Лейтенанты. первая жизнь. микроклизмы

Вечером прочитал очередное письмо Воликова из Москвы.
                ***
Из цикла: ОФИЦЕР МЕДИЦИНСКОЙ СЛУЖБЫ. ЧАСТЬ VIII.
               
     Мой друг и однокурсник по Военно-медицинской академии Воликов Сергей Андреевич, во время переписки со мной после окончания Alma Mater придумал, как ему казалось, новый эпистолярный жанр в виде коротких рассказов, которые он называл не совсем обычно – «микроклизмы». К нашей переписке я ещё когда-нибудь вернусь, некоторые письма Сергея Андреевича сохранились, хотя его, дорого друга, уже более десятка лет нет с нами.
               
    Подполковник медицинской службы Строчек, мой будущий начальник, а в 1980 году просто знакомый психиатр из госпиталя, рассказывал такой случай, когда я, старший лейтенант, привез ему очередного «ненормального» солдата на консультацию.
    Одному из командиров спустили сверху бумагу – результаты проверки его части, и он должен был расписаться, что с ней ознакомлен. Командир прочитал многочисленные замечания и оргвыводы, задумался и написал крупным почерком: «Читал и горько плакал. Полковник N». Как сообщил Строчек, он сам видел эту бумагу. Ему её показывали в надежде, что начальник психиатрического отделения оценит: нормальный полковник или у него не всё в порядке с головой.
                ***
    К чему я это вспомнил? На разные жизненные ситуации каждый реагирует по-своему – это никакое не открытие – но реагировать, на обычную ситуацию, пусть даже стрессовую – необычно – это требует осмысления. Замечено, человек, которого загоняют в угол, когда ему уже нечего терять, перестаёт руководствоваться общепризнанными моделями поведения, и его действия для окружающих становится непонятными.
    В некоторой степени – это «разрыв шаблонов». Помните в НЛП*, манипулятор на протянутую руку клиента (привычный шаблон рукопожатия) отвечает подобным действием, но в последнюю минуту отводит свою руку (прерывает его). В этот момент клиент «проваливается», «зависает», впадает в кратковременный транс, которым манипулятор, при достаточной натренированности, может воспользоваться для внушения…
                ***
   Когда летом 1981 года в части появился новый командир подполковник Кошель, атмосфера в «Добрянка» изменилась, многие стали с удовольствием ходить на командирские совещания, на «разбор полётов». После Разинкова, этого формалиста-службиста, это был совершенно другой стиль общения с подчинёнными. Наш новый начальник в карман за словом не лез, и его способность довести любую ситуацию до абсурда у многих вызывала восхищение, а его искромётный армейский юмор, перемешенный с сарказмом, как минимум вызывал улыбку, по крайней мере у тех, фамилии которых не упоминались. Очень жалею, что не записывал его выступления.

    К нам Кошель пришел на повышение, до этого в соседней более крупной части он какое-то время служил начальником штаба. Начальники штабов на полигоне, всегда занимали некое почётное место в должностной иерархии частей, после командира, между его заместителями (у нас – по измерениям) и по политической части. Впрочем, по специфике работы начштаба ближе к общему руководству, и эта должность всегда рассматривалась как трамплин для замещения освободившихся должностей командиров частей.

     Вспомнилась моя первая встреча с подполковником Кошелем, когда он знакомился со своими непосредственными подчинёнными. Я назвал себя и услышал в ответ жесткое:
– Мне тут про тебя, старший лейтенант, бывший командир Разинков такое понарассказывал… 
– Не сомневаюсь, товарищ подполковник – вставил я, не зная, чем закончится разговор, мысленно представляя, сколько помоев было вылито на мою голову и счёл нужным дальше не продолжать, отдав инициативу старшему по воинскому званию. После некоторой паузы, во время которой Кошель внимательно смотрел на меня, а я перед собой, новый командир продолжил и интонации его голоса неожиданно изменились:
– А вот наш начмед Фроленков описал тебя совсем по-другому. Кому верить?

     Такого поворота в разговоре я не ожидал и был к нему не готов. Анатолий Фроленков, начмед части, где раннее служил Кошель, мой однокашник по академии, оказывается отрекомендовал меня самым наилучшим образом. «Спасибо, Толик», – мысленно отблагодарил я однокурсника.
 
     Я смотрел на своего непосредственного начальника и пытал типизировать его по Кречмеру:** плотный, несколько даже полноватый мужчина, невысокого роста, голова округлая, с поредевшими волосами и залысинами, мимика живая, с преобладанием позитивных эмоций. Речь шла, судя по всему, о пикническом строении тела и циклоидных поведенческих реакциях.

     «Такому, если пришёлся по душе сразу, то надолго. Хотя и подлость в отношении себя не простит, тоже долго будет помнить. Предпочитает неформальные отношения», – пронеслось у меня в голове. Пока я анализировал, Кошель ожидал ответа.
     Я всё ещё думал: «Сказать, что я хороший? – глупо. Надо такое, что он ожидает».
– Время покажет, – и назвал его по имени и отчеству, – Геннадий Алексеевич.
– Согласен, можешь идти, – ответил мой новый командир…
                ***
     В 1980 году я, условно говоря, умер. До этого времени я прожил первую свою жизнь и от меня прежнего уже ничего не осталось. Почему я так говорю? – сейчас надеюсь вы поймёте. Ещё в школьные годы, оглядываясь по сторонам и ощущая себя частью природы, я видел, что меня окружают: во-первых, минералы, во-вторых, растения, в-третьих, животные и, в-четвертых, люди, наделённые особым свойством – духовностью. Все эти проявления жизни были взаимосвязаны, но существовали по особым, мне непонятным, законам.

     Эти части природы я находил и в себе: из минералов состояла моя твердая основа – кости, хрящи, зубы и ногти; как в растениях во мне перемещались в строго определенных направлениях разного рода жидкости (кровь, лимфа) по разного рода канальцам, волосы напоминали мне деревья с корнями и стволами; то, что называют животным бурлило во мне, проявляясь, благодаря мышцам, чувствам и инстинктам, в более или менее целенаправленных движениях; наконец, с людьми меня объединяло человеческое сознание, мышление и дух (находящийся во мне и, как мне казалось, вне меня).

     Развитие и преобразование этих 4-х природных частей происходило от простого к сложному и завершалось полным моим очеловеченьем, тогда как родился я, можно сказать, биообъектом, состоящим из воды (жидкости), минералов (костей) и особым образом организованных белковых тел (составлявших ткани моего организма), только по форме первоначально напоминающий человека, – до него мне предстояло расти и развиваться не один год.

      Кроме того, я заметил, ещё в то самое школьное время, что всё в природе циклично: возникает и затухает, и снова возрождается. Из какого-то научно-популярного журнала когда-то в юности узнал, что приблизительно каждые 7 лет основные клеточные структуры моего тела заменяются на новые. И тогда же я прочитал древнюю мудрость в одной старой книге, что человек проживает 7 лет – минеральной, 7 лет – растительной, 7 лет – животной и 7 лет – духовной жизни, – всего 28 лет, а затем всё повторяется снова, пока человек не умрет, разлагаясь на те же самые минералы, с которых и началось строительство его тела.
   
     При этом бурлящая энергия, заставляющая увеличиться моему росту в 3 раза, а весу почти в 20 раз от рождения до 28 лет, в последующих жизнях начинает изменяться и закономерно затухать. Таких полных жизней-циклов (7 х 4) каждый из нас, я понял, может прожить три (84 года), редко кто четыре (до 112 лет). Сейчас я живу третью жизнь и не факт, что дотяну её до конца.
 
   Впрочем, кто-то проживает 5-летние циклы и тогда его четыре жизни укладываются в 20, 40, 60, 80 лет, вероятно возможны и 6-летние циклы (24, 48, 70, 94), – важен принцип. Мне, например, больше нравятся семёрки, вы же понимаете, – всё это условность.

      Хочется отметить, что между минеральной, растительной, животной и духовной жизнью нет резких переходов, каждая из них в той или иной форме присутствует в любом из 7-летий. Принципиально то, что в каждом из них происходят определённые изменения.

       Действительно, первые 14 лет (7+7) формировался мой скелет, менялись зубы, я рос в высоту, мои внутренние жидкости, преодолевая притяжение, поднимались всё выше и выше, омывая мой мозг, у меня появились волосы внизу живота и на других частях тела, стали пробиваться усы и борода (минерально-растительная часть жизни). Моя жизненная энергия хлестала через край, иногда мешая сосредоточиться на учёбе в школе и на том, что я из себя представляю. Видимо поэтому я закончил 8 классов с тройками и пусть редкими, но усиками.

      Последующие 7 лет (14+7 =21) я окреп физически, появилась рельефная мужская мускулатура, и мною в этот период овладевали животные страсти, сдерживать которые удавалась только благодаря воспитанию, существующим вокруг правилам человеческого общежития и армейским порядкам. Накопленная активность вызывала во мне чувство, что я способен пройти через стену или проломить её, стоит только сосредоточится на этом, но сосредоточиться не удавалось, тем не менее чувство преодоления преград оставалось, и это твердое впечатление, воспринимаемое без критики, позволяло самоутверждаться в учёбе и жизни в последующие годы.

      И наконец, примерно с 21 года до 28 лет я почувствовал, что росту интеллектуально и духовно. Энергия во мне изменилась. Нет, она не уменьшилась, но стала приобретать некоторый утончённый характер, но не сразу, а постепенно. Что происходило со мной в следующих жизнях, расскажу позже. Во всём следует проявлять последовательность.
                ***
     Для чего живёт человек? Мой друг Майкл, когда мы садились играть в шахматы в гостинице «Орион», обычно говорил:
– Сейчас поиграем как Ленин с Горьким на Капри на съёмной вилле. И выясним, кто из нас умнее!
Я же ему как правило отвечал:
– Помню, помню, Майкл, и твои слова, и слова Горького: «Ленин ужинал скромно – кружка пива и яичница с беконом», и твой комментарий: «Поэтому вождь играл в шахматы лучше писателя».
– У нас с пивом в Мирном проблема, и в этом, Дэс, вся загвоздка, – морщился Веселовский, задумчиво передвигая очередную фигуру.

      Действительно в наше время пиво в город завозили не регулярно и преимущественно в бочках и не всегда свежее. А бутылочное – это был дефицит, к нему мы, лейтенанты доступа не имели, и если кто-нибудь из нас отправлялся на «большую землю», единственное, что просили: «Привези бутылочного пива».

     Майкл убеждал меня за шахматами, что человечество живёт только для того, чтобы воспроизвести себе подобных и создать оптимальные условия жизни для следующих поколений. Он безусловно был прав, но это был общий родовой смысл жизни людей. Тогда как каждым человеком движет его индивидуальный смысл существования, который не всегда совпадает с общечеловеческим.

      В 1980 году понял: первую жизнь я уже прожил.
                ***
     Вечером я получил письмо-микроклизму от Воликова и сразу же ему ответил, оставаясь в рамках выбранного им стиля. Черновик этого, странного непонятного для постороннего человека, послания у меня сохранился. Я долго сомневался, приводить его дословно или нет, ибо письмо носило сугубо личный доверительный характер:
     «В дверь позвонили, когда Номисед ел свой любимый салат: разорванные тупым ножом зрелые сочные помидоры, отварную фасоль, мелко нарезанные свежие огурцы и зелёный лук, и, от всего сердца, щедро политые неочищенным, ароматным подсолнечным маслом. Салат был присыпан крупной солью и размятым вручную укропом.

      Наш герой не ел салат, он его пОедал. В этой приставке, в округлой букве «О», заключался особенный таинственный смысл. «О» создавала ощущение определённости, реальности того, что он делал, я бы даже сказал, открытости его существа к внешнему восприятию; а её форма, с одной стороны, похожая на мамин живот, в котором он провёл свои лучшие девять месяцев жизни, защищала его от опасностей, неврозов и страхов; с другой стороны, «О» олицетворяло собой незакрывающийся из-за ряда обстоятельств гастрономического характера, рот, который связывал Номиседа с жизнью через поедание её самоё.

     Салат пОедался Номиседом. Его отдельные, наполненные солнцем, водой, воздухом и растительным своеобразием, части, попадая в рОт, смешивались там и, оплодотворяя друг друга, создавали ту самую мелодию вкуса, которую с удовольствием узнавал его организм.

      Еда – акт интимный, любимая еда – акт сладострастный. Гурман наслаждался музыкальной гаммой: вот он разжевал «до» (помиДОр), быстро проглотил «фа» и задержался, смакуя «соль» (ФА-СОЛЬ и просто соль), затем рОт его Округлился, напОлняясь нОтами, и мелОдия зазвучала снОва.

   Звонок в дверь повторился. Однако произведение его самодеятельного искусства, в тарелке на столе, не отпускало. Салат нашептывал: ешь, ещё, е, шэ, Ё, МОЁ.

     Его тело повторяло эту музыку, пело. Ноги под столом подпрыгивали в такт сокращениям желудка, а язык извивался в привычном и каком-то первобытном диком танце.

      «Это звонок», – с отвращением подумал Номисед. Резкий звук отвлекал, настраивал на печальный лад. Мрачные мысли выстраивались в бесконечную очередь. Кто последняя? Я не последняя! Я крайняя! Я-я-я! Тогда я за вами!

      Когда бесцветные будни накапливались неразрешёнными проблемами, когда минута, час, день затягивали его в свой бесконечный водоворот и неделя превращалась в понедельник, день – в полночь, час не отличался от минуты и, пытаясь ухватить этот миг, он проваливался в черную пустоту. Когда утрачивалось ощущение времени – его внутренний мир начинал искривляться – угрожая выйти из-под контроля – он уходил.

      Одиночество приносило облегчение. Уходил, чтобы никому не надоедать. На последнем слове Номисед споткнулся и повторил его несколько раз. «Не-надо-едать, – догадался он. «Не-надо-доедать, – быстро понял. – Надо заканчивать с едой, открыть дверь. Уже звонили второй раз!»
– Вы Сергей Десимон? – почтальонша протягивала ему заказное письмо.
      
     Первая мысль: «Отказаться. Вернуться к столу. Это так просто. Она уйдёт и не будет никакого заказного письма. И останется только му-зы-ка!».

   Имя «Се-р-г-ей» шипело с присвистом азиатской гюрзы, ревело диким зверем, оскаливалось в лае обезумевшей от злобы собакой и завывало, как пикирующий бомбардировщик: «Се-р-ггг-еееййй».
 
      Произнесённое имя вызвало у него смущение и недоумение – к нему обращались как к извращенцу, но, почему-то очень почтительно и старомодно:
– Сэр Гей, это вы? – повторила почтальонша.

     «Всё. Хватит. Имя отвратительное. Надо менять», – разозлился на себя Номисед. Он боялся, что женщина с сумкой, снова произнеся его фамилию, сорвавшись на самой высокой ноте «СИ» упустит её, превратив его в князя тьмы, короля всех пороков, исчадье ада. И когда женщина снова напряглась, чтобы повторить свой вопрос, Наш герой её опередил и устало признался:
– Да – я – Демон.
– Вам заказное письмо, – повторила она, не замечая растерянности и страха на лице Номиседа. Он взял конверт. Расписался в квитанции: «Демон».

    Закрыл дверь, обречённо разорвал конверт и стал читать. Письмо начиналось словами: «Бесценный соавтор!» И заканчивалось «из середины жизни Ноликова». Письмо было пронумеровано, вверху стояло «Письмо 4», хотя 3-его Номисед ещё не получал.

   Внизу стояла подпись – Ноликов.

     Наш герой как опытный психохирург (есть же психотерапевты, почему бы и не быть психохирургам?) почти бессознательно, автоматически установил диагноз: «Открытый частичный перелом со смещением отломков в первом слоге с пластикой первой буквы. Самоповреждение».

     То, что Воликов инвалидизировал себя, не удивляло. Номисед привык к этому, он и сам проводил над собой и другими всевозможные подобные эксперименты. Вот и сейчас его понесло. А что если попробовать вывих в суставе 1-го и 2-го слогов? «Ливоков – тоже неплохо… Хотя Ноликов сильнее!», – отдал должное он соавтору. Казалось бы, повреждено только начало, но оно меняло весь смысл существа, нигилировало его, – сильно! – и это нельзя было не оценить!
 
      Нет, ну какая трансформация человека, считавшего себя гением?! – НОЛИКОВ! Превращение НЕЧТО в НИЧТО. Неожиданно пришло осознание: у гения кризис. Он упал в бездну несбывшихся надежд и, видимо, именно там произошёл этот злосчастный перелом. Парниковый гений, стремящийся в столицу, неожиданно для себя, оказался один на пустыре, где царствовали сорняки военно-строительного отряда» …

*Нейролингвистическое программирование.
** Немецкий психиатр Эрнст Кречмер, автор книги: «Строение тела и характер». Эту книгу я проштудировал ещё когда учился в академии.