Фантом

                «Короче, хватит ждать
                от хлеба
                зрелищ...»

    Восемь часов вечера. Дебильный и ледяной предательский холод съедал последние тёплые куски мяса с окаменевших рук бывшего скрипача. Ныне, в переходе, он скрывался от сырого снега, но жуткий холод, напоминавший ледяную обёртку от мороженого, изъедал кусочки жизни в теле остывающего члена бывшего искусства, скрипача ЦАлька КлиппермАн. ПОдать за три последних часа уже успела примёрзнуть к шляпе; там были и железки, и бумажки – вместе все на девятнадцать жалостных рублей с мелочью.
    Вчера у Клипперман немного меньше было, а седьмого вечером сумел собрать он на еду почти полтинник. Это – праздник в нынешней у Цалька жизни. В прошлом уж остались и пиры, и фуршеты, и любовь. За это в будущем теперь лишь холод, да глубокий насморк из зелёной густой жижи. А кашлять Цальку больше нечем – лёгкие давно на выкате и не дают, по обыкновению, дышать; и деньги на леченье ныне далеко, и стоя;т они в простой и однозначной позе...
    Так что много в этот холод Цальк не думал. Так же много он и не хотел: лишь бы чашечку горячего куриного бульона, ли;шку пересоленного, да хлебца пол-кусочка свежего с гранёного кирпичика отрезать. И чтоб ржаной был непременно.
    Но выбирать у Цалька было не из чего – всё лишь мысли, истекающие в еду и марево горячих батарей… А коли о таком на голоде и холоде хоть малой доли для себя представишь, то дальше начинается просто стон неутомимых жизненных желаний – бывших привычек: ванну полтора часа горячую иметь, еды тарель густого борща, да водочку отличную СтрежЕновскую пить. Жена из холодильных камер груздей маринованных подать должна, да с маслицем. Туда же настругать преароматного лучку – и есть всё это так, чтоб животы болели от неподсчётного количества еды! Там, где обжорство – там блаженство! 

    Эти мысли о блаженстве в поедании еды не давали покоя несчастному скрипачу. Тем паче, что в том времени остались его любимые сырники с вареньем, пахлава и сладкие пирожные эклер. А истома по далёкой женщине догладывала сердце, медленно вбивая в его плоть отравленные стрелы безысходности. Его душа свисает тряпкой, его тело доживает будни, его слёзы – лишь немного смыть с лица потерянного грязь. Больше не способен он на высоту своей души и свежесть благородных помыслов; вчера ему хотя бы хотелось жрать и трахаться… Сегодня хочется лишь умереть! Причём спокойно, а не от холодного объятия зимы, и не от кровавых башмаков каких-то местных хулиганов, забирающих у Цалька п;дать иногда.
   
    Вдруг, глубокое эхо подземного перехода откликнулось на чьи-то шаги. Цальк вздрогнул и непроизвольно обернулся в ту сторону, с замиранием сердца ожидая увидеть подонков «на кровавых башмаках».
    «Как если я сейчас выйду неучтён? – испуганно подумал он, – в морге номер лишь поставят синими чернилами, как на курице...» – и тут же, едва зацепив образ о «курице», голодные мысли сами собой полетели по пустым далёким Цальковским привычкам: курице под яблоками, курице в жирном соусе, курице в белом соусе по-норвежски, курице, печёной в глине, курице филейной под обжаркой..., курице по-цыгански, на костре… котлета по-киевски, куриные биточки в белом вине, шашлык куриный под углями с помидорами, лучком и черносливом... Цальк слегка невнятно пожевал губами, но его полёты в сытые привычки прервались весёлым голосом:
    – Петрович! Вот ты где!
    Клипперман медленно поднял голову и увидел удивлённое лицо знакомого человека лет сорока трёх. Глаза его были неподдельно округлены, брови взвились домиком, собрав на лбу глубокие дорожки из морщин. Где-то между бороды торчала сигаретка и дымила сладким дымом конопли:
    – Мы тебя уже три дня ищем. Всё давно уже отсняли, а тебя ни в гримёрке нет, ни дома, ни в чайной... Я уже все ноги отбегал, мозоли набил! – и знакомый человек скинул с одной ноги башмак и сквозь нелепые дырявые носки, забившие приятный аромат сигарки, стал показывать свои большие сбитости.
    А Клипперман меланхолично думал в этот миг лишь о еде. Но для приличия сам у себя спросил: «А кто это?»   
    Но знакомый человек, поняв, что его не узнают, небрежно бросив башмак и засунув туда ногу в дырявом носке, переспросил:
    – Петрович, ты чего? Меня не узнаёшь?! Это же я, расфасовщик грима, ГурЕвич. Пойдём, все давно тебя ищут и ждут отметить окончание съёмок, – и человек положил руку на плечо Цалька, заботливо направляя его к выходу. Но Цальк неожиданно вздрогнул, и сбросив руку, скорчился в испуге – он решил, что этот жест означает: «Сейчас я буду тебя бить!». А когда человек повторил свою попытку ещё раз отвести Цалька к выходу, тот стал махать руками, зажмурив глаза, и закричал: 
    – Не бейте меня... Не бейте! Оставьте деньги, заберите скрипку... –
   В испуге скрипач упал на колени, и залился горькими слезами! Он неловко откинулся на кафельную стену перехода и, опустив руки, глубоко и больно рыдал, повторяя шёпотом: «Заберите скрипку, не бейте меня... оставьте деньги... заберите скрипку, не бейте меня… оставьте деньги…»
    В этот момент в переход вошла томная женщина украинских кровей и, увидев эту картину, с криком кинулась на человека:
    – Оставь нищего в покое, ирод! Гони отсюда прочь! – беспощадно набросилась она на человека с бородой. Ударив его несколько раз сумочкой, она вцепилась в густые кудрявые волосы и начала мутузить его, то и дело пытаясь вырвать пару-другую кудрей…
    Мужчина от неожиданной атаки растерялся, но сумев вырваться, с криком: «Крыша у вас у всех поехала!» – ринулся к спасительному выходу и, не оборачиваясь, скрылся за углом.
    В переходе стало тихо.
   
    Женщина, отдышавшись, помогла Цальку сесть. Положила ему в руки скрипку, а в шляпу с примёрзшими монетками кинула червончик со словами: «Держи, убогонький», – и благородно зашагала к выходу, цокая криво стоптанными каблуками.
    Клипперман остался один. Его опять обнял холод и ему ещё больше захотелось есть…
    От полной безысходности и одиночества, едва собрав немного денег, он вышел из перехода и медленно побрёл по улице и растворился где-то в ледяной ночи. Что с ним стало дальше, никто уже не знает...
 
    А через несколько дней в газетах на первой полосе появилось сообщение о том, что: «После съёмок нового фильма «Нищий музыкант» бесследно пропал исполнитель главной роли, Михаил Петрович МалахИтов-Чёрный, великий мастер перевоплощения и проникновения в роль...»

               
cyclofillydea 2003