекс несколько раз менял собственников, и только в 1995 вернулся государству.

Был еще один будапештский госпиталь, который, по сути дела, был ядерным комплексом, то есть, военным объектом с соответствующим режимом работы и отношением к персоналу. Совместно с другими лабиринтами, расположенными прямо в Будайской крепости, пробитых в разное время под королевским замком, лабиринты и сооружения подземного госпиталя составляли единый комплекс фортификационных сооружений. Но это был другой госпиталь, совсем не тот, в который меня привезли.

Венгерская «Скорая помощь» подъехала к воротам госпиталя с расположенным рядом КПП. Из контрольно-пропускного пункта вышел дежурный офицер на сигнал автомобиля. Представившись, он спросил водителя о причине приезда. На вопрос офицера из желтой «канарейки» вышла девушка-врач и молча протянула дежурному мое удостоверение, указав на меня. Офицер махнул рукой и выбежавший из КПП солдатик открыл ворота, впуская на территорию госпиталя машину иностранного государства.

Карета «Скорой помощи» остановилась у приемного отделения, и меня, перегрузив на носилки, занесли в здание госпиталя. Взгляд мой был осмысленный, и я понимал, что нахожусь в больнице: видел людей в белых халатах, мужчин и женщин, снующих по коридору, воспринимал дежурного врача, но вот с памятью моей произошла какая-то странная метаморфоза. Никак не мог вспомнить своё имя и фамилию, кто я, откуда и что я здесь делаю? После произошедший со мной клинической смерти, я не воспринимал себя как личность, но реагировал на внешние раздражители — свет, голос, врачей, слышал их разговор обо мне. Дежурный врач разговаривал с мадьярской девушкой-врачом через переводчика, что немного освежило мою память в плане понимания того, что произошло.

— Добрый день, — поздоровался врач приемного отделения с девушкой-врачом.

— Здравствуйте, коллега, — через переводчика ответила девушка.

— Расскажите, что случилось, и кого вы нам привезли?

— Мы получили вызов от дежурного фельдшера конечной станции метро Кёбанья, о том, что на площади лежит человек без сознания. Подъехали с бригадой «Скорой помощи», провели необходимые реанимационные действия и привезли вот этого мужчину к вам, потому, что у него были документы военнослужащего, вернее офицера Советской Армии.

— Ясно, коллега, — ответил дежурный врач приемного отделения девушке, — то есть, если я вас правильно понял, этот человек находился в коме?

— Да, — ответила девушка, — потеря сознания наступила через 10–15 секунд после остановки кровообращения. Мы обеспечили проходимость дыхательных путей из-за западания языка, сделали искусственное дыхание, наружный массаж сердца и экспираторную вентиляцию легких. Затем провели лекарственную терапию, введя эндотрахеально адреналин в дозе 1 мг 2 раза через 3–5 мин до появления сердцебиения.

— Спасибо за помощь! Мы забираем больного к себе, и дальше будем заниматься с ним сами.

— До свидания, — ответила девушка и вышла из приемного покоя.

— Налили бы стакан водки, и вывели его из комы, — мрачно пошутил дежурный врач, рисуясь перед молоденькой медсестрой, — и не нужно было бы всего этого протокола реанимации выполнять.

— Ладно, шутки в сторону, берите помощников и определите больного в реанимационный бокс.

Удивительно, но шутка врача про стакан водки вселила в меня уверенность скорейшего выздоровления.

***

Поднявшись по металлическим ступеням, я открыл дверь в диспетчерскую. Ольга сидела за столом и читала книгу при свете настольной лампы. Огромный экран монитора мерцал на стене, отображая реалии этого мира, спроецированные инфракрасным оком импортной видеокамеры.

— Какой-то джип приезжал? Это ваши клиенты? — Спросила меня Ольга, — я всё видела на мониторе — очень хорошая штука это видеонаблюдение.

— Нет, Ольга, это не клиенты, так, проезжали мимо, подъехали спросить «что-почём» на нашей стоянке.

— Понятно, — Ольга закрыла книгу и внимательно посмотрела на меня, в ее глазах я прочёл немой вопрос: «Как там моя машина?».

— Всё, твой автомобиль отремонтирован и подготовлен к завтрашней поездке. А, у меня родилась идея…

— Какая, Сева? — Тень любопытства промелькнула в её глазах.

— Я хочу помыться в душе, а перед этим попариться в баньке нашей, самодельной.

— Что, у вас при душе имеется парилка? Я как-то не обратила внимания.

— Да, ребята смастерили полог и печку-каменку с электрическими тэнами, так что, если желаешь, можем попариться.

— Вдвоём? — Изумилась Ольга, — и как это будет выглядеть?

— Как-как, обыкновенно, как во всех цивилизованных странах. Я когда-то очень давно служил в Венгрии и ходил в местную баню, так у них там не было разделения на мужские и женские дни — все вместе парились, и зал тренажёрный был общий. Попаришься, выйдешь из парной, позанимаешься на тренажерах, в душ, и домой. Если у тебя нет купальника, можешь взять дежурную простынь там, в тумбочке, они все чистые.

— Не переживай, Сева, купальник имеется, но и простынь тоже возьму.

— Ладно, я пойду, включу тэны, пусть печь прогреется. Минут через двадцать подходи. Вот ключ, закроешь диспетчерскую?

— Хорошо, Сева, я скоро буду.

Банька при душевой была небольшой и очень помогала работникам нашего автосервиса расслабиться после трудового дня. Единственное неудобство было то, что попасть из парилки в душ можно было только через кухню-столовую, в которой размещалось необходимое для жизнедеятельности оборудование, такое как: холодильник, стиральная машина, микроволновка, дешевенький кухонный гарнитур и, посередине зала, обеденный стол на шесть персон. Я включил свет и вошел в парилку. В тусклом мерцании лампы еле-еле угадывались контуры полога из строганной липы и печи-каменки, сделанной местными умельцами из обыкновенного кислородного баллона. Включив оба тумблера нагрева электротэнов, я выставил переключатель температуры на максимальный прогрев и вышел обратно в столовую, где, положив дежурный сотовый телефон на край обеденного стола, расположился в пластиковом кресле.

— А вот и я! — Ольга вошла в столовую обвернутая простынею, держа в руке небольшое полотенце, — обидно, что не взяла с собой банное, а ведь думала еще, перед тем как сюда ехать.

— Насчёт полотенца не переживай, — я указал рукой на широкий подоконник, где аккуратной стопкой лежали сложенные махровые полотенца и простыни.

Слева от окна на крючках для одежды висело не меньше полудюжины дубовых веников, основных атрибутов парилки.

— У вас тут всё продумано, Сева. Прекрасно устроились, здесь реально можно жить и даже собственной квартиры не нужно.

— А я что делаю? Тут и живу, в основном, совмещая приятное с полезным.

Ольга расположилась напротив меня в пластиковом кресле, которое обычно используют в кафе на летних верандах, и вытянула ноги. Я посмотрел на неё, затем перевел взгляд на электротабло датчика температуры.

— Оля, обрати внимание, температура уже 90 градусов, так что можно идти смело париться. Вот, только добавлю в водичку несколько капель эвкалипта; когда брызгаешь на камни, создается целебный аромат, очень полезный для дыхательных путей. Ну, что, ты готова?

— Да.

— Тогда пошли.

Мы зашли вдвоем в парилку. У меня вокруг бедер было обернуто махровое специальное полотенце с липучкой вместо завязок. Ольга же, скинув с себя простынь, осталась в купальном бикини, присев на краешек полога, заботливо сколоченного из грубых, но тщательно сфугованных досок, покрытых холщовой простынёй. Затем, медленно повернувшись, посмотрела на меня и покорно легла на живот, вытянув руки вдоль туловища. Я взял два дубовых веника, отпарил в горячей воде, и один, самый пушистый, заботливо подложил ей под голову, так, чтобы лицо полностью скрылось в пахучих дубовых листьях, вторым веником накрыл сверху её прелестную головку.

— Ах, прелесть, какой аромат! — Ее возглас утонул в роскошном лиственном плюмаже.

Отпарив еще два веника, я тщательно стряхнул с них влагу на горячие керамические изоляторы, аккуратно уложенные в печь-каменку вместо речных окатышей. Покрытые защитной металлической сеткой они раскаляли воздух парной не меньше, чем обычные речные камни. Положив дубовые веники Ольге на спину для прогрева организма, я надел банные рукавицы, шапку-будённовку, и начал круговыми движениями перемещать вениками горячий пар от печи к пологу, где распласталось нежное женское тело в ожидании банной экзекуции. Ольга лежала спокойно, не шевелясь, расслабившись максимально. Я прошелся обоими вениками, скользя по телу от плеч до самых пяток и обратно, медленно-медленно обволакивая горячим воздухом, исходящим от нагретых изоляторов, расположенных в обрезанном кислородном баллоне. Затем, потихонечку, стал массировать ее тело, нагнетая горячий воздух, на короткое время, прижимая веники к позвоночнику.

— О, как хорошо, приятно! — Стонала Ольга, ощущая всем телом прелесть лиственного компресса.

— «Парься — не ожгись, поддавай — не опались, с полки не свались», — источал я народные мудрости, прижимая пучок дубовых веток к распаренному нежно-красному женскому те;льцу, — «в бане веник — господин, для глубокого прогревания и лечения», — просвещал я Ольгу в перерывах между нанесением шлепков по спине банными вениками.

— Ах… Прекрасен «ве;нечный массаж». Ох… Когда парку;, парку; поддашь! –Зарифмовывала Ольга паузы между ахами и охами, после моих размашистых шлепков дубовыми ветками по разгоряченному телу.

Я взял специально приготовленные плоско-связанные дубовые ветви, распарил и стал ими растирать её кожу, одновременно вытирая выступивший пот на её теле.

— Что, Ольга, приятно?

— Да, очень, — ответила она и перевернулась по моей просьбе на спину.

— Нормально легла, удобно?

— Да, удобно, — отозвалась Ольга, вытянувшись вдоль полога.

Брызнув водой на горячие изоляторы, и дождавшись обильного парообразования, я продолжил банную процедуру, потихонечку нагнетая горячий воздух в её сторону. Прижимая к ногам, коленям и бедрам распаренные веники, прогрел суставы, приговаривая:

— У киски заболи;, у собачки заболи;, а у Оли заживи;. Как суставы, согрелись?

— Хорошо, тепло, — хохотала Ольга после каждого обжигающего прикосновения дубовыми листьями.

Я снова окатил водой изоляторы, сделав воздух невыносимо жарким, и попросил Ольгу поднять руки вверх, согревая их банными вениками. Затем, напоследок попарил её ноги, медленно, от бедра, пройдясь до самых пяток.

— Всё, закончились твои мучения, — я небрежно бросил веники в шайку с водой.

— Спасибо, Сева, ты профессиональный парильщик! Давно не получала такого наслаждения, — Ольга встала и вытянув руки двинулась к выходу, — аж голова закружилась.

Завершив банную процедуру, Ольга, чуть пошатываясь, отправилась в душ. Я же, оставшись один, улегся на деревянный настил, подложив под голову банные веники, закрыл глаза и предался воспоминаниям…

***

Запрос о подтверждении «ранения (заболевания)» на старшего лейтенанта Всеволода Смирнова из особого отдела КГБ по Южной группе войск, находившегося в Будапеште на ул. Керепеши (Kerepesi), пришёл в госпиталь буквально на следующее утро, потому что в вечерний доклад командующему о происшествиях и оперативной обстановке по ЮГВ Сева попасть успел. В КГБ был особый отдел «активных мероприятий», занимавшийся не только сбором информации, но и дезинформацией, а также другой секретной деятельностью, в которой зачастую участвовали различные подставные организации и частные лица, призванные не только шпионить за жизнью иностранных государств, но и влиять на эту жизнь. Поэтому, неудивительно, что на следующий день после подтверждения госпиталем заболевания старшего лейтенанта Смирнова, в реанимационном отделении появился сотрудник особого отдела, небезызвестный майор Иванов.

— Здравствуйте, Эдуард Анатольевич! — Обратился Иванов к начальнику реанимационного отделения госпиталя, — у вас, по нашим данным, находится на лечении старший лейтенант Смирнов, как бы мне его увидеть?

— Без проблем, товарищ…

— Иван Иванович, — представился майор Иванов.

— Да, Иван Иванович, увидеть можно, но поговорить, скорее всего, не получится — речевые функции пока не восстановлены.

— Ничего, мне, для первого раза достаточно.

— Хорошо, — ответил начальник отделения, — проследуйте за мной.

Я внутренне ощущал себя в каком-то вегетативном состоянии. Постепенно ко мне стали возвращаться воспоминания и способность мыслить. Но выразить словами свои чувства я не мог, оказавшись запертым в собственном теле словно в склепе. Я осознавал себя и окружающих, что говорило о полной сохранности моих вегетативных функций головного мозга. Это было, как в кино: я видел себя со стороны, словно я умер и стал привидением. Я сознавал, что люди смотрят на меня, как будто сквозь меня. Я умолял, кричал и плакал внутри себя и никак не мог заставить их заметить меня. Мне было страшно, что я так и проведу всю свою жизнь в полном одиночестве. Казалось, что окружающие продолжают считать меня овощем, который не понимает, не видит и не слышит, что говорят вокруг врачи.

Я видел, как в реанимационный бокс зашёл врач в белом халате и человек в гражданской форме. Лицо этого человека мне было знакомо, но кто он и откуда, я вспомнить не мог.

— Здравствуйте, Всеволод! — Сказал человек в цивильном одеянии, — узнаешь меня? Я майор Иванов, мы встречались с вами при некоторых обстоятельствах здесь, в Будапеште.

Я насторожился, холодок воспоминаний, будто через открытую фрамугу окна, проник в моё сознание. Хотелось разлепить онемевшие губы и ответить ему, что лицо его мне знакомо, но вместо этого я только утвердительно кивнул головой.

— Что с вами произошло, Сева? Вы можете мне сейчас что-то сказать?

Я хотел ответить майору, что у меня накопилась усталость, и сердце не выдержало в какой-то момент и остановилось… Но я только промычал и отрицательно покачал головой.

— Хорошо, Сева, — перейдя на «ты», сказал Иванов, — в вашей части уже известно, что с вами случилась беда, но, врачи здесь высококвалифицированные, медицинское оборудование хорошее, поэтому, не волнуйтесь и выздоравливайте. После реабилитации вас, скорее всего, направят в Балатонфюред, в санаторий, после чего вы сможете продолжить службу. Если что-то пойдет не так, то вы будете комиссованы военно-врачебной комиссией по статье «52Б», но, я думаю, что до этого не дойдет. До свидания, Сева, выздоравливайте, я иногда буду навещать вас. Ваш брат уехал в Союз? — Спросил у меня майор.

Я отрицательно покачал головой.

— Хорошо, я заеду на квартиру и побеседую с ним в плане того, чтобы он дождался вашего возвращения.

Майор протянул свою руку для прощания и видя, что я не реагирую, дружески похлопал меня по плечу.

— Выздоравливайте! — Еще раз сказал Иванов, и вместе с начальником отделения они вышли из бокса.

Я остался один на один со своими тревожными думами. Врачи и медсёстры говорили, что я могу умереть. Они думали, что я не слышу их, а я всё слышал, но только не мог подать знак. Это были самые страшные моменты моей жизни в компании депрессивных мыслей — мрачных и пугающих. Мне казалось, что я проклят навеки, и ни у кого нет никакого сожаления ко мне, и я обречен до смерти жить в полном одиночестве. Но я старался не думать об этом вообще. Каждый день в госпитале повторялся один в один. Со мной производили одни и те же манипуляции: подъем, процедуры, завтрак, процедуры, обед и сон. Медперсонал считал меня не осознающим собственное тело, поэтому особенно не утруждался тем, чтобы менять что-то, чем-то занять меня. Ставили мою коляску на полдня перед телевизором, где шли бесконечные повторы какого-то телесериала, день за днем, час за часом, без остановки. Это было невыносимо, очень хотелось знать, когда это пытка закончится. Я даже научился распознавать времена суток по теням на стенах своего госпитального бокса. Медсестра или сиделка иногда упоминали при мне о времени или по радио передавали время, и это давало мне ориентиры. Постепенно я научился взаимодействовать с собственным миром в своём сознании. Психологи обычно называют способность преодолевать трудности и стрессовые ситуации в жизни стойкостью. Со временем я стал справляться со своими негативными мыслями, и моё физическое состояние необъяснимо начало улучшаться. Но окружающие по-прежнему меня не замечали. Однажды, мой лечащий врач заметил мои слабые попытки дать понять, что я присутствую: движение головой, едва заметная улыбка, осмысленный взгляд. Врач проводил со мной различные тесты и убедился в том, что я в полном сознании и способен реагировать и, это стало поворотным моментом в моей жизни. Ко мне возвращался контроль над своим телом, я начал ходить. Сначала с костылями, чтобы держать равновесие, а затем, я уже мог делать легкие пробежки по утрам. Речь ко мне, как и память вернулись окончательно. Через две недели меня выписали в часть.

Из госпиталя я доехал до района Матьяшфёльд на автобусе. В венгерских автобусах нет кондукторов, и для оплаты проезда необходимо купить билет в киоске на остановке, а затем, войдя в салон автобуса, его закомпостировать. Билет на автобус стоил 2 форинта. Я был свидетелем, когда некоторые наши граждане создавали целый каталог закомпостированных билетов в своих записных книжках по маршрутам различного направления и, однажды проехав на автобусе по своему маршруту, пользовались этим билетом многократно. Деньги у меня были: я спокойно купил билет, зашел в автобус и пробил автобусный билет в компостере. Погода на улице стояла довольно-таки жаркая, и в автобусе было душно. Во мне после выписки из госпиталя до сих пор возникало чувство страха за свое здоровье, когда менялась погода и, соответственно, менялось моё артериальное давление. Это сказывалось на душевном состоянии, хотя врачи меня успокаивали, говорили, что это обыкновенная вегето-сосудистая дистония. Но, самое главное — у меня выработался стойкий защитный иммунитет против любого алкоголя, табака, кофе и крепкого чая.

— Кодировка на уровне смерти, — сказал мне мой лечащий врач при выписке, — это не самое плохое приобретение, гарантировано лет пять тебе Сева вести праведный образ жизни. Но смотри, это серьёзная кодировка — выпьешь, реально умрёшь — так запрограммирован твой мозг. А вообще, по медицинским показаниям и результатам ЭКГ и ЭЭГ, ты здоров, как бык. Завтра будет готова выписка, неделю на реабилитацию в санатории, и — на службу, Сева.

***

[1] «В советский госпиталь» — (венг.)[2] «Умираю!» — (венг.)[3] «Спасибо!» — (венг.)[4] «Пожалуйста!» — (венг.)[5] Urban3p.ru — Госпиталь Южной группы войск[6] Женский предельно открытый купальный костюм, в котором бюстгальтер и трусики имеют вид узких полосок из ткани.[7] Электрокардиограмма сердца и электроэнцефалография головного мозга.