Моя школьная подруга

Моя школьная подруга

Это было после  Второй мировой войны, все было разрушено
войной. Быстрыми темпами восстанавливались фабрики и заводы, a
также разные другие предприятия. Конечно, для этого нужны были
хорошие специалисты, и их готовили.

В 1947 году мы с сестрой тоже, по направлению Выруского отдела
образования, поехали поступать в текстильное училище. Как
оказалось, в тот день много молодежи направлялось туда, и до
Таллина они ехали с нами вместе. Все очень весело вели себя, одна
я была скучная и мысленно молилась Богу.

Я не знала, справлюсь ли я с эстонским языком, так как мы
разговаривали на выруском диалекте. Когда в Таллине нас осталось
десять человек, которым нужно на Таллин-Вяйке, чтобы на Пярну
ехать‚одна из девочек как будто читала мои мысли.

-Знаете, девочки, мы должны быть очень осторожны, чтобы  наш
выруский диалект забыть, а то нас высмеют. Будут дразнить, и это
неприятно, - сказала она.

Я всегда слушала свою маму, для меня она была самая умная,
мудрости можно у ней занять. Она всегда говорила:

— Если идти на суд, не думай, что ты там говорить будешь. Просто
моли Бога, чтобы ответ правильный был.

И вот мы в школе, нам выдали платья, халат и даже нижнее белье.
Так что напрасно я боялась, что буду выделяться своей бедностью.
Тут все в темно-синих платьях c белыми воротничками, a  халаты
мы на практику одевали.

В училище учили всему. Я себе выбрала специальность «ткачиха.»
Нас кормили, одевали, обували, чистая постель была, простыни
менялись каждую неделю. Дисциплина была строгая. Преподавали
технологию, историю и  Красный Крест учил, как с больными
обращаться. Технику безопасности учили тоже. И, конечно, была
практика.

Свободное время было. Мы сначала были каждый сам по себе.
Потом определились эстонцы в свою компанию, русские в свою, а
мы, ингреманландцы‚ евреи, российские эстонцы как будто нашли
друг друга и тоже объединились.

Есть такая пословица: если плачешь, то ты одна, a веселишься, то
все с тобой, и это правда. Была у нас одна девушка Анна,
ингреманландка. Очень веселая, на нее посмотришь — как будто у
нее никогда и забот нет. А в свободное время брала она свою
гитару и играла. Моментально собирались кругом нее девочки, и я в
том числе.

Наша компания знала эстонский, русский, немецкий языки. Мы с
сестрой даже латышский знали. Скажем, не на сто процентов, а
могли объясняться.

Как-то Аннушка стала показывать свой маленький альбомчик. Там
были ее братья, сестры и семейные фото. Мы как обычно говорили
то по-русски, то тут же переходили на эстонский. А Аннушка
всегда в шутку любила и немецкие слова вставлять в беседу. Одна
фотография ее старшего брата понравилась всем девочкам.

- Он такой симпатичный, он женат?.. Ох, как хорошо что не женат,
- говорили девочки друг перед другом: Аннушка, познакомь меня с
ним, познакомь меня, нет меня.

Мне как стеснительной деревенской девочке было дико слушать,
что девочки сами себя предлагают.

- Нет здесь такой красавицы, по-моему, которая моему брату бы
подошла, -  сказала Аннушка и спрятала альбом.

Проходило время. Обычные будни - учеба, практика, все без
изменений. Однажды ночью я проснулась, слышу Аннушка тихо
плачет. Я долго думала , что мне делать, может, пойти ее
успокоить. Комната большая, кровати стояли достаточно близко
друг от друга, все девушки крепко спали, это можно было
определить по храпу и дыханию.

Наконец, y меня у самой подступили слезы, и я тихо подкралась к
ее кровати. Встала нa корточки и  обняла ее:

- Что с тобой, Аннушка? Милая моя, да что за горе y тебя?

- Хочу маму, отца видеть.

- И я хочу, - сказала я. — Вот окончим школу, поедем домой, - я ее
успокаивала, и она успокоилась.

Пошла и я в свою кровать и уснула. Утром, как обычно, подъем,
затем мы ушли завтракать в столовую. Аннушка села ко мне за
стол. Мы покушали и с тех пор как-то старались вместе быть.

Самое большее - нам удавалось быть вместе целый день на
практике. И я догадывалась, что у нее горе большое, но не хочет
она ни с кем делиться. А я и не хотела ее расспрашивать, старалась
про себя рассказывать. Мало-помалу мы сближались, но никто не
знал о нашей дружбе.

Наши судьбы оказались одинаковыми. Оказалось‚ во время войны
ее родителей отправили в Финляндию, a ее немец взял на работу,
она была на пять лет старше меня. Разница в наших судьбах была
такова: я c семейством была выселена в лагерь Салдус. После
войны батрачила по хуторам в Эстонии, как и она. Каждый день
сближал нас, мы узнавали друг про друга новое.

Однажды Аннушка призналась мне:

- Я расскажу тебе великую тайну. Мой старший брат, красавец,
который понравился девочкам, сидит в тюрьме. Он политический,
осужден на десять лет. Вот какое страшное горе у меня.

— Ты знаешь, Аннушка, - сказала я, - будем у Бога просить, пусть он
даст силы и здоровье, чтобы вынести ему эти страшные годы, эту
кару.

Мы теперь стали такие близкие. Анна была уверена, что тайна,
которую она рассказала, никому не будет передана. Это знали
только мы.

Нужно было выслать ее брату посылку, a где брать деньги? Мы все
были бедные. В народе говорят, что вор или грабитель идет
воровать или даже грабить, потому что бедность, нужда
заставляет. Какая ложь, я никогда не соглашусь с этим выводом.

Убийца, вор или грабитель делают это, потому что так воспитаны
или совсем не воспитаны. Мы в войну были выселены из дома и все
сожжено.  Hac привезли в деревню Воскова.  Наша мамочка
заболела, нас было шестеро маленьких детей. Мне как старшей
мама сказала:

- Доченька, подойди сюда.

Я подошла к ее кровати. Она взяла меня за руку и сказала:

- Мне даже не встать, я больна, доченька. Поклянись, что когда я
умру, ты не украдешь, а пойдешь попросишь. Может быть, добрые
люди подадут, чтобы не умереть с голоду.

Тогда я взяла маленького брата на руки и пошла просить кусочек
хлебушка или каких-то продуктов, чтобы маленьких братиков
накормить. Меня из первого дома грубо выгнали, я поплакала и
пошла в следующий дом. А там меня накормили и c собой дали.
Мир не без добрых людей — помогут, только нужно их найти.
Мама моя тогда выжила, a мне остался нa всю жизнь урок выживания.

Теперь y  меня все было хорошо -  нас кормили и одевали, а  очень
хотелось помочь Аннушке. Каждый вечер, когда я ложилась спать,
мысленно молила Бога, где взять хоть немного денег, чтобы дать
Аннушке.

У нас была проблема -  не все понимали ткацкий станок. Очень
сложно было изучить многочелночный станок. В Синди фабрика
выпускала материалы для пальто и костюмов, и без единой ошибки
должно в ремиски заправляться, затем в бердо.

Это мне было так нелегко изучить. Как ходили челноки, чтобы не
встретились, каждый челнок знал свою коробку. Инструктор
объясняла каждый день одно и то же, как эти челноки ходят, я как
баран на новые ворота смотрю и ничего не запоминаю.

Как-то я призналась Аннушке, что я не умею челноки сама
наладить, какая из меня ткачиха будет. Анна сказала, что она сама
тоже уверена, что за год не изучит эту систему.

Наш цех был на втором этаже. Ткацкий цех был на нижнем этаже,
там работали рабочие с большим стажем, так как фабрика не стояла
даже во время  Второй мировой войны.

Сложный ремонт делали в ткацком цеху, как-то пригласили одного
старенького подмастерья, чтобы станок наладить. Я подошла и
стала с ним разговаривать.

— Вы знаете, - сказала я, - из меня никакой ткачихи не выйдет. Когда
челноки перепутаются, я не умею сама наладить, и получается
брак.

Седой старик сказал:

- Значит, вас так плохо инструктор учит, много говорить толку
мало. Ты, девочка, подожди. Я как этот станок налажу‚ тебе покажу.
И ты сможешь сегодня самостоятельно работать.

Я  конечно обрадовалась, хотя не поверила его словам..

- Что за волшебник, - подумала я.  И вот когда он станок наладил,
позвал меня и говорит:

- Много слов не нужно, чтобы понять. конечно, эту систему очень
трудно понять, как они ходят, то все поднимается, то опускается, и
челноки путаются, затем все расстраивается. - И вот -он сказал, -
справа смотри, из какой коробки вылетит влево и этот челнок,
сразу коробка опустится, значит пусть он опустился. Ты бери
свободный челнок, И суй в тот же откуда вылетел. Одним словом,
повтори ход, и челноки будут по своему маршруту правильно
ходить. Сразу нужно, чтобы не было брака, взять несколько ниток
распустить. - Берешь этот ремень, и станок обратно уток
распускает, распустил, и вот проверяет так, - и он показал как идет
проверка. Я поняла его сразу и смогла самостоятельно работать.

Некоторых девочек, которые быстро освоили практику и хорошо
работали, брали в цех на работу. Когда в рабочем цеху
освобождались станки, скажем, кто-то заболел или в декрет ушел,
места заполняли практикантами из училища.

Теперь я могу ткать без брака, а девочек таких много. Поэтому
трудно попасть в цех, чтобы кого-то заменять. Эти заработанные
деньги школа забирала себе, но сколько- то процентов (я точно не
помню, сколько) получала школьница. Так как ткачихи
зарабатывали довольно хорошо, эти проценты были очень большой
наградой за работу нам, практикантам. Счастливчиков было мало,
так как свободных ткацких станков на всех не хватало.

Как-то нa уроке технологии я спросила: почему училище готовит
так много ткачих, ведь свободных станков нет. Преподаватель
сказал:

-  Вас будут распределять по всей Эстонии, в города где есть
ткацкие фабрики. Вы молодые кадры, a в Таллине, Нарве, Пярну,
Вильянди и Синди кадры требуются. Я была девочкой тихой,
делала, но никогда не соглашалась с чужим решением, если мне
что- то не нравится.

Как попадают заменять старых ткачих, я не знала, но догадывалась,
что это просто знакомство со старыми ткачихами. Мысли, где взять
деньги чтобы помочь Аннушке, не покидали меня. Я всегда
мысленно молилась Богу.

Как-то она сказала мне:

- У меня к тебе очень большая просьба. Пожалуйста, напиши моему
брату письмо. Я испугалась от такой просьбы.

- Нет, нет, Аннушка, сказала я, что я буду незнакомому парню
писать. Она меня перебила:

- Ты просто перепиши письмо, которое я уже написала. Пошли на
почту, чтобы нам никто не помешал, и ты перепишешь.

И тут же я написала письмо и мы его отправили. Теперь оставалось
ждать ответа. Хотя в то время почему-то очень много люди писали
писем друг другу. В нашу школу каждый день почта приносила
кучу писем, в канцелярии был столик специально для почты.

Я получала письма от двоюродного брата, мамы и от многих.
Теперь ждала с особым интересом что он мне ответит, так как он
был мой первый парень, которому я написала. Я поняла смысл
сестры, Аннушка просто хотела брата поддержать, чтобы он не
скучал.

Школа заканчивалась осенью в октябре 1948 года. Целое лето надо
было учить технологию, историю, готовиться к экзаменам.
Однажды я проходила через базар и познакомилась с одной
бабушкой, которая продавала чернику. Я спросила:

- Много черники?

- Да, лес полный ягод, нынче и брусники много будет, — ответила
она.

- Пожалуйста, возьмите меня тоже в лес, я люблю собирать ягоды,
хоть вволю накушаюсь ягодами.

Бабушка охотно согласилась. Были маленькие трудности как мне
свободное время найти. Когда мы в первый раз с бабушкой сходили
в лес, мы словно породнились. Я ей рассказывала, что моей маме
очень трудно: три сына и дочь остались c ней, а мы с сестрой здесь
учимся. И еще, что я из России‚ и наша местность вся уничтожена
войной. Как я в войну нашла маленькую девочку.

Я с очень раннего детства уже собирала ягоды, поэтому у меня
получалось очень быстро. Ведро ягод собрать не занимало много
времени. Лес был близко, только нужно было речку переехать. Был
специальный лодочник, который перевозил, он по определенному
времени был то на одном берегу, то на другом.

За перевозку брал не очень много, a меня за пару горстей ягод
старичок перевозил. В тот раз я бабушке все ягоды отдала, а в
школу явилась без ягод. Долго y бабушки мыла руки‚ чтобы не
выдать, что была в лесу.

Я не сказала никому,  даже Аннушке, где я была. Сестра у меня
очень властного характера, я c раннего детства была совсем другого
характера. У меня всегда было свое мнение и никто не мог меня
переубедить, я не слушала советы других.

Когда я нашла время, чтобы договориться с бабушкой еще раз в лес
сходить, бабушка меня поругала:

- Ох, доченька, я тебя заждалась, почему не приходишь.

- Да, бабуля, из школы не так просто вырваться.

Бабуля ягоды продала, a мне деньги дала. Я не ожидала этого,  до
слез была рада. В школу пришла и Аннушке отдала денежки для  ее
брата. Я ей рассказала про добренькую старенькую бабушку,
которая ходит в лес за ягодами и продает их на базаре. Конечно, ей
легче продавать, чем ходить в лес внаклонку собирать. Аннушка
была счастлива, что теперь мы знали откуда брать денежки.

Мы пошли бабушку уговаривать, что ей не нужно ходить за
ягодами. Мы вдвоем будем ходить за ягодами, бабуле приносить,
она будет на базаре продавать. На ее усмотрение сколько она нам
денег будет давать - мы на все согласны. Только пусть это будет
тайна, чтобы никто не знал.

Синди маленький городок, было сложно все это делать, но нам
удавалось. Прошли годы, но лес, где было так много ягод и мы с
Аннушкой вдвоем их собираем, никогда не забыть.

Нам все удавалось -  и уроки, и практика, и тайна наша -  сбор ягод.
Своему брату она выслала несколько посылок. Я получила ответ от
ее брата, где он писал, что рад моему письму.

- Как солнечный луч осветил тюремную камеру, - писал он, - ваше
письмо от очаровательной доброй девицы, я так рад и спасибо Вам.

Письмо было длинное, и в нем было много нежных слов.
Оказывается, он от Анны получил фото, где мы с ней были
сфотографированы. Мне нравилось его письма получать, хотя он
был старше меня на десять лет.

А когда получила от него фотографию, где он в неволе был
сфотографирован, я испугалась. Какой неприятный, никакого
сходства с фотокарточкой, которую показывала Анна, не было.
Осталась просто жалость к человеку, который сидит в неволе как
политически осужденный.

Если я раньше соглашалась с Анной вместе жить в Таллине после
окончания училища, то теперь мои желания переменились, но я
держала все в себе. Таллин мне тогда не понравился, потому что
слишком большой город.

Город Синди как большая деревня, это для меня самое нормальное.
Не представляю жизнь без огорода, люблю выращивать все сама.
Говорили, что фабрика г.Синди отберет себе самых
дисциплинированных учеников. Достойные кадры. Тут я
положилась на сестру:  Куда ты, сестренка, туда и я. Не стала с
Анной мечтать, как будем мы с ней вдвоем жить.

Наступила осень, мы усердно готовились к экзамену, но
выкраивали время для сбора брусники. Брусники было очень
много, бабушка давала нам половину денег, и мы этому были очень
рады.

Наконец, настало время экзаменов. Хотя я усердно учила и,
кажется, знала ответы на все вопросы, все равно боялась экзамена
по истории. Как всегда молила Бога, чтобы мне попались
нетрудные билеты.

Какая радость, мы с сестрой все сдали на пятерки, и даже практику.
Так что, теперь оставался праздничный вечер, и мы достойные
кадры.

Выпускной вечер был в клубе, нам вручили аттестаты об
окончании школы фабрично-заводского обучения. Теперь
оставалось распределение - кто куда. Конечно, нас предварительно
спрашивали - кому какая фабрика подходит. Скажем, кто ближе
живет.

У нас с сестрой родного города не было. Анну тянуло в Таллин,
сестренка хотела в Синди, и мне тоже здесь нравилось, я уже
привыкла к маленькому городку. Когда нас пригласили на
собеседование, и нам с сестрой предложили остаться в Синди, мы с
радостью согласились.

Аннушка  конечно обиделась, объясняла что недалеко от Таллина
она батрачила, там остались хорошие друзья и она не хочет
отказаться от своего решения. А сестра сказала, что все решено и
мы остаемся..

На прощанье были слезы и обещания, что мы будем до гроба
друзьями. Так как никто из нас не знал адресов, Анна обещала
написать на Синдискую фабрику, ткацкий цех, И на этом мы
расстались. На тот момент мы не знали, что расстаемся на 25 лет.

Анна мне не прислала ни одного письма. Откровенно говоря, я не
очень ждала ее писем. Работа, новая самостоятельная жизнь -  все
было так интересно, и я забыла про ее обещания.

Я очень любила ходить на танцы, мы в самодеятельности
выступали. Жизнь проходила бурно и весело, нo, к сожалению,
недолго. В 1951 году я вышла замуж, у меня началась семейная
жизнь и я должна была к мужу в Пярну переехать.

Осенью 1973 года я прочитала в газете, что бывших учеников
Синдиского училища созывают на встречу в честь
двадцатипятилетия училища. Неужели я увижу Аннушку?  Я с ее
братом не переписывалось как школу закончила, у нас у обоих
поменялись адреса. Его отправили далеко в Сибирь на поселения, a
я получила квартиру.

И вот вечер. Как за двадцать пять лет все изменились: кто
похорошел, кто и, наоборот, постарел. Когда наши взгляды
встретились, мы сразу бросились обнимать друг друга. Сколько
радостных слез было! Я пригласила Анну после вечеринки к себе
домой, и тут она рассказала свою судьбу, так называемую жизнь.

- Когда я приехала в Таллин, нам дали комнату нa двоих: мне и
одной девушке. Работать стала по своей специальности. - И тут
Аннушка заплакала. Через маленькую паузу продолжила: - У меня
было двое детей, сын умер, дочь одна осталась.

И вот она рассказывает:

- Жили мы с девушкой, комната на двоих, кухня общая. Работали в
три смены, смены были разные. Так что мы друг другу не мешали.
Я приходила, она уходила. Как-то в выходной мы с ней гуляли по
парку, и за нами два военных солдата шли, пытались заговорить.

Мы c Мерли знали, как обойтись с нежелаемыми кавалерами.
Просто притворились, что не понимаем русский язык. Солдатики
очень обиделись: Вы знаете русский язык, просто вы не уважаете
солдат и не хотите с нами побеседовать. - Одним словом, солдатики
агрессивно настроились.

И тут на помощь подоспели три патрульных в солдатской форме и
защитили нас. Когда патрули закончили выяснять отношения c
солдатиками, заговорили c нами. Один из патрулей был такой
симпатичный, черненький, вежливый, культурный. Мне стало
стыдно и жалко, что я притворилась что не знаю русский язык. Как
же c ним общаться?

Теперь нужно дальше продолжать врать, что мы не умеем
разговаривать по-русски. Ох, какая обида, как быть, так хотелось
бы побеседовать. Я заметила, что черненький на меня глаз
положил, мы влюбились c первого взгляда друг в друга. И тут я
заговорила по-немецки.

Оказалось, что он отлично умел говорить по-немецки. И я была
безумно рада, когда он предложил встречаться и  дружить. Прошло
несколько встреч с тех пор, как я ему сказала -  хватит мне
притворяться. Я умею говорить по-русски лучше тебя. Думала, что
он обидится. Нет, наоборот — просто похохотали сами над собой.

Встречались мы с ним почти год. Он приходил ко мне домой, за год
многое изменилось в моей жизни. Я потеряла над собой власть и
отдалась ему. Где-то в конце февраля я забеременела от него. Он
сказал, что очень рад что будет отцом. Где-то в июне дембель, и он
будет гражданский.

- Ты только решай, хочешь со мной в Баку поехать или здесь
остаться, - говорил он.

Каждый раз, когда разговор заходил, он не говорил своего мнения,
то есть решения. Я должна была решать. Я, конечно, боялась сама
решать.

— Как ты хочешь, дорогой, я согласна с твоим мнением, - говорила
я.

И вот приходит  весна, и настает лето. Oн пришел ко мне и говорит:

- Через недельку дембель. Я думаю, не будем решать сегодня, а в
следующую субботу приходи ко мне на проходную, вызови меня.
Мы решим куда нам — в Баку, домой, или ‚может быть, я тут
останусь  сверхсрочно  служить.

Целая неделя для меня была как год, я в душе хотела в Таллине
остаться, но боялась что он обидится, не так меня поймет. Наконец,
настал день, когда я должна была идти на солдатскую проходную,
где не раз бывала и его вызывала.

Пришла и на этот раз. Попросила вызвать Ю.И., постовой охотно
согласился. Мигом сбегал, вернулся и говорит: сейчас придет. Я
стою-стою, жду, наконец пришел совсем незнакомый солдатик и
подает письмо. Я почувствовала что-то неладное. Думаю, не буду
письмо открывать, пока не найду куда присесть. Что-то сердце
тревожно бьется.

При первой возможности, когда нашла где сесть, вскрыла письмо и
стала читать:

Дорогая Анна,

Я люблю тебя, но должен так поступить нечестно  и не по -
человечески. Поверь, для нас обоих так будет лучше. Ты, дорогая,
не знаешь наши обычаи, там все родня решает -  как мне жить и где.

Здесь, в Эстонии, свобода, выбирай кого хочешь, решай сама, а на
родине моей совсем иначе.

Письмо было длинное, и по-видимому ему нелегко было писать,
потому что мы с ним никогда не ссорились. У нас была любовь.
Анна рассказывала и плакала.

- И вот, - продолжила она, мне хочется так рыдать, кричать во все
горло, а кругом народ. Я пошла купила билет, чтобы поехать за
город к знакомым, где я когда-то батрачила. От автобусной
остановки до хутора было примерно полтора километра.

Я села около дороги и стала плакать. Рыдала все сильней и сильней,
и не заметила даже тучи, которые покрыли все небо. Вдруг ударила
молния, грянул гром и такой дождь полил! Я моментально стала
мокрая.

- Хочу умереть, жизнь не имеет никакого смысла, - думала я.

Я даже не слышала как подъехала машина. Мужчина меня взял на
руки и потащил как ребенка в машину. Я была как немая,  на
вопросы «что с вами», не отвечала.

Oн привез меня  в больницу. На второй день пришел проведать. Мы
c ним почти не разговаривали. И вот, как меня врачи выписали
через несколько дней после обследования, этот молодой мужчина
пришел ко мне домой.

В больнице ему дали мой адрес, и он знал, что я беременная. Его
выгонять было бесполезно. Oн нe уходил, a окружил меня своей
заботой. Когда родился сынок, черненький, кучерявый, - он принял
за своего.

Не каждый папа заботится так о родном ребенке, как он любил эту
крошку. Я стала его законной женой. Жили мы дружно, сыночку
было три годика, как я забеременела.

И вот несчастье - сынок заболел воспалением легких и умер. Это
было такое горе, что я думала, в жизни никогда не улыбнусь. Я
ходила каждый день на кладбище, на его могилочку  рыдать.

Бедный супруг мой, у него работа и я - оставалось совсем немного
до родов. Какого доброго человека мне судьба дала! Oн меня как
мог уговаривал, что у нас скоро будет ребенок, нужно сильной
быть, ради будущего ребенка успокоиться.

Вот однажды мне приснился сон. Как будто я пошла на кладбище, у
могилы сыночка два Ангела, у одного Ангела голова моего сына, a
крылышки мокрые. Другой Ангел сухой. Сыночек мне сказал:
Мама, видишь, я не могу улететь, потому что от слез твоих я
мокрый, не плачь больше. Я перестала плакать.

У нас родилась дочь. Все заботы, хлопоты были теперь о маленькой
крошке. Хотя другой ребенок не заменил мне сыночка, но забота о
нем  заставила забыть большое горе.

Я ждала, когда Аннушка закончит эту грустную историю. Мне так
хотелось услышать про Абрама, ее брата, с которым я
переписывалась. Столько лет прошло, он давно должен быть  на
свободе.

Когда она стала рассказывать про брата, я услышала еще грустней
историю.  Можно сказать, трагедию.

- Так расскажу тебе про брата. В 1949 году его отправили на
поселение. Там он мог жить, но до конца его судимости нельзя
было переселиться и  уехать. Как-то он заболел и лежал в больнице.
И влюбился в медсестру, которая ухаживала за ним, то есть,
лечила.

Они поженились, и у них было двое детей, старший сын и  младшая
дочь. Прошло много лет‚ однако он в душе таил обиду, что был
несправедливо осужден. Дети были уже большие школьники, когда
ему дали разрешение поехать в Финляндию, своих родителей
проведать.

Поехать он хотел всем семейством. Так ему и удалось. У родителей
погостили, он за это время готовил побег в Швецию, так как в
Финляндии он не мог остаться. Финляндия беглецов из Советского
Союза выдавала, но из Финляндии было легко границу перейти -
пост переехать в Швецию.

Жена его была русская и не владела никаким языком кроме
русского. Абрам был очень образованным и знал много языков. Он
владел русским, немецким, английским, финским, и конечно,
шведский выучил.

Так что он обманул свою жену, она бедная, в шоке была, когда
узнала, что они уехали из России навсегда. Несмотря нa роскошную
квартиру, и то что ей не надо было работать‚так как муж
зарабатывал хорошо.

Теперь жена стала тайный ход обдумывать. Она пошла тайком в
Посольство и рассказала о том, что ее супруг обманул ее, что она
страдает, хочет в Россию. Одним словом, в один прекрасный день
приходит Абрам домой с работы, a там пусто - ни жены, ни детей
нет. На столе письмо: упреков не должно быть. Ты обманул меня, в
свою очередь я обманула тебя. Я  Родину свою больше, чем тебя
люблю . Taм мои родители и наш дом, а здесь я чужая.

Для брата был такой шок, что он решил покончить жизнь
самоубийством. По-видимому, не судьба была ему умереть. Спасла
его одна женщина, ингерманландка‚ на которой он после женился.
Женщина была верующая, и его заманила в эту же веру.

После нашей встречи с Анной мы стали встречаться и звонить друг
другу. У меня телефона домашнего не было, я звонила с рабочего.
Я ездила к ней в Таллин.

Аннушка читала его письма, где он часто спрашивал : где я живу и
как. И, как верующий, все просил Бога, чтобы он меня наградил за
добрые дела. Я слушала их хор, который был на пленку записан.
Довольно хороший голос.

Годы промчались своей чередой быстро. Я все надеялась‚ что
встретимся, он обещал с супругой приехать в Эстонию. Было это в
конце горбачевского времени.

К нам пришли две женщины, верующие из Баптистской церкви,
принесли две посылки. Они сказали, что нам прислали из Швеции в
их Церковь, на наше имя и адрес было две посылки. В посылках
были продукты, в чем я не нуждалась, но все равно было очень
приятно.

Это было уже при развале Союза. Когда развалился Советский
Союз, многие люди потеряли работу. Мой сын тоже остался без
работы. Новая работа, которую он получил, была связана с
поездками в Финляндию и Швецию.

Все новое человека тревожит, и я, как каждая мать, была очень
озабочена его поездками за границу. И решила Абраму написать.
Аннушка давно просила, чтобы я написала ему и дала адрес, но я не
решалась.

1993 год был для меня самым трагическим. У меня умерла мама, и
сынок остался без работы. Дом, где мы прожили 42 года‚ перешел
наследникам. В общем, я была в отчаянии и решила Абраму
написать.

Я получила сразу ответ, где он писал о своей жизни. Я берегу это
письмо, a вот  письма 1948 года я, к сожалению, сожгла. А с этого
письма сделала копию.

Анна и Абрам ушли несколько лет назад, в мир вечный ушли,
Царство им небесное. Часто я думаю, что Вторая мировая война
весь мир заставила страдать.

Невинные семьи были в концлагеря высланы, а совсем юными
были взяты на войну, и они не виноваты, что попали они к белым
или к красным. Хотя Аннушка не хотела говорить о том, в чем
брата обвиняли, что десять лет ему дали.

Как всегда, я сама догадывалась, что он был во власовской армии.
Это просто мои предположения, истинной правды я не знаю. Знаю,
что очень честная семья была - не воры, не грабители, а вот десять
лет отсидел человек.

Теперь, когда я уже увижу последний закат солнышка, хочу
сказать, что лишь плохой правитель страны допускает войну.
Хороший, умный дипломатом должен быть.

ЗИНАИДА СМАГИНА