Последнее свидание

    

     Все знаем мы, у каждого бывают свои чуднЫе приметы в жизни: ведро пустое у встречного в руках, кошка черная на его дороге, число тринадцать в номерах. У иных, даже, за правил жизни соблюдения считалось встать с постели с правой ноги, не с левой, посидеть перед дорогой, пожелав себе удачи. Для студентов был оберегом от плохой оценки за экзамен медный пятачок, пристроенный под пяткой.   Кому-то, как он считал, щепотка соли в тряпице малой, зашитой в его одежде, позволяла в его делах злых духов избежать.
   
     Двадцать первый век, казалось, набирает обороты стрелок  времени часов, а  космонавты перед стартом в космос смотрят «Белое солнце пустыни». Сколько бутылок вина игристого, шампанского, о борт спускаемых на воду судов было разбито. Им несть числа!
    
     Нитка шелковая, или шерстяная, на запястье, амулеты на шее, считает человек, позволят ему прожить свою жизнь достойно, счастливо, без  болезней. 
    
     У кого-то, несомненно, есть и свои счастливые приметы.
   
     Мне, сегодня, девятнадцатого января, в Крещение святое, доведется поведать вам, читатель, печальную историю в жизни моего приятеля, связанную с числом  девятнадцать.
    
     Заранее прошу у вас прощения, что у кого-то мой скромный, не большой,  рассказ заставит его душу, сердце, сжиматься в печали за моего героя и за то злосчастное число.
      
     Историю эту грустную о последнем свидании с любимой услышал я во время ночных бесед на берегу Волги, у костра.
    
     Итак, закончив дневной процесс рыбной ловли, отдыхали мы в ночной прохладе от жаркого июльского солнца у костра за чаркой водки с наваристой ухой.
    
     Коллектив наш у костра собрался «разношерстный»: были здесь среднего возраста мужчины, были и старички, ветераны рыбных боев, была здесь и молодежь, золотая наша смена.
    
     Патриарх нашего «застолья», Василий Кузьмич, порадовал нас парой чудных анекдотов. Дружок мой Володя историей веселой, которая случилась с его подругой на даче, нас приятно удивил.
    
     Часы бежали незаметно за сладкими беседами. Казалось, что  уже иссяк родник веселья, шуток. Устали мы не только говорить, но, увы, и, слушать.
    
     Так нет же, наш Кузьмич своим рассказом решил, как ложкой дегтя, подпортить  всю бочку меда нашей  беседы у костра.
      
     Кто-то из нас, «разводящий», наполняющий рюмочки вином, произнес сокровенно: «Ну, что, приятели, я наливаю вам сегодня последнюю рюмашку. Пьем за удачу. Нас ждут великие дела!»
    
     Кузьмич тут и говорит: «Друзья, давайте выпьем, не чокаясь, помянем мое последнее свидание с супругой!»
    
     Выпили все чарку горькой водки, закусили.
    
     Наш патриарх, без всяких просьб, начинает грустный свой рассказ.
      
     Двадцать лет уже тому, как был я на том своем свидании последнем.
    
     Семья  моя по тогдашним меркам была не шибко большая: жена, две дочки. Жили мы весело, счастливо. С супругою моей мы ладили. Первая моя жена, как говорится, от бога, во всем  приятна мне была. Прекрасная мать дочкам, хорошая хозяйка и подруга для меня, моя вторая половина была для меня надежным тылом.
    
     И я старался быть ей во всем опорой. Прожили мы с ней, как говорится, в счастливом браке не полных двадцать лет. В июле собирались мы отмечать юбилей, праздновать фарфоровую свадьбу. Я, соответственно обычаям, уже и подарок супруге присмотрел.
    
     Да, вот, досада, подарить-то, не успел.
    
     У нас с моей Васильевной была привычка, почти традиция, иной раз, в выходные дни, осуществлять совместный выезд на природу, причем, с ночевкой. Бывало и детей, конечно, с собой брали.
    
     Весна у нас тогда была с дождями, грозами. И потому, чтобы на рыбалке не попасть в грозу, Васильевна моя на предложение поехать со мной на рыбалку ответила отказом. Да к тому же еще и день, девятнадцатое мая, был рабочим. Правда, я тогда был в отпуске.
    
     К рыбалке я уже был готов. После шестнадцати часов на своем мотоцикле, «Ижаке», выезжаю на арендные пруды, сетью рыбку половить. Была у меня на то договоренность с хозяином того водоема.
    
     Прогноз погоды не радовал дождями с грозами. Надо было, конечно, отменить поездку из-за погоды. Но, как говорится, «договор дороже денег». Ждали  меня в тот день на водоеме.
    
     Как было принято у нас в семье, всегда я оставлял небольшой план-записку, где, на каком пруду, буду рыбачить, где буду проводить ночь. Долг службы к тому обязывал.
    
     И только выехал я из города, сразу вымок до нитки, попав в дождь, да еще и с грозой. Молнии, я вам скажу, сверкали в полнеба, чуть из сидения меня не вышибали.
    
     Мне было  не впервой попадать в грозу. К исходу часа езды по раскисшей грязи полевой дороги под  дождем я, наконец, и у пруда.
    
     Гроза прошла.

     Радуга своим цветным узором в изгибах дивных, венчая  дня конец, последние лучи заката за собою позвала. Смеркалось.
    
     Я уже второй час в лодке на воде, сети поставив, их постепенно проверяю.
      
     Вдруг, слышу звук мотора подъехавшей машины. Слышу хлопанье дверями автомобиля, голос, меня зовущий: «Кузьмич, будь ласка, плыви к нам на бережок!»
    
     Подплываю я, конечно, к берегу, поднимаюсь на полянку. Вижу ребят своих знакомых. Удивляюсь тому, что они одеты не для рыбалки, о чем их я и спрашиваю.
    
     Отвечает мне мой сосед по дому: « Кузьмич, присядь, послушай нас!»
      
     Я уже начинаю волноваться, что случилось, где, с кем.
      
     Отвечают мне друзья: «С твоей супругой беда случилась. Надо бы тебе поехать  домой. Ты езжай, а мы все твои вещи соберем».
      
     Сердце мое уже просто рвется из груди: «Ребята, дорогие, скажите, что случилось?  Она жива, моя супруга?»
      
     В ответ получаю молчание, ни да, ни нет.
      
     Завожу я свой трехколесный «драндулет» и «на парах» лечу домой. Казалось мне, что поршни в цилиндрах мотоцикла попадают на  землю, так я сдавил ногами раму в судорожном напряжении от неизвестности.
      
     Молил я господа в мыслях, чтобы была жива моя Васильевна.
      
     Приехал я домой. Вхожу в подъезд, поднимаюсь на свою площадку. Вижу настежь раскрытую входную дверь.
    
     Чувствую, что ноги мои стали ватными, перед глазами горизонт поплыл. Впадаю я в какую-то прострацию, полусон.
    
     Вхожу в зал. Вижу в слезах свою младшую дочь, друзей, знакомых, сидящих молча в креслах и на диване. На столике журнальном стоят бутылки водки, коньяка, рюмки.
    
     Сердце мое обрывается. Все, понимаю, не будет  больше у меня свиданий  с моей подругой, моей лучшей половиной.
    
     Хочу увидеть я супругу, слезы душат, дыхание зашлось. Мне говорят, что Васильевна моя сейчас в морге. Я не верю, не верю, и все тут.
    
     Наливают мне рюмку горькой. Одну, вторую рюмку я выпиваю, не идет хмель. Как будто воду пью.
    
     Выбегаю я из дома, на мотоцикл сажусь и через пятнадцать минут я уже у дверей морга городского стою. Стучу в дверь. Никто не открывает. Ищу окна, их нет. Стучу в стены в немом приступе горя. Тишина. Двенадцатый час ночи на дворе.
      
     Около часа ночи друзья мои нашли меня в прострации сидящего на ступенях входной лестницы морга, домой доставили меня.
    
     Тогда лишь, уже дома, мне сказали, что Васильевну мою господь призвал к себе. Завершил он ее жизни путь ударом молнии коварной.
    
     Мне это говорят, а я не верю. Думаю, что  это какой-то сон. Выпиваю я еще полный стакан водки. Не хмелею. Хочу я сном забыться. Не могу. Вот тут, впервые, я понял, что такое слезы горькие. Слезы те были горькими от непоправимого горя моего, меня они просто сжигали.
    
     Не помню, как я утра дождался. В ожидании горестном наступил день. Опять поехал я в морг. Подошел я к патологоанатому с просьбой не «глумиться» над телом супруги, итак она вся изранена грозовым разрядом.
    
     На следующий день, когда забирали тело несчастной из морга, мне предложили забрать ее одежду. Увидев ее обугленные, оплавившиеся от природного  электрического разряда колготки, я пришел в ужас.
      
     Врач меня пытался успокоить: «Она, бедная, даже не поняла, что с ней произошло. Ведь от удара молнии кровь вскипает. Смерть наступает мгновенно».
      
     Слушаю я Кузьмича, сердце мое сжалось от сочувствия к людскому горю. Вижу тут я, как парочка юных рыбаков, всхлипывая, пропала в темноте ночной. Не смогли они, а, может, не захотели больше слушать Кузьмича.
    
     Продолжает Кузьмич свой горестный рассказ.
    
     Мою Васильевну, ее тело, предали земле на ее родине, в Беларуси. О том, где заснуть последним вечным сном, если придется, у нас с ней было оговорено.
 
     Исполнил последнюю волю я погибшей. В том была оказана неоценимая помощь командованием части. Васильевна моя своим трудом, авторитетом снискала уважение  сотрудников, светлую о ней память.
      
     Двое суток, пока ехала машина в Беларусь, на своем последнем свидании, я сидел в головах у моей бывшей подружки, никак не мог с нею проститься.
      
     Земле предали тело несчастной моей супруги рядом с ее матерью, старшим братом. Там же сейчас и ее отец лежит.
      
     Говорят люди, что все проходит, все забудется.
      
     Чтобы душу себе не рвать памятью о былом, о днях счастливых с супругой и детьми, избавились мы от  ее вещей. Был у нас дома и ее большой портрет, и его убрали мы подальше с глаз.
      
     Каждый раз, к вечерней прохладе  девятнадцатого мая, на месте гибели Васильевны стоят цветы.
    
     Казалось, что я уже простился с моей половинкой навек. Увы, с годами все чаще стал я вспоминать то мое последнее с ней свидание.
    
     И, уже третий год подряд, когда вхожу в свой гараж, я иду к ней на не последнее свидание.
      
     Посредине задней стены в чудесной рамке висит портрет моей подруги: «Здравствуй, моя родная! Я еще пока живой»!
      
     Закончил рассказ Кузьмич.
    
     Мы все, прогоняя в себя скупые мужские слезы, не сговариваясь, наливаем по чарке горькой и пьем, не чокаясь, за Кузьмича и его Васильевну, за их  последнее свидание.