Предрассудки

  Лето. Душный вечер подходит к концу. Зашло ли солнце? Нет, не видно отсюда, из городских дворов. Здесь почти сумерки. В старой доминошне идёт партия.

  — Шалфей! — окликнул кто-то молодого человека, проходящего через детскую площадку прямиком, к подъезду. — Здорово! Как дела? -

  — Здравствуйте… — молодой подходит, оглядывая играющих.

  — Успехи-то как? — с расстановкой вопрошает самый старый, ловко проворачивая костяшки в гибких пальцах.

  — Вчера Никита с девятого этажа предлагал в центре квартиру обчистить. Я отказался. Не могу чужое брать. -

   На миг повисла тишина.

    — Вот до чего родители ребёнку мозги религией засрали! — изрёк чёрный, цыганского вида мужик, с татированными пальцами. — Вы только поглядите, братья! Чужое брать не может… -

    — Да не, я и сам не шибко в религию… Иногда в церковь хожу, нечасто. Как-то не хочется… Самому, — молодой явно стеснялся своих слов.

    — Не, сапог, не шуми. Что сразу ругаться? — подал голос сидевший рядом со старым, помешивая костяшки на столе. — В первый раз оно всегда боязно. Или сам в первый раз не крал? -

    — Да не, я ж ничего, — развёл руками цыган. — Просто злит меня всё это ханжество. Чужого, мол, не бери. Да что за глупость! Предрассудок один. Пришёл, взял. Чего тут плохого? -

    — Не бойся, — обратился бритый налысо, сверкающий черепом игрок, растаскивающий свои костяшки; единственный в футболке, а не рубашке с длинным рукавом, с синими от татуировок руками. — Бери себе спокойно. Потом, как созреешь, можно и честно зажить. А сейчас — опыта набирайся. Дело молодое. -

    — А тюрьма? — спросил молодой.

    — Это плохо. Так надо тащить умеючи! — цыган щёлкнул костяшкой по столу. — Я вот завязал. И не сидел ни разу. Не вор, но ворам — друг. Да и тюрьма — не страшно. Отсидишь — вернёшься. -

  Сумерки. Почти темно. Во дворе загорелся фонарь. Его лучи пробиваются и к доминошне, хоть густая листва ивы мешает.