Марианна и небо черновик 1, начало

Врач встретила Аню в дверях отделения. Быстрым шагом провела до сестринской, попыталась подбодрить парой слов и передала на попечение старшей сестры: заводить карту, располагаться, осваиваться. Сестра, гораздо менее доброжелательная, привычно и напористо выяснила всё необходимое, заполнила первые листы истории болезни, проверила Анину сумку, оттараторила правила поведения и распорядок дня, провела новую пациентку в палату и стремительно скрылась в глубинах больничных коридоров.
Аня осталась одна, совершенно оробевшая и смешавшаяся от резких вопросов и раздражённого голоса сестры. Посмотрела на руки… Странно, не дрожат. А кажется, должны дрожать, кажется, всё тело должно дрожать — как дрожит внутри. Нет, надо дышать, спокойно, глубоко дышать. Вдох, выдох.
И что же ей сказала сестра? В голове не осталось ни слова. Сейчас 12, наверное, скоро обед. Но когда? Аня растерянно огляделась по сторонам, как будто в скудной обстановке палаты пыталась найти опору. Две койки, две тумбочки, раковина, старый рассохшийся шкаф. Палата люкс — довольно громкое название. Одна из коек укрыта разноцветным вязаным пледом. Аня осторожно присела на краешек второй и медленно перевела дух. «Почему я не умею так, как мама… Она бы обо всём смогла переспросить. Всегда твёрдо стоит на ногах. Знает, на что и почему имеет право… И никакого чувства вины. А я не спросила ни о чём — и всё равно виновата».
А? Аня вдруг насторожилась; застыла, прислушалась, затаила дыхание. Показалось, что в ушах начинает шуметь. «Нет-нет-нет, пожалуйста...» - с этого все и начинается: с глухого негромкого шума в ушах, похожего то ли на шелест, то ли на шепот, а иногда как будто на далекий гул толпы. И если он появился, это значит, что с этого момента нельзя доверять больше ничему, что слышишь.
И на всякий случай не верь и тому, что видишь.
И да, конечно - ни одной своей мысли.
Ничему.
Ничему.
В коридоре кто-то ходит, доносятся голоса и звуки телевизора. Аня продолжала прислушиваться...
Но все хорошо.
Ложная тревога.
Можно расслабиться и перевести дыхание.
На этот раз.
Аня вздрогнула: открылась дверь и в комнату вошла молодая женщина, высокая, худая и чуть не до прозрачности бледная. Чётко очерченные, острые черты лица придавали ей суровый вид. Но широкая, открытая улыбка не оставила от этого впечатления и следа, а голос оказался неожиданно звонким:
- Новенькая, привет! Света сказала, что тебя ко мне подселили. Я Марианна. А ты? Ничего, что на ты?
- Привет, - ответная улыбка вышла робкой, - Ничего. Я Аня. Вы жили одна, да? Получается, я вас потеснила...
- Часа два я одна прожила, соседка только сегодня выписалась, а до неё другая так же, - рассмеялась Марианна и с размаху упала на свою койку. Та протестующе заскрипела, - И давай ты ко мне тоже на ты. Так это, больница хорошая, хоть и старая, здесь свято место пусто не бывает. Остальные, вон, по шесть человек живут. Некоторым так даже больше нравится, говорят, так веселее. Хотя, конечно, смотря кто попадётся. Вот тебя, скажем, что привело к нашим пенатам?
Аня смешалась, когда до неё дошла суть вопроса, молча опустила глаза в пол. Признаться вот так, с наскоку, незнакомому человеку в… ну, во всём этом? Конечно, обстоятельства говорят сами за себя, но... «Разве это не личное, в конце концов?! - в груди вспыхнуло раздражение, стало досадно, - Что за бестактная тётка! И надо такой быть со мной в палате!» Она напряглась и заморгала, чтобы не выступили слёзы. Что за дурацкая привычка, чуть что начинать плакать! Ну почему она такая...
Соседка резко села и примирительно улыбнулась:
- Слушай, извини за такой прямой вопрос в лоб, - она взлохматила волосы на затылке и чуть склонила голову набок, - но ведь нам же вместе жить. При таком раскладе лучше сразу выяснить, каких странностей нам друг от друга ждать. Понимаешь?
- А что у тебя? – голос ровный, не дрожит, хорошо.
- Проблемы с памятью и вниманием, только и всего, - женщина развела руками и улыбнулась шире, - Ничего, что угрожало бы окружающим.
- Проблемы со вниманием? – Аня недоверчиво прищурилась, - И ты уже двух соседок здесь пережила? - и сама же сжалась: «Некрасиво прозвучало… А ну и ладно, пусть сама почувствует, как это» - мысль одновременно как будто стыдная, но втайне такая приятная! А всё-таки начинать отношения с соседкой со взаимных обид не очень-то умно.
Но Марианна, кажется, совсем не обиделась. Только хмыкнула невесело и, скорчив забавную рожицу, пропищала детским голоском:
- Мама Надя не видит достаточных улучшений, она считает, что я все еще могу себе случайно навредить, - и продолжила голосом обычным, но с печалью, - Так что к самостоятельной жизни не приспособлена.
- Мама… Надя? - Аня почувствовала, что совсем теряет нить.
Марианна звонко расхохоталась:
- Да Надежда Евгеньевна! Мой лечащий врач!
- А, поняла, - Аня выдохнула, - И долго ты здесь уже?
- Да уж, достаточно, подольше многих… А, все равно, - Марианна с видимым удовольствием потянулась и завалилась на бок, подперев голову рукой, - Так каких сюрпризов мне от тебя ждать?
Аня помялась и, наконец, ответила:
- Я… У меня шизофрения. - и почему произносить это вслух так неловко. Голос её стал совсем тихим, - Я слышу голоса.
- Они советуют тебе что-то?
- Да, но я их не слушаю. Стараюсь просто не замечать.
- У меня такого не было, но мне кажется, это должно быть не так уж просто... – осторожно проговорила Марианна.
- Проще, чем тебе кажется, - отважно соврала Аня. И подумав, добавила, - Я ведь слышу их не все время. На самом деле довольно редко. Так что это не сложно. Не бойся, от меня тоже не будет сюрпризов.

***
Конечно, на самом деле — нет, не редко. Если бы голоса появлялись редко, не было бы нужды ложиться в стационар.
И, конечно, на самом деле дело не только в голосах.
Каждый раз во время приступа мир как будто сдвигался относительно Ани на несколько градусов. В голове появлялось странное ощущение болезненной, обманчивой ясности.
И в то же время всё становилось загадочным и непонятным.
О, да, это очень сложно объяснить: как что-то может быть абсолютно ясным и совершенно таинственным одновременно? Это дверь в мир, живущий по своим законам и в своём парадоксальном беззаконии, мир хаоса, движущегося и взрывающегося, застывающего и остывающего, мир ярких вспышек и сухого пепельного стагнирующего безразличия.
Дверь с буквой «Ш», всегда не плотно прикрытая для своих пророков. Второй раз для Ани она распахнулась настежь, ударив внезапно и подло.
Первый раз — это всегда очень страшно. Происходит что-то безумное, безумное по-настоящему, безумное в буквальном смысле слова. Начинается медленно, исподтишка, вползает туманом из углов — что-то, что-то. Что-то мне немного грустно; что-то мне очень грустно; что-то люди смотрят на меня странно; что-то всё вокруг выглядит странно… А, уже нормально. Или снова? Нет, ведь здесь не было так высоко. Что-то не так с моими мыслями, они как жеваная бумага. Наверное, я просто устала. Наверное, так бывает со всеми. Но почему же люди смотрят на меня странно? Почему все ходят и ходят вокруг меня? Они думают, что я не замечаю? У меня совсем новая голова, но я всё вижу. Я всё понимаю, я всё поняла — вот оно, да-да, теперь всё понятно. Надо бежать, они шепчут за стенами, шепчут за окнами, за обоями — шепчут стены, и окна, и обои, и надо бежать! Но нельзя убежать. Всё продолжается, и нельзя убежать.
Да, первый раз это страшно.
Но второй раз не менее страшен. Второй раз - как предательство. Ведь Аня лечилась, она вела себя хорошо, она слушалась врача и всё делала правильно. Ведь она выздоровела, она думала, что выздоровела, она снова жила полной жизнью, планировала и верила, нет, была уверена!
Но всё рухнуло. Дверь распахнулась снова.