022. Принцесса Аликс - Цесаревичу Николаю

Письмо принцессы Гессен-Дармштадтской Аликс Цесаревичу Николаю Александровичу.
На английском языке с переводом на русский.


№ 7       Windsor Castle,
             May 8th 1894.

My милый, дорогой Ники,

Здравствуйте! I am just back from breakfast with Grandmama. Aunt Vicky sent a long letter of Sophie’s – poor thing, it must be too terrible in Greece, these incessant shocks—she said what had made such a curious impression when on Good Friday night the procession in the streets with the carpet and candles, all sang out: ;Lord, have mercy on us!;—No, really, it must be too fearful for words living in the constant dread of being shattered to atoms.—It is as though they were being punished for some great sin—one cannot understand it—but God knows best why he is inflicting them with this misfortune, and though we seem to think it cruel. —What sorrows this life does bring and what great trials and how difficult to bear these patiently,—and// then again we are not half grateful enough for the joys this life brings us.

Darling, I am sure these five years have been good for both of us, I only know they have made me think far more of God than I did before. Suffering always draws one nearer to God, does it not, and when we think of what Jesus Christ had to bear for us, how little and small our sorrows seem in comparison, and yet we fret and grumble, and are not patient as He was.

Oh, my love, I wish I had you always by my side, how you might help me and teach me to be a better creature. —I am not half worthy enough of you.—I have still so much to learn, that is why I also said, do not let us marry first yet, though separation is hard, it is better not to hurry. And think only of the Religious question, you cannot expect me to know and understand it all immediately, and to// know a thing only half is not right, and I must know the language a bit, so as to be able to follow the services a little.

Today Georgie’s answer came, but sent to Aunt Alix, as I had simply signed Alix, he of course did not think of me.

Well, the Staals dined last night and were most amiable, and the Italian ambassador and wife. He had been long ago in St. Petersburg and his wife is Russian, good heavens how she chattered, one did not know any more where one’s head was.

We eat white bait and I longed to send you my plate flying over the sea.

I have a got a large thing to burn and paint for Granny’s Birthday on May 24th and I don’t know how to get it done, as I have had and get absolutely no time—and legs ache fiendishly—now Louise Aribert has telegraphed to her Parents// she is coming to them on the 25th , so there is no room for me. I am sorry as it would have been nice, but perhaps Granny will allow me to go earlier for four days.

Still no news from Frlaulein Schneider.—I wish Ella would let me know.

I have been for 10 minutes out with Gretchen – it is close and yet windy, not enjoyable weather.

Oh, I do so long for a letter from you, they take such ages to come. I wonder if you have very much to do, my old sweet thing.

The ink is so watery that one makes blotches perpetually, too dirty, or too sleety.

Aunt Alix and the girls are coming to luncheon—poor Victoria—God bless her, and may He some day make her very happy, she deserves it, the dear child, and little Maud too.

When one is so happy, one longs to see others also joyous, and grieves one cannot do anything for them–don’t you too?//

Some German lines I think so pretty and which are set to music by Ferentz List.

«Es muss ein Wunderbarer sein,
Uns Lieben zweier Seelen,
Sich schliessen ganz einander ein
Sich nie ein Wort verhehlen
Und Freud! und Leid und Gl;ck und Not
So mit einander tragen,
Vom ersten Kuss bis in den Tod
Sich nur von Liebe sagen».

This moment I received your sweet letter, for which very fondest thanks and many a loving kiss. You cannot think how intensely happy it has made me, and that your Parents have agreed. Oh, you sweet boy, my own, own precious darling, my Nicky dear; I feel another being since your letter has come and all the dear words and little flower. God bless you, my love.

You, naughty thing, how dare you say that about the sly look and the house on the left!!! Be ashamed of yourself, I wish I were there to pinch you for it.//

The monogram on your paper does for an A H Hessen. This monogram I have stamped on the paper with a thing that belonged to darling Mama, that is why it has got the English crown.

I can see all the people running in to your room—how happy they must be to have you back again and how you must rejoice being home again; ;home, there is no place, like home;, how true it is, and then, to think that it is the same day to be also the old owl’s – I can scarcely believe it.

Aunt Alix and the three girls have left again, they were very dear, especially Victoria. She is going to write to you. They dine on Thursday at Buckingham Palace, so I shall see them there. They are greatly looking forward to seeing you—how they all love you, well, I think I can understand it—you, old beast, you make a rumpea in one’s heart.//

The wind is hauling, and the grey clouds are collecting together, so I fear we shall be drenched out driving with Granny.

No, I am so happy with your angelical letter, and only wish I could write such wise ones.

And you all take nice walks together, the whole happy family. Yes, indeed, I miss the ;inevitable; Rosenau so much—though we grumbled then, now I look back upon those afternoons and long for them again.

Sweet Boy, I must say goodbye now, with many a tender kiss and fond blessing,
I remain,
Ever your deeply devoted little girly
Alix.

Tomorrow we are off to London, so my next letter will be from there—how I shall rejoice if the postman brings me a letter every day, or is it expecting too much?


№ 7       Виндзорский замок.
             8 мая 1894.

Мой милый, дорогой Ники

Здравствуйте! Я только что закончила завтрак с бабушкой. Тетя Вики прислала нам длинное письмо Софии – бедняжка, в Греции, должно быть, жутко, эти непрерывные толчки. Она пишет, что на нее произвело сильнейшее впечатление, когда в ночь на Великую Пятницу по улицам ходила процессия с плащаницей и свечами и все пели: «Господи, спаси и сохрани нас!». – Это слишком тяжело, чтобы описать словами, жить в непрекращающемся страхе, что тебя разорвет на мельчайшие кусочки. – Все выглядит так, словно это – наказание за какой-то страшный грех – это непонятно, но Бог знает, почему Он насылает на них это несчастье, даже если нам кажется это жестоким. – Какие страдания приносит жизнь, какие огромные испытания, и как трудно их терпеливо переносить. – А// потом, опять же, мы даже вполовину не испытываем должной благодарности за те радости, которые преподносит жизнь.

Любимый, я уверена, что эти прошедшие пять лет были полезны для нас обоих. Прежде всего, я точно знаю, что они заставили меня думать о Боге больше, чем когда-либо прежде. Страдания всегда приближают нас к Нему, правда же? А когда мы думаем о том, что ради нас пришлось претерпеть Иисусу Христу, какими мелкими и незначительными в сравнении с этим кажутся наши беды и горести. И все же мы раздражаемся и ворчим, и не так терпеливы, каким был Он.

О, любимый мой, если бы ты всегда был рядом со мной! Как ты бы мог мне помочь стать лучше! Я и вполовину недостойна тебя. Мне нужно еще очень многому научиться, вот почему я говорю, что не стоит нам венчаться прямо сейчас, хоть и невыносима разлука. Лучше не торопиться. Подумай только о вере – ты же не можешь ожидать от меня, чтобы я сразу и немедленно все поняла и усвоила, а// знать что-то наполовину, я считаю неправильно. Мне надо хоть чуть-чуть выучить язык, чтобы немного понимать церковную службу.

Сегодня пришел ответ Джорджа, но написанный тете Аликс, ибо я подписала просто «Аликс». Он, конечно, не подумал обо мне.

Вчера у нас обедала чета Стааль, оба – весьма любезны; а также итальянский посол с женой. Он был давно в Санкт-Петербурге с женой, она – русская, Боже мой, какая болтушка, все чуть с ума не сошли.

Мы лакомились снетками, они были столь вкусны, что я просто умирала от желания послать по воздуху тебе мою тарелку.

Мне надо доделать и раскрасить большую работу ко Дню Рождения бабушки 24 мая. Пока не знаю, как и когда примусь за работу, поскольку у меня нет ни минуты свободной, и потом болят ноги. А теперь Луиза Ариберт телеграфировала своим родителям,// что приезжает 25-го числа, и для меня нет пока места.–Жаль, ведь наверняка было бы здорово, но, возможно, бабушка позволит мне уехать на четыре дня пораньше.

Все еще никаких новостей от фрейлейн Шнайдер. Надеюсь, Элла даст мне знать, если что-то произойдет.

Я выходила немного погулять с Гретхен. Погода все еще ветреная и не очень приятная.

О! Я с таким нетерпением жду твоих писем! Они идут невыносимо долго! Гадаю, очень ли ты занят теперь, мой любимый.

У меня такие жидкие чернила, то и дело сажаю кляксы и развожу грязь.

Ожидаем на ланч тетю Аликс с девочками. Бедная Виктория – да благословит ее Господь и дай ей то счастье, которое она заслуживает, милый ребенок! И маленькая Мод тоже.

Когда мы счастливы сами, то хотим, чтобы и другие были также счастливы и грустим, если не можем им ничем помочь. Ты ведь так же думаешь, правда?//

Теперь несколько строчек на немецком. Они очень милы, их положили на музыку Ф. Листа.

«Возможно, что она чудесна,
Любовь для наших душ двоих,
Одна с другой в объятьях полных, -
Сего словами не повесть.
О, и в радости, горе, счастье и беде,
Что за собой влечет
От первого поцелуя до кончины,
Любовь одна лишь говорит». [Нем.]

Я только что получила твое письмо, за которое много раз нежно целую тебя и бесконечно благодарю. Ты представить себе не можешь, как счастлива я была получить его, а также и известие о том, что твои родители согласны. Ники, родной, любимый, единственный мой. Я родилась заново после того, как пришло твое письмо и все эти дорогие мне пожелания и цветочек. Благослови тебя Бог, дорогой.

Ах, какой же ты несносный, как ты посмел сказать о лукавом взгляде и доме слева!!! Постыдился бы: я бы хотела быть там, чтобы ущипнуть тебя.//

Монограмма на письме, которое ты держишь, обозначает «AГ» Гессенская. Я хотела, чтобы ее напечатали на бумаге вместе со всем, что принадлежало моей незабвенной « Мамa». Вот почему здесь есть английская корона.

Представляю, как все радостно торопятся в твою комнату – как счастливы, должно быть, они видеть тебя снова и как, должно быть, ты рад быть дома. И вправду, «наш дом – наша крепость», как же это верно! И однажды твой дом станет и домом Старой Совы. Не могу в это поверить!

Тетя Алиса с тремя девочками уже уехала, они все были очень милы, особенно Виктория. Она собирается тебе написать. В четверг я навещу их в Букингемском Дворце. Они с нетерпением ждут встречи с тобой, они тебя очень любят. Ну это, я думаю, можно понять. Негодник ты этакий. Все из-за тебя голову теряют.//

Воет ветер, и собираются на небе облака. Боюсь, если поедем кататься с бабушкой, то промокнем до нитки.

Я настолько счастлива твоему прекрасному письму, что хотела бы только быть в состоянии написать тебе нечто подобное, мудрое.

Представляю, как все твое счастливое семейство совершает вместе прогулки. Мне не хватает «неминуемого» Розенау. Хоть и помню, как мы ворчали тогда, но сейчас мне хочется вернуть эти послеполуденные часы.

Любимый мальчик, я должна проститься с тобой. Благословляю и целую тебя.
Твоя преданная девочка
Аликс.

Завтра мы отбываем в Лондон, и мое следующее письмо будет оттуда. Будет ли у меня возможность радоваться каждый день приходу почтальона или я хочу слишком многого?