О разуме и инстинктах самосохранения. 2

       Что такое инстинкт самосохранения? Каков механизм его воздействия на психику? Каким образом побуждает животное к действию?
      
       И вот, как бы в ответ на мой вопрос, мне снится сон. Причем снится трижды, один и тот же в разное время, с небольшими вариациями.

       Комната, в которой я находился, могла быть и большой, и поменьше. В ней могло быть что-то из мебели. Окно могло быть тоже разного размера, но общим было: я был один в комнате, передо мной окно, за окном непроглядная ночь.

       На этот раз комната была небольшой, приблизительно три на три метра, совершенно пустая. Я стою посреди комнаты, смотрю на черный прямоугольник окна. Смотрю совершенно спокойно, но затем в душу мою медленно заползает страх, который растет, разрастается, переходит в ужас, и я кричу со всех сил. Может это и есть действие инстинкта в чистом его виде? Когда он ни находится под контролем разума, пребывая во время сна в том сумеречном состоянии, сохраняя способность видеть, слышать, но лишенный памяти о прошлом, утративший возможность сравнивать, беспомощный перед страхом, порожденным неизвестностью.

       Пожалуй, ограниченные возможности нашего мозга в состоянии сна, вполне сравнимы с мозгом ребенка, у которого, по существу, нет еще прошлого, нет достаточного жизненного опыта, нет необходимого запаса знаний. В отличие от своего коня, я уже в семь лет имел некоторое представление, что такое смерть.
В начале войны я жил у дяди в селе Петровском, когда у них умерла девочка, моя двоюродная сестренка. В то же время, однажды, соседский мальчик потащил меня посмотреть на умершую старушку.

       На всю жизнь запомнилась просторная комната, единственная в доме, русская печь по левую сторону у стены, два небольших окошка справа и в конце комнаты на скамейке гроб. В нем, чуть приподнятое, серое личико с острым носиком. По обеим сторонам гроба сидят четыре женщины в черном и смотрят на нас. Чувство неловкости от их взглядов вытесняет общее впечатление от печальной картины, и я охотно покидаю дом, когда мальчик дергает меня за рукав пальтишка.

       Помню, что вид смерти не вызвал в моей душе ни страха, ни жалости к умершим. Даже к маленькой Галочке, которую я хоть и застал живой, но еще не успел к ней привыкнуть, хоть чуть привязаться; не чувствовал жалости.

       Через лет двадцать, в присутствии ее старшей сестры, мне зачем-то взбрело в голову предаться воспоминаниям о том печальном времени, и я, было, принялся рассказывать, как после похорон мы, дети - я, она и ее братишка сидели на печке и говорили, кто из нас больше плакал, но после первых слов моя двоюродная сестра неожиданно гневно оборвала меня:

       - Не ври! Я понимаю, что ты тогда был глупый ребенок и не осуждаю тебя, но помню, как ты сказал: "Вот хорошо, что Галочка умерла - теперь нам больше молока достанется".

       Ну надо же! Я на самом деле был уверен, что говорю правду. Память моя сохранила именно эти мои слова, но начисто стерла те, которые запомнила сестра, и, возможно, вызванные моим ранним поползновением к остроумию.

       Но как бы то ни было, вид смерти не вызывал в душе моей того беспокойства, страха, который каким-либо образом касался бы лично меня. Страшное, безобразное явление вызывало во мне тягостное впечатление, надолго нарушавшее мое душевное равновесие. Но все это было чем-то сторонним, не относящимся лично ко мне, но о чем все же лучше не думать.

       Так же, однажды, я попытался представить бесконечность вселенной, но вскоре от напряжения почувствовал боль в затылке, и решил навсегда оставить эту затею.

       И в то же время, в детстве, я почему-то боялся темноты, хотя никакой опасности она не представляла. Даже в комнате, где я был не один, в которой спал кто-нибудь другой или даже несколько человек, проснувшись ночью в темноте, я в страхе укрывался одеялом с головой, и лежал, напряженно прислушиваясь к тишине, пока ни засыпал.

       Ум животного подобен уму ребенка. Краткость жизни, лишенные дара речи - все это не дает развития его разуму в полной мере, и он так и остается во власти инстинктов, не знает, что такое смерть, но не свободен, в силу этого, от страха.

       Бедная моя скотинка! Еще совсем недавно, каких-нибудь  десять лет назад, он каждый день мог видеть подобных себе четвероногих существ; видел на дороге следы недавнего их пребывания, слышал их запах. И вот их не стало. Изредка, может раз в месяц, или даже реже, он может встретить или увидеть издали старого мерина. И все. Куда они все делись? Мир для него опустел. Он вдруг, словно оказался один в пустой комнате перед черным окном неизвестности, порождающей в его душе страх, что и он тоже вот так же, как те, покинет этот мир, исчезнет, перестанет существовать.

       Но было бы ему легче, чувствовал бы он себя в большей безопасности, будь у него более развитый ум? В лучшем ли положении человек? По всей вероятности, он был, как и все прочие животные, для сохранения своей жизни наделен только инстинктом самосохранения - предельно простым и надежным механизмом защиты, но позже, для чего-то (может в качестве эксперимента) ему был дан еще и разум. Многочисленные стада антилоп, завидев льва, не раздумывая, тут же пускаются в бегство. Будь у них хоть немного более ума, они бы рассудили: "и чего это мы убегаем от этой облезлой кошки? Нас много, и мы все вооружены рогами. С какой стати мы позволяем ей безнаказанно питаться нами и кормить свою семью? Давайте дружно нападем на него и забодаем, прекратив навсегда этот беспредел." Но они до сих пор при виде льва, дружно убегают от него, оставляя в жертву одну из их рогатого племени.

       Человек же, с его умом, силой своего гения, для своей защиты создает все новое и новое оружие, безропотно идет по воле своего вожака на бойню, и тысячами, десятками тысяч, сотнями тысяч гибнут, часто, не увидев своего врага, разнесенные в клочки взрывами снаряда, бомбы, ракеты. И все новые и новые поколения этого "разумного" создания позволяют себя отправлять на смерть, не пытаясь убежать, как антилопы при виде льва, узнав о создании нового, еще более разрушительного, смертоносного оружия. Не кричат от ужаса, зная, что уже создано столько средств уничтожения, что можно не один раз, а несколько, убить все живое на Земле, прекратить саму жизнь, взорвать саму планету. И не хотят замечать, что на этой маленькой, беспомощной планете у власти уже давно правит Глупость. В течение тысячелетий, по мере развития человеческого мозга, видно, угасал в нем инстинкт самосохранения, о чем можно только сожалеть.

       Продолжение следует...