Протуберанцы. Глава 7

Глава седьмая

Возвращение в строй

Политика — есть продолжение войны другими средствами.

Во Нгуен Зиап,

вьетнамский генерал и политик

Венгрия воевала во Второй мировой войне на стороне нацистской Германии до самого конца войны. Попала в советскую зону оккупации после окончания войны и падения фашистского режима. В связи с этим, согласно Парижскому мирному договору стран антигитлеровской коалиции с Венгрией, СССР получил право держать на территории Венгрии свои вооружённые силы, однако обязан был их вывести после вывода оккупационных войск союзников из Австрии. В то же время, нельзя говорить об освобождении Венгрии советскими войсками однозначно, как об оккупации. Компартия Венгрии совместно с советскими властями, прилагала большие усилия к возобновлению производства, обеспечению населения продовольствием, что было тем более важно, что в результате войны нарушилась связь между селами и городами.

Войска союзников были выведены из Австрии в 1955 году. 7 ноября 1945 года в Венгрии были проведены всеобщие выборы. На них 57% голосов получила Независимая партия мелких хозяев и лишь 17% — коммунисты. А уже в 1947 году коммунистическая ВПТ (Венгерская партия трудящихся) на выборах стала единственной легальной политической силой, и советские войска, стали той силой, на которую опирались венгерские коммунисты в своей борьбе с оппонентами. Так, 25 февраля 1947 года советское командование арестовало популярного депутата парламента Белу Ковача, после чего он был вывезен в СССР и осужден за шпионаж. Лидер ВПТ и председатель правительства Матьяш Ракоши, прозванный «лучшим учеником Сталина», занялся копированием сталинской модели управления: проводил индустриализацию и коллективизацию, боролся с католической церковью. Летом 1948 года завершился «год перелома» в процессе установления социализма в Венгрии, буржуазия, по существу, была отстранена от власти. Но среди некоторых слоёв венгерского народа это вызывало недовольство. Стихийно зарождались требования возвращения к власти Имре Надя, проведения альтернативных выборов, вывода из Венгрии советских войск. Некоторые венгры вовсе считали социалистический курс своей страны ошибочным. В венгерском обществе — противоречивое отношение к Советскому Союзу. Так что называть советских воинов «освободителями» не совсем корректно: во время Второй мировой войны Венгрия была союзницей Германии. После войны, две тысячи венгров были депортированы в рабочие лагеря на территории Советского Союза. Ну, и, наконец, в 1956 году в Венгрии вспыхнуло известное антикоммунистическое восстание, которое было подавлено советскими войсками.

После падения социалистического режима в конце 1980-х годов, Имре Надь, бывший председатель Совета министров Венгерской Народной Республики и бывший министр обороны Пал Малетер, были торжественно перезахоронены в июле 1989 года. С этого времени Имре Надь объявлен национальным героем Венгрии.

Венгрия добилась определённых долговременных экономических реформ и ограниченной политической либерализации в 1980-е годы, однако крупные реформы произошли только после смещения с поста генерального секретаря Коммунистической партии Яноша Кадара в 1988 году. В том же году парламент принял «демократический пакет», который включал в себя плюрализм профсоюзов, свободу ассоциаций, собраний и печати, новый закон о выборах, радикальный пересмотр Конституции. В октябре 1989 года правящая Венгерская социалистическая рабочая партия провела свой последний съезд и переименовала себя в Венгерскую социалистическую партию. В исторической сессии с 16 по 20 октября парламент принял закон, предусматривающий многопартийные парламентские выборы и прямые президентские выборы. ВНР была преобразована в Республику Венгрия, в её Конституции гарантировали права человека и гражданина, а также была создана организационная структура, которая обеспечила разделение полномочий между судебной, законодательной и исполнительной властью. В 1990 году состоялись первые свободные выборы. В период с 12 марта 1990 года по 19 июня 1991 года советские войска были выведены с территории Венгрии.

Такова была политическая послевоенная атмосфера в Венгрии до самого вывода советских войск в начале 90-х годов прошлого столетия. Руководство Советского Союза в 1988—1989 годах понимало, что его сфера влияния будет уменьшаться, и в Восточной Европе будут происходить демократические преобразования, поэтому все усилия советской разведки были направлены на создание нелегальной сети агентов, и в Венгрии особенно.

После реабилитации в санатории-профилактории Южной группы войск в небольшом курортном городке Балатонфюред на берегу озера Балатон, я вернулся в свою квартиру на улице Ракоши. Отец уехал в Союз и строго-настрого наказал Ефиму дождаться меня из санатория и помогать брату в трудных жизненных обстоятельствах. Фим жил в моей квартире и зарабатывал себе на жизнь, торгуя на рынке зубной пастой, стиральным порошком и мылом советского производства, которые я привёз коробками в большом количестве из очередного отпуска, для собственного употребления и перепродажи — поддержания штанов в трудную минуту. Хозтовары из Союза пользовались большой популярностью у мадьяр из-за хорошего качества и невысокой цены, и Фим становился популярной личностью на рынке Будапешта, к нему даже выстраивались очереди.

Я нажал кнопку с номером моей квартиры на домофоне при входе в подъезд и услышал голос Ефима.

— Слушаю вас.

— Брат, это я, Сева, — радостно проговорил я в щель микрофона, — встречай брата.

— Брат, заходи, наконец-то тебя выпустили из лап медиков, подымайся, я дверь уже открыл.

Я медленно поднимался по лестничным ступеням с ощущением радостного спокойствия, что наконец-то вернулся домой. Мои шаги гулким эхом отдавались в подъезде. Я услышал щелчок открываемого замка двери на третьем этаже и голос Фима:

— Ты где, Сева?

— Иду, иду, — ответил я, — мне сейчас бегать по лестницам не рекомендовано, всё должно быть спокойно и равномерно.

Я поднялся на свой этаж и в дверном проеме облегчённо вздохнув, увидел улыбающуюся физиономию Фима.

— Ну, привет, брат! Как поживаешь без меня? — Спросил я Ефима, обняв его за плечи.

— Нормально Сева, смотрю телевизор, подторговываю слегка на местном рынке твоими хозтоварами, надо же на что-то питаться.

— Никто не заходил, не тревожил тебя, про меня не спрашивали?

— Заходила, эта, твоя девушка с нашего этажа. Спросила, где ты?

— А, Ладжза, и что?

— Я сказал, что ты в санатории поправляешь здоровье.

— Ну, и правильно, Фим, ей не обязательно всё знать.

Я зашёл в коридор квартиры, снял обувь и спросил Фима:

— Есть что-нибудь покушать, так жрать хочется, аж переспать не с кем.

— Всё шутишь, Сева. Конечно, есть, умывайся, проходи на кухню.

Расположившись за столом в кухне, я с удовлетворением отметил, что у нас довольно-таки по-холостяцки чисто, только кое-где отошли обои от стен.

— Надо поменять обои на стенах и на потолке, — посетила меня благая мысль.

Фим суетился над сервировкой стола: жарил яйца на сковородке, расставлял тарелки и бокалы, одновременно нарезая помидоры и сладкий перец. Когда завтрак был готов, Фим вопросительно посмотрел на меня и спросил:

— Ты, как, выпьешь что-нибудь?

— Нет, ты что, Фим, всё, «z;rva», нельзя, да и не хочется. Ты знаешь, меня как обрубило в плане пития.

— А я выпью, — сказал Фим и, достав запотевшую бутылку пива из холодильника, налил себе в бокал.

— Знаешь, Сева, что я хотел спросить у тебя, эту квартиру ты получал на одного себя или как?

— Да нет, Фим, это квартира нашего УНРа, и поэтому ко мне могут подселить кого угодно. Она же трёхкомнатная, а ты сам знаешь, что в Венгрии трехкомнатная — это значит три спальни, не считая столовой и кухни. У меня здесь как-то проживали наши электрики с части, пока не уехали в Союз.

— А, вот оно что. Просто, я хотел тебе сказать, что у нас в одной из комнат, в дальней, поселился военный — знакомый майор. Помнишь, он нас на УАЗике подвозил из кафе после драки.

— Иванов? Помню-помню, и где он сейчас?

— Где? На службе, конечно, вечером будет.

— Ладно, Фим, спасибо тебе за завтрак, мне нужно съездить в часть — представиться командиру и показать свою медицинскую книжку с выпиской.

— Хорошо, Сева, езжай. А я хотел бы сходить на рынок, да продать что-либо, а то денег совсем нет. Что можно продать, Сева? Всю зубную пасту и стиральный порошок, что ты привёз из Союза, уже продал.

— Продай ракетки для большого тенниса в чехле, они мне, как бы уже не нужны.

— Попробую, брат, может их кто купит. А у тебя как с деньгами?

— Да, тоже, напряжённо. Вот, как раз на работе насчёт денег, может быть, что-нибудь решу — аванс какой-либо или материальную помощь.

— А если занять у кого? — Спросил Фим.

— Занять? Нет, брат, здесь в Венгрии это сложно и как бы не принято. Тут все живут на «подсосе», поэтому и поддерживают себя контрабандой из Союза. Ты представь — у меня зарплата в месяц шесть тысяч форинтов, а простой водитель автобуса зарабатывает двадцать пять тысяч форинтов в месяц, вот такая вот арифметика.

— А почему так?

— Видишь ли, нам зарплату считают очень просто: должностной оклад плюс звание — это те деньги, которые мы получаем в Союзе и их переводят по курсу 1 рубль за 20 форинтов, и всё. А в Венгрии, здесь, как бы рыночные отношения, и зарплата соответственно у них сложилась от так называемой минимальный корзины на одного человека. Если у нас в Союзе на 300 рублей можно безбедно жить, то в Венгрии это не прокатит.

Я вышел из дома, но желания ехать на работу на общественном транспорте не было никакого. Недалеко от подъезда стояла будка ярко красного цвета, в которой находился телефон местной и междугородней связи.

— Вот, прекрасно, — подумал я, — позвоню в автопарк, узнаю, кто там сегодня дежурит. Может, пришлют за мной дежурный УАЗик?

Телефонные будки в Венгрии, это как показатель внутренней культуры мадьяр. В них всегда чисто, нет никаких надписей на стенах будки, телефон всегда в исправном состоянии, телефонные трубки всегда на месте, и никто их не обрезает из хулиганских побуждений. Но самое главное, ниже телефонного аппарата, на полочке, всегда находится телефонная книга огромного формата, вместив в себя, практически, всех пользователей телефонных сетей Венгрии с фамилиями и именами, а также адресом проживания. И, что самое важное, все страницы этой книги на месте, и она, никоим образом, не привязана цепочкой к телефонной будке.

Телефон дежурного по части я знал наизусть. Бросив в приёмную щель аппарата два форинта, набрал номер. Дежурный по части откликнулся мгновенно. Я представился и попросил его соединить с автопарком. Дежурным по автопарку был мой знакомый прапорщик Бойко.

— Прапорщик Бойко на зв'язку, — с украинским акцентом ответил он на звонок дежурного.

— Здорово, Михайло, это Сева тебя беспокоит.

— А, Сева, привет! Ты что, уже вышел на службу?

— Решил представиться сегодня командиру, а желания ехать на перекладных нет никакого.

— А ты подожди, я сейчас тебе «летучего голландца» пришлю. Ты где, дома?

— Да, Михайло, я здесь на Ракоши.

— Не уходи, УАЗик будет минут через двадцать.

— Хорошо, я подожду возле подъезда. А кто за рулём?

— Кто-кто, разве ты не знаешь, «француз».

— Хорошо, «француз» так «француз». Ему что, до сих пор позывной не поменяли, он же, вроде, больше еврей, чем француз?

— Нет, Сева, как приклеилось, уже не отклеишь.

— Ладно, отбой, жду, спасибо.

Мой взгляд упал на коленкоровую обложку телефонной книги с крупным золотистым заголовком.

— Интересно, — подумал я, — а найдётся ли телефон моего знакомого Белы Васса?

Открыв толстенную книгу на букве «V», начал искать. И, что самое удивительное, я его нашел, нашёл не только номер, но и адрес проживания в Будапеште. Он проживал рядом со станцией метро «hospital». Я решил набрать номер Белы просто так, чтобы поздороваться с хорошим человеком. Длинный зуммер телефона был прерван фразой «алло».

— Добрый день, это я, Сева, — сказал я фразу на русском, чтобы Бела смог ориентироваться, на каком языке ему говорить.

— А, Сева, добрый день! Ты где? Почему долго не звонил? Мог бы и к нам в гости приехать. Энико постоянно справляется о тебе: «Может, его в командировку, в другой город отправили?»

— Да нет, Бела, я на месте, просто в санатории отдыхал, в Балатонфюреде.

— Прекрасное место! Это хорошо — за здоровьем надо следить. У тебя есть какие-то предложения?

— Не знаю Бела? Я же немного, перед санаторием, приболел и ситуация сложилась так, что меня чуть было не комиссовали с армии.

— Да ты что? А я-то ломаю голову, чего это вдруг ты в санаторий поехал?

— Да, Бела, здоровье немного пошатнулось, и, вот, я подумал, уволят меня с армии, и что я буду делать?

— Я понял тебя, Сева. У меня есть несколько идей. Можно встретиться и обсудить.

— Хорошо Бела, давай завтра вечером. Я могу к тебе приехать.

— Нет, Сева, я приеду к тебе сам, мне так будет удобней.

— Давай, завтра вечером, так завтра. Всё, до свидания Бела, передавайте привет Энико.

— До свидания Сева, передам обязательно, смотри, больше не болей.

Я повесил на рычаги телефонную трубку, вышел из будки и, буквально через пару минут, к подъезду подъехала дежурная машина, УАЗик, санитарка — «буханка», как в народе прозвали этот автомобиль. За рулем сидел рядовой Штейн по прозвищу «француз». Он маякнул мне дальним светом, чтобы я обратил на него внимание, но я уже и так шёл к автомобилю.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, — поприветствовал меня ефрейтор. Меня прапорщик Бойко прислал за вами.

— Здравствуй, Борис! — Поздоровался я фамильярно, тем более, что всех бойцов автопарка знал не только по прозвищу и фамилии, но ещё и по именам, так как тесно работал с водителями: по распоряжению командования, кроме своей основной производственной работы, я ещё распределял автомобили на маршруты, как внутри Венгрии, так и из Венгрии в Союз, в командировку, а это дорогого стоило. Поэтому, водительская братия ко мне относилась благосклонно, и за глаза меня называли «отец Севгий», хотя разница в возрасте у нас была не более десяти лет.

Я сел на место старшего машины и «француз», развернувшись, начал выезжать на основную дорогу с правым поворотом, как вдруг, завизжали тормоза, и какая-то спортивная легковая машина буквально за несколько сантиметров от нашего заднего бампера вильнула влево, и мы услышали непрерывный сигнал клаксона. За рулем сидел молодой мажор, который знаком руки просил нас остановиться.

— Остановись, — сказал я «французу».

— Зачем? Да пошёл он… — ответил мне «француз».

— Нет, ты всё-таки остановись, я выйду переговорю. Ты же посмотрел налево и включил правый поворот?

— Да. товарищ старший лейтенант. Я всё это сделал, я его даже не видел — он летел с такой скоростью…

— Я понял тебя, не переживай, всё будет нормально.

Дежурный УАЗик остановился. Впереди нас, перегородив полосу движения, остановилась легковая «спортивка». Из неё выскочил молодой человек и размахивая руками, что-то громко кричал. Я вышел из УАЗика и спокойно, ровным шагом подошел к нему. Судя по состоянию этого венгра, понял, что беседа наша будет бесполезна в плане обвинения и оправдания, поэтому решил «включить дурочку», и, на русском языке, задал молодому человеку вопрос:

— Что случилось? Почему вы так кричите?

Мадьярин что-то мне говорил, и я из его диалога понял, что мы оккупанты, что мы приехали в их страну со своими порядками, и что мы творим здесь всё, что нам заблагорассудится. Я продолжал по-русски:

— Вы зря кричите. Мы повернули по правилам — включили поворотный сигнал. А вы эти правила нарушаете, потому, что ездите по городу с недозволенной скоростью.

Венгр, не понимая меня, продолжал свои словоизлияния. Я посмотрел в салон легковой автомашины. На пассажирском сидении сидела миловидная мадьярка, слушала наш разговор и улыбалась. Я подмигнул ей, улыбнувшись в ответ. Молодой венгр, перехватив мой взгляд резко замолчал, безнадёжно махнул рукой, сел в свою машину и выжал газ до «полика», так, что задние колеса с визгом крутанулись на асфальте и рванул дальше. Я, не спеша обойдя автомобиль, сел на пассажирское сиденье и сказал водителю:

— Поехали.

— Что вы ему сказали товарищ старший лейтенант? — Спросил у меня водитель.

— Я сказал, что он был неправ, потому, что гоняет по городу с превышением скорости. А мы были правы, потому, что повернули по всем правилам дорожного движения, предварительно включив правый поворот. Ты же включил поворот, не правда ли?

— Если честно, товарищ старший лейтенант, по-моему, я забыл его включить.

— Ладно, проехали. В следующий раз не забывай. И не гони…

Буквально, через тридцать минут мы уже въезжали в автопарк нашего УНРа.

***

Когда я вышел из бани, ночь огромным спрутом опустилась на всё, что ещё недавно, буквально два часа назад, было различимо и называлось деревьями, машинами, гаражом, диспетчерской и металлическим забором. Огромными бесформенными щупальцами она обхватила всё вокруг — движимое и недвижимое, растущее и цветущее, и только придорожные фонари боролись с этим исполинским спрутом, отсекая своим ярким светом всепроникающие аморфные сяжки; тьмы. Я открыл дверь диспетчерской, отодвинул противомоскитную сетку. Ольга уже забралась на самый верх двухъярусной кровати, обмотав полотенце вокруг головы, и с любопытством поглядывала на меня.

— Прекрасно выглядишь, Ольга, — я притворил за собой дверь, — твой образ «дамы в чалме» напоминает мне таинственного великого медиума.

— Ты увидел во мне посредника между духами и людьми?

— Ну, почему обязательно посредника, Ольга, быть медиумом — это в первую очередь, исцелять человеческие души.

— И никакой я не медиум, и не предсказатель судеб, и не занимаюсь спиритизмом. Здесь ты, Сева, глубоко заблуждаешься.

— А, вот, у меня, Ольга, правда, очень давно когда-то было такое состояние телепатии с психическими способностями, что я даже испытал некий ужас от трансформации собственного сознания.

— И что же за такие способности у тебя проявились, Сева?

— Ты знаешь, у меня появилось какое-то «внутреннее зрение», «яснослышание». Я мог посредством своих мыслей, кратковременно, конечно, но влиять на мыслительный процесс другого человека, причём на уровне телепатии, не произнеся при этом ни единого слова.

— Удивительно Сева, удивительно, — заинтересовалась Ольга, подперев голову ладонями, с интересом глядела на меня сверху вниз, — расскажи!

— Да, рассказывать-то особо нечего. Просто у меня была двухминутная клиническая смерть. Может быть, это была просто кома, я точно не могу сказать, да и не хочется об этом вспоминать, но после этого со мной произошли такие вот медиумические проявления.

— А сейчас, что?

— А сейчас все эти психические расстройства исчезли — видимо произошло выздоровление организма.

— Да, это жалко…

— Почему? Жалко, что я перестал быть психопатом?

— Потому, что это жутко интересно. И как они у тебя эти способности пропали, сами собой?

— Нет, не сами собой. Я лечился в Китае.

— И чем же тебя лечили в Китае?

— Я думаю, что это было лечение с помощью опиума.

— Опиума? И это всё там сейчас легально?

— Сейчас нет, конечно. Сейчас там борются с этим, но в восемнадцатом веке употребление опиума была в большой моде и легальные курильни опиума существовали наравне с пивными заведениями, в основном, в приморских городах на юго-востоке Китая. Опиум курил даже высший свет — поздняя династия Цин.

— Ты мне говоришь удивительно странные вещи, о которых вообще мало, кто знает. Я даже и не думала, что в Китае были опиумные курильни.

— Нет, конечно, разумные люди этого боялись и противились. В основном, проблемы у китайцев с наркотиками были в провинции Гуандун. Это самый перекресток маршрутов наркотрафика в Китае. На рынке Гонконга и даже всего мира, Гуандун был одним из основных портов наркоторговли международного рынка. Но дело не в этом, дело в традиционном китайском способе лечения — «напиток забвения» был хорошо известен и широко применялся в Китае и Индии.

— А как ты Сева попал в Китай? Это интересно.

— Как? Я же был когда-то человеком военным и увольнялся из армии через военный госпиталь, а потом у меня появилась возможность продолжить лечение в военном госпитале Пекина, тем более, я какое-то время по контракту работал больше года в Китайской Народной Республике. При военном госпитале в Китае есть медицинский центр, который называется «Императорский сад», где с успехом нетрадиционными методами лечат такие заболевания, против которых европейская медицина сегодня бессильна. Там я и познакомился с китайцем, которого по-русски звали Петя, а по-китайски — Цзы Бин Цзянь. Ну, что, рассказывать дальше? Я вижу, ты уже зеваешь.

— Рассказывай, Сева, я еще пока не сплю.

— Так вот. Как-то раз мы сидели в китайском ресторане и отмечали какой-то праздник, я уже не помню. Даже, наверное, не праздник — это было подписание контракта, но суть не в этом. Директор нашего завода, главный инженер, заместитель по производству поднимали рюмочки водки вместе с китайскими представителями китайского завода, выпивали, и это казалось нормальным и естественным среди нас, русских и китайцев. Только я один не пил, лишь налегал на различные яства, пробуя экстравагантные китайские блюда. И тогда Петя, то бишь, китаец Цзы Бин Цзянь, спросил меня, почему я ничего не выпиваю за праздничным столом. Я показал пальцем в небо, и сказал, что тот, кто находится на небесах, не позволяет. Тогда Петя, сказав «одну секундочку», достал какую-то фарфоровую небольшую бутылку с красной этикеткой, на которой что-то было написано китайскими иероглифами, открыл и, накапав двадцать капель в стакан с минеральной водой, заставил меня выпить. Я выпил, и у меня закружилась голова, потом, что-то случилось со зрением — окружающие предметы стали расплывчатыми, а тело обрело прекрасную легкость, и я, вдруг, почувствовал себя парящим над землей. У меня снялись установки на все запреты, страхи — я почувствовал себя абсолютно свободным человеком. «Что это?» — Спросил я у Пети. «Это лекарство». «А если точнее?» — Пытал я моего нового знакомого. «Это лекарственная настойка опиума на спирту — народная медицина. При депрессии, нервном и физическом истощении, усталости и упадке сил, при болях любого происхождения, при болях в сердце, спазмах коронарных сосудов, атеросклерозе, мигрени, колите, холецистите, камнях в почках — очень широкий спектр действия у нее. Но злоупотреблять не надо, чтобы не было привыкания». — И он мне дал рецепт изготовления зелья, впрочем, я им так никогда и не воспользовался. Вот так, Ольга, меня и вылечил китаец от психических расстройств.

— Да, интересный случай. А у тебя что, были сильные психические расстройства?

— Ты знаешь, Ольга, были, особенно, когда уволился из армии. Я спать не мог, считал этих «слоников» — тысяча штук за ночь, чтобы уснуть. Страдал такой сильной бессонницей, такой страшной депрессией, что по ночам выходил из дома и шел куда-нибудь в общественное место, поближе к людям, садился на скамью и сидел подолгу, не мог оставаться один. Возникало сильнейшее суицидальное настроение, от которого мне так тяжело было избавиться. Я стал бояться высоты, потому что однажды залез на крышу девятиэтажного дома поправить телевизионную антенну, как вдруг, мне так захотелось спрыгнуть с крыши этого дома, еле остановил себя. Это страшно, Ольга. Иногда возникало желание прыгнуть под колеса идущего поезда. Нет, я считаю, что тот китаец меня просто спас, хотя, конечно, потом я стал выпивать алкоголь и даже курить сигареты, но это было не критично по отношению к тому, что со мной происходило. Ладно, Ольга, я смотрю, ты уже засыпаешь. Давай ложись, спи, тем более, завтра мы с тобой выезжаем с утра пораньше и тебе надо выспаться.

— А ты, Сева.

— А я что, я уже привык спать по чуть-чуть — два часа поспал, четыре часа бодрствую. Так что ложись, отдыхай, а я немножко посижу, кое-что попишу.

— А что ты пишешь, если не секрет?

— Ольга, это секрет. Всему свое время, потом как-нибудь тебе покажу. Хорошо?

— Хорошо, Сева, спокойной ночи.

Ольга повернулась лицом к стенке, а я, усевшись в кресло диспетчера и изредка поглядывая в огромный монитор, достал свою электронную записную книжку.

***

На КПП меня встретил прапорщик Бойко. Это был круглолицый, располневший, уже не молодой человек в военной форме, которая в обтяжку сидела на нём. Галстук-селедка плотно опоясывал его мощную шею. Бойко подошёл к машине, подождал, пока я выйду, и протянул руку для рукопожатия. Рукопожатие было сильное, в котором чувствовалась не дюжая физическая сила этого человека.

— Здорово, Сева! — Поприветствовал меня прапорщик, не обращая внимания на военную иерархию, — наконец-то ты прибыл на службу, а то у меня начались проблемы с разнарядками на автомобили — кто, куда, когда и зачем поедет? Эта девочка, которая выполняет твою работу, вечно всё путает и забывает, а потом на совещании командир устраивает нам разнос.

— Да, Михайло, сегодня включусь я в эту работу. Рассмотрю все наши заказы по материалам, где и откуда их получать, и распишем с тобой график на неделю.

— Прекрасно, — сказал Бойко, — а то у меня в автопарке началась полная неразбериха. Да, кстати, главный механик говорил, что одну машину надо отправить в Союз на РЛС — под Мукачево, на «Шипку», вывести оттуда кое-какой железобетон, а один длинномер в Москву за арматурой.

— Хорошо, разберемся, — отреагировал я, — пойду в штаб, представлюсь командиру, получу вводные, и на завтра у тебя уже будет полный список-разнарядка на выезд. Ну, давай, всем удачи.

— Тебе тоже, — ответил мне Бойко, и я, еще раз, пожав ему руку направился в сторону штаба.

Штаб жил спокойной, размеренной жизнью. Он представлял из себя длинный одноэтажный щитовой барак, который позволить себе могла только строительная организация, по принципу «дёшево и сердито», с центральным входом посередине. На входе располагалась комната дежурного по части, по коридору направо — планово-экономический отдел и бухгалтерия, налево — кабинеты замполита и командира, и прямо — дверь в родной производственный отдел. Я поприветствовал дежурного по части и спросил, где в данный момент находится командир.

— У себя в кабинете, — сказал мне дежурный, и я, поправив галстук, решительно зашагал по коридору.

Постучавшись в дверь командирского кабинета, вошел и приложив руку к козырьку отрапортовал:

— Здравия-желаю товарищ полковник! Старший лейтенант Смирнов прибыл для прохождения дальнейшей службы после пребывания в госпитале.

— Здравствуйте товарищ старший лейтенант, — ответил на моё приветствие командир. Вы всё, полностью выздоровели, и можете приступать к своим основным обязанностям?

— Да, конечно, товарищ полковник.

— И составьте график материально-технического обеспечения объектов на неделю. К вечеру подайте заявку по автотранспорту, я проверю и подпишу.

— Слушаюсь, товарищ полковник, — громко ответил я и, крутанувшись через левое плечо, вышел из кабинета командира.

Зайдя в производственно-технический отдел, я поздоровался с женщинами, служащими СА, работниками нашего отдела.

— Здравствуйте, дорогие женщины производственного отдела! Отдохнув в санатории и набравшись сил, неожиданно воспылал желанием вновь увидеть вас.

— О, Сева, здравствуйте, здравствуйте! Мы тоже рады видеть вас — не прошло и полгода.

— А где начальник отдела?

— Как где? Как всегда, на объекте, — ответили мне женщины.

— Тогда я докладываю вам, что с сегодняшнего дня приступаю к своим обязанностям заместителя начальника производственного отдела и командиру необходимо составить разнарядку по материально-техническому снабжению наших объектов на неделю. Поэтому, дорогие и многоуважаемые сотрудницы, каждый сейчас должен представить план обеспечения объектов железобетоном, столяркой, металлом, и общестроительными материалами, то есть, всё по своим направлениям. Хорошо?

— Хорошо, — чуть ли не хором ответили мне женщины, — через час мы всё подготовим.

— А я, начну составлять «шахматку».

И производственный отдел заработал в полную силу, планируя очередность и объемы поставок строительных материалов, согласно сетевых графиков строительства общевойсковых объектов.

Вечером, когда разнарядка была готова и подписана командиром, я взял второй экземпляр и пошёл в автопарк. В автопарке стояла рабочая суета: самосвалы, грузовые ЗИЛы, краны и длинномеры прибывали с объектов, и прапорщик Бойко лихо командовал ими, указывая место парковки и требуя от водителей подписанные путевые листы. Я не стал его отвлекать от работы, сказал, что разнарядка готова, подписана командиром, и я оставлю ее на КПП у помощника дежурного по части.

— Хорошо, Сева, спасибо, — крикнул мне прапорщик, — всё, рабочий день закончен?

— Да, Михайло, сейчас, только схожу на «Русское поле» определюсь, что у нас из железобетона на остатках.

— Хорошо, Сева, до свидания, — ответил мне Бойко, продолжая свою вечернюю работу.

«Русское поле», так назывался полигон, где производилось складирование железобетонных изделий, и я давно уже там не был. Оно находилось недалеко от автопарка, и через 5 минут я был на полигоне. Окинув взглядом стройные пирамиды бетонной продукции, увидел невдалеке стадо овец, которое паслось на поле, охраняемое большими черными венгерскими сторожевыми. Достав блокнот и записав количество нужного мне железобетона, я почувствовал, как в мои ноги ткнулась мордочка какого-то живого существа. Присев на корточки, увидел, что это маленький пушистый щенок, отбившийся от стада.

— Найдется, — подумал я, потрепав его за ухом.

— Товарищ старший лейтенант, это ваша собачка? — Услышал я сзади чей-то голос.

Обернувшись, я увидел помощника дежурного по части, рядового Слепнева из нашего УНРа. Мгновенно приняв решение, ответил:

— Да, боец. Ты в штаб?

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

— Возьми щенка с собой, я позже заберу. Есть чем его покормить?

— Найдем, — ответил солдат и взяв щенка на руки спросил, — а как его зовут?

Я на секунду задумался. Собака на венгерский переводится как «kutya» и принял решение:

— Кутя, его зовут, просто — Кутя.

— Так это девочка, — сказал боец, приподняв щенка на уровень груди.

— Ну, да, девочка. А я что говорю? Её зовут Кутя, Кутёнок значит, щенок по-мадьярски.

— Я понял вас, разрешите идти?

— Идите, — ответил я Слепневу, — заберу его, то бишь щенка, попозже.

Боец ушел, а я продолжил инспекцию полигона, поглядывая в сторону отары — не всполошился ли кто по поводу щенка-потеряшки. Но овцы мирно паслись, собаки лежали, хозяева овец отсутствовали.

Вечером я с Кутей за пазухой, на дежурной машине был доставлен домой на улицу Ракоши. Войдя в квартиру, мы были встречены возгласами удивления брата:

— А что это за прелестное создание появилась в нашем мужском обществе? — Воскликнул Фим, пытаясь взять щенка на руки.

Но не тут-то было: Кутя, прижавшись ко мне, повернула мордочку в сторону брата и грозно зарычала.

— Так мы ещё и рычим? — Удивился Фим, — серьёзная собака. А как зовут эту грозную собаку?

— Собака, — ответил я, — только по-венгерски.

— Собака? И как будет по-венгерски собака?

— Кутя, а так как мы ещё щенок, то — Кутёнок.

— Почти что котёнок, — рассмеялся Фим.

— Это вам как будет угодно, правда Кутя? — Ответил я, выпустив щенка из рук.

Щенок обнюхал тапочки брата и важный походкой, переваливаясь с боку на бок, проследовал на кухню.

— Венгерская инспекция приехала, — пошутил Фим, — сейчас будет произведена ревизия продовольственных запасов.

— Покорми его, Фим, он, наверное, голодный.

— А что ему дать?

— Ну, Фим, что ты, как в первый раз. Дай ему что-нибудь — посмотри в холодильнике, а я пока переоденусь.

Фим последовал за Кутей на кухню. Я снял армейские ботинки и почувствовал невыносимое амбре, исходившее от носков.

— Где-то попортил свои ноги, наверное, в госпитале или, скорее всего, в санатории подхватил грибок?

В ванной я снял носки, холодная вода приятно остудила конечности рук и ног.

— А не принять ли мне душ? — Посетила голову благая мысль.

После непродолжительного душа в махровом халате «made in USSR» я трансформировался в кухню и на пороге дверного проёма был поражён умиротворительной картиной: Фим сидел за столом с бокалом, а Кутя, раскинув лапы в разные стороны, лежала на животе, положив мордочку на тапки брата.

— Что с щенком? — Удивился я, — с ним всё в порядке?

— Полный порядок, отдыхает — решила поспать.

— Чего это вдруг? Ты чем её напоил?

— Да, так, ничего особенного, налил в блюдце ликёр.

— И что?

— Хлебала, как миленькая, даже хвостиком виляла. Правда, я ликёр слегка пивом разбавил, чтоб не слишком крепкий напиток был.

— Фим, ты с ума сошёл? Это же издевательство над животным!

— Ничего подобного, просто эксперимент. Она же добровольно ликёр лакала, не по принуждению. Павлов, вообще собак курить учил и ничего — академик!

Входная дверь открылась, и на пороге объявился старый знакомый, майор Иванов.

— Добрый вечер, служивые, — поприветствовал нас майор, — меня, такого же холостяка, как и вы, определили в эту квартиру.

— Добрый, добрый! Что-то мне подсказывает одна из мозговых извилин, что не случайны все эти манипуляции с подселением, — ответил я майору.

— Ладно, Сева, остынь, после ужина поговорим, — холодно отреагировал на моё восклицание Иванов.

— Хорошо, — ответил я, — давай, поговорим — расставим все точки над «ё».

***

[1] Венгерский политический и государственный деятель. Сторонник демократических реформ в коммунистической партии. Премьер-министр Венгерской Народной Республики в 1953—1955 и во время восстания 1956 года, подавленного советскими войсками.[2] Венгерский военный деятель, генерал. Министр обороны в правительстве Имре Надя.[3] Венгерский государственный и политический деятель, фактический руководитель Венгерской народной республики на посту генерального секретаря Венгерской социалистической рабочей партии с 1956 по 1988 годы.[4] Википедия. Революция 1989 года в Венгрии. С. И. Веревкин «Это сладкое слово: свобода!» — livejournal[5] Закрыто — (венг.)[6] В древней рукописной китайской книге «О целебных травах», написанной в годы царствия императора Схен-Нуна, указывается на большое количество трав с наркотическим действием азиатского происхождения, что можно объяснить тропическим и субтропическим климатом, который благоприятствует интенсивному росту растений. Предполагают, что мак стал известен в Китае в VI или VII в. н. э. Из рукописи, датированной 973 г., известно, что опий под названием «инг-тзу-шу» употреблялся как лечебное средство против дизентерии, боли и бессонницы.[7] Отчет, содержащий табличное представление данных за выбранный период.