Протуберанцы. Глава 11

Глава одиннадцатая

Закрыть телом

…Семейные проблемы, экономические трудности, соперничество на работе — вот брешь, через которую могут просочиться шпионы. Очень часто это привлекательные девушки, которые вынуждают пойти на предательство. Секс и деньги, неверность и интриги — Мата Хари бессмертна. Ее метод используют русские и китайцы, северные корейцы и американцы…

Ганс-Георг Вик,

глава западно-германских спецслужб

(1985—1990)

Специальная техническая школа КГБ, находившаяся в Подмосковье, была надежно изолирована и тщательно охранялась. Школа была создана в 1931 году по приказу председателя ОГПУ В. Менжинского, по инициативе его 1-го зама Генриха Ягоды, и являлась воплощением идеи подготовки шпионов, которые могут применять для выполнения своих задач сексуальные методы. За немалый срок деятельности в школе «ЕБОН», где сия аббревиатура означала «Единый Батальон Особого Назначения», выработались принципы и приемы обучения и практической подготовки, которые позволяли выпускать выдающиеся кадры. В школе размещались два подразделения — мужское и женское: «Воронья Слободка» и «Ласточкино Гнездо», где размещались и обучались, соответственно, мужчины-«вороны» и женщины-«ласточки». Будущих агентов специально обучали технике применения сексуальных ловушек, причем именно этот курс составлял важнейшую часть их подготовки. Курсанты получали обширную информацию о сексуальных обычаях в странах, где им предстояло действовать. Чтобы освоить специфику сексуального поведения, они просматривали множество литературы и кинофильмов из этих стран. Помимо этого, курсантов обучали технике владения своим телом и чувствами в сексуальной обстановке. А поскольку все обучаемые были тщательно подобраны из молодых, наиболее способных к сексуальным действиям, то они успешно совершенствовали, шлифовали, так сказать, качества, которыми их щедро наградила природа. Все слышали про Мату Хари, но это не значит, что разведку делают женщины. Во всяком случае, в советские времена женщины в разведке использовались как помощники основному агенту, а внутри страны — как тайные осведомители. Без таких помощников спецслужбам не обойтись. Ведь лучший осведомитель — осведомитель в постели. Ни для кого не секрет, что в «Интуристе» все валютные проститутки так или иначе были связаны с КГБ. Они поставляли информацию взамен послаблений со стороны милиции…

Взяв Альбину под руку, я провёл её в проходную контрольно-пропускного пункта, где мы остановились возле металлической вертушки. Подняв глаза, я увидел и, можно сказать, почувствовал, с каким неподдельным беспокойством смотрел на меня дежурный солдатик на КПП. Со стороны я выглядел так, как будто по мне проехала боевая машина пехоты: рукав рубашки был оторван, нижняя часть рубашки с правой стороны отсутствовала до самой верхней пуговицы, суровое выражение лица гармонично дополнялось многочисленными кровоподтеками.

— Вы к кому, товарищи? — Собравшись с духом, задал вопрос дежурный солдатик.

Альбина растерянно посмотрела на меня. Я перехватил её взгляд и почувствовал, что она не знает, как себя вести в данной ситуации, потому, что ситуация была весьма неординарная. Молодая красивая женщина желает пройти на территорию военного городка под руку с весьма неинтеллигентным, судя по внешнему виду, мужичком.

— Не переживай, боец, — собравшись с мыслями, выдавил я из себя русские слова, дабы дать понять, что я свой, а не какой-нибудь иностранец, — в общежитие идём, а на вид мой не обращай внимания. Так, слегка поспорил с местными хулиганами.

Услышав русскую речь, солдатик облегчённо выдохнул:

— Да, да, конечно, всякое бывает.

— А, чтобы ты не переживал, дорогой мой дежурный по КПП, — продолжил я, — для идентификации моей личности покажу свой военный документ.

Я достал синюю книжицу из нагрудного кармана, предварительно расстегнув застежку-молнию.

— Я вижу, проходите, товарищ старший лейтенант, — сказал солдатик, мельком взглянув в заграничный служебный паспорт, не читая, определив моё звание по фотографии.

— Спасибо, — я, взяв Альбину обеими руками за плечи, направил её к выходу из КПП, крутанув вертушку на 90 градусов по часовой стрелке.

Повернув направо от КПП, метров через двадцать, мы подошли к двухэтажному каменному оштукатуренному в нежные пастельные тона зданию общежития. На первом этаже располагался штаб какой-то организации с главным входом с торца здания. Справа, со стороны главного фасада, уютно примостилась дверь с небольшим крылечком, войдя в которую и поднявшись на второй этаж, мы оказались в том самом общежитии коридорного типа, где проживали несемейные работники Южной группы войск. Выход с лестницы был напротив общей столовой. В ней, по периметру вдоль стен, располагались индивидуальные кухонные столы с электроплитами для проживающих в этом общежитии. Длинный коридор был ограничен по торцам наружными стенами здания с приличными окнами, дающими достаточно освещения в дневное время. Слева и справа коридора на одинаковом удалении друг от друга вырисовывались двери, через которые жители этой многочисленной коммуны попадали в свои кельи.

— Сева, послушай меня, — волновалась Альбина, — куда мы идем и к кому, у тебя что, здесь есть друзья, которые могут нас приютить на ночь?

— Не волнуйся, Алла, всё под контролем, здесь от нашего УНРа есть комнаты для офицеров и служащих нашей части. Они бывают здесь в субботу или в воскресенье, когда приезжают с объектов, с отпуска из Союза. В остальные дни все они проживают в других городах Венгрии на объектах, которые строит наша часть, проживают со своими семьями, а некоторые вообще приезжают на день или на сутки, когда их вызывает командир или когда сдают свои материальные отчеты. Так что, Альбина, здесь нам никто ничего плохого не скажет.

— Мне так неловко Сева, я чувствую себя какой-то лишней в вашем сложившемся жизненном окружении.

— Почему лишней? Ты так говоришь потому, что многого не знаешь: ко многим в Венгрию приезжают друзья из заграницы, ночуют здесь. Не в гостинице же им ночевать — валюту лучше на себя потратить или сходить с друзьями в какое-нибудь увеселительное заведение, или просто посмотреть город. Так что, Аля, не переживай — ты приехала ко мне, мы ночь переночуем, а завтра перенесёмся каждый в своё жизненное пространство, тем более, что завтра, самый удачный день для телепортации — воскресенье.

Размашистым шагом я шёл по коридору общежития, Альбина семенила за мной мелкими шажками. Дойдя до середины коридора, я постучал в неприметную, давно некрашеную дверь со сломанной планкой под ключ в районе замка, в дверь, ежемесячно выбиваемую ногами и с такой же периодичностью, после этого своеобразного вандализма в ней меняли сломанный замок на новый.

— Кто здесь живет? — Шёпотом спросила Алла, вцепившись руками в мой брючный ремень.

— Не волнуй свою душу, свои живут, господа офицеры, советские, причём.

— Кто? — Раздался приглушенный голос откуда-то из глубины комнаты.

— Свои, можно войти? — Я надавил на ручку двери, входя в комнату.

— Раз свои, тогда заходи, — ответил другой голос, принадлежащий Андрею Дёмину, начальнику участка на объекте в городе Папа. Он, видимо, приехал в Будапешт на выходные.

Войдя в комнату, мы оказались в искусственно созданной прихожей, в которой перегородку и одновременно вешалку выполнял стоявший поперёк платяной шкаф, в тело которого с «садистским» упорством, были вкручены по всей длине саморезы, сменившие функцию строительных метизов, на функцию своеобразного вешало для одежды.

— Ребята, я не один, я с дамой.

— Тем более заходи, — высказался третий, опять же знакомый мне голос.

Пропустив Альбину вперёд, мы вышли из-за шкафа и оказались в просторной комнате общежития, где, кроме шкафа, по углам стояли четыре солдатские кровати, а посередине, прямоугольный стол, по периметру которого расположились солдатские табуреты с прорезью под ладонь в деревянном сиденье. На том самом платяном шкафу, с лицеприятной стороны орал старенький телевизор охрипшими динамиками, неся в массы музыкальную попсу канала МТВ.

— Здравствуйте господа офицеры! — Поприветствовал я находящихся в комнате военных. Старший лейтенант Смирнов, а это, моя дама сердца Альбина. Волею обстоятельств нам надо сегодня где-то ночевать, и мы, по велению сердца, пришли к друзьям.

— Сева, что ты как неродной? — Поднялся с табурета Андрей и протянул ладонь для рукопожатия. Я поздоровался с ним, он же, повернувшись к Альбине, галантно взял её за руку и представился:

— Андрей Дёмин.

— Альбина, — ответила Алла, — Альбина Клее.

— О, судя по фамилии, — удивлённо поднял голову Андрей, — да и по имени тоже, вы немецкая подданная?

— Да, я немка по отцу. Мы русские немцы, с Поволжья.

— А здесь какими судьбами и перипетиями?

— Вот, приехала к моему другу, к Севе, в гости.

— А, вот оно что, вот в чём дело, чудненько-распрекрасненько! И, судя по Севиному прикиду «Second hand», он вас галантно встретил, и вы великолепно провели этот вечер?

— Да, Андрей, прекрасно, если бы не небольшое происшествие возле ресторана с местной шпаной, — ответил я вместо Альбины.

— Понятно. Альбина, приглашаю тебя за стол, а ты, Сева, сходи умойся; можешь взять моё полотенце.

— Спасибо Андрей! Скажи мне, здесь найдется место, где нам можно было бы упасть и переночевать?

— А, вон там, слева у окна койка свободная. Стас в отпуске, в Союзе, хотя должен вот-вот на днях приехать. Кстати, он тоже откуда-то с Поволжья.

— И ещё, Андрей, не в службу, а в дружбу — имеется здесь какая-нибудь военная рубашка старенькая, но чистая — мне переодеться.

— Сева, что за вопрос, без проблем: этих военных рубашек полным-полно, не волнуйся, все чистые, посмотри на вешалке.

— Всё, спасибо Андрей, пойду, умоюсь, переоденусь и подойду, тем более, смотрю, мы попали к самому ужину? Только просьба — не мучайте своими вопросами мою даму и не приставайте, я очень ревнив.

— Иди уж, Отелло, — и Андрей развернувшись указал Але место за столом, — плиз!

Я, наверное, довольно-таки долго приводил себя в порядок, отмывая лицо и тело от грязи и кровоподтеков, что, когда вошел в комнату, ужин уже был в самом разгаре. Бросив свою изорванную рубаху в мусорное ведро, я натянул на себя выцветшую, не раз стиранную армейскую рубашку с длинным рукавом и, пожелав всем приятного аппетита, расположился за столом. Народ, подогретый самодельным вином из серебристого пакета с краником, за умеренную плату приобретенным у местного винодела, громко спорил — кто лучше и сердечнее — мужчина или женщина? Я не присутствовал в то время, когда свои аргументы в пользу женщин высказывала Альбина, но присоединился к изысканному юмору в контраргументах Андрея Дёмина.

— Вот, я докажу тебе, Альбина, что мужчины более сердечны, чем женщины. Если голый мужчина, случайно, попадает в женскую баню — женщины что делают? Верещат и пытаются плеснуть на него кипятком… А, если случайно обнаженная девушка зайдёт в мужскую? Напротив, все мужики очень рады, приветливы. Это еще раз доказывает доброту мужского сердца…

Отказавшись от ужина, я налил себе чаю, заварив в кипятке непонятный пакетик с запахом бергамота. От накатившей внезапной усталости, моё сознание начало временами отключаться, сигнализируя организму, что пора получить восьмичасовую дозу релаксации. В полудреме дослушал за столом притчу соседа Василия о происхождении такой страны как Венгрия.

«… И тогда двинулись угро-финны с Урала на Запад в поисках лучшей доли. Идут день, идут другой и вдруг видят камень, а на камне надпись: „Налево пойдешь, в Венгрию попадёшь — там тепло, солнечно, виноград. Направо пойдешь, в Финляндию попадешь — там холодно, мокро, салака“. Те, кто умел читать, пошли налево…»

— Господа, — произнес я, прикрывая левой рукой непроизвольный зевок, — вы меня извините, но что-то меня по сну прибило, пойду-ка прилягу.

Я встал из-за стола, посмотрел на Альбину и спросил:

— Ты ещё посидишь или спать?

— Да, Сева, немножко посижу, что-то спать расхотелось, да и вино очень вкусное, я такого никогда не пробовала.

— Это «Мускатель», — встрепенулся Андрей, услышав похвалу вину, которое он иногда покупал у мадьярина через дорогу, — это хорошее белое полусладкое, знакомый продаёт, а пакетики ему сын из Америки присылает. Правда классный пакет? Нажал на краник, надавил на пакет — вино само в бокал льется!

— Да, Андрей, вино отличное, пакет превосходный, пойду-ка прилягу. Нам какая кровать уготована? — Ещё раз переспросил я хозяина комнаты.

— Слева, возле окна.

— Всё, господа, спасибо за ужин, за чай — я спать!

Подойдя к кровати и скинув армейские туфли, я ничком упал на кровать поверх покрывала, не расстилая, и, уже засыпая, мозг уловил высказывания Евгения, третьего нашего соседа, о том, как Лёхе надо было себя вести.

— Итак, когда вас не тянет ни в Венгерскую оперу, ни в кинотеатр, а хочется за деньги завязать знакомство с молодой мадьяркой — не ищите лишних приключений.

— И я о том же, — подхватил разговор Василий, — Лёхе надо было вести даму прямо в любой гостиничный номер. Венгерские швейцары, охраняющие парадный вход в отель, — люди воспитанные. Посторонних барышень, которых сопровождают кавалеры, они пускают в гостиницу без пререканий. Мзды, кстати, за это не берут. В будапештских отелях, в отличие от ночных клубов, клиента чтут, любят и почитают.

Сон окончательно овладел моим сознанием…

…Мы вошли в горловину будапештского метро и, спустившись по огромному пандусу, освещенному верхним уличным светом, остановились возле красного ящика на металлической стойке. Возле него стоял полный мужчина средних лет в белой рубашке и черном галстуке — сотрудник метрополитена. Неестественно скалясь огромным ртом, он, как робот-автомат, скрипучим голосом напоминал пассажирам не забывать компостировать свои купленные заранее проездные билеты, а мне, он напомнил особенно, дважды, целясь своим горбатым носом прямо в глаз. Высота станции метро была небольшая, всего метра четыре и непропорциональность высоты к ее огромной площади создавала неприятно-гнетущее впечатление, что мы находимся не в метро, а глубоко под землёй в огромных glamour-катакомбах. Я и Альбина, медленно прогуливаясь по холлу вдоль перрона, огибая многочисленные, попадающиеся на пути колонны, подпирающие жёлтые панели потолка с точечными прямоугольными светильниками, из которых периодически почему-то капала какая-то жидкость, по виду и запаху напоминавшая вино, подошли к месту посадки в вагоны метрополитена. Вот и подошел долгожданный желтый состав весьма странной конструкции: впереди электровоза располагалось место машиниста без машиниста, с отдельными дверьми, как в салон, так и на улицу, а вдоль вагона — широкие окна, между которыми угадывались пассажирские раздвижные половинки дверей. Состав был небольшой — вагонов пять от силы. Народу на перроне тоже было немного. Мы решили не спешить на этот поезд, так как он стоял совсем недолго и подождать следующий, изучая интерьер станции. Простояв пять минут, я буквально почувствовал, как из черноты туннеля вынырнул, освещая себе путь сдвоенной над переносицей лобового окна фарой, еще один состав с кроваво-желтыми мини-вагончиками, с плавно открывающимися и закрывающимися дверьми для входа и выхода пассажиров. Половинки дверей разошлись влево и вправо и растворились в темноте туннеля. Я, придерживая Альбину за талию, переместился вместе с ней в вагон; проемы двери так и остались без дверных створок, и состав начал быстро-быстро набирать сумасшедшую скорость, влетев в мрачную бездну туннеля.

— А-а-а…

— Чего ты кричишь, Сева? — Мочкой уха я почувствовал горячие губы Альбины, — разбудишь всех, народ уже спит.

Аля лежала со мной на сетке солдатской кровати, прижавшись к моей спине, сжав кулачки перед собой.

— Сон дурной приснился.

— Сильно дурной?

— Снилось, что мы с тобой в поезде, едем по выбоинам, с выбоин не выедем никак!

— Ну, уж так и не выедем?

— А он, представляешь, летит по рельсам как угорелый — это, наверное, к скорому расставанию?

— А ты скажи: «куда ночь туда и сон» и тогда ничего не сбудется.

— Аля…

— Ну…

— А ты где в Союзе живёшь?

— в Пензе.

— А у тебя родители есть?

— Отца нет, и не было никогда, только мама. Был, наверное, я его не помню, мама мне об этом ничего не рассказывала, говорила только, что военный он, летчик или космонавт — осваивает новую планету!

— Ну, это в детстве всем так говорят. А как ты попала в «контору»?

— Спи, Сева, это закрытая тема.

— Нам с тобой завтра надо к майору Иванову…

— Я знаю, проснёмся с утра и поедем.

— А мы с тобой целоваться будем?

— Конечно, повернись ко мне…

Я повернулся и почувствовал легкий запах мускатного вина.

— Вы что, весь пятилитровый пакет допили?

— Да, весь, а что там пить?

— Так, в принципе, практически ничего — по литру на брата! Вино градусов девять — двенадцать, молодое вино, забористое.

Я обнял Альбину, нащупав в темноте своими губами ее губы, поцеловал. Она не сопротивлялась, единственное, что я почувствовал после поцелуя, это то, как ее губы растянулись в улыбке.

— Спи, Сева, спокойной ночи — завтра надо рано встать.

***

Проехав километров сорок, я по навигатору определил, что вскоре на трассе будет небольшое кафе, где мы с Ольгой сможем выпить чашечку кофе и перекусить. Включив «bluetooth», я сделал ей дозвон.

— Да, «верблюжья колючка», «о-о» на связи.

— Молодец, «о-о», грамотно шифруешься.

— А то, Сева, как учили. Что, проверка связи?

— Проверка и не только. Сейчас справа через километр должен быть небольшой мотель. Ты не хочешь выпить чашечку кофе?

— С удовольствием, «колючка».

— Вот и ладненько, паркуйся, я сейчас подъеду.

Навигатор не подвел, с большой точностью определив месторасположение кафе. Когда я подъехал, автомобиль Ольги уже был припаркован возле самого входа. Такие частные кафе и мотели стихийно возникали вдоль дороги федерального значения. Местные доморощенные бизнесмены недолго думали из чего их строить. Близость железной дороги и небольшого шпалопропиточного заводика обусловливали выбор материала для устройства стен и балок перекрытия. Население скупало у ПМС бывшие в употреблении шпалы, пропитанные креозотом, практически за символическую цену. Люди, проживающие в селениях рядом с железной дорогой, с незапамятных времен жили и развивались за счёт этой самой железной дороги, когда-то построенной как КВЖД.

Я припарковал «Mark-2» возле «Honda Fit», помахал Ольге через стекло рукой и, указав пальцем на кафе, вопросительно вскинул голову вверх. Ольга ответила мне положительным кивком — мы понимали друг друга с полуслова. В кафе было не многолюдно, и никто не обратил внимания на входящих в зал мужчину и женщину в дорожной одежде «унисекс» с черными блютузами «hands free» у каждого в правом ухе. Заняв свободный столик возле окна, через которое были видны припаркованные автомобили, я и Ольга расслабились, одновременно откинувшись на сетчатые спинки кресел, вытянув ноги под столом. Я слегка коснулся ногой кроссовок Ольги и, улыбнувшись, подмигнул ей. Ольга улыбнулась, подмигнув мне в ответ. Тут же, откуда-то из полумрака кафе, возникла фигура девочки-подростка с блокнотом и карандашом в руках.

— Здравствуйте! Что будете заказывать?

— Наверное, дочка хозяина, — подумал я и взял инициативу в свои руки. — Так, уважаемая, нам, пожалуйста, две порции пельменей и кофе, тоже две порции. Ольга ты кофе будешь с сахаром?

— Нет, Сева, мне без сахара.

— Тогда, — продолжил я, — один кофе без сахара, другой с мёдом и с лимоном. Хорошо?

— Хорошо, — ответила девушка, — ваш заказ принят, ожидайте.

— Да, девушка, только «кофий» принесите позже, когда мы поедим пельмени, чтобы не остыл.

— Да-да, я так и сделаю, — ответила девочка-официантка и упорхнула на кухню за нашим заказом.

— Ольга, расскажи о себе, — я окончательно решил перейти на «ты».

— А, что? Что ты сказал? — Она с трудом оторвалась от экрана своего смартфона, но я понял одно, что в подсознании ей проще со мной общаться на «ты» и она не против дружеских отношений.

— Я говорю, расскажи о себе, о своей жизни, а я расскажу о себе, если ты захочешь.

— Неужели тебе это интересно, Сева?

— Конечно, интересно, но не хочешь, так не рассказывай. Я понимаю, что у каждого есть свое личное пространство и жизненная тайна.

— Какая тайна Сева, никаких тайн у меня нет и быть не может — живу просто, открыто, рассказывать особо не о чем. Всё как у всех — училась, вышла замуж, родила ребенка.

— Так у тебя дети есть?

— Есть, дочурка шести лет, на следующий год нам в школу…

— Ты здесь родилась, на Дальнем Востоке?

— Нет, мы сюда переехали, давно, когда мне было столько же, сколько лет сейчас моей дочери, я ещё что-то помню из прошлой жизни, да и мать рассказывала.

— Интересно, так ты какой губернии уроженка будешь?

— Моё место рождения город Дрезден, Германия.

От неожиданности я даже присвистнул, — «вот тебе на — Германия».

— Дрезден — великолепный город, — расхваливала Ольга свои родные пенаты, — с всемирно известной художественной галереей старых мастеров.

— Так, подожди, это получается, что если твой отец служил в Венгрии, ты мне рассказывала, его потом перевели в Германию, в Дрезден?

— Наверное, так получается, потому что я родилась в Германии и могу, между прочим, без визы ездить на свою историческую родину.

— Классно! И что, ты уже пользовалась этой привилегией?

— Конечно, Сева и не один раз — у меня там мама живет и дочурка сейчас у неё гостит.

— Вообще интересно! А как же тогда твоя девичья фамилия, если это не секрет, потому что, я так понимаю, Олейникова, это фамилия по мужу.

— Да, по мужу. А моя девичья фамилия по материнской линии Клее.

От её признания, у меня резко поднялось артериальное давление, и удары собственного сердца гулко отозвались в висках: «Собственно, что я переживаю, Клее, фамилия довольно-таки распространенная в немецком роду, может быть это просто случайность».

— «Klee означает клевер», — вспомнилось мне, — А твою маму зовут случайно не Альбина?

Ольга вздрогнула и резко повернулась всем телом в мою сторону, долго и пристально посмотрела мне в глаза.

— Это что, мистика какая-то? Откуда Вы знаете, как зовут мою маму? — Ольга опять перешла на «Вы».

— Успокойтесь, это никакая не мистика. Я просто предположил.

— Я не верю во все эти предположения, и не верю, что можно так вот, с первого раза угадать имя моей мамы. Вы были с ней знакомы, признавайтесь, где, когда?

— Ольга, что Вы так взволновались, мне просто пришло на ум первое попавшееся женское немецкое имя, по алфавиту, начиная с буквы «А», вот и вся логика.

— Фу, ты, — начала успокаиваться Ольга, — я уже подумала, что тут опять какая-то мистика, как с той крысой, что являлась мне в образе свекрови.

— Что, продолжают сниться эти сны?

— Иногда. Но уже реже, загружаю себя работой до такой степени, что к ночи падаю замертво.

— Расскажи, Ольга, а где ваша семья проживает в Дрездене?

— В Дрездене? Мы проживаем в районе «Южного пригорода» на Fritz-L;ffler-Stra;e, в пятиэтажном доме на самом верхнем этаже. Единственное неудобство, это трамвайный скрежет под окнами, а так, прекрасное место. Вы что, то есть ты, бывал в Дрездене?

— Нет, не был, но ты рассказывай, рассказывай, всё это очень интересно.

— Наш дом как раз напротив Русского православного храма Симеона Дивногорца. Слышал о таком?

— Первый раз слышу. Я же про Германию вообще ничего не знаю, красивая церковь?

— Красивая, построена в русско-византийском стиле.

— Как наш Московский Кремль?

— Да, кстати, храм очень похож на него, особенно здание колокольни, построенное где-то в семидесятых годах девятнадцатого столетия. В этой церкви был крещен Пётр Столыпин, мой земляк, между прочим, тоже родившийся в Дрездене, и Фёдор Достоевский крестил в ней свою дочь, когда жил в этом городе. И ещё, прихожанами этой церкви являлись Михаил Бакунин и Иван Сергеевич Тургенев. Вы об этом знали?

— Ольга, ты мне такое рассказываешь, о чём я и не знал. А как мама твоя поживает?

— Хорошо поживает, она уже на пенсии. Пенсионеры там хорошо живут. Женщины в Германии на пенсию уходят в шестьдесят лет, но оформить пенсию можно и раньше, лишь бы стаж был больше пяти лет.

— А отец? — Я пытался дотошно расспросить Ольгу, потому, что мне всегда хотелось знать, как жила Альбина, после того, как мы с ней расстались в Венгрии.

— Они с мамой разошлись в 1990 году, сразу после того, как я родилась. Честно говоря, я его и не помню, видела только на фотографии.

— Так он там же живёт, в Дрездене?

— Нет, когда они развелись, отец уехал в Россию, мама о нём больше ничего не рассказывала, говорит, что занимает какой-то важный пост в Москве.

— Так ты с ним больше никогда и не общалась?

— Никогда, Сева. Я даже думаю, что он и не знает о том, что я родилась. Да мне это и неинтересно, а вот про Дрезден я тебе могу очень многое рассказать — это безумно красивый город с удивительной историей и доброжелательными жителями.

— Хорошо, Ольга, как-нибудь на досуге обязательно расскажешь.

— А ты в боксе больше не видел ту громадная крысу, которая истоптала капот моего автомобиля?

— Удивительное дело, встретил еще раз, когда ремонтировал твою машину.

— Расскажи, интересно!

— Ну, слушай. Я задержался до полуночи, хотя была и не моя смена, но подумал: «переночую здесь, в машине». Извини, я откинул пассажирское сиденье в твоем автомобиле и прилег отдохнуть. Проснулся от того, что нечто холодное и мокрое уткнулось в мой подбородок. Медленно, с небольшим прищуром, я приоткрыл глаза и, прямо перед собой увидел отвратительную хищную морду с жёлтыми, невероятно огромными передними резцами. Я подскочил, как будто меня подбросила стальная пружина, отпрянув от этого чудовища практически до самой стенки бокса. Хищной тварью оказалась огромная крыса, размером с большую кошку. Её не испугал ни мой крик, ни кувырок через спину — она продолжала сидеть на месте, вытянув свой кожаный хвост, слегка привстав на задние лапы, что делало её ещё более ужасной. Чудовище долго, зловеще и пристально буравило меня своими черными зрачками. Страшная крыса была огромная и невероятно седая: «Наверное, много повидала в своём солидном возрасте», — промелькнула в голове мысль. Я пристально посмотрел на передние резцы крысы и ужаснулся их размерам — они были гораздо больше, примерно раза в два, чем человеческие зубы. Такими резцами можно было запросто перекусить гортань или сонную артерию человека. Резцы не помещались в ее пасти и торчали наружу. Я рефлекторно нащупал рядом с собой баллонный автомобильный ключ и замахнулся, пытаясь бросить его в эту страшную зверюгу. Крыса пристально посмотрела сначала на меня, затем перевела взгляд на ключ, зажатый в моей руке и, подавшись вперед, буквально вонзилась своим яростным взглядом в мои зрачки, да так, что по спине пробежал озноб, переходящий в легкую дрожь всего тела. По поведению крысы я вдруг явственно понял, что она сканирует мои мысли, и если я попытаюсь вступить с ней в поединок, не на какую пощаду от этого кровожадного животного надеяться не смогу. Я под гипнозом сидел на корточках, наблюдая, как это странное животное, насмотревшись на меня, медленно опустилось на передние лапы, и проворно юркнуло в угол. В кромешной тьме только блеснули ее желтые глаза, когда эта тварь, оглянувшись, бросила прощальный взгляд в мою сторону. От нереальности происходящего мне стало весьма неуютно. Больше я ее не видел.

— Да, жуткая история. Я, наверное, там умерла бы от страха.

— Знаешь, Ольга, мне тоже было крайне жутко и неприятно в тот момент.

— Вот видишь, Сева, — Ольга опять перешла на «ты», — как только появляется эта крыса, сразу у нас возникают проблемы, мистика какая-то.

***

Между шизофренией и гениальностью тонкая черта, но различить, возможно. Гениальные личности обладают мышлением больного и здорового человека одновременно. Они мгновенно переключаются между типами мышления, видят иллюзию так же, как обычный человек, но моментально понимают, в чем подвох. Стас Парамонов не был ни гением, ни шизофреником, поэтому воспринимал все прямолинейно и категорично, как обычный человек и прекрасное воскресное утро началось с его голосового набата:

— Это кто занял моё место? Что вообще здесь происходит? Кто позволил вдвоем насиловать мою кровать? Растянете сетку, и что я с ней буду делать? — Набат, конечно, выполнил свою функцию — разбудил постояльцев обители, но на все свои поставленные вопросы, Стас получил один короткий вопрос в лоб.

— Парамон, ты чего разорался с утра пораньше? — Голос исходил с кровати, где до этого сладко спал Андрюха Дёмин, — видишь, офицеры отдыхают? Так что, не кричи на старших по званию, гражданский.

Стас был гражданской личностью, служащим советской армии, а посему, человеком отходчивым и подневольным. Он работал мастером на объекте у Андрея, был в его подчинении и нотки металла в голосе мгновенно расплавились, приобретая форму, удобоваримую для окружающих.

— Ладно, Андрей, не заводись. Я не к тому, чтобы, а потому что… И вообще, не в этом дело. Что это я, действительно, с утра пораньше? Я не об этом хотел сказать, а к тому… Ну, в общем, короче — я привёз, угощайтесь!

И Парамон поставил на стол огромную картонную коробку, из которой исходил запах, проникающий в ноздри на молекулярном уровне, явственно напоминающий головокружительный аромат копчено-вяленой рыбы.

— У нас, на берегу Волги, в районе, где впадает река Сызранка, располагается рыбокомбинат, который много лет коптит рыбу. Эта рыбка оттуда, у меня там отчим работает. Я привёз «чехонь», это одна из моих самых любимых вяленых рыб, очень жирная. Рыбки мечтают быть съеденными с холодненьким пивком. Предлагаю скинуться на пенный напиток.

— А может, лучше под «Мускатель»? — Андрей окончательно проснулся, — то же холодненькое, пакеты в холодильнике, зачем скидываться и куда-то бегать?

— А, без разницы, — ответил Стас, — для вас, гусар, как я понял, самое вкусное, это селёдка с шампанским.

— Не дерзи, показывай, что привёз, — народ начал подтягиваться к столу.

— Парамон, да за такую рыбёху, тебе прощается сегодняшний утренний подъём.

Началось паломничество вяленой рыбой.

Я и Альбина, пользуясь замешательством жующего контингента комнаты, окружившего стол, на котором возвышался картонный саркофаг с рыбой, стали пробираться к выходу. Хлопнув Андрея по плечу и поблагодарив за гостеприимство, мы вышли из комнаты общежития и, пройдя по абсолютно пустому коридору, спустились вниз по лестнице на улицу. Выйди за периметр городка и, петляя между домами частного сектора, в котором проживали по соседству с группой жители района Матьяшфёльда, оказались на остановке автобуса. Полупустой «Икарус» довольно скоро доставил нас на улицу Ракоши.

— Ну, что, Альбина, пошли сдаваться, — я протянул руку, помогая ей спуститься по ступенькам общественного транспорта.

— Пошли, Сева, что говорить будем?

— А что говорить? Уходили от погони, заметали следы.

Двигаясь средним шагом вверх по улице, и, лавируя между припаркованными автомобилями, минут через десять мы были в своём районе.

— А вот и родной кров! — Воскликнул я, указывая рукой в сторону отдельно стоящего трехэтажного дома.

— Ты здесь живёшь? — Альбина замедлила шаг, переводя дыхание.

— Да, Алла, в этом кирпичном замке, вместе с братом и тем самым майором Ивановым, который ждет, не дождется нашего возвращения домой.

— Дождётся?

— Дождётся, куда деваться. А славненько мы все-таки погуляли, — загадочно улыбнулась Альбина, — есть о чём вспомнить, не правда ли Сева?

— Твоя, правда, Аля, такое захочешь забыть — не забудешь.

Войдя в подъезд и поднявшись по лестнице, мы, как два нашкодивших воробышка, остановились возле собственной квартиры.

За тонкой межквартирной перегородкой чувствовалось какое-то движение, напоминавшее военные сборы. Я нажал кнопку звонка, рингтон Иоганна Себастьяна Баха привлек к себе внимание, и по ту сторону двери мы услышали голос Фима:

— Одну минутку, сейчас открою.

Фим появился в дверном проёме с радостным возгласом:

— Сева, брат, сто лет тебя не видел, ты где пропадаешь?

Я переступил дверной порог, обняв брата:

— Выполнял партийное задание, Фим, ты уж извини, что не уделяю тебе должного внимания. Альбина, заходи, не стесняйся и знакомься — это мой брат Ефим. А где Иван Иванович?

— Иван Иванович у себя в комнате, собирает сумку — у нас сегодня выезд на пикник.

— А-а…

— Ефим, брат Севы, живу здесь — Фим развел руки в стороны и театрально раскланялся.

— Альбина, сама по себе, приехала из Союза в гости, — сказала Аля, протянув руку для приветствия.

Фим, как истинный джентльмен, облобызав руку Альбины, начал галантно ухаживать за моей спутницей.

— Вот вам тапочки, проходите на кухню, я сейчас вас обоих буду потчевать завтраком. Здесь у нас — санузел, вы можете вымыть руки, — Ефим галантно открыл перед Альбиной дверь в ванную комнату.

Из двери кухни показались очертания огромной походной сумки цвета хаки, а затем проявился контур и самого майора Иванова, стоявшего напротив окна в потоке солнечных лучей с ярким светящимся нимбом над головой.

— Доброе утро, отрок Сева! Ты и дева Альбина, предстаньте пред ликом моим, — голос майора звучал как на богослужении.

— Да, Иван Иванович, — кому доброе, а кому и последнее, отче наш! А дева сейчас в ванной, омывается родниковой водой из-под крана, скоро выйдет на свет божий.

— У вас всё нормально? Я имею ввиду психическое здоровье, — непонятно, пошутил или спросил майор всерьёз.

— У нас всё отлично, лучше не может быть. Встретил девушку, познакомил с Будапештом, переночевали в общежитии группы, и вот, с утра, мы здесь.

— Ну, и прекрасно, — сказал Иванов, не вдаваясь в подробности, — сегодня у нас запланирован воскресный выезд на пикник. Фим замариновал мясо, мы уже собрались, сейчас все завтракаем и можно выезжать. Возражения есть?

— А какие могут быть возражения, прекрасная идея — отдых на природе. И где мы будем жарить шашлык-машлык?

— Поедем в группу, на «Русское поле», как обычно, там нам никто не будет мешать, заодно, в процессе, и поговорим.

— Хорошо, Иван Иванович, я только за…

В этот момент из ванной вышла Альбина, которую я представил майору.

— Здравствуйте, Альбина! Как доехали? Сева вас встретил без происшествий? — Иван Иванович задавал один вопрос за другим, не давая Альбине возможности отвечать на каждый, и поэтому в конце его речевой тирады она простой обобщающею фразою по-военному коротко ответила:

— Да, спасибо, товарищ майор, всё хорошо!

— Тогда завтракать, и в путь!

Мы выбрали для шашлыков наше знаменитое «Русское поле», где УНР складировал железобетон. Ефим нашел какую-то засохшую здоровую ветку и топором усердно пытался превратить её в мелкие щепки. Альбина расстелила строительную пленку на плиту перекрытия, соорудив импровизированный стол. Бережно начала раскладывать на нем ингредиенты для шашлыка, а также шампура, с помощью которых она пыталась понять искусство правильного нанизывания кусочков мяса с луком и резаными дольками помидоров, для воссоздания картины «Отдых на природе с шашлыками». Достав пластиковую двухкилограммовую тару с мясом в маринаде, купленную майором Ивановым намедни в магазине, она открыла крышку и принюхалась. Пряный запах маринада ободряюще подействовал на участников пикника.

Наш временный бивуак был накрыт куполом голубого неба, под которым зеленела трава, а солнечные лучи, играючи, перебирали каждый листок на дереве, под которым расположилась наша весёлая компания.

Иван Иванович достал из рюкзака походную треногу, воткнув её концы в землю, соорудил импровизированный очаг. За верхнее кольцо треноги он металлическим крючком подцепил походный котелок, предварительно налив в него воду из пластиковой бутылки. Ефим в основании пирамиды разложил свои нарубленные сучья и, заложив под них листы газеты, чиркнул колесиком зажигалки. Огонь стал медленно пожирать бумагу, воспламеняя щепу. Я принес ещё одно охапку сучьев и спросил:

— Что вы хотите приготовить, Иван Иванович, это будет какая-то импровизация или вы действуете по заранее обдуманному плану?

— Хочу приготовить венгерское блюдо лечо, — сказал Иван Иванович, доставая из рюкзака необходимые для этого продукты.

— Сегодня я хочу сделать блюдо не только потому, что оно походное, оно больше всего напоминает венгерские охотничьи блюда и называется лечо. Я взял с собой банку тушенки, колбасу, лук, помидоры и сладкий перец. Должно получиться.

— С таким набором продуктов обязательно получится что-либо съедобное, — сострив, я отошёл разбираться с мангалом.

Огонь разгорался, пожирая топливо костра — сухие ветки. Ефим присел на корточки и стал подбрасывать щепки, не давая костру потухнуть. Я же, в свою очередь, выбрав тенистое место под деревом, собрал металлический походный мангал. Установив его и накидав порубленные топором деревянные бруски, служившие когда-то прокладками при складировании железобетона, разжег мангал. Огонь стал пожирать брус, превращая его в древесный уголь.

— Сева, Фим, идите, помогите Альбине расправиться с шашлыками, пока я занимаюсь лечо.

— Хорошо, Иван Иванович, — сказал Фим и, подойдя к бетонному столу из плиты перекрытия, присоединился к процессу нанизывания мяса.

В нашей компании был еще один мужчина моего возраста и комплекции, которого майор Иванов пригласил на наш пикник. Его звали Анатолий. Искусно владея ножом, он распускал лук на колечки, также, не забывая нарезать кольцами и помидоры. Я подошел к компании, нанизывающей мясо на шампур, и посоветовал:

— Друзья, по своему опыту из прошлой жизни, рекомендую мясо нанизывать на шампур по длинной стороне кусков, чтобы оно равномерно прожаривалось. Это и есть самый главный секрет изготовления правильных шашлыков. А между ними, то есть между кусочками мяса, не забывайте лук и помидоры — мясо будет сочнее.

— Слушаемся и повинуемся, — сказала Альбина, начав нанизывать мясо по моим рекомендациям.

Дело спорилось, и вот уже аппетитная горка шампуров, готовых для жарки, возвышалась над столом. Я подошел к мангалу — деревья и деревянные брусочки прогорели, превратившись в древесный уголь, только кое-где, местами, яркие языки пламени импульсивно вспыхивали над пепелищем. Анатолий, взяв в обе руки приготовленные для жарки шампура, подошел к мангалу, и аккуратно уложил их в специальные вырезы для шашлыков.

— Да, шашлыки можно уже раскладывать на мангале, дрова прогорели, — достав пластиковую литровую бутылку с водой, я плеснул на угли, притушив несколько вспыхнувших огоньков пламени. — Можно, конечно и вином поливать, как рекомендуют знатоки, — и огляделся в поисках бутылки с вином.

— Нет, Сева, водой, так водой, — Фим решительно перекрыл грудью все видовые точки на бутылки с вином, — вино будем использовать по прямому назначению.

— Тогда, Фим, иди сюда, держи бутылочку с водой и следи за пламенем. Анатолий занимается шашлыками, а я помогу Альбине.

Фим своей огромной пятерней ловко перехватил у меня пластиковую бутылку и принялся усердно тушить вспыхивающие то там, то здесь огненные протуберанцы. Анатолий профессионально управлялся с шампурами, равномерно поворачивая их, следил за тем, чтобы мясо не подгорело. Я подошел к столу, где Альбина занималась приготовлением шашлыков-полуфабрикатов.

— Вот, пришел к тебе на помощь.

— А что мне помогать, всё, нанизываю последний шампур, мяса больше нет, осталось какое-то сало. Ну, и шампура остались — можно просто сало пожарить.

— Подожди Альбина, я где-то видел здесь картошку, сейчас сделаю несколько экстравагантных шашлыков.

— Посмотри в сумке.

Порывшись в сумке, я извлек на свет небольшой целлофановый пакет с вымытой картошкой. Картофель был крупный, и я решил показать мастер-класс.

— Смотрите и учитесь: на шампур нанизываем картофель, затем берем кусок сала, который, ты сказала, Альбина, никуда не пойдет, нанизываем следом за картофелем, затем вслед за салом следующий картофель и опять кусок сала и так далее, пока шампур не будет полностью заполнен. А теперь внимание — опасный трюк.

Я взял нож и нарезал картофель на шампуре с одной стороны, перевернул шампур и нарезал с другой. Получилось так, как будто на шампур было надето множество кружочков картофеля.

— Вот таким нехитрым способом мы приготовили знаменитый дальневосточный картофельный шашлык.

— Прекрасно Сева, удивительно!

— Да это ещё не всё. Берём щепотку соли и по всей длине слегка солим картофель, и вот теперь, шампур готов к обжарке.

Случайно или нет, но у меня получилось ровно столько картофельных шашлыков, сколько было народу на пикнике. По мере освобождения места в мангале, я стал обжаривать свои картофельные шашлыки. От большой температуры сало начало скворчать и картофель аппетитно обжариваться, доходя до полной кондиции. Я глянул в сторону, где Иван Иванович колдовал над своим лечо и, как видно, небезуспешно. Стадия приготовление лечо подходила к завершению, судя по довольному лицу товарища майора.

И вот стол накрыт. Теплые бетонные плиты приняли на свою шершавую поверхность все яства, приготовленные на «Русском поле» под ярким венгерским солнцем. В нашей компании было четверо мужчин и одна женщина, поэтому хозяйничала за столом Альбина, расставляя пластиковые стаканы, тарелки, выкладывая белый мадьярский хлеб.

— Интересно, как у капиталистов всё устроено: приехали на пикник, разовые тарелки, разовые вилки, разовые стаканы — поели, выкинули и всё, — Ефим, придерживая бутылку за горлышко левой рукой, разливал в пластиковые стаканчики токайское вино.

— А я до сих пор вспоминаю наши выезды на природу в Союзе: алюминиевые ложки, алюминиевые кружки, алюминиевые тарелки и всё это потом чистится песком и вымывается в реке — красота, — Иван Иванович выкладывал деревянной ложкой в тарелки своё фирменное блюдо под названием «лечо».

— Да, здесь, алюминиевые тарелки, ложки, вилки, кружки, мгновенно ушли бы скупщикам цветного металла, — поддержал разговор Анатолий, снимая с шампуров мясо.

— Слава богу, у нас в Союзе до этого еще не дошло, — хохотнула Альбина.

— А как у нас может дойти до этого? Промышленность работает на всю мощь, меди и алюминия хватает, деятельность по скупке цветмета под запретом, — ответил я Альбине, наливая в пластик минеральную воду.

Майор поднял стаканчик:

— Ладно, господа офицеры, хочу сказать тост, тем более, в нашей компании собрались все люди сугубо военные. Дорогие товарищи, — произнес Иван Иванович, обведя своим холодным взглядом всех присутствующих за столом, — как старший по званию, я воспользуюсь правом поздравить всех вас с Днём Военно-Морского Флота СССР, а также поздравить тех, кто обеспечивает мирный сон наших граждан. Хочу поздравить и тех, кто не дает возможности проклятым империалистам бряцать своим ржавым оружием вблизи наших границ, нарушать тишину и спокойствие граждан нашей любимой Родины. Дорогие товарищи офицеры, от вашей службы зависит, чтобы все люди на этой земле никогда не узнали горя и печали; веселились, влюблялись и радовались жизни. Пусть сбудутся все мечты и оправдаются все надежды. А ещё, я хочу пожелать счастья вам, дорогие мои соотечественники. Ура!

Застолье перешло в стадию миттельшпиль. Шашлыки были великолепны, лечо прекрасно, картофель, жаренный с салом, на удивление, вкусным…

— Сева, у меня к тебе есть один конфиденциальный разговор, то бишь доверительный, отойдем, поговорим, — Иванов положил шампур на пластиковую тарелочку и продолжил, — это касается твоей дальнейшей жизни.

— Хорошо, давайте поговорим. Что нам судьба ещё готовит?

— Да, Сева, вам действительно судьба готовит многое. От этого разговора будет зависеть и судьба, можно сказать, будущее нашей многострадальной Родины.

Я и Иванов отошли в сторону, предоставляя остальным участникам пикника продолжать наслаждаться мясными деликатесами. Я заметил, как Альбина искоса бросила на нас быстрый взгляд, и опустила глаза, как будто происходящее ее совсем не интересовало.

— Ты мне скажи, Сева, — продолжал Иван Иванович, ловко лавируя между бетонными фундаментными блоками, в правильно-геометрическом порядке перегораживающими подходы к залежам железобетонного неликвида, — а вы с братом родные?

— Да, родные, абсолютно, родней не бывает.

— И у него, как и у тебя, отчество Виленович?

— Точно — Виленович!

— А послушай меня Сева, необходимо, чтобы старший лейтенант Смирнов на следующей неделе, приказом министра обороны продолжил службу в Западной группе войск, то есть, в Германии.

— Иван Иванович, дорогой, вы хотите мне сделать продвижение по службе, неожиданно, за что такие почести?

— Сева, ты меня не дослушал, а с другой стороны, мне очень хотелось бы, чтобы уважаемый господин Смирнов создал совместное предприятие с каким либо гражданином из Европы на родине — в Советском Союзе.

— Ну, так, товарищ Иванов, в чём проблема? Нас Смирновых в Советском Союзе, как и Ивановых — одна треть населения, после Петровых. Сами знаете, больше всего вас, Ивановых, чуть поменьше Петровых, а затем и мы идем — Смирновы.

— Остроумно Сева, юмор принимается. Я почувствовал, что ты не напрягся, поэтому продолжаю разговор. В Германию по твоему служебному паспорту вместе с Альбиной поедет другой человек, Анатолий, скажу больше — профессиональный разведчик с твоей жизненной легендой.

— Вот оно как, Иван Иванович? — Я кинул взгляд на стоящего рядом с Аллой Анатолия, — а мне что тогда делать, под чьей легендой я буду жить или вы хотите меня умножить на ноль?

— Нет, Сева, не так ты всё понимаешь. Я предлагаю тебе уволиться из армии через госпиталь, тем более, что у тебя есть уже история болезни: получаешь общегражданский паспорт, начинаешь новую жизнь под своей фамилией.

— А вы думаете, меня уволят через госпиталь? Ведь сами знаете, что из армии трудно уволиться. У нас те, кто хотел уволиться, увольнялись только через суд офицерской чести.

— Тебя уволят однозначно, с твоим-то диагнозом.

— Хорошо, Иван Иванович, я вижу, вы всё уже за меня продумали и многое решили. И, как мне кажется, еще тогда, когда навещали меня в больнице.

— Ну, не всё, Сева, ты можешь отказаться — просто обстоятельства сложились так, что нам сейчас надо быстро и безболезненно отправить людей в Германию.

— Я понял, Иван Иванович, они отправятся в Германию, там легализуются, а затем, станут нелегалами?

— Наверное, как-то так, не будем загадывать наперёд, хотя, мысли такие есть. У вас паспорт один на двоих получается, а вот тут Сева, на помощь приходит твой брат — у него тоже служебный заграничный паспорт имеется, он его не сдал, хотя обязан был это сделать после получения общегражданского.

— Откуда вы это знаете?

— Я спрашивал Ефима, и он мне его показывал. Из всего паспорта мне нужен только его кусочек, отчество и фамилия — Виленович Смирнов. Понимаешь Сева, о чём я тебе толкую?

— Я, товарищ майор, понял одно, что вы хотите каким-то образом изуродовать паспорт моего брата?

— Да, Сева, вот здесь ты попал в самую точку. Я хочу его сжечь, но так, чтобы остался только один кусочек с отчеством и фамилией. И всё это должно произойти естественно. Мы были на пикнике, свидетелей много. Я могу подтвердить: «да, жарили шашлыки, у тебя загорелась рубашка, в кармане которой был служебный заграничный паспорт, всё сгорело, спасли только маленький кусочек синей книжки с отчеством и фамилией», по которому ты, обратившись в свой отдел кадров, через некоторое время, получишь новый. С ним ты продолжишь служить, а затем, когда уволишься с армии, по этому документу получишь общегражданский паспорт.

— Иван Иванович, а почему мне нельзя дальше продолжать служить?

— А ты будешь продолжать служить, только в Германии, якобы. Нельзя, чтобы в списках Министерства обороны были совершенно два идентичных офицера. Решайтесь, Сева, вы собираетесь служить дальше или были какие-то сомнения?

— Были сомнения, были. Я призывался с гражданского ВУЗа и честно говоря, продолжать карьеру военного не собирался, но волею обстоятельств, пришлось продолжить службу.

— То есть, если я тебя правильно понял, Сева, ты к гражданской жизни приспособлен абсолютно на сто процентов, и у тебя есть гражданская профессия?

— Да, полный набор по строительной линии.

— Тем более, если ты будешь в нашей программе, на гражданке мы тебя поддержим.

— Мы, это кто — «контора»?

— Пусть будет так Сева, как ты думаешь — «контора». Решайся! Это надо сделать сейчас, пока ещё горит костер.

— А, действительно, что я теряю? А тут, вроде…

— Абсолютно правильное решение, вы, Всеволоды Смирновы, ничего не теряете, а приобретете весь мир.

Я снял с себя рубашку и, под взгляды присутствующих, бросил её в костёр.

— Сева, это весьма экстравагантно! — сказал мне Фим, — ты брюки тоже туда отправишь?

— Нет, Фима, ни в коем случае. Да, кстати, подойди к нам, пожалуйста, разговор есть.

Ефим, оторвавшись от трапезы, подошёл, и я категорично заявил:

— Брат, доставай свой служебный паспорт.

Ефим посмотрел на Ивана Ивановича, и тут я понял, что он был предупреждён заранее, о том, чтобы не смел, забыть взять с собой на пикник синий «дубликат бесценного груза».

— А скажите мне, Иван Иванович, как вы Ефима подписали на эту авантюру?

— Почему сразу авантюра?

— Ефима не просто так можно раскрутить.

— А я его и не раскручивал, я просто сказал: «Уважаемый дорогой Ефим Виленович, вы обязаны были сдать служебный паспорт после получения общегражданского, а вы этого не сделали, это серьезное нарушение паспортного режима». Ну, а дальше уже по накатанной…

— Понятно, запугали.

Майор взял заграничный паспорт Ефима, вытащил из ножен короткий охотничий нож, открыл на первой странице, где были: фамилия, имя, отчество и фотография брата и, аккуратно ножом вырезал то, что должно было не сгореть, затем, остальное бросил в костер. Подойдя к костру поближе, оплавил края кусочка картона, оставив для отдела кадров доказательство непоправимого происшествия. Когда края обгорели, он притушил пламя и протянул мне этот обгоревший фрагмент паспорта.

— Сева, это твой документ, который мы успели спасти, но, в обмен на твой, который у тебя в руке.

— Я понял, Иван Иванович, — и, открыв свой паспорт, с грустью посмотрел на свою фотографию, где я еще такой молодой, в морском кителе с погонами старшего лейтенанта. Закрыв, протянул майору в обмен на обгоревший картон.

— Товарищи офицеры! — Продолжил Иванов — убедительная просьба — об этом нашем разговоре не должен знать никто и никогда, потому, что это уже составляет общегосударственную военную тайну. Надеюсь, мне не нужно предупреждать о последствиях за разглашение военной тайны?

— Почему не нужно? Нужно, предупредите нас официально, — благодушно пробасил Фим.

— Так вот, предупреждаю, товарищи офицеры, что разглашение военной тайны, согласно Уголовного кодекса РСФСР, а именно, статьи 75-ой, считается особо опасным государственным преступлением и наказывается лишением свободы на срок от пяти до восьми лет.

***

[1] Аркадий Красильщиков «Файвел-Федор и спецшкола КГБ»[2] Путевая машинная станция — механизированное передвижное предприятие путевого хозяйства, выполняющее плановые работы по ремонту пути на эксплуатируемой сети железных дорог.[3] Китайско-Восточная железная дорога до 1917 года.[4] С 2002 года, согласно «Русскому орфографическому словарю» В. Лопатина, употребление слова «кофе» в мужском роде и среднем допустимо для разговорной речи и считается абсолютно правильным.