Депутат Балтики

           Чем больше талант – тем больше боли, это, конечно, понятно.
           Но когда все начиналось в восьмидесятые – было красиво.
           Жил такой Саша Мозляков. Учился, старался и побеждал. Был обаятелен и в меру разухабист, честен и сообразителен. Любил маму и конфеты «Мишка на Севере». Арбузы еще.
           Шел, четко по комсомольской линии.
           А пришел не туда.
           В школе, в учебе, звезд с неба не хватал, но выезжал на правильности взятого курса. Нашего. Проверенного. Троечку натягивали. Зато, если общественная нагрузка какая или проявить сознательность там, где всем не охота – он первый. Но больше, конечно, организовать, как у них это полагается, чем самому двор подметать. А на перемене из радиорубки вел познавательные и идеологически выдержанные передачи. Про мир во всем мире. Про Анжелу Дэвис. Про Пентагон и агрессоров. Гойко Митича и его брата Джона Рида. Песни крутил, девчонкам нравилось. Соломенная шапка волос, мужественное лицо американского фермера с демократическим изломом. Это я п ро Рида, на которого, кстати, Саша был весьма похож.
           И тоже нравился девчонкам.
           С Леной Куликовой предано дружил, а она в 10-Б классе была самая красивая. В лагерь трудовой ездили, там, опять же, агитбригада: песни, стихи, стенгазета, капустники. Крепленое столово-ягодное из сельпо. Романтика первого секса.
           А потом институт без военной кафедры. Я же говорю, плохо учился. Потом армия, которую он так же четко прошел по комсомольской линии, а потом перестройка. Ее теперь надо писать с большой буквы «П» – Перестройка. И тут он вписался как надо, сходу стал, сначала помощником депутата, а потом кандидатом в эти самые депутаты. Костюм с галстуком, белая рубашка, совещания, дипломат из черного кожзама с металлическими уголками. Как раз пиво «Балтика» появилось, которое Саша очень полюбил, и его, с большим народным юмором, стали звать Депутат «Балтики». Но в узких кругах, конечно.
           Я сам ходил по подъездам, тогда еще бездомофонных домов и бросал в почтовые ящики листовки с агитацией за Мозлякова. На плохой серой бумаге. Скучные.
           Подрабатывал. Нам в какой-то подворотне, что-то платили.
           Потом я женился, устроился на новую работу на Автозавод, родились дети, жизнь меня закрутила, замотала, и я про Сашу несколько лет не слышал ничего совершенно. Даже отдаленных и непроверенных слухов не долетало. Как вычеркнуло его из моей судьбы.
           А потом он умер от туберкулеза, который заработал на зоне, на общем режиме.
           Мне позвонил наш приятель Эльдар и сказал: «быстро завтра хороним Мозлякова, денег не надо, мы собрали, приезжай прямо в морг, но быстро, все быстро».
           Саша сел за карман. Любитель. Неудачно потянул у какой-то тетки в автобусе кошелек, его поймали, тетка оказалась женой какого-то прокурорского взяточника и Мозлякову наболтали по-полной. Он тогда, по словам Эльдара, уже страшно пил и деньги ему были нужны на ежедневную водку.
           Но и старые друзья по депутатству не бросили в беде, вытащили года через два-три, но уже насквозь больного.
           Прожил он после освобождение по УДО недолго, полгода, месяцев семь-восемь. В старой материнской квартире, в доме нашего детства.
           И умер.
           Мы его похоронили, действительно, по-быстрому, и я задумался. Нет, не о жизни и смерти и даже не о дорогах, которые мы выбираем и не о том месте, где Саша сломался навсегда, и не о том, почему и как это произошло.
           Я задумался, нафига хоронить его надо было «по-быстрому»?
           Что за спешка, ей-богу?
           Теперь-то уж чего?